 |
Причины и следствия
|
|
|
|
Почему же объединенные экспедиционные силы так и не тронулись в путь? Подсказка для ответа на этот вопрос содержится в панегирике Меробавда, написанном в ознаменование второго консульства Аэция в 443 г. После того как Меробавд перечисляет старые победы Аэция 430-х гг., а затем обсуждает его качества как руководителя в мирное время, его тон внезапно меняется. Он обращается к образу Беллоны, богини войны, сожалеющей о временах мира и изобилия, наступивших благодаря Аэцию:
«Меня презрели. Итак, все уважение к моему царству прекратилось из-за бед, которые следовали одна за другой [имеются в виду победы Аэция и мир с вандалами]. Я изгнана из волн [морских] и не могу властвовать на земле»{306}.
Но, будучи уважающей себя богиней войны, она не собирается мириться с таким положением дел и отправляется на поиски Энио, своей давней союзницы:
«Сидя здесь на выступающем утесе, жестокая Энио затаила свое безумие, обращенная в бегство из-за длительного мира. Она была несчастна, ибо мир был свободен от несчастий. Она стонет в печали, глядя на радость [других]. Ее уродливое лицо покрыто отвратительной грязью, а одежда до сих пор выпачкана засохшей кровью. Ее колесница перевернулась, а упряжь повисла без движения. Перья на ее шлеме поникли».
Затем Беллона побуждает Энио возвратить «безумие» войны, и панегирик заканчивается тем, что все призывают Аэция к тому, чтобы он занял свое обычное место во главе римских армий:
«Пусть Аэций не доверяет другим ратный труд, но воюет сам, пусть он возродит к новой жизни славу прежних побед; пусть военные трофеи не станут его наставниками, и безумная жажда золота не побудит его отказаться от [прежнего] духа во имя забот о несущественном; вместо этого пусть достойная награды любовь к оружию и мечу, не ведающему крови [жителей] Лация, но омоченному в крови из горла врага, явят его непобедимость — и вместе с тем нежность».
|
|
|
Смысл этого пассажа безошибочно угадывается. Возникла новая угроза, совершенно не имевшая отношения к тому, что могли натворить вандалы, и Аэцию нужно было возвратиться и облачиться в доспехи, дабы вновь спасти римский мир. Именно эта угроза вынудила войска, собравшиеся на Сицилии, вернуться на свои базы, оставив тем самым Карфаген в руках вандалов. И Западной Римской империи предстояло самой справиться с последствиями успешных действий Гейзериха.
Таким образом, в 442 г. возникла угроза со стороны вандалов, позволившая Гейзериху взять под контроль Проконсульскую Африку и Бизацену, а также, вероятно, часть Нумидии. Западная Римская империя вернула себе власть над территориями, дарованными ему в 435 г.; законы свидетельствуют о том, что Рим впоследствии установил свое правление в обеих Мавританиях (Ситифенской и Цезареи) и в оставшейся части Нумидии{307}.
После заключения мирного договора Гейзерих, получив то, что желал, хотел проявить великодушие. Дань в виде зерна (хотя, вероятно, его количество значительно уменьшилось) продолжала поступать в Рим из провинций, оказавшихся под властью вандалов; его старший сын Гунерих был послан к имперскому двору в качестве заложника. Однако успех Гейзериха невозможно переоценить. Если по закону от 24 июня 440 г. он объявлялся «врагом Нашей Империи», то после 442 г. его формально признали царем-клиентом империи и даровали ем у титул rex sociuset amicus («союзный король и друг»). Более того, римляне пошли на вопиющее нарушение традиции «заложничества»: Гунерих обручился с Евдокией, дочерью императора Валентиниана III. Как мы видели ранее, примерно за тридцать лет до этого шурин Алариха Атаульф женился на матери Валентиниана, Плацидии, сестре правившего императора Гонория. Но этот союз не был одобрен двором. Теперь впервые между представителями королевской семьи варваров и императорской фамилией заключался законный брак. По-видимому, стоило претерпеть подобное унижение, дабы поставки продовольствия в Рим продолжались{308}.
|
|
|
Фрагменты сочинений Меробавда содержат два фрагмента, написанных после заключения этого мира. В панегирике 443 г. комментируется происшедшее:
«Занявший Ливию [Гейзерих] осмелился разрушить роковым оружием трон царства Дидоны [Карфаген] и заполонил цитадели Карфагена ордами северян. С тех пор он сбросил личину врага и возгорелся пламенным желанием поскорее укрепить веру римлян [в его дружелюбие], заключив соглашения уже от себя лично, сочтя римлян за своих родственников и соединив своих потомков и их потомков брачными узами. Итак, в то время как вождь [Аэций], облачившись в тогу, наслаждается благами мира и отдает распоряжения, заняв консульское кресло, пребывает в мире, избегая звуков военных труб, даже эти войны повсюду отступили, восхищаясь его нарядом триумфатора» (Paneg. II. 25–33).
Меробавд намекает, что с захватом Северной Африки ничего нельзя было поделать, и в то же время подчеркивает, что Аэций блестяще вышел из трудной ситуации, склонив Гейзериха (выступившего в роли просителя) к мирному союзу с империей. Пропагандистские ноты звучат и в коротком стихотворении о мозаике:
«Сам император в полном блеске своего величия вместе со своей супругой изображен в центре потолка [в императорской столовой], словно две звезды в небесной выси; он — спасение земли и достоин поклонения. В присутствии нашего защитника новый изгнанник внезапно начинает рыдать об утраченной власти. Победа возвратила мир тому, кто получил его по праву рождения, а блестящая свита доставила ему невесту из дальних краев» (Carm. 1. 5–10).
«Изгнанник» — это Гунерих, присутствие которого при дворе символизировало подчинение его народа Риму. Однако урон, нанесенный его чести, будет частично возмещен предполагаемым браком, столь милостиво дозволенным Римом. В 442 г. утрата Карфагена, перешедшего в руки вандалов и аланов, была представлена как победа Рима, точь-в-точь как сдача провинций и городов Иовианом персам в 363 г., причем по тем же самым причинам. Невозможно было даже предположить, что империя, хранимая Богом, потерпела поражение: нужно было сохранять видимость контроля над ситуацией, а там будь что будет.
|
|
|
Все это, разумеется, не смягчало катастрофических последствий нового договора. В Африке Гейзерих продолжал делать выплаты своим соратникам, чего они ожидали, и это было насущно необходимо для его политического выживания. Чтобы добыть необходимые суммы, он конфисковал владения сенаторов в Проконсульской Африке — к примеру, те, что принадлежали потомкам Симмаха, — и перераспределил их между своими соратниками. Эти поместья назвали sortes Vandalorum («наделы вандалов»{309}). Существует влиятельная точка зрения, сторонники которой утверждают, что вандалы получали доходы с государственных земель, а не вступали в полноправное владение недвижимостью. Но этому решительно противоречит тот факт, что в 484 г. Виктор из Виты пишет о преследованиях христиан-католиков в их «владениях», которые начал Гунерих{310}. Это, безусловно, доказывает то, что они получали именно земельные наделы. Мы также располагаем еще одним свидетельством в пользу нашей точки зрения, во временном отношении куда более близким к началу 440-х гг. В юридических текстах, относящихся сюда, упоминается значительное число сенаторов, изгнанных из Северной Африки в то время; в других источниках также встречаются отдельные примеры. В переписке одного сирийского епископа находится досье, включающее в себя не менее восьми рекомендательных писем для одного изгнанного из Северной Африки землевладельца, Целестиака, и дело женщины по имени Мария, которая, проведя некоторое время на Востоке, наконец встретилась со своим отцом на Западе. Земли, конфискованные у этих изгнанников, давали средства, необходимые для основания поселения.
Важно также рассмотреть политику расселения с точки зрения вандалов. Имелась группа иммигрантов, которые более тридцати трех лет следовали за своими предводителями из Центральной Европы через Францию, Испанию, а затем далее по Северной Африке. Они преодолели расстояния в тысячи километров и выиграли бесчисленное множество сражений против римских войск. Многие из этих кампаний закончились успешно, но эти вандалы и аланы понесли тяжелые потери, в особенности в Испании между 416 и 418 г. в боях с объединенными силами вестготов и римлян под командованием Констанция. Теперь же, или по крайней мере после заключения в 442 г. мирного договора, они получили в полное свое распоряжение богатейшие провинции Западной Римской империи, причем их власть не оспаривалась никем. Неудивительно, что теперь они предвкушали величайшую награду за все, что испытали, и за верность своим вождям, которую они хранили с 406 г. Если бы Гейзерих не удовлетворил их ожиданий, его голова, вероятно, оказалась бы по соседству с головами римских узурпаторов, которые по-прежнему гнили на кольях где-то на окраинах Карфагена. Учитывая эти обстоятельства, я считаю, что вандалы и аланы ни в коей мере не могли ограничиться присвоением налоговых выплат — они желали стать полноправными хозяевами земли. Но я в то же время не думаю, что им хотелось всерьез заниматься сельским хозяйством. В конце концов, изгнанию подверглись римские землевладельцы, а не крестьяне-арендаторы, так что можно с уверенностью утверждать, что все те же самые крестьяне продолжали хозяйствовать на тех же самых участках земли, что и прежде. Разница была лишь в том, что ренту теперь платили новым землевладельцам.
|
|
|
Но вышесказанное относится только к Проконсульской Африке. На остальной территории Северной Африки, оказавшейся под контролем Гейзериха (то были Бизацена и часть Нумидии), дальнейшие конфискации земли не проводились. Проконсульская Африка представляла собой наилучшее место для расселения по двум причинам. Во-первых, прошлое этой территории было таково, что среди тамошних землевладельцев насчитывалось немало римских сенаторов, которые постоянно проживали за пределами провинции (например, семья Симмаха и другие), так что их изгнание оказалось бы сопряжено с наименьшими скандалами. Во-вторых, Проконсульская Африка обладала тем стратегическим преимуществом, что находилась вблизи Сицилии и Италии, а военные угрозы со стороны Рима в дальнейшем могли исходить именно оттуда.
Очевидно, для многих землевладельцев в Африке прибытие вандалов и последовавший в 442 г. мирный договор означали финансовую и личную катастрофу. Государство делало, что могло, дабы облегчить их положение. В четвертую годовщину дня взятия Гейзерихом Карфагена Валентиниан временно ввел иммунитет против финансовых законов для тех, кто «выселен, нуждается и изгнан из своей страны». Они не должны были подвергаться преследованиям ростовщиков, если не обладали «богатством в других местах и не сохраняли платежеспособность». Равным образом их нельзя было преследовать в связи с финансовыми делами, связанными с событиями, имевшими место до их изгнания, и никто не имел права взимать с них проценты за их займы. Вполне вероятно, что сразу по прибытии в Италию в 439–440 гг. изгнанники часто прибегали к займам, так как в тот момент все ожидали, что Карфаген вскоре вернется в руки римлян. После заключения в 442 г. мирного договора эти надежды развеялись, и Валентиниан предпринял действия по защите изгнанников, не способных выполнить долговые обязательства. Примерно семь лет спустя, вероятно, после дальнейшего лоббирования, государство проявило еще большее великодушие. 13 июля 451 г. Валентиниан издал новый закон:
|
|
|
«Постановляю, что… следует предпринять разумные меры по отношению к дигнитариям [сановникам] и землевладельцам, лишившимся имущества в результате опустошений, учиненных врагом, а именно: великодушие императора-августа, насколько это возможно, компенсирует то, что было отъято жестокой судьбой».
В Нумидии, часть которой находилась в руках вандалов в течение семи лет, разделявш их заключение двух мирных договоров, император даровал налоговые послабления на пять лет владельцам тринадцати тысяч наделов в надежде на то, что это позволит им вновь наладить производство. Он также предоставил денежные займы. В двух провинциях Мавритании — Ситифенской и Цезарее — те, кто лишился владений в Проконсульской Африке или Бизацене, получили преимущество при раздаче внаем общинных земель, тогда как у других землевладельцев, пострадавших меньше, были отняты прежде арендованные ими территории. Через двенадцать лет после взятия вандалами Карфагена некоторые землевладельцы, изгнанные из Проконсульской Африки, получили надежду на хотя бы частичное возвращение своих богатств за счет получения земель в Мавритании; опять-таки мы видим, что Римское государство защищало класс землевладельцев.
Но ущерб, нанесенный государству в целом, невозможно было возместить так легко. После 442 г. часть налоговых выплат из Северной Африки — они составляли главную статью доходов в бюджете Западной империи — полностью прекратилась, а оставшиеся уменьшились на 7/8. По условиям договора, как мы уже видели, Бизацена и Проконсульская Африка полностью вышли из-под контроля центральных властей империи, и если подвоз зерна оттуда все-таки продолжался, то налоги перестали поступать; прочие же провинции Северной Африки либо продолжали оставаться под властью империи, либо были возвращены ей. 21 июня 445 г. Валентиниан издал налоговый эдикт, касавшийся этих последних, из которого мы узнаем, что Нумидия и Ситифенская Мавритания на тот момент выплачивали в качестве налогов л ишь одну восьмую от прежних сумм. Вдобавок обычно они облагались некоторыми дополнительными налогами в виде средств к существованию, которые выдавали солдатам, и здесь жители Африки также выиграли от сокращений. Формально это вспомоществование следовало взимать в виде продовольствия и фуража, но зачастую вместо этого выплачивалось золото; на обитателей Африки распространили специальный тариф в четыре солида (т. е. золотые монеты) — они взимались с каждого плательщика вместо обычных пяти. По сути дела, выплаты уменьшили на 20 процентов!
Утрата лучших провинций Африки в сочетании с сокращением налоговых поступлений из остальных африканских территорий на 7/8 стала для Западной Римской империи финансовой катастрофой. Ряд директив, изданных в 440-е гг., содержит безошибочно узнаваемые свидетельства последовавших финансовых затруднений. Первоначально, т. е. в 440–441 гг., были предприняты усилия по максимальному увеличению налоговых поступлений с тех территорий, которые продолжали приносить доходы. В том же русле администрация действовала, издав закон от 4 июня того же года, направленный на частичное искоренение практики имперских чиновников — палатинов, взимавших при сборе налогов дополнительные проценты в свою пользу. 14 марта 441 г. администрация закрутила гайки еще сильнее: земли, арендованные на год у фиска (императорской казны) на льготных налоговых условиях, теперь предписывалось сдавать в аренду за обычную плату; то же касалось и церковных земель. Вдобавок закон затрагивал всю совокупность не столь значительных податей, ранее не распространявшихся на владения высших сановников: в число входили сборы на «строительство и починку военных дорог, изготовление оружия, восстановление стен, annona{311} и прочие общественные работы, позволяющие нам защищать государство наилучшим образом». Впервые ни для кого не делалось исключений, и вот как это объяснялось:
«Императоры прежних времен… даровали эти привилегии лицам, пользовавшимся всеобщей известностью в эпоху [всеобщего] процветания; ущерб другим землевладельцам был наименьшим… Однако в нынешнее трудное время подобная практика не только несправедлива, но и… невозможна».
Таким образом, Западная Римская империя, государство, где учитывались прежде всего интересы землевладельцев, в 440-х гг. было вынуждено значительно сократить примечательный список налоговых льгот, так долго предоставлявшихся наиболее ценимой им группе электората. Когда отсутствие налоговых выплат дало себя знать, «грандам» при дворе пришлось урезать привилегии и права, которые они обычно сами себе предоставляли. Что могло красноречивее свидетельствовать о глубине кризиса фискальной системы!
Историки Рима зачастую полагают, что поздняя империя тратила примерно две трети своих доходов на армию, и эта цифра более или менее верна. Следовательно, когда доходы империи катастрофически упали, армия должна была пострадать от этого в наибольшей степени. Другие сферы, где можно было бы урезать финансирование, отсутствовали. И, как и можно было ожидать, частичных мер 440–441 гг. оказалось недостаточно, чтобы компенсировать общие потери, происшедшие из-за сокращения поступлений доходов из Африки. В последней четверти 444 г. в очередном имперском законе признавалось:
«Мы не сомневаемся: всем людям приходит на ум, что нет ничего более важного, чем подготовить многочисленную сильную армию… на случай, если для государства настанут трудные времена. Но из-за различных расходов мы не смогли провести соответствующие приготовления… кои должны явиться залогом всеобщей безопасности… и ни для тех, кто недавно дал присягу, поступив на военную службу, ни даже для закаленной в боях армии тех вспомоществований, что разоренные налогоплательщики выделяют с великим трудом, по-видимому, не хватает, и, судя по всему, из этого источника невозможно получить достаточно поступлений, чтобы одеть и прокормить [солдат]».
Признавая «разорение» налогоплательщиков, правительство предприняло смягчающие ситуацию меры, дабы завоевать их симпатии: изданный центром закон вводил новый налог с продаж величиной примерно в 4 процента, который в равных долях выплачивали покупатель и продавец. Закон недвусмысленно гласил, что, учитывая текущее состояние ситуации с налогами, империя не может поддерживать армию такой величины, которую требуют обстоятельства. Нет оснований сомневаться в том, что это было действительно так.
Невозможно сказать, насколько значительная дыра в бюджете Западной Римской империи возникла вследствие утраты Северной Африки, но мы можем рассчитать уменьшение военных сил, вызванное прекращением налоговых выплат из Нумидии и Ситифенской Мавритании. Основываясь на цифрах, приведенных в законе 445 г., можно сделать вывод, что общую потерю в деньгах в последнем случае, вследствие новых послаблений, следует оценить в 106 200 солидов ежегодно. Пехотинец-комитатенс, постоянно находящийся на службе, получал приблизительно 6 солидов в год, а кавалерист — 10, 5. Это означает, что сокращение налогов, поступавших только из Мавритании и Нумидии, повлекло за собой уменьшение армии примерно на 18 тысяч пехотинцев или на 10 тысяч кавалеристов. Здесь, конечно, не принимается в расчет полное прекращение налоговых поступлений из гораздо более богатых провинций — Проконсульской Африки и Бизацены, так что в целом сокращение выплат из всей Северной Африки должно было ознаменоваться уменьшением армии на 40 тысяч пехотинцев или 20 тысяч кавалеристов. И разумеется, эти потери последовали сразу за теми, что произошли раньше, начиная с 405 г. К 420 г., как мы видели в пятой главе, тяжелые потери полевой армии удалось смягчить, улучшив войска гарнизона (а не в результате набора в элитные соединения полевой армии). Мы не располагаем версией списков войск Notitia Dignitatum (по-латыни — distributio numerorum ) для 440-х гг., но если бы мы имели их, то в них, безусловно, отразилось бы дальнейшее ухудшение состояния армии с 420-х гг. Следовательно, лишь масштабная новая угроза могла вынудить Аэция отозвать объединенную экспедицию войск Востока и Запада и принять эти катастрофические последствия.
Откуда исходила эта угроза? Меробавд, по крайней мере в уцелевших фрагментах панегирика 443 г., не выражается точно, ограничиваясь намеками. Беллона, богиня войны, замечает: «Я призову народы, обитающие далеко на севере, и фасисский странник станет плавать в устрашенном Тибре. Я смешаю народы, я разорву договоры, связующие царства, и придворная знать будет ввергнута в смятение моими бурями». Затем она отдает приказы Энио: «Заставь толпы дикарей воевать, и пусть Танаис, бушующий в неведомых странах, выпустит стрелы из скифских колчанов».
Полчища лучников-скифов? В середине V в. это могло означать л ишь одно — гуннов. И именно гунны создали новую проблему; именно они стали причиной того, что экспедиция в Северную Африку так и не отплыла с Сицилии. Как раз тогда, когда происходили последние приготовления к ее отправке, гунны вторглись через Дунай на территорию Восточных Балкан, принадлежавшую Риму. Константинопольские войска, предназначенные для похода на Карфаген — все они были взяты из Придунавья, — пришлось немедленно отозвать, бросив всякие попытки уничтожить Гейзериха. Однако в 420–430-х гг. гунны были главным союзником, помогавшим Аэцию удерживать власть и давшим ему сокрушить бургундов и укротить вестготов. За этим изменением отношений стоит еще один персонаж, сыгравший важнейшую роль в падении Римской империи. Пришло время обратиться к личности Аттилы.
|
|
|
