Мировой экономический кризис и наступление фашизма

 

Вторая фашистская волна в западноевропейских странах связана с мировым экономическим кризисом 1929–1933 гг. и приходом нацистов к власти в Германии. Мощь социально‑ экономических потрясений, размах политических боев вызвали обострение противоречий в верхах капиталистических стран между сторонниками альтернативных путей выхода из кризиса. Среди господствующих классов усилились экстремистские тенденции.

Острота борьбы в верхах по вопросу восстановления социальной стабильности привела к оживлению фашизма в Англии. Здесь наиболее взрывоопасной была проблема безработицы. В кризисные годы жертвой безработицы стали 20% (в 1932 г. – 22%) трудящихся. Руководители традиционных партий не решались на какие‑ то новые энергичные меры. На фоне этой нерешительности сделал попытку выйти на авансцену политики в роли спасителя нации член руководства лейбористской партии О. Мосли.

Для этого аристократа, подлинного баловня судьбы, политические партии и люди были не более чем вспомогательными инструментами. Его карьера была поистине головокружительной. Молодой демобилизовавшийся из армии офицер (1898 г. рождения) уже в 1920 г. был избран членом парламента. В 1924 г. Мосли вступил в лейбористскую партию и сразу же стал в ней видной фигурой. Политические прорицатели предсказывали ему блестящее будущее, пост премьер‑ министра. Действительно, в 1929 г. он – член лейбористского кабинета. Как пишет английский историк Р. Скидельский, сам Мосли стал смотреть на себя как на «человека судьбы»[928]. С наступлением экономического кризиса он почувствовал, что пробил его час.

Осенью 1930 г. Мосли предложил свою «национальную программу», включавшую серию мер по борьбе с безработицей. Прежде всего предполагалось значительное увеличение государственных расходов, организация общественных работ большого масштаба. В то же время Мосли был против вторжения в сферу частной собственности, против планов национализации тех или иных отраслей промышленности. Естественно, для проведения в жизнь чрезвычайных мер требовались и чрезвычайные полномочия. Приходилось считаться с возможностью сопротивления рабочих, судьбой которых собирались так бесцеремонно распорядиться. Мосли, по словам его бывшего секретаря Д. Стрэчи, отдавал себе отчет в том, что «его программа могла быть осуществлена только после укрощения рабочих и их организаций»[929]. С точки зрения осторожных лидеров лейбористской партии, эта программа была слишком «смелой». В ней явно ощущались демагогические элементы.

Не найдя поддержки у лейбористов, Мосли доводит дело до разрыва. В марте 1931 г. он основал новую партию, которая стала промежуточным звеном на пути к фашистской организации. Расчеты Мосли строились. на том, что его партия станет центром притяжения всех сил, желающих восстановить «твердый порядок» путем значительного расширения прерогатив исполнительной власти, активного вмешательства государства в социально‑ экономическую жизнь. В основе политической эволюции Мосли в значительной мере лежат те же причины, которые привели французского правого социалиста М. Деа к фашизму, а его бельгийского коллегу А, де Мана – к коллаборационизму. Ставка на «сильное государство», на авторитарные методы сносила отдельных представителей социал‑ реформистского лагеря в сторону фашизма.

В октябре 1932 г. Мосли основал Британский союз фашистов, в состав которого вошли многие члены Новой партии, остатки ранних фашистских организаций. При этом Мосли опирался на поддержку некоторых видных промышленно‑ финансовых магнатов, в частности лордов Нэффилда и Ротермира. Сам он тоже был весьма состоятельным человеком. Британский союз фашистов мог содержать целый штат лидеров. Заместитель Мосли Форген получал оклад в 700 ф. ст., тогда как лидер одного из крупнейших тред‑ юнионов Э. Бевин – 650[930].

Формирование английского фашизма представляет значительный интерес с точки зрения анализа явления в целом. Дело в том, что генезис фашистского движения в Англии прямо и непосредственно отражает поиск путей государственно‑ монополистического регулирования. Сам Мосли разработал подробную программу государственного вмешательства в социально‑ экономическую сферу. Характерно, что он с большим интересом следил за «новым курсом» Рузвельта. Однако американский эксперимент Мосли считал сомнительным, «потому что он проходил в демократическом контексте и без опоры на дисциплинированную фашистскую партию»[931].

В условиях острого социально‑ экономического кризиса фашизм распространяется по Западной Европе, причем в еще более экстремистских формах, чем прежде.

В 1930 г. появилась партия нацистского типа в Дании. Произошла известная консолидация крайне разобщенного шведского фашизма: две наиболее значительные группировки объединились в Новый шведский национал‑ социалистский союз во главе с Б. Фуругордом. В октябре того же 1930 г. возник швейцарский Национальный фронт, который в отличие от родственных ему организаций элитарного характера стремился привлечь широкие слои населения, используя социальную демагогию в сочетании с антисемитскими лозунгами. Подчеркивая «чисто швейцарское» происхождение Национального фронта, его представители признавали, что «в некоторых вопросах он получил ценные импульсы от национал‑ социализма и итальянского фашизма»[932]. Основанный в 1932 г. в романских кантонах Национальный союз ознаменовал свое рождение «женевской бойней», спровоцировав расстрел рабочей демонстрации[933].

В 1931 г. очаги фашизма появляются во фламандских провинциях Бельгии, а также в Нидерландах. До начала 30‑ х годов нидерландский фашизм гнездился главным образом в кружках реакционных интеллектуалов, изучавших и пропагандировавших модные идеи итальянского происхождения. Там разрабатывались планы преодоления «кризиса демократии» посредством усиления исполнительной власти. Фашиствующие элементы получали финансовую помощь со стороны некоторых крупных капиталистов, в частности миллионера А. Хайгтона. Мировой экономический кризис тяжело сказался на стране. Экспорт упал с 690 млн. гульденов в 1928 г. до 306 млн. в 1932 г. Число безработных достигло 350–400 тыс. человек[934]. Жаждавшие восстановления «порядка» мелкобуржуазные элементы готовы были вверить свои судьбы «сильной власти». В декабре 1931 г. инженер водного хозяйства из Утрехта А. А. Муссерт провозгласил создание «Национал‑ социалистского движения».

Особенно острая вспышка фашизма наблюдается в Австрии. Правящие круги толкали страну на авторитарный путь. Конституционная реформа 1929 г. привнесла в государственное устройство фашистско‑ корпоративные черты, но, с точки зрения фашистов, этого было недостаточно. Хеймвер, стремясь ускорить темп фашизации, усиленно консолидируется. В мае 1930 г. была принята программа. Затем был избран федеральный фюрер – князь Э. Р. Штаремберг.

Программные положения хейверовцев не отличались оригинальностью: сословно‑ корпоративный принцип организации социально‑ экономической жизни, содействие мелким предпринимателям, повышение пошлин на импорт промышленных и сельскохозяйственных товаров, трудовая повинность для безработных и т. п. Парламентские выборы в ноябре 1930 г. принесли хеймверу разочарование: 8 мест из 165. В хеймвере столкнулись две тактические линии. Одна из них предусматривала «прямое действие», а другая – просачивание в государственный аппарат, постепенное овладение им изнутри. Сторонником последней был Штаремберг, главным глашатаем «похода на Вену» – земельный фюрер из Штирии В. Пфример.

Штирийский хеймвер представлял собой один из наиболее сильных и агрессивных отрядов австрийского фашизма. Он пользовался поддержкой крупнейшего металлургического концерна «Альпине Монтангезельшафт». Ему удалось завербовать сторонников из зажиточного крестьянства и мелкой буржуазии. Как отмечает советский историк В. М. Турок, «штирийский хеймвер объединял в своих рядах фашистов обоих толков и неоднократно переходил, как целое, на позиции нацизма, а затем снова возвращался в лоно хеймвера»[935]. С мая 1931 г. Пфример замещал временно удалившегося от дел Штаремберга и готовил путч. Ему обещали поддержку штирийские промышленники. От венгерских фашистов он получал оружие и снаряжение; были связи с Италией и Германией[936]. Колеблющихся Пфример убеждал в необходимости действовать, ссылаясь, в частности, на пример «лапуаского похода»[937] финских фашиствующих элементов.

В ночь с 12 на 13 сентября 1931 г. в различных пунктах Штирии выступили 14 тыс. путчистов. Сразу же последовали аресты среди левых. Временный конституционный статут, напечатанный в виде листовок, отменял статью конституции, запрещавшую смертную казнь. Под нажимом социал‑ демократов правительство было вынуждено принять меры против путча, но его участникам дали возможность отступить и рассеяться. По мнению лидеров христианско‑ социальной партии, с провалом опереточного путча хеймвер отнюдь не перестал быть полезным[938]. На суде Пфример и семь других главарей были оправданы. Штирийский хеймвер вскоре почти полностью перешел к национал‑ социалистам, что лишний раз подтвердило тесное родство двух течений австрийского фашизма. Опыт пфримеровской акции служит еще одним свидетельством того, что успех фашистского «прямого действия» зависит прежде всего от степени его поддержки верхами. С приходом к власти в мае 1932 г. правительства Дольфуса, в которое вошли и представители хеймвера, в частности венский фюрер Э. Фей, сословно‑ корпоративный вариант фашизма стал интенсивно насаждаться непосредственно сверху.

Поднявшаяся в связи с мировым экономическим кризисом фашистская волна ускорила процесс трансформации военной диктатуры, установленной в Португалии в результате переворота 1926 г., в режим фашистского типа. Экономические трудности, усугубленные последствиями военного переворота, побудили генерала Кармону предоставить пост министра финансов профессору Коимбрского университета Салазару, наделив его при этом диктаторскими полномочиями. Финансово‑ экономическая стабилизация достигалась за счет трудового населения, которое находилось под контролем военно‑ террористического аппарата. Вместе с тем оно подвергалось усиленной пропагандистской обработке. Особенно широкий размах приобрела демагогическая кампания на тему об общественных работах.

Слабость португальской буржуазии, внутренние противоречия в правящей военно‑ политической верхушке обусловили сравнительно медленный характер фашизации страны: от переворота 1926 г. до принятия фашистской конституции 1933 г. Существенным шагом на этом пути было образование в 1930 г. Национального союза, который стал в соответствии с новым конституционным устройством единственной легальной партией в Португалии.

Мощный импульс процессу фашизации в Западной Европе был дан после прихода к власти нацистов в Германии. Но было бы ошибкой объяснять распространение фашистской угрозы главным образом экспортом фашизма извне. Во многих странах Западной Европы имелись внутренние предпосылки для фашизации. Внешнее воздействие способствовало их усилению и реализации. Кроме того, следует учесть, что в ряде западноевропейских стран (Франции, Бельгии и др. ) экономический кризис несколько запоздал и его кульминация совпала по времени с победой нацизма. Тревожные симптомы обнаружились даже в странах с глубокими демократическими традициями. Один из сподвижников О. Мосли Аллен приводил высказывание Муссолини, относящееся к осени 1933 г.: «То, что можно назвать фашистским ферментом... действует во всех странах, включая Англию. Нет сомнений, что Франция, последний оплот бессмертных принципов (имеются в виду принципы Великой Французской буржуазной революции. – Авт. ), должна в ближайшее время выбросить белый флаг капитуляции. Америка тоже отказывается от них... »[939] Конечно, дуче явно преувеличивал, выдавая желаемое за действительное. Тем не менее фашистская опасность в ряде стран Западной Европы, особенно во Франции, приобрела серьезный характер.

Исходя из внутриполитической ситуации и учитывая опыт двух соседних фашистских государств, влиятельные политические и финансово‑ промышленные круги Франции склоняются в пользу авторитарного решения. Это не значит, что они желали полностью перенести на французскую почву фашистские порядки. Но в их планы входило во всяком случае установление авторитарного режима с элементами корпоративизма и даже национал‑ социализма.

В такой политической атмосфере разгораются старые очаги фашизма, появляются новые организации, ориентирующиеся на итальянские и германские образцы. Прежде всего следует назвать «франсистов» во главе с выходцем из мелкобуржуазной среды бывшим капитаном французской армии М. Бюкаром. В конце 20‑ х годов он был одним из секретарей мультимиллионера Ф. Коти, щедрого покровителя фашистов. Хотя к 1932 г. отношения между ними охладели, Коти все же выделил Бюкару для старта 2 млн. фр. [940] 29 сентября 1933 г. на митинге у могилы Неизвестного солдата было официально положено начало «франсизму». Бюкар прямо заявлял: «Франсизм по‑ французски то же самое, что фашизм по‑ итальянски»[941]. Лидер «франсизма» декларировал разрыв с традиционными принципами демократии. «Наша философия по своей сути противоположна философии наших предков. Наши отцы хотели свободы, мы выступаем за порядок... Они проповедовали братство, мы требуем дисциплины чувств. Они исповедовали равенство, мы утверждаем иерархию ценностей»[942]. «Франсисты» получали субсидии от некоторых французских капиталистов. Важным источником финансовых поступлений была для них фашистская Италия. Деньги шли от итальянского консула Ландини, от КАУР (комитета действия во имя универсальности Рима). Не случайно Бюкар был активным сторонником фашистского интернационала. Мелкие коммерсанты, ремесленники, потерявшие ориентацию в период кризисных потрясений, всякого рода авантюристы, любители уличных драк, часто используемые полицией для провокаций, забитые выходцы из Северной Африки – вот контингент «франсизма». Численность его сторонников не превышала 30 тыс., причем к «активистам» относилось 8 тыс. [943] Из них формировались военизированные отряды «синерубашечников».

Другой откровенно фашистской организацией была «Французская солидарность». Ее создатель – все тот же Ф. Коти, который привлек в качестве лидера бывшего офицера Ж. Рено. Сумев мобилизовать несколько тысяч людей того же сорта, что шли за «франсистами», «солидаристы» в десятки раз преувеличивали число своих приверженцев. Слабость этой организации проявилась в том, что она фактически сошла со сцены после смерти Коти летом 1934 г.

Ни «франсисты», ни «солидаристы» сами по себе не представляли серьезной силы, но как элемент обширного лагеря реакции они выполняли определенную политическую функцию. Своей террористической тактикой, разнузданной социальной демагогией они создавали благоприятный фон для более «умеренных» группировок фашистского типа, выступали в качестве застрельщиков пропагандистских кампаний реакции.

Основная опасность исходила, однако, от иных носителей фашистской тенденции, обязанных своим происхождением собственно французским реакционным традициям. Среди них наибольшую силу обрели так называемые «Боевые кресты»[944]. Истоки этой организации относятся к концу 1927 г., когда литератор М. Ано основал союз бывших фронтовиков, имевших боевые награды и ранения. Организация первоначально носила аполитичный характер. Но вмешательство все того же Ф. Коти, его деньги существенным образом повлияли на судьбу «Боевых крестов». При поддержке Коти в лидеры организации выдвинулся отставной подполковник граф К. де ля Рок, работавший в электротехническом концерне Э. Мерсье. «Боевые кресты» привлекли внимание А. Тардье, возглавлявшего в конце 20‑ х – начале 30‑ х годов правительство блока правых партий. Де ля Рок получал от Тардье ежемесячные субсидии. Аристократ, представитель военной касты, он был тесно связан как с крупным капиталом и государственным аппаратом, так и с милитаристской верхушкой (покровителем «Боевых крестов» являлся, в частности, маршал Лиоте).

Примитивный идеолог и посредственный оратор, де ля Рок сумел добиться определенных результатов в организационной сфере. К 1934 г. «Боевые кресты» насчитывали 60 тыс. членов, разбитых на отдельные подразделения, готовые в короткий срок выйти на улицу[945]. Но их политическая тактика была более осторожной по сравнению с тактикой «франсистов» и «солидаристов». Осторожностью отличалась и социальная программа движения. Основной ее мотив – примирение классовых интересов, сотрудничество труда и капитала, участие рабочих в прибылях предприятий. Были весьма неопределенные пункты об ограничении мощи крупных предприятий, о контроле над биржевыми спекуляциями и т. п. [946] Таким образом, ясно прослеживается ориентация на более обеспеченную часть средних слоев, сохранивших во Франции свои позиции и в годы кризиса.

«Аксьон франсэз», «Патриотическая молодежь» и «Боевые кресты» отрицали свою принадлежность к фашизму[947]. Другая их особенность – скромная роль пропаганды государственно‑ монополистического регулирования. Историки‑ марксисты К. Виллар и Ю. И. Рубинский отмечают и такую черту рассматриваемых течений: «В то время как в Германии и Италии фашизм в конечном счете порывает с традиционными правобуржуазными партиями, большинство французских группировок опиралось на правые партии и католическую церковь»[948]. Отсюда сравнительно небольшой удельный вес антикапиталистической демагогии.

Французскому фашизму не удалось создать существенный массовый базис. Наиболее поддающиеся воздействию фашистской пропаганды мелкая буржуазия и средние слои во Франции не были поражены кризисом в такой мере, как в Германии. Традиционные партии, прежде всего партия радикалов и радикал‑ социалистов, сумели удержать эти слои под своим влиянием. Длительные и прочные демократические традиции, эффективная стратегия и тактика коммунистов, наглядный отталкивающий пример фашистских диктатур – все эти факторы обеспечили поворот значительной части промежуточных слоев влево, в направлении антифашистского Народного фронта.

Вместе с тем фашистские тенденции довольно глубоко укоренились в верхах, особенно в аристократической военной касте. «Французский фашизм, – подчеркивал Г. Димитров, – имеет такие Сильные позиции в армии, среди офицерского корпуса, каких национал‑ социалисты до своего прихода к власти не имели в рейхсвере»[949]. И в последующие периоды истории Франции эта профашистская настроенность военщины не раз давала о себе знать.

Масштабы фашистской опасности, назревавшей во Франции, наиболее четко вырисовались во время февральских событий 1934 г. [950] Лишь борьба ФКП и поддержавших ее антифашистских сил сорвала далеко идущие планы реакции, и мятеж 6 февраля 1934 г. имел последствия, противоположные тем, на которые рассчитывали его организаторы.

После победы Народного фронта наблюдается новый приступ активности фашизма. Хотя многие фашистские организации были запрещены, но эта мера не была проведена на практике с должной последовательностью. Некоторые из них продолжали свою деятельность нелегально. Другие сменили вывеску. Так, «Боевые кресты» в 1936 г. преобразовались во Французскую социальную партию (ПСФ). Постоянно происходил перелив членов из одних фашистских организаций в другие. Во времена Народного фронта внутри французского фашизма усиливаются экстремистские тенденции. Ужесточаются методы политической борьбы, в тактике акцент все больше сдвигается на террористические акции, в идеологии сильнее проявляются расистские, особенно антисемитские мотивы. Рост экстремизма, связанный с обострением классовой борьбы в стране, делал французский фашизм более восприимчивым к германскому и итальянскому влияниям.

Выражением этого являлось, в частности, создание широко разветвленной сети заговорщических организаций «кагуляров». Руководство ими осуществлял Секретный комитет революционного действия (КСАР) во главе с морским инженером Э. Делонклем. Главной базой «кагуляров» была реакционная военщина. Они получали средства из фондов армии, от монополий, а также из‑ за границы, прежде всего от итальянских фашистов. По поручению последних «кагуляры», например, расправились с известными антифашистами братьями Роселли. Тесное сотрудничество связывало «кагуляров» и с франкистами[951]. Целью заговорщиков‑ террористов было создание во Франции фашистского режима. Один из ведущих «кагуляров» говорил: «Мы полностью согласны с дуче в том, что фашизм – норма не только итальянской, но и европейской политической жизни... Фашистский режим должен быть воспроизведен и во Франции. Это, в сущности, наша программа»[952].

Новым элементом в лагере фашизма стала Французская народная партия (ППФ), которую организовал Ж. Дорио, исключенный в 1934 г. за правый оппортунизм из ФКП. Его путь к фашизму был продиктован логикой антикоммунизма. Начав со своего рода «национального коммунизма», направленного против Коммунистического Интернационала, он кончил тем, что стал самым ревностным приспешником гитлеризма. Идеями и деньгами Дорио щедро снабжали реакционные круги, которые возлагали большие надежды на его демагогические способности.

В кульминационный момент развития ППФ, на рубеже 1937/38 г. численность ее едва ли превышала 100 тыс.; к началу 1939 г. она упала до 45–50 тыс. [953] Основной контингент ППФ составляли безработные, люмпен‑ пролетарские элементы. Она стала своеобразным ноевым ковчегом реакции. К Дорио примкнули, в частности, фашиствующие интеллектуалы, разочарованные нерешительностью де ля Рока и видевшие в Дорио динамичного лидера, сильного «человека из народа». Наряду с такими лицами, как П. Дриё ля Рошель, в окружении Дорио можно было увидеть главаря Марсельских гангстеров Сабиани[954].

Дорио претендовал на роль главы французского фашизма, пытаясь создать нечто вроде единого фашистского фронта. Однако главный из предполагаемых партнеров – де ля Рок – отказался от союза с ППФ. Для политической тактики Дорио были характерны шумные пропагандистские кампании, всякого рода погромные акции. Партия Дорио специализировалась на антикапиталистической демагогии. Ее высоко оценивали представители наиболее реакционных группировок монополистического капитала, оказывавшие Дорио большую и разнообразную помощь. Ключевой фигурой в его контактах с деловым миром был П. Пюше, один из магнатов металлургической промышленности[955]. Дорио получал субсидии из секретных фондов фашистской Италии[956]. Лидеры ППФ были связаны с гитлеровским агентом во Франции О. Абецом[957]. Партия открыто придерживалась прогитлеровского и промуссолиниевского курса, выполняя функцию «пятой колонны».

Если поворот Дорио к фашизму в значительной мере объяснялся индивидуально‑ психологическими факторами, то гораздо сложнее обстояло дело с эволюцией в том же направлении видного правого социалиста М. Деа[958].

В ноябре 1933 г. Деа с группой единомышленников, уже начавших смыкаться с крайне правыми, был исключен из социалистической партии. Эти так называемые неосоциалисты заняли заметное место в лагере реакции. Призывая к заимствованию тактических методов фашистов, Деа довольно скоро воспринял и их цели. Прокламируемый им «планизм», т. е. государственное вмешательство в экономику, по существу был равнозначен фашистскому корпоративизму. Идеалом Деа в конечном счете становится фашистское тоталитарное государство, которое он не стесняется назвать «возрождением истинного гуманизма»[959]. Апогей преступной деятельности М. Деа приходится на годы оккупации, когда созданное им Национально‑ народное объединение стало послушным орудием нацистов. «Казус Деа» – это не только эпизод из истории французского фашизма; он имеет немало общего с аналогичной эволюцией О. Мосли и А. де Мана, о которой говорилось ранее. В этом отразился глубокий идейный разброд, царивший в международном социал‑ демократическом движении.

Специфический колорит придавали французскому фашизму присоединившиеся к нему реакционные литераторы и публицисты. Конечно, фашиствующие интеллектуалы – не исключительно французское явление[960]. Однако именно во Франции 30‑ х годов важной ареной борьбы между силами фашизма и антифашизма, достигшей крайней остроты, стала сфера культуры. Ее представителям нужно было делать четкий и определенный выбор: стать по ту или иную сторону баррикады. Отсюда высокая степень поляризации, прежде всего в литературе и политической публицистике.

Фашиствующие литераторы и публицисты не представляли собой единого целого. Они группировались вокруг тех или иных изданий, главным же их рупором стала газета «Жё сюи парту»[961]. Облаченные в эффектную форму идеи «интеллектуального фашизма» обнаружили исключительную живучесть. Многие из них вошли в идеологический багаж современных фашистов, создавших настоящий культ П. Дриё ля Рошеля, Р. Бразийяка и др. В художественных произведениях, в многочисленных эссе и статьях эти литераторы пытались представить фашизм «третьей силой», отвергающей устаревшие ценности либерального капитализма и марксистского социализма. Неискушенного читателя могли ввести в заблуждение постоянные выпады против одряхлевшего буржуазного мира, навязчивое стремление на словах отмежеваться от него[962].

История французского фашизма демонстрирует значительное разнообразие путей, ведущих в фашистский лагерь, многогранность процесса генезиса фашизма. Отсутствие широкого массового базиса сочеталось у французского фашизма с ярко выраженной элитарной тенденцией и претенциозным интеллектуализмом. Но при всей разрозненности и пестроте фашистского лагеря во Франции в нем просматривается комплекс политических, идеологических и индивидуальных связей, придающих ему известную цельность.

Все многочисленные разновидности французского фашизма несут ответственность за трагедию 1940 г. Они проповедовали капитуляцию перед фашистскими агрессорами. «Умирать за негуca? » – возмущенно вопрошал фашиствующий публицист и историк П. Гаксотт[963], когда антифашистская общественность требовала помочь ставшей жертвой муссолиниевской агрессии Эфиопии. «Зачем умирать за Данциг? »[964] – заявлял М. Деа, когда гитлеровцы угрожали Польше. Этими лозунгами прочерчена линия национального предательства. Французские фашисты не только способствовали моральному разоружению своей страны, но и нередко подвизались в качестве платной агентуры итало‑ германского фашизма.

В отличие от крайне расчлененного французского фашизма английский фашизм был предельно унифицированным. В 30‑ х годах его единственно серьезным проявлением стала партия О. Мосли. Первоначально у Британского союза фашистов (БСФ) довольно четко проступали специфические английские черты, вытекавшие из особенностей идейно‑ политических традиций страны. У британских фашистов еще ощущался определенный налет респектабельности. В их пропаганде центральное место занимает проблематика корпоративизма. Их аргументация рассчитана на «практический» британский склад ума, насыщена всякого рода статистическими выкладками. Учитывая глубоко укоренившееся в сознании англичан уважение к конституционно‑ парламентарным нормам, Мосли делал акцент на мирный переход к корпоративным порядкам. В 1933 г. он говорил: «Мы надеемся осуществить фашистскую революцию мирными и конституционными средствами»[965] – и обещал, что конституционные нормы сохранятся и в рамках корпоративного государства[966]. В первом издании манифеста Мосли «Великая Британия» (1932 г. ) говорилось даже о подчинении корпоративного государства парламенту. Но второе издание этой библии британского фашизма, относящееся к 1939 г., уже отражает приближение Мосли к канонам «классического» фашизма и резко ограничивает прерогативы парламента.

Организация Мосли нашла благосклонный прием у право‑ консервативных кругов, видевших в ней естественного партнера. «Ура чернорубашечникам! », – под таким заголовком 15 января 1934 г. была опубликована статья в принадлежавшей лорду Ротермиру «Дейли мейл». Представители делового мира и право‑ консервативных аристократических кругов щедро финансировали фашистов, причем субсидии поступали не только от магнатов. «Поддержка промышленников и коммерсантов меньшего калибра, чем Нэффилды, Ротермиры и Хаустоны, тоже была полезна нашей главной квартире»[967], – пишет Мосли.

В своих мемуарах Мосли отрицает получение денег из‑ за границы. Однако есть достаточно доказательств, подтверждающих субсидирование британских фашистов из итальянских источников. В письме Муссолини от 31 июля 1933 г. итальянский посол в Лондоне Д. Гранди сообщал: «Мосли через меня выражает тебе глубокую благодарность за ценную помощь, которую ты ему периодически высылаешь. Мы с Мосли также договорились, что лучшим методом является следующий: деньги в любой валюте (кроме итальянской и английской) присылать мне обычным дипломатическим багажом, а доктор Эндерле получит их для передачи в руки лично Мосли»[968]. В другом письме Гранди, от 1 марта 1935 г. говорилось, что Мосли получил от Муссолини за год 60 тыс. ф. ст. [969]

Несмотря на все усилия и помощь внутренней и внешней реакции, БСФ не смог стать массовой организацией. По оценкам прессы, в нем состояло от 17 тыс. до 35 тыс. членов. Бывший заместитель Мосли Р. Форген утверждает, что максимальная численность союза достигала 40 тыс. членов[970]. Социальный состав приверженцев был чрезвычайно пестрым, особенно много было всякого рода отщепенцев, выбитых из социальной колеи. Фашистам удалось завербовать некоторое число сторонников среди безработных[971]. Среди фашистской элиты было много бывших офицеров, прошедших первую мировую войну, имевших за плечами опыт колониальной службы. В БСФ входили генерал‑ майор Д. Фуллер, известный военный публицист и историк, а также отставной вице‑ адмирал Р. Перри.

Сравнительно «умеренный» курс не принес фашистам желаемых результатов и с лета 1934 г. основная ставка делалась на погромные акции. Росла роль военизированных отрядов чернорубашечников. Эволюция британского фашизма в экстремистском направлении подстегивалась так же, как и во Франции, влиянием нацизма. Еще в начале 1934 г. в документе историко‑ дипломатической службы итальянского МИД британский фашизм безоговорочно включался в орбиту Рима; но уже во второй половине года картина меняется. Сохраняя близкие отношения с Муссолини, Мосли начинает переориентироваться на Гитлера. Журнал БСФ, который еще незадолго, как отмечалось в вышеупомянутом итальянском документе, «не обращал на Гитлера никакого внимания»[972], стал его безудержно восхвалять. Сам Мосли называл германских нацистов «кровными братьями» и «от глубины сердца» возглашал на страницах своего журнала «Хайль Гитлер! »[973]. В начале 1936 г. было изменено название организации. Оно стало звучать так: Британский союз фашистов и национал‑ социалистов[974].

Пропаганда корпоративного государства становится глуше. Наряду с антикоммунизмом на первый план выдвигается политический антисемитизм. Центр активности английских фашистов смещается в Ист‑ Энд. Его завоевание должно было, по замыслу Мосли, стать отправным пунктом для наступления в национальном масштабе. Полиция, как обычно, попустительствовала фашистам. Решительный отпор им был дан по инициативе коммунистической партии. 4 октября 1936 г. под лозунгом «Мосли не пройдет! » компартия и Независимая рабочая партия организовали стотысячную демонстрацию в Ист‑ Энде. Столкнувшись с таким мощным отпором, Мосли ограничился смотром своих чернорубашечников и дал отбой готовившемуся маршу[975].

После этой победы антифашистов начинается спад фашистского движения. Отчаянный экстремизм фашистов тревожил их консервативных покровителей, так как вызывал мощную антифашистскую волну, которая могла иметь не поддающиеся контролю последствия. Нужно также учитывать, что правительство Болдуина сумело нащупать такой путь государственно‑ монополистического регулирования, который соответствовал интересам могущественных монополий. Это лишило в их глазах былой привлекательности программу, разработанную Мосли.

Во внешнеполитической сфере, на которую с 1937 г. переключили основное внимание фашисты, позиция Мосли в такой мере совпадала с правительственным мюнхенским курсом[976], что это лишь компрометировало Чемберлена и К°. Придерживаясь принципа «империя прежде всего», Мосли ратовал за то, чтобы предоставить Германии неограниченную свободу рук в Восточной Европе, что означало войну против СССР[977]. Это отнюдь не способствовало росту популярности фашистской партии. К 1940 г. ее численность упала до 9000 членов, причем лишь 1000 из них считалась активистами[978]. В трудные для Англии дни 1940 г. правительство У. Черчилля приняло превентивные меры против фашистов как потенциальной вражеской агентуры. 23 мая 1940 г. был арестован Мосли, проведший годы войны в заключении, правда, в сравнительно комфортабельных условиях. Всего было задержано 700 членов фашистской партии. Насколько оправдана была эта мера, свидетельствует пример одного из английских фашистских лидеров У. Джойса, который приобрел позорную известность под именем лорда Хау‑ Хау, ведя по немецкому радио пропаганду против собственной страны.

Процесс формирования фашизма в Бельгии шел несколько замедленными темпами. В октябре 1931 г. парламентарий от фламандских националистов И. Ван Северен основал Национал‑ солидаристскую лигу, выступавшую за создание корпоративного государства. После 1933 г. у Национал‑ солидаристской лиги четко обозначились фашистские черты. В конце 30‑ х годов она насчитывала до 15 тыс. приверженцев и 5 тыс. «зеленорубашечников»[979]. 8 апреля 1933 г. бывший учитель С. де Клерк основал Фламандскую национальную лигу. Ее численность достигала 25–30 тыс. человек[980]. Организация С. де Клерка с середины 30‑ х годов прочно вошла в сферу влияния нацистской Германии, а ее лидер стал работать на гитлеровский абвер[981]. В Бельгии значительный, как и во Франции, экономический кризис несколько запоздал и вместе с тем принял затяжной характер. Главной сенсацией парламентских выборов в мае 1936 г. явился успех (11, 49% голосов) созданной лишь в конце 1935 г. партии рексистов во главе с Л. Дегрелем (в 1933 г. Дегрель стал владельцем издательства «Рекс»; отсюда и название основанной им партии). Ни одно фашистское движение в Западной Европе середины 30‑ х годов не добивалось таких результатов. Чтобы представить масштаб фашистской угрозы в Бельгии, нужно учесть и 7, 12% голосов, полученных фламандскими националистами. Правда, стремление обоих течений фашизма к лидерству было настолько сильно, что дальше кратковременных соглашений между ними дело не пошло. Л. Дегрель был одним из самых молодых фашистских вождей (1906 г. рождения). С юных лет он участвовал в католическом движении: глубокое воздействие оказали на него идеи Ш. Морраса. Дегрелю с его «вождистскими» устремлениями было тесно в рядах традиционной клерикальной организации, которая в кризисной ситуации казалась старомодной и не эффективной.

Идеология рексистов представляла собой сочетание идей, «Аксьон франсэз», социального клерикализма и корпоративизма, что сближало их с пиренейскими разновидностями фашизма, а также с австро‑ фашизмом. Не случайно внимание и симпатии рексистов привлекала корпоративистская модель салазаровской Португалии. Так же как их английские и французские коллеги, рексисты были вынуждены считаться с прочными традициями парламентаризма, поэтому они говорили не о ликвидации парламента, а только об ограничении его прерогатив. Видное место в идейно‑ пропагандистском багаже бельгийских фашистов было отведено антикоммунистической демагогии. Следуя по стопам нацистов, " " они сосредоточили основной огонь на «паразитическом» банковском капитале, восхваляя «индустриальный капитал», как носителя «трудового и экономического капитализма»[982].

В орбиту рексистского движения было втянуто до

⇐ Предыдущая33343536373839404142Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: