 |
Б. М. Раевский. Орлята. Составитель Б. М. Раевский. Ю. Томин. МАЛЬЧИКИ
|
|
|
|
Б. М. Раевский
Орлята
Орлята
Составитель Б. М. Раевский
Мечту пронесите через года
и жизнью
наполните!..
Но тех,
кто уже не придет
никогда, –
Заклинаю, –
Помните!
Роберт Рождественский
В саду, который подарили ребятам ленинградские рабочие, ленинградские скульпторы и архитекторы поставили памятник юным героям обороны города Ленина, павшим за свободу нашей Родины, за твою свободу. Этим героям было столько же лет, сколько сейчас тебе.
Мы рассказываем в этой книге о мужестве и подвигах пионеров‑ героев.
Помни их имена!
Помни и знай, что есть и другие герои, которые тоже тогда были пионерами. Их в десятки, в сотни, в тысячи раз больше. Теперь им за пятьдесят. Они трудятся на фабриках и заводах, водят корабли, летают на самолетах, учат тебя в школе.
Приходи в сад к памятнику! Посмотри на застывшие в стремительном порыве фигуры! Вглядись получше! Они и знакомы тебе и нет. Юта Бондаровская и Лариса Михеенко, Маркс Кротов и Зина Портнова, Саша Ковалев и Галя Комлева... Они – и не они. В этом камне воплощены образы пионеров, которые отдали жизнь за Родину, за Ленинград.
Отдали жизнь... Но не умерли! Нет!
Они живы не только в памяти родных и близких, в памяти друзей. Они живы для нас всех.
Живы потому, что их имена носят школы, улицы, пионерские дружины.
Живы потому, что на торжественных линейках их имена звучат среди живых.
Живы потому, что и сегодня зовут вперед.
Ты видишь, куда устремлены их взоры? Вперед!
Тогда это означало: в бой с фашистскими захватчиками. Сегодня – вперед, в первые ряды борцов за коммунизм.
Коммунизм – дело, которому служим мы все, служим всегда, всю жизнь. И ты служишь ему!
|
|
|
Сидишь ли ты за партой, работаешь ли ты на заводе или в поле, собираешь ли ты металл, бумагу, – ты вкладываешь частицу своего труда в огромное светлое здание нового общества.
Завтра твое место в первых шеренгах! С топором и лопатой, за рулем трактора и автомобиля, в шахте, у домны, у стайка; в лаборатории, у атомного реактора, в космическом корабле.
Готовься же!
Коммунизм не построят для тебя пи отец, ни мать, ни старший брат, ни твои товарищи и друзья: его нельзя построить чужими руками. Нельзя потому, что коммунизм – это не только то, что тебя окружает, не только изобилие благ, но это и ты сам: твое отношение к труду – своему собственному и труду товарищей, твое отношение к другу, к семье, к коллективу, к обществу.
Не забудь об этом!
Строить коммунизм – это значит выковывать и самого себя, всегда чувствовать, что твое сердце бьется вместе с другими сердцами.
А когда человечество воздвигнет памятник строителям коммунизма – достойное место на его пьедестале займет фигура Юного Пионера Земли, Пионера Мира!..
Они верили в это... Они отдали за это всё...
И мы вспоминаем о них не для того, чтобы лить слезы, но чтобы лучше ценить настоящее. Ведь каждый их подвиг – это утверждение твоей жизни, утверждение будущего! Каждый их подвиг – это страница бессмертной славы в истории советской пионерии!
Ю. Томин
МАЛЬЧИКИ
Пионерам Коле Рыжову, Марксу Кротову, Альберту Купше – мальчикам, боровшимся до конца
Сквозь деревню шли танки.
Иногда они проносились с ревом и грохотом. Тогда дома вздрагивали и приседали, будто в испуге. Иногда танки двигались медленно. Их гусеницы неторопливо, как бы с наслаждением разжевывали осеннюю влажную землю. Лужи были бурыми от грязи. И солнце в них тоже было бурым.
Иногда танки останавливались.
Тогда можно было увидеть танкистов. Они вылезали разгоряченные, бежали к колодцу и, весело пофыркивая, умывались холодной водой и даже смеялись.
|
|
|
Еще проезжали через деревню грузовики, в которых на скамейках правильными рядами сидели люди, – одного цвета, негнущиеся, как оловянные солдатики. На поворотах эти люди согласно покачивались в одну сторону, а если грузовик притормаживал, так же согласно кланялись и распрямлялись; люди эти казались неживыми, и, когда обнаруживалось, что они ум ют разговаривать и даже петь, – становилось страшно.
Вначале было не страшно, а только непонятно. Даже когда немцы появились на околице, все еще не верилось, что это – немцы. Когда забелели на столбах и на стенах домов приказы, грозившие расстрелом за провинности большие и малые, то не верилось, что будут расстреливать. На все нужно время. И на то, чтобы понять, что ты уже не хозяин в своем доме, тоже нужно время. А понять было очень трудно.
В один из первых дней оккупации Коля и Маркс, стоя у окна, увидели немецкий патруль. Двое солдат неторопливо шли серединой улицы. Они шагали в ногу, глядя прямо перед собой, положив ладони на автоматы, висящие на шеях. Они шли, как окаменелые. И было непонятно, для чего они такие негнущиеся и жесткие. Может, для самих себя – чтобы им было легко и не совестно убивать?
Солдаты шли по улице. Ребята смотрели. Вдруг Маркс сказал:
– А в Испании тоже они воевали?
Коля недоуменно взглянул на друга. «Немцы на улице, у твоего дома, а ты думаешь об Испании» – вот что нужно было ответить Марксу, Но вдруг с удивлением Коля подумал, что и для него почему‑ то важно знать: эти или другие воевали в Испании?
Испания, Испания! Голубое небо, голубые горы... И названия звучные; они хрустят, как рафинад на зубах: «Гвадалахара», «Сьерра‑ Морена». В зеленых долинах, у рек, сверкающих солнцем, идут бои – республиканцы бьют мятежников.
Испания красива и разноцветна, как географическая карта.
Испания – это оранжевые апельсины. Испания – это дети, заряжающие ружья для своих отцов.
Испания – это линия красных флажков на карте.
Республиканцы бьют мятежников!
Много часов проводили тогда ребята за картой. Маркс лучше всех знал положение на фронтах Испании. Он вообще много знал об Испании. Но главное – в Испании шла война. И если бы стать чуточку постарше, то можно удрать на эту войну. Там пушки карабкаются по склонам гор и республиканцы на конях преследуют мятежников. А на привалах бойцы пьют холодную ключевую воду из запотевших кувшинов и поют испанские песни.
|
|
|
Ребята ненавидели мятежников и играли в республиканцев. Они играли, и сама война, хотели они того или не хотели, казалась им игрушечной.
Давно уже стихли шаги немецкого патруля. Ребята стояли у окна. Они вспоминали Испанию – каждый про себя. Это было неправильно. Но они ничего не могли поделать – это вспоминалось само по себе. Когда пришел Алик, Коля сказал, кивнув головой в сторону Маркса:
– Он говорит, что фашисты, которые здесь, тоже в Испании были.
И Алик, как ни странно, не удивился и спросил:
– Думаешь, правда?
И опять Коля должен был бы сказать Алику: «Как же так? Ведь фашисты здесь, в нашей деревне... Они могут убить тебя или меня. Они могут убить, кого захотят. У них есть такое право... Почему тебе не удивительно, что у них есть право убить тебя? Почему для тебя важно знать, были они в Испании или нет? Разве это – главное сейчас? » Но Коля ничего не сказал Алику. Ему так же, как и остальным, было трудно, невероятно трудно поверить в то, что вот сейчас под окнами прошли два фашиста. Зачем они здесь? Откуда пришли? Из Испании? Значит, и у нас они могут творить то же, что в Испании?!
Республиканцы бьют мятежников? Но линия фронта, извиваясь, медленно подползает к Мадриду. Зеленые долины перепаханы итальянскими танками. В голубом небе – немецкие самолеты. Да и всегда ли голубое небо в Испании? Вот снимки в газетах: черное от дыма небо Мадрида. Горят после бомбежки дома, убитые дети лежат прямо на мостовой, рядом – женщина. Она лежит сжав кулаки, она проклинает и после смерти.
Л вот, подняв руки, приближается к «нашим» полк марокканцев. Какое симпатичное слово – «марокканец»! Это что‑ то круглое, как горошина, и, пожалуй, вкусное. Наверное, марокканцы – толстые, добродушные и веселые солдаты. Им надоело воевать – очень уж жарко. Смотрите, они идут без оружия, подняв руки. Они сдаются. Навстречу им из окопов выбегают «наши» и кричат слова приветствия.
|
|
|
И вдруг на республиканцев обрушивается дождь гранат. Маленькие гранаты, они были зажаты в ладонях поднятых рук. Их специально изготовили для такого случая. Но убивают они не хуже обычных...
И вот уже карта Испании перестает быть красивой, а война – игрушечной. Ребята понимают, что война – это страшно. Но все же им хочется в Испанию.
Испания далеко. А фашисты уже здесь – в деревне Смердыня. Но все это произошло так быстро, что поначалу было трудно поверить случившемуся. А поверить все же пришлось. Фашисты входили в любой дом и брали все, что им нужно. Фашисты расстреливали людей, вышедших на улицу после девяти вечера. Ведь это проще – нажать спусковой крючок, чем выяснить, куда и зачем шел человек.
В те дни ребята говорили мало. Они смотрели, слушали, запоминали. Запоминали на всю жизнь.
Можно ненавидеть и прятаться.
Можно ненавидеть и мстить.
– Ребята, нужно что‑ нибудь делать, – сказал Коля. – Придут наши, прогонят фашистов, и получится, что мы тут ни при чем. Мы должны мстить. Поклянемся?
– Честное слово! – горячо подхватил Алик и добавил для верности: – Честное пионерское!
Маркс молча кивнул головой. Он всегда говорил мало, и ребята знали, что для Маркса достаточно и этого.
Начались поиски партизан. Осторожно ребята расспрашивали знакомых. Одни пожимали плечами, другие говорили: «Не лезьте не в свое дело», третьи спрашивали: «Зачем? » И на этот простой вопрос ответить было очень трудно. Мир изменился с приходом фашистов – теперь нужно было скрывать свои чувства и мысли.
Ребята видели, что люди, к которым они обращались, ненавидели фашистов так же, как и они, но никто не отвечал прямо. Одни улыбались, другие хмурились, но ни те, ни другие не говорили ничего. И ребята понимали, что они правы.
Партизаны, которых могут найти ребята, наверное, не очень умелые партизаны. Но ребята все же не теряли надежды. Где только их не искали: в оврагах, в лесу, даже в заброшенных сараях. Однажды, когда ребята сидели в кустах у околицы, им встретился странный человек.
Был ясный осенний день. В чистом воздухе далеко разносился гул самолетов с немецкого аэродрома. Время от времени оттуда, из‑ за леса вздымались тяжелые машины. Развернувшись, они выстраивались и уходили в сторону Ленинграда. Через некоторое время они возвращались, облегченные и как будто повеселевшие оттого, что остались целы и могут убивать снова. Низко над лесом заходили они на посадку – уверенные, неторопливые, как труженики. Из‑ за гула моторов ребята и не услышали шагов человека.
|
|
|
Он стоял перед ними и, чуть покачиваясь на длинных ногах, смотрел на них сверху. Он был в хорошем сером костюме, в белой рубашке и в галстуке. Он разглядывал ребят с любопытством и сначала показался не своим и не чужим, а просто странным.
– Хорошие самолеты? – спросил он, кивая в сторону аэродрома.
Ребята молча смотрели на незнакомца.
– Я понимаю, понимаю... – засмеялся незнакомец. – Война!.. Я – подозрительный человек. Так?
Ребята молчали.
– Я понимаю, – продолжал незнакомец. – Война... Но я стою и улыбаюсь вам, а вы не улыбаетесь мне. Почему? Когда встречаются в первый раз, то сначала нужно хорошо разговаривать, как друзья. Когда встречаются враги, то нужно разговаривать, как враги. Но ведь вы и я не враги. Так?
Было что‑ то странное в манере человека складывать слова. Русские слова звучали совершенно правильно и все же не по‑ русски.
– Я хотел поговорить с вами, как будто нет войны. Я понимаю – вам нравятся самолеты. Мне тоже нравятся самолеты. Я хотел раньше летчиком сделаться. Летать – очень хорошо. Верно?
И опять никто из ребят не произнес ни слова.
– Молчание – золото. – Незнакомец засмеялся. – Когда я был мальчиком, я тоже мало разговаривал и много дрался. Все мальчики любят драться. Потому из них и вырастают хорошие солдаты. Правильно я говорю?
Да, он говорил правильно. Пожалуй, слишком правильно. Чем больше он улыбался, тем угрюмее становились ребята. Никто и никогда не был так терпелив с ними. И все же в дружелюбии человека в сером была непонятная им назойливость. Теперь уже никто из мальчиков не хотел заговорить первым.
– Я понимаю. Вы не хотите говорить. Это нестрашно. Война скоро кончится, мы будем разговаривать хорошо. Что будете вы после войны делать?
Ребята молчали. Но незнакомец не унимался. Никак нельзя было понять, чего же он хочет.
– Когда победит немецкая армия... – сказал незнакомец.
Ребята вздрогнули и подались назад. Незнакомец опять засмеялся.
– Я понимаю. Вы хотите, чтобы победила русская армия.
Об этом можно было бы и не спрашивать. На лицах ребят ответ был написан достаточно ясно.
– Я понимаю. Вы не хотите, чтобы победила русская армия?
Коля мотнул головой и посмотрел на друзей, как бы спрашивая их согласия.
– А вот хотим! – неожиданно сказал он и снова взглянул на друзей. – Хотим! Верно, ребята?
Алик и Маркс молча кивнули.
– Ты говоришь правду. Это хорошо, – сказал незнакомец весело. – Я тебя уважаю. Ты – рыжий, а рыжие счастливые. Может быть, действительно победит русская армия...
Незнакомец еще раз внимательно оглядел ребят и, резко повернувшись, зашагал к деревне.
– Чего он пристал? – спросил Алик.
– Фашист! – буркнул Коля. – Разве непонятно? Смотри, у него пистолет в заднем кармане.
И словно в ответ на слова Коли, человек в сером на ходу сунул руку в карман и вытащил портсигар, ярко блеснувший на солнце.
В школе стояли немцы. Занятий не было. Старые учебники хранились в погребе. Иногда ребята доставали их и читали вслух. Это было опасно. Даже в учебнике по арифметике встречались слова: «СССР», «красноармеец», «советский». Расстрелять могли и за учебник по арифметике.
Через деревню на фронт проходили колонны немцев. Гул на земле и гул в небе... По‑ прежнему гудели, распаляя себя злобой, моторы над аэродромом. По‑ прежнему поднимались самолеты с русской земли и шли бомбить русскую землю. Казалось, не было силы, которая заставит их повернуть.
И вдруг в небе грянули пулеметные очереди.
Вихрем, через палисады, огородами, помчались ребята к околице. Они попадали на землю в кустах и лежа смотрели в небо. Смотреть было запрещено, за это тоже полагался расстрел.
Наверху шел бой. Медлительные бомбардировщики с крестами на крыльях, завывая, улепетывали в разные стороны. Откуда‑ то сверху, из‑ за облака, свалился на них зеленый «ястребок». Он был один. Короткой трелью он прошелся по спине «юнкерса», и тот вспыхнул сразу, как ватный. Огненным комом «юнкере» врезался в землю где‑ то за лесом. Спустя некоторое время долетел грохот взрыва. А «ястребок» снова взмыл вверх и, кувыркнувшись через крыло, стал падать на спину следующему.
С аэродрома поднялись истребители. «Ястребок», словно ликуя, заплясал в небе, огрызаясь короткими очередями. Он пикировал, петлял, переворачивался и делал это так легко, так весело, что все это было похоже не на бой, а скорее на игру в пятнашки. И вдруг «ястребок» задымил и стал снижаться. Вся свора метнулась за ним, поливая из пулеметов беспомощную машину.
Ребята вскочили на ноги, забыв о том, что их могут увидеть. Они не верили, что «ястребок» может упасть.
Скорее это военная хитрость, и летчик только притворяется и нарочно пускает дым.
«Ястребок», косо прочертив по макушкам деревьев, исчез. Ребята стояли, прислушиваясь. Взрыва не было.
Мальчики бросились к лесу. Никогда в жизни им не приходилось бегать так быстро. Они оступались, проваливались в колдобины, цеплялись за сучья, но не чувствовали боли ни от царапин, ни от ушибов.
«Ястребок» лежал на прогалине, уткнувшись крылом в землю. На бортах пузырилась горящая краска. Жирный тяжелый дым стлался по поляне. Летчик сидел в кабине, склонив набок голову. Руки его, залитые кровью, повисли вдоль спинки кресла.
Коля прыгнул на крыло, вскарабкался к кабине. Он потряс летчика за плечо. Голова летчика чуть качнулась.
– Скорее! Живой! – задыхаясь от дыма, крикнул Коля.
Алик и Маркс были уже рядом. Отстегнув ремни, они с трудом вытащили летчика из кабины. Осторожно спустили на траву тяжелое тело. Чтобы летчику было удобнее лежать, Алик подстелил ему под голову свою телогрейку. Маркс принес в шапке воды. И только тут ребята заметили на комбинезоне летчика дырки, много дырок, возле которых расплылись темные пятна.
Первый человек, который прилетел к ним с нашей земли, прилетел мертвым. Его убили еще в воздухе.
Когда Алик понял это, он заплакал. И, глядя на него, заплакали Маркс и Коля. Они плакали молча, не всхлипывая, не утирая слез. Они плакали, как мужчины. Если бы в эту минуту пришли фашисты, то мальчики дрались бы с ними до последнего вздоха. Руками, ногами, зубами – насмерть...
Но фашисты не пришли.
У летчика в карманах были документы и письмо. Письмо начиналось так: «Дорогой Лешенька! Мы все уже в Новосибирске. Холодина стоит такая, что сил нет. Намерзнусь за день на работе, приду домой и думаю: как же тебе, наверное, наверху холодно. Каждое воскресенье хожу на базар, ищу тебе шерсти на варежки. Теперь, слава богу, нашла козий пух. Теплый, теперь такого нигде не достанешь... »
Летчика Лешу похоронили в лесу. Похоронили тайком, без памятника, чтобы не нашли немцы. Его положили в могилу в полной форме, и никто, из мальчиков даже не подумал взять пистолет, потому что героев всегда хоронят с оружием.
Зима в тот год была жестокой. Немцы стали еще подозрительнее и злее. Промерзшие патрули для храбрости палили в ночь. Стреляли на шорох, на огонек цигарки, стреляли чуть ли не в собственную тень. Они смертельно боялись партизан. Выходить из деревни становилось все труднее. А выходить было нужно. Ребятам наконец удалось связаться с партизанами. Это сделал Коля. Он пропадал целыми Днями. Возвращался усталый, с посиневшим от холода лицом. На расспросы он отвечал неопределенно или отмалчивался. Напрасно пытались Алик и Маркс узнать у него хоть что‑ нибудь. Коля ничего не сказал. Тогда замолчали Алик и Маркс. Они дулись, бросали на Колю сердитые взгляды, но это не помогало. Наконец даже Маркс, всегда молчаливый, тихий Маркс, не выдержал.
– Ты думаешь, что мы ничего не видим? – сказал он Коле. – Пожалуйста, думай... Мы все знаем – ты ходишь к партизанам. Верно, Алик?
– Правильно, – сказал Алик, – пусть он не врет.
– Я вру?! – крикнул Коля. – Чего я вам наврал?
– Ничего, – ответил Маркс. – Раз не говоришь правду, – значит, врешь. Мы же поклялись, чтобы вместе...
– Ничего я не вру... – буркнул Коля. – Мне командир сказал: если попадешься один, то это – один, а если трое, то это – трое. Будут одного мучить или троих – есть разница? Я про вас говорил. Он сказал: до времени...
– Тогда мы сами найдем, – спокойно сказал Маркс.
– Не нужно искать! – зашептал Коля. – Я должен был вам завтра сказать. Завтра повезем партизанам продукты.
– Здорово! Молодец, рыжик! – Алик, мгновенно забывший все обиды, хлопнул по плечу Маркса. – Это годится, верно, Марик?
Маркс молча кивнул. Он и так уже сказал сегодня слов больше, чем обычно говорил за неделю.
С этого дня ребята постоянно помогали партизанам. Оказалось, что в деревне не так уж мало людей, которые связаны с партизанами. Они передавали ребятам продукты и одежду, а те отвозили все это в лес и оставляли в условленных местах. Это было настоящее дело. И все же... Продукты... Горбушкой хлеба фашиста не убьешь. Их убивают из автоматов. А мальчики пока могли только мечтать об оружии. И вот пришло первое боевое задание.
Как звонко поют лыжи на мерзлом снегу! Но песня та – предатель. Как хороши голубые дороги в зимнем лесу! Свежая, морозная луна серебрит ели... Но свет луны – только помеха. Лучше всего, если пасмурно небо, если буран, если темень. Чем хуже, тем лучше: немцы боятся темноты. Давно ли даже в летний день ее казался мальчикам загадочным, таинственным. Но пришла война. Все изменилось на этой земле. Привидения и колдуны, которыми когда‑ то пугал ребят Алик, затаились до лучших, мирных времен. Сейчас в лесу чувствуешь себя безопаснее, чем даже в собственном доме.
По притихшему ночному лесу пробирались на лыжах трое ребят. И если они боялись, то вовсе не одиночества. Скорее они боялись кого‑ нибудь встретить.
Вот и опушка. Впереди расстилается темное поле. Оно кажется мертвым. Но вот порыв ветра приносит какой‑ то металлический звук... вспыхнул и сразу погас крошечный светлячок... чуть слышно тарахтит не то танк, не то трактор. Там – аэродром.
Мальчики, сидя в кустах, трут одеревеневшие щеки, суют руки под мышки и снова трут. Хуже всего ногам: от ступней чуть ли не до колен разбежались морозные иголки. Хорошо бы побороться или просто встать да попрыгать... Но этого делать нельзя – могут услышать.
И вот оно наконец! Издалека доносится басовитый гул. Он приближается, опускается все ниже и ниже и плотно обволакивает все вокруг.
А поле притаилось – молчит.
Уже над самой головой ревут моторы.
Поле молчит.
Тогда Коля выхватывает ракетницу и стреляет в черное небо. Маленькая звездочка летит над полем, разгораясь все ярче, и неожиданно гаснет. Но ее заметили. Где‑ то наверху начинает петь сирена. Она набирает силу, вот уже она не поет, а визжит все громче, все пронзительнее, и тогда становится понятно, что это не сирена. Это бомба.
На середине поля взметнулся вверх огненный язык, осветив присмиревшие самолеты с крестами на крыльях. И внезапно поле оживает. Огненные трассы пулеметов взмывают вверх. Вспыхивают прожекторы. Сухо и деловито тявкают зенитки. В небе мигают огоньки разрывов. А сирены вверху визжат не переставая, и на поле пачками рвутся бомбы. Где‑ то на краю аэродрома вздымается в небо огненный столб и повисает в воздухе. Попали в бензохранилище.
На лицах ребят пляшут багровые отсветы. Снег, сбитый воздушной волной с дерева, осыпается на них целыми сугробами. Но они ничего не замечают.
– Дай мне! – кричит Алик на ухо Коле.
Коля протягивает ему ракетницу. Алик вскакивает на ноги и посылает в поле еще одну, уже бесполезную и теперь едва заметную звездочку.
Трудно быть матерью партизана. Он еще не взрослый, этот партизан, но уже и не ребенок. Он умеет ненавидеть, как большой, и может оступиться, как маленький. Он надувает губы, хмурится, отмалчивается – хранит свою военную тайну. Да разве от матери скроешься! И если отпускает она его по ночам, то вовсе не потому, что хочет, а потому, что знает – все равно уйдет.
В избе Маркса темно. Дружно посапывают у стенки малыши. Спит и Маркс. Только мать не спит. Встретила она сына поздно ночью, поплакала на радостях, что живой остался. Вот ведь радости теперь какие – только плакать... Лежит она в темноте с открытыми глазами и думает: как уберечь мальчика? что сказать? что сделать? Он говорит: нужно! Она и сама знает, что нужно. А если убьют, тогда как...
Так ничего и не придумав, она засыпает беспокойным сном.
Утром кто‑ то осторожно постучал в дверь. Маркс соскочил с кровати. Снова стук – тихий, скребущийся. Немцы так не стучат.
– Кто там?
– Откройте скорее. Свой...
Маркс приоткрыл дверь. На пороге, озираясь, стоял человек в старой шинели без хлястика, в потрепанной ушанке со звездочкой.
– Хозяин, спрячь на часок. Фашисты...
Маркс молча посторонился. Человек вбежал в избу и остановился посреди комнаты, озираясь. Только сейчас Маркс разглядел два кубика на петлицах: лейтенант.
– Хоть до вечера... – жалобно сказал лейтенант. Маркс кивнул.
Лейтенант подошел к окну, осторожно выглянул на улицу из‑ за занавески.
– Не бойтесь, товарищ лейтенант, – сказал Маркс. – К нам еще ни разу не заходили. Вы, наверное, голодный...
– Я не боюсь, – ответил лейтенант. – Понятно, что свои. – Он сел за стол. Маркс поставил перед ним чашку с картошкой.
– Спасибо, хозяин, – сказал лейтенант.
Под окном послышались шаги. Маркс подбежал к окну.
– Немцы! К нам идут! Прячьтесь вон туда! Лейтенант улыбнулся и направился к двери. Наверное, он сошел с ума от страха.
– Немцы же, немцы! Прячьтесь скорее, товарищ лейтенант!
Маркс бросился к двери, оттолкнул лейтенанта в глубь комнаты. Он во что бы то ни стало должен был спасти этого человека. Пусть сумасшедшего, но все‑ таки своего, русского командира. Маркс выскочил на крыльцо и, захлопнув дверь, прислонился к ней спиной.
Четверо солдат шли от калитки к дому.
– Сюда нельзя, никого нет дома! – крикнул Маркс, ничего уже не соображая.
Толчок в спину сшиб его с крыльца. Маркс упал на землю. На пороге стоял сумасшедший лейтенант. Солдаты взяли автоматы на изготовку.
– Festhalten[1] – сказал лейтенант. – In die Komendatur einbringen. Gelen und Schimke, gehen wir weiter[2].
В тот же день арестовали Колю и Алика.
Все трое сидели в комендатуре, прижавшись спинами к стене маленькой грязной комнаты, когда грохнул засов и на пороге появился длинноногий офицер. Щурясь, он оглядывал полутемное помещение. И вдруг ребята услышали знакомый голос:
– Очень рад буду поговорить со своими старыми знакомыми.
На пороге стоял человек в сером. Только теперь он был не в костюме, а в кителе с витыми погонами.
Тощий солдат в очках привел ребят в комнату с зарешеченными окнами. Их усадили на скамью, рядом. Улыбчивый офицер сел за стол.
– Как это так? – сказал офицер. – Я теряю много времени. Я знакомлюсь с русскими мальчиками. Но эти мальчики оказываются врагами немецкой армии. Они укрывают коммунистов.
Ребята, отвернувшись от офицера, смотрели в стену.
– Но я всегда хотел с вами хорошо разговаривать. Вы скажете, кто из вашей деревни с партизанами связан, я прощу вам вашу вину.
Ребята молчали.
– Я понимаю. Вы и я не очень большие друзья. Но нужно разговаривать. Иначе будет очень плохо.
– Ничего мы не скажем... Все равно вас всех поубивают. Лучше бей, фашист! – крикнул Коля.
Офицер поморщился.
– Ты грубый мальчик. Тебя надо выпороть. Но я не бью детей. Ганс!..
– Ja wohl, Herr Sturrnbahnfü hrer[3]!
Тощий солдат подошел к ребятам, наотмашь хлестнул Колю по лицу и снова сел.
Алик и Маркс, поддерживая Колю, поднялись с места. Они стояли, прислонившись спиной к стене, и молча смотрели на офицера.
– Pass auf, wie sie schauen. Nur die Russen kö nnen so schauen. – Офицер откинулся на спинку стула. – Mein Gott, wie ü berdrü ssig mir diese Fanatiker sind[4]!
– Wie es mir scheint, sie haben die Absicht zu schweigen, Herr Schturmbahnfü hrer [5].
– Sie werden heute noch, oder morgen antworten, – брезгливо проговорил офицер. – Sie sind nur Kinder. Bring mir Kaffe, Hans. Heute fiihle ich mich etwas mü de[6].
Господин штурмбанфюрер ошибся. Они не сказали ничего.
|
|
|
