Как Китай перерос социализм: капитализм с китайской спецификой 5 страница

Когда повсюду в Китае стали возникать промышленные парки, которые должны были привлечь инвестиции в регионы, местным органам власти пришлось убеждать инвесторов, что подконтрольные им парки имеют все необходимое для успешного ведения бизнеса. Сделать это было непросто, учитывая огромное разнообразие фирм, пожелавших обосноваться в промышленных парках. Некоторые просто хотели воспользоваться дешевой рабочей силой и не слишком строгим регулированием, а также рядом других преимуществ: в конце 1990-х годов центральное правительство предоставляло значительные налоговые и прочие льготы компаниям, инвестировавшим в слаборазвитые западные районы Китая. Отдельные иностранные компании или компании из прибрежных районов искали местных партнеров, чтобы расширить бизнес. Некоторые фирмы представляли собой стартапы, разработавшие перспективные бизнес-планы или новые технологии, но испытывавшие нехватку капитала или квалифицированных управленческих кадров.

В результате промышленные парки предлагали разные услуги разным фирмам. Одни фирмы нуждались просто в доступе к трудовым ресурсам и местным поставкам; другим нужны были банковские кредиты и менеджеры высшего звена. Местные власти активно содействовали фирмам, особенно тем, которые могли способствовать увеличению налоговых поступлений в местный бюджет или дать «эффект перелива» – поддержать и улучшить репутацию парка или привлечь в него новых обитателей. Таким фирмам помогали найти поставщиков, нанять квалифицированных сотрудников (порой даже в других городах) и получить банковские кредиты. После того как фирмы перебирались в парк и приступали к работе, местные власти были рады отправить их в самостоятельное плавание.

 

 

О середины 1990-х годов между местными органами власти и фирмами в Китае сформировался новый тип отношений. В 1980-х местные власти часто бывали активными или пассивными владельцами государственных и коллективных предприятий, что привело к возникновению явления, известного как «местный корпоратизм» (ОІ1992; Lin Nan 1995). К середине 1990-х годов, по мере того как число нерентабельных госпредприятий росло, местные органы власти начали отзывать заявления права на долю в капитале местных фирм. Это в корне изменило характер отношений между местными органами власти и фирмами, находящимися в их юрисдикции. В случае, когда некоторые частные фирмы принадлежали местному правительству, ему было трудно или даже невозможно справедливо вести себя по отношению к ним, особенно к тем, что конкурировали с его собственными предприятиями. К середине 1990-х годов менее одной трети государственных предприятий получали хоть какую-то прибыль. Финансовое положение госпредприятий в собственности у местных органов власти (провинциального уровня и ниже) было гораздо хуже, чем у находившихся в собственности центрального правительства. На уровне уездов рентабельным оставался лишь небольшой процент государственных предприятий. Когда государственные предприятия стали финансово обременительными, местные власти решили развивать промышленные парки в качестве нового источника дохода. Неудивительно, что, когда в 2001 году Государственный совет КНР призвал к «трансформации правительственных функций», местные органы власти от всей души поддержали инициативу. Они сразу же начали рекламировать себя в качестве поставщиков услуг для бизнеса, а не в качестве органов надзора или регуляторов, покончили с волокитой и уменьшили вмешательство государства в экономику.

В условиях обострения конкуренции за инвестиции местные чиновники быстро поняли, что самая выигрышная стратегия продвижения промышленного парка – не привлекать в парк множество разнородных фирм, а подчеркнуть его отличие от других таких же парков, сосредоточив внимание на нескольких отраслях, обещающих рост производства в долгосрочной перспективе. Смена стратегии придала новое измерение региональному развитию в Китае: им стала экономика локализации. Хотя локализация производства представляет собой обычное явление в процессе индустриализации, конкуренция между китайскими регионами добавила неожиданные повороты в знакомый сюжет. Например, Кремниевая долина в Соединенных Штатах Америки стала любимым местом для новых стартапов в компьютерной отрасли. Основатели Facebook, выпускники Гарварда, предпочли Бостону Кремниевую долину. В условиях рыночной экономики предприниматель – особенно новичок в отрасли – по вполне понятным причинам постарается основать свою фирму в промышленном центре, чтобы воспользоваться различными преимуществами от соседства крупных компаний и в свою очередь внести вклад в дальнейшее развитие центра. Эффект обратной связи усиливает экономику локализации.

Однако в Китае экономика локализации отличается некоторыми особенностями. Экономика локализации не обязательно означает, что промышленность будет сосредоточена только в одном месте. Огромные размеры Китая способствуют тому, чтобы вновь возникающие, преисполненные амбиций промышленные парки бросали вызов общепризнанным промышленным центрам. Казалось бы, на протяжении всей экономической реформы по всему Китаю систематически происходило дублирование инвестиций. Многие эксперты критиковали это явление, видя в нем серьезное свидетельство низкой эффективности китайской экономики. Но в действительности все обстоит гораздо сложнее. Следует понимать, что явление это отнюдь не новое. О тех пор как Мао Цзэдун в середине 1950-х провел децентрализацию управления, китайская экономика отличалась высокой степенью фрагментации. Возможно, фрагментация достигла апогея в 1960-х годах, когда каждая административная единица – от провинции до уезда – была вынуждена создавать всеобъемлющую и самодостаточную структуру производства. Однако повторные инвестиции, являвшиеся результатом инициированной Мао политики самодостаточности, отличались от повторных инвестиций, обусловленных региональной конкуренцией. В настоящее время в Китае действует общенациональный рынок для большинства потребительских товаров, поэтому все фирмы независимо от их месторасположения должны подчиняться общей рыночной дисциплине. Это резко отличается от политики Мао, направленной на повышение экономической самодостаточности каждого региона, благодаря чему фирмы были надежно защищены от конкуренции друг с другом.

Тем не менее продублированные по всему Китаю инвестиции кажутся странными. Суть экономической логики разделения труда и торговли, прекрасно описанная Адамом Смитом, состоит в том, что мы все специализируемся на поставках одного продукта (или, как максимум, ограниченного набора продуктов) и покупаем большинство потребляемых нами товаров у других. Благодаря Рикардо логика специализации приобрела географический уклон, превратившись в теорию сравнительных преимуществ. Согласно этой теории, каждый регион специализируется на производстве товаров, имеющих сравнительное преимущество, и при этом импортирует продукцию, которую сам не производит. Благодаря специализации и торговле любая конкретная отрасль промышленности будет сконцентрирована в нескольких районах, а различные районы будут специализироваться на поставках различной продукции в соответствии со своими особыми преимуществами. Поэтому тот факт, что многие китайские регионы совершают повторные инвестиционные вложения в одну и ту же отрасль, воспринимается как однозначное свидетельство перекосов в экономической политике, противоречащих логике специализации и торговли.

Возьмем в качестве примера автомобильную промышленность. До экономической реформы в китайской автомобильной промышленности доминировали два государственных предприятия, находившиеся в собственности центрального правительства, – Первый автомобильный завод, основанный в 1953 году в городе Чанчунь, и Второй автомобильный завод, основанный в 1966 году в городе Шиянь; оба производили в основном грузовики. В 1980-х годах многие иностранные автопроизводители вышли на китайский рынок. В 1984-м Chrysler основал первое совместное предприятие с Пекинской автомобильной компанией. Гуанчжоу, Нанкин и Шанхай также стали важными игроками в быстро развивающейся автомобильной промышленности Китая. В середине 1990-х годов, когда коэффициент загрузки производственных мощностей в производстве грузовиков составил 36 %, в производстве автобусов – 30 %, а в производстве легковых автомобилей – 65 %, правительство Шанхая решило войти в и без того перенаселенный китайский автопром, создав совершенно новую цепь поставок для Shanghai Automotive Industry Corporation, государственного предприятия, контролировавшегося Шанхайскими муниципальными властями[200]. В 2000 году город Чанша, столица провинции Хунань, также стал участником китайского автопрома. Город ставил перед собой цель привлечь новые фирмы в Чаншайскую зону экономического и технологического развития, которая была основана в 1992 году, а в 2000-м была признана Национальной зоной экономического и технологического развития. Ни Шанхай, ни Чанша не имели никакого опыта в области производства автомобильных комплектующих; даже в конце 1990-х годов город Чанша едва рассматривался как игрок в отрасли.

Негативное влияние дублирующих инвестиций отмечали многие. Как выразился один критик, «по причине [дублирующих инвестиций] регионы не выбирают специализацию в соответствии со своими сравнительными преимуществами. Вместо этого все они устремляются в одни и те же отрасли и производят одни и те же группы товаров, и в результате различные регионы выпускают схожую промышленную продукцию» (Huang Tasheng 2003: 261). Накопление избыточных мощностей и, как следствие, низкий коэффициент их загрузки со всей очевидностью свидетельствуют о некоторой неэффективности распределения ресурсов в китайской экономике. Однако следует признать, что региональная конкуренция подразумевает дублирование инвестиций в той или иной форме. У большинства зарубежных автомобильных компаний по всему Китаю разбросаны совместные предприятия с китайскими партнерами. Так, например, компания ОМ в сентябре 2011 года договорилась открыть в Шанхае 11-е по счету совместное предприятие в стране (Tang 2009). Вез некоторой степени дублирования инвестиций в регионах прямая конкуренция между ними была бы невозможна. Если рассматривать развитие рыночной экономики как открытый процесс обучения, в котором действующим субъектам экономики приходится выяснять, что им производить и как организовывать производство, то напрашивается вывод о неизбежности «расточительства» со стороны фирм с их дублирующими инвестициями.

Более того, хотя дублирующие инвестиции привели к недостаточно эффективному использованию основного капитала, они способствовали распространению производственных технологий по всему Китаю и повышению квалификации рабочих. Прирост человеческого капитала перевешивает потери от недоиспользования основного. Если взглянуть с иной точки зрения, повторные и дублирующие инвестиции по всему Китаю можно рассматривать как эффективный механизм социального обучения – как быстрое распространение индустриализации в преимущественно аграрной экономике. Когда Китай в конце 1970-х годов впервые открылся внешнему миру, китайские фабрики не умели производить самые простые товары – шариковые ручки, кварцевые часы или портативные кассетные плееры. Поэтому Китай добился громадных успехов, когда к концу 1990-х годов освоил выпуск очень широкого ассортимента промышленных товаров по конкурентоспособным на внешних рынках ценам. Подобные перемены наблюдались и в сфере экспорта. В 1980 году сырье, в первую очередь нефтепродукты, составляло самую значительную часть китайского экспорта. На промышленные товары приходилось менее половины экспорта, причем на долю текстиля – более 50 %. Эта картина сохранялась до середины 1980-х, когда промышленные товары превратились в ведущую статью экспорта. К 2000 году 90 % китайского экспорта составляли промышленные товары, а доля текстиля снизилась до 25 %. Необычайно быстрый и масштабный рост производственной мощности китайской экономики, воплощенный в инвестициях в физические активы, в человеческих навыках и управленческих ноу-хау, следует признать движущей силой превращения Китая в мировой промышленный центр.

Если исходить из традиционных доводов в пользу экономии за счет масштаба, недоиспользование основного капитала следует считать признаком неэффективности. В этом случае продублированные инвестиции рассматриваются в качестве главной причины того, что Китай не смог в полной мере воспользоваться эффектом масштаба. Тем не менее в ходе исследования китайских промышленных парков и региональной конкуренции у нас сложилась более полная, учитывающая все нюансы картина. Промышленное производство требует как квалифицированной рабочей силы, так и капиталовложений. Традиционный анализ экономии за счет масштаба уделяет особое внимание вопросам основного и финансового капитала, а также «внутренней экономии» фирмы, по выражению Альфреда Маршалла. Однако он игнорирует такие факторы, как труд и человеческий капитал, а также «внешнюю экономию», в терминологии Маршалла (Marshall 1920: 221). Дублирование инвестиций в Китае и вытекающий из него низкий коэффициент использования капиталовложений привели к повсеместному распространению индустриализации и взрывному росту человеческого капитала в современной обрабатывающей промышленности. Например, многие предприятия малого бизнеса в Китае были созданы бывшими рабочими-мигрантами, приобретшими технические навыки и управленческие знания на заводах. Таким образом, что касается эффекта масштаба, потери в области «внутренней экономии» (капитала) были компенсированы ростом в области «внешней экономии» (труда).

Местные органы власти играли весьма заметную роль в этом процессе. Как упоминалось выше, в условиях обычной рыночной экономики одиночная фирма вынуждена искать место в общеизвестном центре, чтобы усилить эффект локализации. Любая предпринятая отдельной фирмой попытка создать свой собственный центр оказалась бы тщетной, а в большинстве случаев – даже самоубийственной. О другой стороны, местные органы власти могут бросить вызов статус-кво и основать новый центр, если только они смогут убедить достаточное количество фирм перебраться в их промышленный парк и за счет этого быстро достичь порогового уровня масштаба. Но местные власти не могут добиться успеха без поддержки и участия частных фирм. Явное участие местных властей в эксплуатации промышленных парков по всему Китаю не отменяет того факта, что, по сути, они «монтируют сцену, чтобы фирмы командовали парадом», как принято говорить у китайцев. Кроме того, ввиду острой региональной конкуренции любые инициативы, не поддержанные бизнес-сообществом, будут незамедлительно наказаны.

Необходимо подчеркнуть, что региональная конкуренция, возникшая в ходе экономических реформ в Китае, в первую очередь является результатом местных инициатив. Реформа ценообразования 1992 года и налоговая реформа 1994-го определенно помогли устранить ценовые искажения и способствовали становлению общенационального рынка; аналогично приватизация государственных предприятий помогла высвободить из-под государственного контроля человеческие таланты наряду с основными производственными фондами. Кроме того, приватизация местных государственных предприятий превратила местные правительства в беспристрастных поставщиков услуг и поставила все фирмы в одинаковые условия. Однако местные власти являются ключевыми игроками в региональной конкуренции; вслед за ними идут частные фирмы.

Децентрализованному политическому устройству Китая и его масштабному влиянию на рыночные преобразования посвящено множество исследований, и число их продолжает расти[201]. Как мы уже говорили, последствия многократных попыток Мао Цзэдуна провести децентрализацию управления ощущаются до сих пор. Но доставшаяся в наследство от Мао структура имеет корни в древней истории Китая – в так называемой системе «цзюньсянь». Как указывает известная китайская пословица «горы высоки, а император далеко», фактическая самостоятельность уездных властей («сянь») издавна отличала политическую систему Китая.

Бюджетная и административная децентрализация необязательно приводит к региональной конкуренции. Во времена Мао Цзэдуна, например, ее не было. Вместо этого многократные попытки Мао провести децентрализацию и добиться экономической самостоятельности административных единиц проводились сверху вниз (целью было превратить китайскую экономику в ячеистую структуру, в которой каждый регион имел бы одинаковый, независимый экономический статус). Региональная конкуренция, напротив, обязательно зарождается внизу и распространяется вверх. Децентрализованное политическое устройство само по себе может служить разве что основой для региональной конкуренции. Искать катализатор, который привел систему в движение и активизировал китайскую экономику в рамках децентрализованной политической структуры, следует в другом месте.

Этот совершенно необходимый элемент по своей природе является интеллектуальным или эпистемологическим. Лучше всего это видно, если сравнивать, как центральное правительство Китая руководило развитием экономики при Мао Цзэдуне и при Дэн Сяопине. Излишняя уверенность Мао в верности проводимой экономической политики, его непоколебимая решимость невзирая ни на что следовать намеченным курсом резко отличались от готовности Дэна признать недостаток опыта в сфере реформирования социалистической экономики. Осознание собственного невежества центральным руководством Китая позволило ему избрать экспериментальный подход к реформированию и делегировать полномочия местным органам власти. Мы можем лучше оценить выбранный Китаем экспериментальный подход, если сравним его с другими переходными экономиками. Лешек Вальцерович, дважды занимавший пост вице-премьера Польши (в 1989–1991 и 1997–2000 годах) и возглавивший экономические реформы в стране после краха коммунизма, сказал, что «мы слишком бедны, чтобы экспериментировать. Если богатые страны хотят экспериментировать, пусть их. А нам лучше браться за проверенные модели» (Sachs 1994: 6). Дэн Сяопин, с другой стороны, откровенно признал, что «участвует в эксперименте. Для нас это что-то новое, и нам надо нащупать свой путь. Поскольку это что-то новое, мы обязательно наделаем ошибок. Наш метод заключается в том, чтобы время от времени анализировать опыт и исправлять ошибки всякий раз, как их обнаружим, чтобы мелкие ошибки не переросли в крупные»[202].

Кроме того, эксперимент, самостоятельно проведенный местными властями, обходится дешевле и не оказывает разрушительного воздействия на всю экономику в случае неудачи[203]. Логика конкурентного эксперимента на местном уровне верно служила китайскому правительству с самого начала экономических реформ, что с особенной наглядностью проявилось в ходе преобразований в сельском хозяйстве. Как только Пекин отказался от монополии на истину в экономической политике и позволил экспериментально определять курс экономического развития, региональная конкуренция набрала силу.

Именно этот глубокий сдвиг в менталитете китайского руководства породил «капитализм с китайской спецификой», как принято его называть. В условиях однопартийной системы экономическую свободу не просто терпят, но и всячески поддерживают как в центральном правительстве, так и чиновники местного уровня, хотя по разным причинам. В интересах Пекина – то, что экономическая свобода позволяет местным властям брать на себя инициативу и экспериментировать с различными преобразованиями на местном уровне (как показывает опыт, это практичный способ оказать содействие реформам). Для местных чиновников показатели экономического роста на вверенных им территориях являются важнейшим основанием для продвижения по службе. Все кадровые назначения на провинциальном и муниципальном уровнях производятся могущественным Организационным отделом ЦК КПК, который с начала 1990-х годов уделял все больше внимания экономическим показателям в регионах при оценке работы чиновников и повышении их в должности[204].

Региональная конкуренция имеет еще одно важное измерение, до сих пор ускользавшее от внимания исследователей – она помогает выявить один существенный аспект китайского капитализма и проливает новый свет на вопрос, поставленный в начале данного раздела: за что именно конкурируют между собой регионы? Не подлежит сомнению, что непосредственным объектом конкуренции между местными органами власти являются инвестиции. Но в процессе борьбы за инвестиции местные органы власти также начинают наперегонки выдвигать различные идеи по поводу экономического развития. Это едва уловимое, но крайне важное измерение региональной конкуренции обнаружится, если рассмотреть его в историческом контексте.

При Мао Цзэдуне децентрализованная китайская экономика открывала простор для инициативы на местах. Но ни одна из инициатив не была доведена до конца: всякий раз мешали развязанные Мао политические кампании. Многие виды экономической деятельности, которые позже сочтут причиной неудач экономической политики Мао, изначально возникли в результате местных инициатив. Например, первая общественная столовая появилась в провинции Хэнань, а первая народная коммуна – в провинции Хэбэй. Знаменитая образцовая деревня Дачжай находится в провинции Шаньси. В качестве локального решения локальных проблем каждая местная инициатива была эффективной. Но, будучи одобрены Мао, местные изобретения воспринимались в качестве универсального инструмента. Все инициативы такого рода продвигались и применялись повсюду в Китае, независимо от местных условий. Катастрофические результаты очевидны любому, кто мало-мальски знаком с тем периодом истории.

Однако при Дэн Сяопине центральное правительство исповедовало иной подход к местным инициативам. 8а исключением частного фермерства, Пекин стал крайне осторожно применять местные инициативы в масштабе всей страны. Довольно часто после того, как какая-нибудь местная инициатива получала одобрение Пекина, чиновники из других регионов посещали место, где она зародилась. Но в большинстве случаев чиновники на местах сами решали, как приспособить чужое нововведение под местные условия и стоит ли вообще это делать.

Когда местные органы власти (всех уровней – от провинциального и муниципального до уездного и волостного) попытались выяснить, как лучше развивать местную экономику, Китай превратился в лабораторию, в каждом уголке которой ставился свой эксперимент. В результате возникло множество моделей экономического развития, каждая из которых была названа в честь города или уезда, где она впервые была опробована. Одновременно ставились различные эксперименты с институциональными механизмами, тестировались различные идеи в области ускорения экономического роста и проверялись противоборствующие представления о перспективах новой отрасли или будущего уже существующей. Гигантские размеры и невероятная разнородность Китая предоставили свободу для проведения всяческих экспериментов и для конкуренции. В то же время единые ценовая и налоговая системы, а также возникший в середине 1990-х годов общенациональный рынок подчиняют всех общей рыночной дисциплине и гарантируют, что региональная конкуренция в общем будет работать на повышение эффективности. Таким образом, территориальные преимущества Китая непосредственно преобразуются в темпы экономического роста; это ключ к пониманию той, казалось бы, чудесной скорости, с которой страна перешла на рыночные рельсы. Вместо «ускоренной индустриализации» – стратегии экономического развития во времена Мао, проводившейся в жизнь под давлением со стороны центрального правительства, – в Китае начиная с 1990-х годов появились тысячи промышленных парков, каждый из которых воплощал местное видение экономического развития и местную инициативу в сфере индустриализации. Идеалистический лозунг Мао Цзэдуна середины 1950-х – «Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ» – был реализован в сфере экономики.

 

 

Региональная конкуренция в Китае имела еще одну особенность: значительное участие иностранного капитала в экономике Китая в переходный период. Привлечение иностранных инвестиций (в первую очередь произведенных компаниями, входившими в список Fortune 500) было и остается важнейшей задачей промышленных парков. О самого начала китайское правительство говорило об открытости как о критически важной составной части экономической реформы. В результате Китай неизменно оставался крайне привлекательным местом для прямых иностранных инвестиций. В 1980-х годах в Китай потоком лились прямые иностранные инвестиции из Гонконга и Тайваня. Приток капиталовложений из других мест начался только в 1990-х годах. В 1980-х годах объем таких инвестиций составлял в среднем около 2 миллиардов долларов США в год. После южного турне Дэн Сяопина он резко вырос и начиная с середины 1990-х колебался между 40 миллиардами и 60 миллиардами долларов США в год.

«Повсеместное присутствие» компаний с иностранным капиталом вызвало беспокойство некоторых экспертов, задумавшихся, не слишком ли сильно зависит Китай от инвестиций из-за рубежа (например: Huang Yasheng 2003: 20). В 1994 году инвестиции зарубежных компаний составили 17 % всех инвестиций в основные средства в Китае. К 2000-му показатель снизился приблизительно до 10 % и продолжал падать, несмотря на рост прямых иностранных инвестиций в Китай. Но преобладание иностранного капитала в китайской экономике, особенно в обрабатывающей промышленности, было постоянным спутником экономической реформы с самого ее начала. В любой момент можно было обнаружить, что во многих отраслях доминируют иностранные фирмы. Так, в 1980-х годах тайваньские фирмы держали контрольные пакеты акций в компаниях, занятых в производстве одежды и обуви (71, 8 %), изделий из древесины и бамбука (75, 7 %), кожи и меха (79, 6 %). В отличие от Японии и Южной Кореи в быстро развивающейся автомобильной промышленности Китая доминировали и продолжают доминировать иностранные компании со всего мира, в том числе General Motors, Ford и Chrysler из США, Toyota, Honda, Mssan, Mazda и другие из Японии, Hyundai-Kia из Южной Кореи, а также Volkswagen, Fiat и Peugeot-Citroë n из Европы. Многие годы у немецкой компании Volkswagen была самая большая доля на китайском рынке, но в 2007 году ее потеснили американские конкуренты из General Motors.

Прямые иностранные инвестиции выгодны стране-получателю по крайней мере в трех отношениях. Во-первых, для бедных экономик прямые иностранные инвестиции служат готовым заменителем недостаточного внутреннего капитала. Когда Китай только начинал открываться внешнему миру, иностранные инвестиции из Гонконга и Тайваня в провинцию Гуандун сыграли решающую роль в становлении особой экономической зоны в дельте реки Жемчужной. Во-вторых, прямые иностранные инвестиции, как правило, идут рука об руку с передовыми технологиями и управленческими навыками и таким образом способствуют распространению современных технологий и методов управления бизнесом в странах-получателях. В-третьих, прямые иностранные инвестиции означают также доступ к иностранным рынкам. В результате прямых иностранных инвестиций государство-реципиент выходит на внутренний рынок страны, предоставившей капитал, что, как правило, облегчает экспорт. В случае с Китаем, если иностранная компания ориентирована на экспорт, ей предоставляются особые льготы. Неудивительно, что на долю иностранных компаний приходится около трети общего объема китайского экспорта. В некоторых секторах иностранные компании являются ведущими экспортерами произведенной в Китае продукции. В результате Китай, в 1978 году занимавший 30-ю строчку в списке стран – лидеров мировой торговли, в 2009-м занял первое место; в настоящее время он является крупнейшим в мире экспортером и вторым по величине импортером.

В научной литературе, посвященной прямым иностранным инвестициям, продолжаются теоретические споры о том, приносит ли пользу экономике иностранный капитал благодаря побочному эффекту в виде распространения технологий или же не приносит, а также о том, насколько велика эта польза. Авторы многочисленных эконометрических исследований пытались понять, в какой степени прямые иностранные инвестиции в отрасль или в город помогают повысить производительность других, отечественных компаний в той же отрасли промышленности (или в тех, что связаны с ней производственными циклами). Несколько исследований не выявили никакого особого влияния; но даже авторы, обнаружившие такое влияние, указывают, что оно вовсе не столь существенно, как принято считать. Значительное количество прямых иностранных инвестиций Китай привлек благодаря низкой стоимости рабочей силы и нестрогому регулированию. Обычно это воспринимается как очередной повод усомниться в том, что прямые иностранные инвестиции внесли большой вклад в технологическое развитие Китая.

Даже при том что иностранный капитал не ассоциируется с передовыми технологиями, он – благодаря широкому присутствию в Китае – превращается в важное средство передачи и распространения технологических достижений. Например, развитие обувной отрасли в провинции Гуандун началось главным образом с инвестиций Тайваня в 1980-х годах. Несмотря на относительную нехватку высоких технологий, эти прямые иностранные инвестиции способствовали передаче знаний китайским рабочим. Государственные обувные фабрики в Шанхае, возможно, были лучше оснащены, чем фирмы с Тайваня, но это не может быть принято в качестве неопровержимого доказательства того, что прямые иностранные инвестиции в производство обуви не способствовали технологическому развитию Китая. Когда тайваньская фирма начинает работу, она нанимает рабочих – мигрантов из сельских районов Китая, и те знакомятся с технологией производства. Через несколько лет они могут основать свой собственный бизнес. Если мы признаем, что одним из важнейших факторов стремительной индустриализации Китая на протяжении последних 30 лет была скорость, с которой частные китайские предприятия усваивали современные технологии и улучшали качество продукции, мы не сможем отрицать решающий вклад прямых иностранных инвестиций.

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: