 |
И. Туричин. Сердце корабля. 1. Дорога к бою. 2. Первый бой
|
|
|
|
И. Туричин
СЕРДЦЕ КОРАБЛЯ
1. ДОРОГА К БОЮ
Эшелон остановился на каком‑ то разъезде. Совсем недавно разъезд еще имел название. Оно, наверное, было написано большими черными буквами на запыленной белой доске. А доска прибита к станционному домику, прямо над входом. Но теперь от домика остались только куча пепла да полуразрушенная темная кирпичная труба. Возле пепелища – чахлые кустики, заросший сорняками огород, пожженная солнцем и жарким дыханием паровозов трава.
Ни души кругом, – будто вымерло на разъезде все живое.
Из открытых дверей теплушки спрыгнули на землю два матроса. Тот, что постарше, тронул пальцами седые усы, поглядел на пепелище жалостливо:
– Земля горит... горит земля...
Младший, высокий, плечистый, в бескозырке, наденут он на брови, ничего не ответил. Только дрогнули и каменели его губы да на скулах появились и исчезли крутые желваки.
С минуту они постояли молча, вслушиваясь в орудийный гул. Била тяжелая артиллерия.
Старший сказал:
– Держится Питер!..
Младший кивнул:
– Держится... А мы вроде в другую сторону.
– Начальству виднее.
Неподалеку дрогнули кусты. Матросы повернули головы.
– А ну, кто там? Выходи!
Тишина.
– Помстилось, видно... – Пожилой отвернулся. – Опять стоять будем. До морковкиного заговенья.
Как бы в ответ, в голове эшелона залился трелью свисток.
– Гляди‑ ка, поехали!
Матросы вскочили на подножки. Тотчас раздался ребячий голос:
– Дяденьки! Возьмите меня с собой, дяденьки!
Из‑ за сизых кустов выскочил паренек лет двенадцати, бледный, худой, с вихрами светлых, давно не чесанных волос. На нем были серые штаны с бахромой вокруг видавших виды башмаков, пальтишко с оборванным карманом и короткими рукавами. Он кинулся к матросам, глядя то на одного, то на другого настороженными серыми глазами.
|
|
|
– Ты откуда такой взялся? С неба, что ли? – весело спросил молодой матрос.
Паренек не принял шутки, насупился и сказал строго:
– Я из Ленинграда.
Впереди хрипло загудел паровоз. Залязгали буфера. Эшелон тронулся.
– Прости, братишечка! Сами бесплацкартные.
– Товарищи! Дяденьки! Возьмите!..
Молодой засмеялся.
– А документы у тебя есть?
– Документы? – Паренек торопливо полез за пазуху, достал оттуда алый комок и, семеня рядом с теплушкой, спотыкаясь о шпалы, развернул его. Ветер тронул концы пионерского галстука.
До сих пор молчавший пожилой матрос сказал:
– А ну, Вася, прихвати‑ ка салагу!
Молодой соскочил на землю, легко подхватил паренька на руки, крикнул матросам:
– Эй, братки, принимай пополнение из Ленинграда!
Несколько рук бережно подхватили паренька, поставили на вздрагивающий дощатый пол. Вася схватился за скобу возле двери, ловко подтянулся и сел, свесив ноги наружу.
– Операция «похищение салаги» завершилась броском! – Он глянул лукаво на паренька. – А мама за нами не побежит следом?
– У меня нет мамы. Наш дом разбомбили.
– Еще раз извини. – Вася вздохнул. – Что‑ то я сегодня все невпопад. Тебя как звать‑ то, братишка?
– Ковалев Саша.
Матросы обступили паренька.
– Есть хочешь? – спросил пожилой.
– Хочу.
Кто‑ то протянул Саше котелок с холодной пшенной кашей, кусок ржаного хлеба, деревянную ложку. От каши пахло дымком; Но отродясь Саша не едал ничего вкуснее.
Матросы молча стояли вокруг и глядели, как он ест.
– Погодь! – Пожилой отобрал у него котелок. – Нельзя, брат, сразу столько. Заболеешь. Посиди‑ ка маленько. Опосля доскребешь.
– Ты как же сюда, на линию‑ то попал? – спросил один из матросов.
– На фронт пробирался. Воевать. Шел, шел и на фашистов наскочил. Ночью. Они стрелять!.. А я побежал. Третий день брожу.
|
|
|
– И не ел ничего?
– Почему? Ягоды ел...
– Как там, в Ленинграде‑ то? Говорят, много людей с голодухи...
– Много...
– Ладно. Дайте ему в себя прийти. Эко горя по земле ходит! – Пожилой потянул Сашу за рукав. – Ложись‑ ка вот и спи. Потом наговоришься. Порешим, что с тобой делать, куда девать.
– Я на фронт хочу!
– Все на фронт хотят. Давай спи.
Саша положил голову на охапку сена и провалился в теплую, мягкую, добрую тишину.
... Так Саша попал к морякам‑ североморцам. Никогда не мечтал о море, а стал юнгой. Стремился на фронт, а попал в школу. Жаждал взять в руки оружие, а вместо него – учебники, схемы двигателей, разрезанные пополам рогатые мины, замки орудий.
Все было необычным здесь, ко всему приходилось привыкать. Пол называли палубой, лестницу – трапом, комнату – кубриком.
Саше казалось, что не будет конца черной полярной зиме, бледным весенним рассветам, странному лету, когда солнце не уходит за горизонт, а только опустится, лизнет края скал и снова лезет в небо. Медленно тянулось время. Но все‑ таки наконец наступил день, когда юнга Александр Ковалев, по специальности – моторист торпедного катера, получил назначение.
2. ПЕРВЫЙ БОЙ
– Товарищ старший лейтенант, юнга Ковалев явился на вверенный вам корабль для дальнейшего прохождения службы! – Голос Саши звенит в морозном воздухе торжественно и взволнованно.
Командир торпедного катера старший лейтенант Котов вздернул выгоревшие брови, совсем белые на темном обветренном лице. В зеленоватых глазах его мелькнула настороженность. Ведь перед ним стоял подросток, не матрос. А служба на катере – не шуточное дело! Силенки нужны немалые, выдержка, отвага.
Старший лейтенант посмотрел документы.
– Моторист. Родители есть?
– Погибли.
Саша отвечал коротко, стараясь подавить охватившее его волнение. Он стоял на зыбкой палубе боевого корабля, перед офицером флота, один вид которого внушал уважение, даже почтение. А что, если старший лейтенант сейчас отошлет его под каким‑ нибудь предлогом?
– Рапорт подавали?
– Так точно.
– На катера просились? У нас тяжеловато! Мы что? Щепка в океане. Ясно?
|
|
|
Саша вдруг, неожиданно для себя самого, обиделся за катер, на котором ему предстоит служить, к которому он так стремился всеми своими помыслами, горячим мальчишечьим сердцем. Он дерзко посмотрел в настороженные глаза старшего лейтенанта и сказал, четко произнося каждое слово:
– Торпедные катера не щепки, а боевые корабли советского Флота, покрывшие себя неувядаемой славой. – И, понимая, что дерзит начальству, добавил, как бы оправдываясь: – Только они маленькие.
– Ясно. Спасибо за урок. – Старший лейтенант сдержал смешок, только в глазах мелькнул веселый зеленый огонек. – Товарищ главстаршина, – обратился он к стоявшему неподалеку главстаршине. – Под вашу опеку. Не баловать. Служба есть служба. Можете быть свободным, юнга.
– Есть быть свободным, товарищ старший лейтенант! – лихо отчеканил Саша.
Юнге отвели койку в кубрике, который был прямо‑ таки немного больше спичечного коробка. И началась трудная служба. Вахты. Тревоги. Короткие выходы в залив. Зима – совсем не подходящее время года для плавания торпедных катеров в открытом море. Уж слишком оно свирепо. Большие корабли и те идут с опаской.
Главстаршина Лычагин, опытный моторист, был строг и требователен. Юнга нравился ему. И чем больше нравился, тем строже становился главстаршина. Саша одинаково охотно протирал части двигателя, мыл палубу, тренировался в запуске мотора... Хоть и трудно порой приходилось и уставал, но не жаловался, не ныл. Служба есть служба. Вот только одно омрачало эту службу – погода. Из‑ за этой самой проклятой северной погоды катера не выходили на боевые операции. Так и не удавалось Саше встретиться с врагом лицом к лицу.
Но наконец наступил для Саши и день первого боя.
Однажды ночью от причала отвалили несколько торпедных катеров. Промчавшись по бухте, выскочили в Баренцево море. Среди них был и катер старшего лейтенанта Котова.
Волны с ревом обрушились на маленькое суденышко. По палубе заплясала, запенилась свинцовая вода. Начало светать.
|
|
|
Катера шли навстречу фашистскому каравану.
В ту самую минуту, когда старший лейтенант Котов, выбирая цель для поражения, скомандовал: «Полный вперед! » – ударила артиллерия вражеского конвоя, открыли огонь береговые батареи противника.
Катер ворвался в лес водяных столбов. Осколками снаряда ранило сигнальщика.
– Кто‑ нибудь из мотористов – на мостик! Принять вахту сигнальщика! – приказал старший лейтенант.
Саша был на вахте в моторном отсеке. Он не просился наверх. Нет. Он только посмотрел на главстаршину. Поняв этот взгляд, старшина кивнул. Саша бросился к трапу.
Упругий ветер ударил в грудь, перехватил дыхание.
На глазах проступили слезы. Саша повернулся к ветру спиной, чтобы схватить воздуху.
– Аппараты товьсь! – командует старший лейтенант.
Кажется, что катер уже не касается зеленоватой воды, а летит птицей прямо на вражеский корабль. Секунда, другая...
Залп!
Катер, отворачивая, почти ложится на борт. Вражеский корабль начинает крениться. Над ним вздымаются черные фонтаны дыма и пляшущие оранжевые блики пламени. Торпеды достигли цели. ‑
А возле катера взрывают воду снаряды, над головами с визгом проносятся смертоносные светлячки – трассирующие пули.
Саша почувствовал слабость. Во рту стало сухо. К горлу подступила тошнота.
Казалось, что он один в кипящем море. И волны рвутся на палубу, чтобы смыть его, Сашу, утянуть за собой в жуткую зеленоватую глубину. И противник стреляет по нему, норовит накрыть снарядом. И пули ищут его. Именно его.
– Сигнальщик! Не спать!
Саша будто очнулся от резкого оклика командира.
Пробормотал невнятно:
– Есть не спать.
Старший лейтенант не расслышал.
– Не спать, юнга!
– Есть не спать! – громко выкрикнул Саша.
«Что же это? Я – трус, – с ужасом подумал он. – Я ж пулям кланяюсь».
Саша зажмурился на мгновение и мотнул головой, будто прогоняя сон. И вдруг отчетливо увидел Ленинград. Страшный, в белых сугробах, будто побледневший от голода и горя...
Он открыл глаза. Все так же кипело море, рвались снаряды, взвизгивали трассирующие пули.
Но что‑ то случилось с ним самим. Будто это уже не он, дрожащий, втянувший голову в плечи, стоит на шаткой палубе катера, а совсем другой Саша Ковалев: распрямивший спину, сильный, бесстрашный, гордый.
Саша зорко следит за морем, за маневрами врага. Он понимает: сейчас очень многое зависит от него, от его внимания.
– С тонущего транспорта спускают шлюпки! Сторожевой корабль подходит к ним!
Страха как не бывало. Свистят пули над головой. Ревут снаряды. Но Саша не наклоняет головы. Он весь – будто взведенная пружина. Идет бой. Первый Сашин бой с ненавистным врагом!
... Когда катер вернулся на базу и ошвартовался у стенки, старший лейтенант подозвал Сашу.
– Хорошо воевал, юнга. Как положено. Добро.
– Служу Советскому Союзу! – Голос Саши дрогнул от волнения.
– Ну‑ ну... Молодец. Моряк!
У старшего лейтенанта не было похвалы выше.
|
|
|
