От одного капитализма ко многим 1 страница

Глава 6

От одного капитализма ко многим

 

Выступая с заключительной речью при закрытии Чикагской конференции по рыночным преобразованиям в Китае 18 июля 2008 года, Рональд Коуз сказал, что «борьба Китая – это борьба всего мира»[206]. 10 декабря 2008 года журнал Time опубликовал статью, посвященную 30-летию рыночных реформ в Китае и той героической роли, которую сыграл в событиях Дэн Сяопин. Статья заканчивалась следующими словами: «Это великая история нашего времени. Это наша история, всеобщая история – не одного только Китая» (Elliott 2008).

Наш рассказ о реформах в Китае начинается тогда, когда после смерти Мао Цзэдуна в 1976 году китайское правительство, покончив с «культурной революцией», решительно сменило стратегию: вместо «классовой борьбы» в качестве доказательства «превосходства социалистической системы» оно выбрало социалистическую модернизацию. Радикальная идеология, определявшая жизнь Китая с середины 1950-х годов, была наконец признана ошибочной и вредной, и это открыло дорогу здравомыслию и прагматизму в разработке политического курса. Сдвиг в мировоззрении китайского руководства ослабил влияние социалистической идеологии и обусловил начало китайских экономических реформ. В период правления Мао Цзэдуна политические кампании, предпринимавшиеся одна за другой с целью установить диктатуру социализма, так и не превратили Китай в обетованный край всеобщего процветания. Многие китайцы испытывали глубокое смятение и неудовлетворенность – особенно ветераны партии, смещенные с постов во времена Мао, интеллектуалы, объявленные правыми уклонистами, а также большая часть 800-миллионного крестьянства, едва сводившего концы с концами после коллективизации. Все они страстно желали перемен.

Отказавшись от классовой борьбы и поставив перед собой цель провести социалистическую модернизацию, Китай перестал играть в заведомо проигрышные игры, покончив с внутриполитическими разногласиями, и занялся тем, что сулило выигрыш, – развитием экономики. Горькое разочарование в поставленном Мао грандиозном социалистическом эксперименте, который привел к катастрофе, научило китайцев скептически относиться к любому «великому» плану. В то же время ввиду длительной изоляции от внешнего мира китайцы слабо представляли себе, что может служить альтернативой социализму. Поэтому руководству страны не оставалось ничего другого, кроме как работать с тем, что было под рукой, – импровизируя и на ходу внося поправки. Продолжая идти строем под идеологическим знаменем социализма, китайцы опробовали различные способы достижения поставленных целей. Однако к концу XX столетия вместо того, чтобы стать «могущественной, современной социалистической державой», основанной на государственной собственности и централизованном планировании, как было намечено в Коммюнике 1978 года (см.: Hinton 1982: 462), Китай обнаружил, что превратился в государство с мощной экономикой, в которой в изобилии представлены рыночные силы и частное предпринимательство. Самым неожиданным моментом китайских рыночных преобразований стало то, что Китай трансформировался в капиталистическую страну, пытаясь модернизировать социализм. История Китая – это квинтэссенция того, что Адам Фергюсон называл «результатом человеческого действия, но не замысла» (Ferguson [1767] 1980: 122)[207]. Китайская пословица говорит о том же более образным языком: «Специально посаженные цветы не зацвели, а дико растущие ивы разрослись в большие тенистые деревья».

 

 

Китайские экономические реформы в том виде, как они были задуманы в самом начале и рассматривались на протяжении всего процесса преобразований, никогда не были направлены на разрушение социализма и строительство капитализма. Скорее, их целью была «социалистическая модернизация» – вторая революция, еще один «великий поход», который должен был поднять экономику (что не удалось сделать Мао Цзэдуну) и превратить Китай в «современную социалистическую страну до конца XX] столетия», как говорилось в Коммюнике 1978 года (Hinton 1982: 459). Поскольку коммунизму приписывают роль «могильщика» капитализма, считается, что Коммунистическая партия и рыночная реформа несовместимы друг с другом. Но не стоит ставить знак равенства между политической организацией (Коммунистической партией) и ее политической идеологией (коммунизмом). Каждый индивидуум отождествляется с множеством ролей (например, он одновременно может быть мужчиной, профессором, мужем, экономистом, поклонником Адама Омита). Точно так же политические организации имеют множественную, изменчивую природу. Любой марксист или марксистская организация представляют собой нечто большее, чем последователи Маркса[208]. В то время как коммунизм и капитализм противостоят ДРУГ ДРУГУ в качестве конкурирующих идеологий, Коммунистическая партия, раз речь зашла о ее выживании, вполне может принять на вооружение все что угодно, включая капитализм, и попробовать с этим поэкспериментировать.

Неспособность отделить Коммунистическую партию от коммунизма сформировала у многих ошибочное представление об экономических преобразованиях. Оно привело к убеждению, что рыночные реформы в социалистической стране невозможны до тех пор, пока не будет разрушена вся коммунистическая система, включая как идеологическую, так и политическую организацию общества. Считалось, что, не разорвав полностью с коммунистическим прошлым, невозможно проложить абсолютно новый путь к рыночной экономике. В итоге изначально исключалась возможность постепенного, базировавшегося на переделке существующей экономической системы перехода к рынку, что породило ожидания «большого взрыва» в экономике[209]. Многие экономисты-советники при правительстве КНР полагали, что построить рыночную систему можно только в том случае, если предварительно стереть все следы социализма. Однако вера в возможность рационального строительства рыночной экономики является, по Фридриху Хайеку, «пагубной самонадеянностью» конструктивистского рационализма (Hayek 1988)[210]. За несколько десятилетий до того Хайек в своей Нобелевской лекции предупредил, что «действовать на основании веры в то, что мы обладаем знанием и властью, позволяющими формировать процессы в обществе исключительно по собственному желанию, знанием, которого у нас на самом деле нет, – значит действовать себе во вред»[211].

Китаю посчастливилось избавиться от этой «пагубной самонадеянности» только благодаря случайности. Приступая к экономическим реформам, страна не думала (и не могла даже подумать) о том, чтобы искоренить коммунизм и начать с чистого листа, а потому вместо составления абсолютно нового плана она начала с настройки уже существующей системы.

Приверженность идеям социализма не мешала Китаю осознавать его недостатки. После смерти Мао среди партийцев разгорелись споры о природе и перспективах социализма в Китае, о том, что пошло не так при Мао и какое направление следует избрать. Ху Яобан, сменивший Хуа Гофэна на посту председателя КПК в 1981 году и назначенный ее генеральным секретарем в 1982-м, в интервью итальянской коммунистической газете L'TJnità задал вопрос и себе, и партии. «После Великой Октябрьской революции прошло более 60 лет. Как произошло, что многие социалистические страны не смогли обогнать в своем развитии страны капиталистические? Что не сработало [в социализме]? »[212]

Верность идеям социализма не помешала китайским лидерам оценить и даже одобрить капитализм во время заграничных командировок. Ван Чжэнь, в то время вице-премьер Госсовета по вопросам развития промышленности, находился с визитом в Великобритании с 6 по 17 ноября 1978 года. Вана потряс высокий уровень социально-экономического развития страны, ставший привычным для британского рабочего класса[213]. До визита Ван черпал знания о британском капитализме в основном из работ Маркса. Он ожидал увидеть в Лондоне трущобы и нищету, лишения и эксплуатацию. К своему великому удивлению, Ван обнаружил, что его зарплата составляла одну шестую часть зарплаты лондонского сборщика мусора. К концу визита он стал лучше понимать, что такое британский капитализм и китайская приверженность коммунизму.

 

Думаю, Британия проделала хорошую работу. Продуктов в избытке; с тремя видами неравенства [между городом и деревней, между промышленностью и сельским хозяйством, между умственным и физическим трудом, искоренение которых, по Марксу, было важнейшей задачей социализма] практически покончено; огромное внимание уделяется социальной справедливости и благосостоянию граждан. Великобритания просто была бы образцовым, коммунистическим, обществом, если бы ею правила Коммунистическая партия [214].

 

Предложенная Ваном формула коммунизма – Великобритания плюс правление коммунистов – отражает трезвый, неидеологический подход к капитализму и социализму а также неизменную преданность партии. Вез прагматического образа мыслей верность Китая социализму исключила бы возможность рыночных реформ.

Самой удивительной особенностью китайской экономической реформы, возможно, является то, что за 30 лет рыночных преобразований Китайская коммунистическая партия не только не погибла, но даже расцвела. Это свидетельствует об организационной гибкости и приспособляемости партии после провала социалистического эксперимента – но не о ее непобедимости или превосходстве социализма как такового[215]. Но еще сильнее удивляет тот факт, что Китай встал на рыночные рельсы непреднамеренно – в результате реформ, которые были задуманы совсем с другой целью: спасти социализм. В этой потрясающей истории в роли троянского коня выступает китайский принцип «искать истину в фактах», который Дэн Сяопин ошибочно называл «сутью марксизма». Когда Китай стал гигантской экономической лабораторией, конкуренция показала, на какие чудеса она способна. В ходе экспериментального поиска ресурсы были перенаправлены туда, где их использовали наиболее эффективным способом; для облегчения процесса коллективного обучения были созданы институты и организационные структуры. Работая с наследием Мао Цзэдуна на местах, Китай шаг за шагом, то уклоняясь в сторону, то возвращаясь назад, встал на рыночные рельсы в результате реформ, осуществлявшихся ради спасения социализма. После падения Берлинской стены страны, входившие в советский блок, отказались от социализма; в Китае социализм потерпел поражение на собственном поле. Голодающие деревни вернулись к частному фермерству, волостные и поселковые предприятия добились лучших показателей, чем государственные. Введение индивидуальной трудовой деятельности и частного предпринимательства оживило городскую экономику, что не удавалось сделать с помощью реформы государственных предприятий. История китайской экономической реформы – это история смелых, но разрозненных социальных реформ, непреклонного предпринимательского духа, упорства и смирения китайского народа в борьбе за лучшую жизнь.

 

 

Чтобы рассказ об экономических преобразованиях в Китае был максимально точным, необходимо признать сосуществование двух реформ одновременно. Прежде всего это реформа, которую замыслило и проводило китайское правительство, сформировавшееся после смерти Мао. Катастрофа, постигшая экономику в результате поставленного Мао социалистического эксперимента, заставила некогда победоносную Коммунистическую партию испытать разочарование, отчаяние и унижение. Ощущение провала только усилилось, когда китайские лидеры узнали о стремительном экономическом росте в соседних азиатских странах и в мире в целом. Но знакомство с технологическими новинками и успехами экономики во время зарубежных поездок вдохновило их и внушило надежду: мол, если бы только Китай мог открыться внешнему миру и перенять опыт развитых экономик, он обязательно догнал бы другие страны. Китайское руководство знало, что дорожной карты не существует. Возможно, они даже не представляли себе, куда идти. Но ничто не помешало им стать убежденными реформаторами, жаждущими вдохнуть новую жизнь в стагнирующую экономику.

Реформа под руководством КПК началась в конце 1976 года, когда Хуа Гофэн вернул к жизни «четыре модернизации» – экономическую программу, в 1964 году предложенную тогдашним премьером Госсовета Чжоу Эньлаем, но быстро положенную под сукно, стоило Мао развернуть движение за «социалистическое воспитание», а спустя два года перейти к «культурной революции». При Хуа Гофэне Китай быстро покончил с самоубийственной классовой борьбой и перешел к социалистической модернизации. Спустя год страна приступила к выполнению амбициозной экономической программы, включающей политику открытости – позже критики назовут ее «скачком вовне»: ее целью было привлечь иностранный капитал, чтобы профинансировать порядка 20 строительных проектов в основном в тяжелой промышленности, включая соответствующую инфраструктуру. Однако «скачок вовне» долго не продлился: программа завершилась в начале 1979 года отчасти из-за присущих ей недостатков, отчасти из-за смены власти после Третьего пленума ЦК КПК 11-го созыва (декабре 1978-го), произошедшей, когда на руководящие позиции вернулись Дэн Сяопин и Чэнь Юнь.

Чэнь Юнь снова возглавил экономический блок китайского правительства, и в апреле 1979 года ЦК КПК приступил к реализации политики, получившей название «основные принципы из восьми иероглифов» – «регулировка», «реформа», «исправление» и «улучшение» [в китайском языке каждое из этих слов передается двумя иероглифами]; с этого начался второй этап реформ, проводившихся под руководством государства в постмаоистский период (Chen Xuewei 2004). Новая экономическая политика отменила «скачок вовне». Хотя она и включала в себя «реформу», но по сути представляла собой программу жесткой экономии и явно фокусировалась на «регулировке». Что именно в китайской экономике настолько остро нуждалось в «регулировке»? Ответ найти несложно: пора было отрегулировать «скачок вовне», который, по мнению Чэнь Юня, только усугубил макроэкономические проблемы, особенно такой структурный недостаток, как отсутствие равновесия между тяжелой и легкой промышленностью, а также между промышленностью и сельским хозяйством.

Основной задачей новой экономической политики был подъем сельского хозяйства. Как решило правительство, главный недостаток «скачка вовне» заключался в сохранении тенденции к развитию тяжелой промышленности в ущерб сельскому хозяйству, которое, как признало Коммюнике 1978 года, находилось в бедственном положении. Дефицит продуктов питания и голод среди крестьян во времена Мао Цзэдуна были хроническими, повсеместными проблемами. Авторы Коммюнике 1978-го несколько раз упоминают о плачевном состоянии китайского агросектора, а также берут на себя обязательство повысить закупочные цены на сельскохозяйственную продукцию и увеличить объем инвестиций в деревню. Особый упор на развитии агросектора в Коммюнике позже позволит китайскому правительству утверждать, что экономическая реформа началась с сельского хозяйства. Но в это же самое время продолжались реформы и в других областях, например реформа госпредприятий. Более того, принятые в то время меры по развитию агросектора (повышение закупочных цен, снижение норм сдачи сельхозпродукции, увеличение импорта зерновых для потребления крестьянами) поддержали побочное производство, в том числе развитие коммунных и бригадных предприятий, помогли добиться значительного и устойчивого повышения урожая, а также сократили разрыв между городом и деревней в течение нескольких следующих лет. Но не они запустили реформу сельского хозяйства в том виде, в каком мы ее знаем: частное фермерство с системой производственной ответственности крестьянских дворов было инициативой голодающих крестьян и местных партийных кадров. Частное фермерство тайно существовало во многих провинциях Китая, прежде чем было условно одобрено властями в 1980 году; национальной политикой оно стало только в 1982-м.

Что касается «регулировки» промышленности, то в первую очередь правительство ставило перед собой цель затормозить развитие тяжелой промышленности и ускорить развитие легкой, сократить капиталовложения в производство и увеличить расходы на жилищное хозяйство и другие непроизводственные сферы, включая компенсации трудящимся. Основной посылкой была необходимость развернуть экономику в сторону потребления и снизить ее зависимость от капиталовложений, особенно в сфере тяжелой промышленности. Курс на «регулировку» экономики быстро дал результаты: уровень жизни как в деревне, так и в китайских городах резко повысился (например: Wu Li 1999: 828–830; Xiao Donglian 2008: 541–544).

Кроме того, китайское правительство реализовало меры по «передаче прав и прибыли», предложенные в 1978 году. Их целью было децентрализовать экономику, дать больше самостоятельности («прав») экономическим субъектам на местах, включая как муниципальные органы власти и предприятия, так и производственные бригады в сельских районах, а также стимулировать рост производительности труда, позволив предприятиям удерживать часть прибыли (Chen Xuewei 2004). В сфере международной торговли новая экономическая политика покончила с монополией министерства внешней торговли, позволив местным органам власти и государственным предприятиям создавать торговые компании. В сфере государственного финансирования местное руководство получило право более или менее самостоятельно распоряжаться местным бюджетом, независимо от министерства финансов.

Наиболее важным объектом реформирования были государственные предприятия. В отличие от «скачка вовне», делавшего упор на строительстве новых заводов, новая политика была направлена на улучшение работы действующих госпредприятий. Хотя впервые реформа была проведена в провинции Сычуань под руководством секретаря парткома Чжао Цыяна еще до Третьего пленума ЦК КПК 11-го созыва, состоявшегося в декабре 1978 года, официально в качестве государственной политики ее признали только в 1979-м. Реформа было призвана усилить самостоятельность госпредприятий в основном за счет передачи их руководителям права принимать решения, но не предполагала приватизации. Эта мера, названная «поддержанием жизненных сил предприятий», стала вторым после «скачка вовне» согласованным шагом китайского правительства, стремившегося оживить стагнирующую промышленность. Поскольку правительство сохраняло верность идеям социализма, реформа столкнулась с жесткими ограничениями – главным образом идеологического, а не экономического свойства. В результате реформа помогла вдохнуть новую жизнь в госпредприятия, повысив заинтересованность руководителей и рабочих в результатах труда, но не смогла освободить госпредприятия от государства и окончательно запутала их сложные взаимоотношения.

В целом «основные принципы из восьми иероглифов» оказались не слишком эффективными, хотя все шаги были сделаны явно в правильном направлении. Например, меры, принятые китайским правительством в сельском хозяйстве, оказались довольно успешны (настолько, насколько их удалось воплотить); условия жизни крестьянства быстро и заметно улучшились. Но освободить крестьян из-под власти государства они не могли.

Ограниченность государственной реформы сельского хозяйства стала очевидной только в результате подъема частного фермерства, полностью исключенного из аграрной политики государства. Точно так же реформа госпредприятий быстро улучшила систему стимулирования труда. Но ее недостатки были налицо, хотя серьезные изъяны проявились только тогда, когда госпредприятия начали конкурировать с частными фирмами.

Помимо официального курса реформ, осуществлявшихся китайским правительством, существовал и другой, отдельный курс. Он представлял собой сочетание спонтанно возникших на низовом уровне движений, некоторые из которых были категорически запрещены китайским правительством (фермерство до 1982 года, индивидуальная трудовая деятельность в городах до 1980-го), некоторые подвергались дискриминации (индивидуальная трудовая деятельность в городах после 1980 года, а также волостные и поселковые предприятия), а к некоторым Пекин относился настороженно (особые экономические зоны). Эти реформы продвигались тихо и незаметно по всему Китаю – когда голодающие крестьяне втайне пробовали заниматься частным фермерством вопреки правительственным запретам, когда вынужденные простаивать крестьяне брались за работу, не связанную с обработкой земли, но сулящую больший доход, когда безработные горожане были вынуждены заниматься индивидуальной трудовой деятельностью или создавать частные компании, когда тысячи нелегальных эмигрантов рисковали жизнью, чтобы пересечь границу и добраться до Гонконга в надежде на лучшую жизнь. Вторая реформа состояла из нескольких революций, которые мы называем «периферийными».

Именно эта вторая, зародившаяся в низах реформа и запустила рыночные преобразования в Китае в начале 1980-х годов, вернув китайской экономике динамично развивающийся частный сектор и устойчивые рыночные силы, в то время как преобразования почти не затронули государственный сектор. Четыре периферийные революции объединяет то, что все они произошли за пределами сферы действия государства. Действующими лицами этих революций были экономические агенты, не игравшие заметной роли при социализме. В отличие от государственных предприятий, бывших гордостью социализма, а потому находившихся под контролем и покровительством правительства, эти маргинальные силы не привлекали особого внимания властей, если только в них не видели угрозы социализму. Несмотря на множество практических препятствий и явную дискриминацию со стороны властей, крестьяне в деревне и безработные в городах быстро воспользовались представившимися экономическими свободами, чтобы заняться частным предпринимательством. Подъем в негосударственном секторе экономики стал главным двигателем экономического роста в 1980-х годах и далее. О другой стороны, проводимые государством реформы, включая «скачок вовне» и инициативу по «поддержанию жизненных сил предприятий», не сумели превратить госпредприятия в свободные, конкурентоспособные компании.

Даже успех особых экономических зон, изначально созданных китайским правительством, чтобы экспериментировать с капитализмом, свидетельствует о периферийном и самоорганизующемся характере второй реформы. Во-первых, идея создания экспериментальных экономических зон принадлежит властям провинции Гуандун, которые столкнулись с проблемой нелегальной иммиграции вдоль границы с Гонконгом. Они нашли эффективное решение – пригласить из Гонконга предпринимателей, чтобы те построили заводы в Гуандуне и наняли местных рабочих. Во-вторых, выделение земель под промышленные парки или особые экономические зоны преследовало цель провести политически рискованный, непредсказуемый эксперимент в условиях замкнутого пространства, за пределами социалистической экономики. Таким образом, социализму ничего не угрожало, в то время как капитализму предоставлялся шанс показать себя на периферии.

На протяжении 1980-х годов эти периферийные силы демонстрировали быстрый рост, в то время как опекаемые правительством государственные предприятия с трудом сводили концы с концами. В результате китайская экономическая реформа, в отличие от реформ в Госсии или Восточной Европе, не столкнулась с жестокой рецессией в самом начале пути. Китайская экономика продолжала расти с тех пор, как начались реформы, несмотря на увеличение числа нерентабельных предприятий в государственном секторе. В то время как привилегированный, находящийся под защитой государственный сектор продолжал приходить в упадок, частный сектор переживал расцвет.

 

 

Сосуществование двух реформ в Китае – одной государственной, другой «народной» – не подлежит никакому сомнению. Неспособность осознать «двухрельсовую» структуру реформы является источником путаницы в изучении «великой истории нашего времени». Поскольку перемены, произошедшие благодаря периферийным силам, часто находились в тени реформы, осуществлявшейся государством, и различия между ними не проводилось, китайскому правительству, которое разработало новую экономическую политику, часто приписывали авторство и организацию «народной» реформы. Однако считать, что стихийно возникшее движение было инициировано государством, – значит предлагать неверную, государственно-центричную интерпретацию рыночных преобразований в Китае. Подобная интерпретация заставила некоторых китайских исследователей предположить, что на начальном этапе экономические реформы в Китае проводились правительством «сверху вниз», и не заметить реформу «снизу», которая имела совершенно иной характер[216]. В своем широко используемом, информативном и надежном учебнике по китайской экономической реформе профессор У Цзинлянь указал на две реформы – одну в государственном секторе экономики, другую в негосударственном; но далее он пишет, что обе они были задуманы китайским правительством. «Когда реформа, направленная на предоставление большей самостоятельности государственным предприятиям, зашла в тупик, китайское руководство во главе с Дэн Сяопином перенесло акцент с государственного сектора в городах на негосударственный сектор в деревне». Ниже он продолжает: «Китай отказался от масштабного реформирования государственного сектора и направил усилия на реформу негосударственных секторов экономики, чтобы создать рыночно ориентированные предприятия, которые смогут стать двигателем экономического роста. Новая стратегия предусматривала, что „внесистемная" реформа будет предварять „внутрисистемную"; это была стратегия поэтапной реформы» (Wii Jinglian 2005: 64).

Согласно нашему пониманию периферийных революций в Китае рыночная трансформация в 1980-х годах в первую очередь происходила в негосударственных секторах экономики, в то время как правительство тщетно пыталось оживить государственный сектор. Но такой результат «поэтапных реформ» не является следствием продуманной стратегии со стороны китайского правительства. Действительно, правительство постепенно ослабило контроль над фермерскими хозяйствами и позволило безработным горожанам заняться индивидуальной трудовой деятельностью. Однако представляется маловероятным, что власти видели в негосударственном секторе главный локомотив экономического роста, когда они продолжали считать государственную собственность основой социализма. Скорее, когда реформа госпредприятий окончательно выдохлась, китайское руководство с некоторым облегчением заметило, что негосударственный сектор экономики растет неожиданно быстрыми темпами. Только что возникшие частные фирмы поставляли товары и услуги, которые не выпускались на госпредприятиях, и создавали рабочие места для открепленных от земли крестьян и безработных горожан, не нашедших работы в госсекторе.

Китайские лидеры откровенно признавали существование «вторых рельсов» реформы за пределами их контроля. Они называли частное фермерство и волостные и поселковые предприятия двумя «великими изобретениями китайских крестьян»[217]. Однако официальная версия скрывает, что две реформы имели разные источники, и рисует китайские власти прозорливыми творцами, внимательно и терпеливо наблюдающими за процессом рыночных преобразований. Во время встречи с канцлером ФРГ Гельмутом Колем 10 октября 1984 года Дэн Сяопин впервые озвучил этот государственно-центричный взгляд на китайскую экономическую «поэтапную» реформу:

 

Сначала мы решили проблему с сельским хозяйством: создали систему подрядной производственной ответственности фермерских хозяйств с системой поощрения, привязанной к объему продукции, поддержали диверсифицированное производство и использование передовых методов обработки земли, позволили крестьянам самим управлять своими делами. Все эти методы были настолько эффективны, что за три года после их внедрения в сельской местности произошли заметные изменения. В 1978 году мы провели Третий пленум ЦК КПК 11-го созыва, а через несколько дней проведем Третий пленум 12-го созыва, который станет по-своему примечательным. Прошлый пленум во главу угла ставил аграрную реформу, грядущий займется городскими реформами, включая промышленность, торговлю и прочие секторы экономики. Можно сказать, это будут всеобъемлющие реформы. Главным содержанием как аграрной, так и городской реформ будет оживление национальной экономики и открытие Китая внешнему миру. Хотя городская реформа сложнее аграрной, мы уверены в том, что раз нам удалась одна, то должна удаться и вторая  [218].

 

Дэн Сяопин мастерски утаил информацию, сплетя в одном повествовании два разных сюжета – реформу, инициированную Пекином, и реформу, родившуюся в гуще народных масс, – и представив китайское правительство организатором обеих перемен. Хотя Коммюнике 1978 года указало, что «Коммунистическая партия должна направить всю свою энергию и все свои силы на скорейший подъем сельского хозяйства» (Hinton 1982: 460), оно не отменило запрет на частное фермерство. В Коммюнике не было ничего общего с тем, что Дэн назвал «введением системы подрядной производственной ответственности» или передачей «крестьянам права самим управлять своими делами». Вместо этого документ подчеркивал, что «государственные законы должны эффективно защищать право собственности народных коммун, производственных бригад и отрядов, а также их право принимать решения». Там же говорилось, что «народные коммуны должны решительно применять трехуровневую систему собственности, сохранив за производственной бригадой роль основной хозяйственной ячейки, и менять это нельзя» (Ibid. ). Эти положения откровенно отрицают частное фермерство. Смешав вторую аграрную реформу, затеянную голодающими крестьянами, с первой, Дэн Сяопин ввел в заблуждение гостя, заставив его поверить, что частное фермерство и вытекающие из него изменения в деревне были специально подготовлены Пекином.

Согласно Дэн Сяопину, Третий пленум ЦК КПК 11-го созыва 1978 года инициировал аграрную реформу, а Третий пленум 12-го созыва, состоявшийся в 1984-м, – индустриальную. Однако ни одно из этих утверждений не выдерживает критики. После смерти Мао власти приступили к проведению экономических реформ и решили открыть государственные предприятия для внешнего мира. Программа «скачок вовне» предназначалась для тяжелой промышленности. После ее завершения в центре внимания правительства оказалось «оживление госпредприятий». К 1984 году промышленная реформа уже находилась на стадии реализации.

⇐ Предыдущая10111213141516171819Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: