 |
Вячеслав Евгеньевич Демидов Вячеслав Иванович Пальман Мария Черкасова Зиновий Михайлович Каневский Ярослав Кириллович Голованов Сергей Чуров Валерий Полищук Юрий Германович Вебер Натан Яковлевич Эйдельман Евней Арстанович Букетов Яков Соломонович Липкович
|
|
|
|
В. Пальман
Коридор зноя
Всякий заботливый земледелец всегда чутко следит как за пашней, так и за небом над ней. И если земля в какой‑ то степени зависит от него самого, от мастерства, творческого труда человека, то небо…
Погода, климат, как известно, относятся к явлениям космическим, неподвластным желанию земледельца и любого другого человека. Более того, погода нередко выходит из рамок общепризнанного для того или другого района, и эту ее непостоянность трудно даже предвидеть – не то чтобы изменить на пользу хлебопашца с его заботами об урожае и здоровье растений.
В те годы, когда весной или летом в радиосводке вдруг прозвучат слова: «ветер юго‑ восточный, порывистый, солнечно и ясно», все настораживаются. Можно переносить жару и сухой ветер день‑ другой, неделю. Более долгий срок – уж тяжело. Тревога охватывает всех, кто так или иначе связан с землей и растениями. Миллионы людей в такие дни с опаской смотрят на бледнеющее от жары небо. И все чаще звучит пугающее слово: «засуха».
Мы знаем, что несет обществу и каждому человеку засуха. Она – довольно нередкая гостья в нашей стране.
Не всегда, но с какой‑ то фатальной последовательностью юго‑ восточные ветры приносят затяжную сушь на поля доброй половины Нечерноземья и уж конечно на все другие земли южнее лесной зоны России.
Сколько мы живем на великой Восточно‑ Европейской равнине, столько и знаем, что летом с юго‑ востока может нагрянуть разорительная засуха. На фоне высокого атмосферного давления, если Арктика не выставит надежного заслона, ветры с Памира, Тянь‑ Шаня, Иранского нагорья свободно и быстро заполняют открытые пустыни Каракумов и Кызылкумов, пропитываются их зноем и, высушенные, прожаренные почти до печного духа, несутся со все возрастающим ускорением на север и северо‑ запад. Влажные атлантические циклоны встречного направления, особенно западные, в иные годы могут достигать Поволжья и Урала, а иногда и Якутии. Но при столкновении с мощными знойными ветрами большой толщи они постоянно отступают, горячий и сухой воздух рассеивает их – столь велик его напор и безудержно движение по привычным путям. И вот тогда просторы нашей равнины на многие недели замирают от великой суши и жарких этих ветров.
|
|
|
Очень опасная погода, особенно если она совпадает по времени с наливом зерна у колосовых культур.
Академик Владимир Николаевич Виноградов писал: «…Чем шире просторы, тем вольготнее чувствует себя ветер… Приходится констатировать, что только на меньшей части площадей страны влаги вдоволь; три же из каждых пяти гектаров в той или иной степени испытывают жажду. Замечено к тому же, что засушливые годы случаются все чаще. Их было всего десять в XVIII веке. В следующем – на восемь больше. До конца нынешнего столетия еще довольно далеко, а засуха посещала нас уже двадцать три раза. Причем с 1963 года по 1971 год – через лето, а потом даже два года подряд. В 1973 и 1974 годах бог, как говорится, миловал. Зато в 1976 году опять была сушь».
Эти строки взяты из публикации в 1978 году. В следующие годы мы опять почувствовали на себе тяжесть двух засух – одной сравнительно небольшой, над районами Поволжья, а другой, в 1981 году, на значительных пространствах Евразии, включая и районы Нечерноземья вплоть до Вятки, Сухоны и Белоозера… Страшный малоподвижный антициклон с сухим юго‑ восточным ветром, от которого за три дня высыхали до желтизны стебли злаков.
Как радовала нас, жителей Центрального Нечерноземья, теплая погода, пришедшая на крыльях этого ветра еще в мае! Предыдущий, 1980 год остался в памяти пасмурным и скучным. Дожди лили не переставая, они не дали по‑ настоящему зацвести садам, холодная мокрота присадила всю зелень на полях. Ко времени уборки на иное поле не то чтобы машина, человек в резиновых сапогах не мог выйти. Трудно подсчитать, сколько зерна, картофеля, льна, всякого другого добра ушло под снег…
|
|
|
В этот ненастный год все мы дружно – и поделом! – поругивали мелиораторов‑ осушителей, не успевших освоить большие деньги на дренаж и водосливные канавы.
Если бы мы знали, что нас ожидает в году следующем!..
Весной 1981 года где‑ то над верхней Волгой ветры с юго‑ востока столкнулись с циклоническим фронтом Атлантики. Пошли, очень ко времени, теплые дожди, загремели нестрашные майские грозы. Парила прогревшаяся земля, повсюду поднимались свежие рослые травы. Хорошо цвели сады. Огороды радовали темной, полной силы ботвой, крепким листом, поля обещали обильный урожай.
К концу мая погода резко изменилась. Жара усилилась. В июне все почувствовали, как сухой и горячий воздух с каждым днем все более одолевает влажное дыхание Атлантики и сушит, сушит землю. Уже к середине лета природа словно бы затаилась. Все замерло, все покрылось невидимой пылью. Луговые травы остановились в росте. Пшеница и рожь выколосились раньше обычного, показав этим, что надежда на обильный урожай – увы! – не оправдается.
Теперь все дружно ругали мелиораторов за неповоротливость с «Фрегатами» и «Волжанками» на орошении, за нежелание строить плотины на малых реках и пруды на перегороженных оврагах. Осушенные, некогда мокрые низины много больше страдали от недостатка воды. А температура воздуха держалась на высоком уровне даже по ночам.
С каждым днем погода представлялась все более грозной. Это была затяжная сушь. Устойчивое и высокое давление атмосферного воздуха исключало всякую надежду на хорошие дожди. Грозы в таких случаях не помогали. Голубое небо выцветало на глазах. Весь июль так и прошел в зное, влажность воздуха местами снижалась до тридцати процентов. Сахара…
На песчаных землях окского левобережья, в густых молодняках и на городских улицах необычайно рано пожелтели кроны деревьев. Липы обреченно свесили ветки. В середине лета с них редко, но упрямо стал падать ломкий побуревший лист.
|
|
|
Засуха… Всегда горькая, нежданная, способная если не перечеркнуть, то умалить огромный земледельческий труд. К сожалению, бороться с такой стихией, когда она уже делает свое черное дело, поздно. А встретить ее в готовности номер один сумели только единичные хозяйства. Все нынешние средства орошения, вместе взятые, могут спасти очень небольшую долю полей, лугов и садов с огородами. Во время длительной суши колос наливается только на сильных, богатых гумусом почвах, где большой запас влаги, и при очень высокой культуре земледелия. А много ли у нас таких почв? На бедных подзолах и на песках, где органическая часть, способная удерживать влагу, составляет всего 1, 5–2, 0 процента, оказывается губительной даже кратковременная двухнедельная засуха.
От места зарождения суховея до хлеборобных областей Поволжья, Предкавказья, Украины и центра России не одна тысяча километров. До вятского и владимирского Нечерноземья – и того больше.
Уж если нынче, при всей мощи НТР, которой располагает наше общество, мы не можем покончить с суховеями, как могли покончить с саранчой в местах ее нарождения, то, естественно, надо искать какие‑ то новые пути для защиты от напасти. Один из таких путей – всюду, где только можно, ставить преграды ветрам с юго‑ востока, затруднять им движение в северные и западные районы, истощать тугой напор жары и у места его рождения, и на тех долгих путях, где суховей разбойничает.
Природа предусмотрительно создала преграды естественные. Это прежде всего южная часть Урала, его высокие, постепенно сбегающие на юг хребты меридионального направления. Между ними зарождаются и набирают силу две большие реки – Урал и Белая. Горы, к счастью, почти всюду покрыты лесом – первый твердый орешек для суховеев. Второй преградой надо считать Каспийское море с широким волжским понизовьем, оно если и не задержит ветра, то увлажнит, утяжелит его, заставит замедлить движение. Эти природные крепости творят доброе дело. Во всяком случае засуха над долинами Южного Урала, над ставропольскими и краснодарскими полями и над Доном всегда несколько слабее, чем в Оренбуржье и на левобережном Поволжье.
|
|
|
Но суховей находит и ничем не закрытые пути‑ дороги на север. К востоку от Каспия и на юг от Урала лежит равнинный Казахстан с бесконечной Туранской низменностью. Вот где жарким ветрам вольная волюшка! По открытым плоскостям суховей мчится свободно и скоро, он нацеливается прежде всего на увалы и степи Башкирии, Татарии, прорывается за Жигули, к ульяновскому Заволжью. Между Уралом и Волгой с возвышенностью по правому берегу образуется своеобразный погодный коридор. Суховей врывается сюда, как в трубу, уплотняется и с тонким подвыванием, злобно мчится над черноземными областями, растекаясь далее к северу по лесному Волго‑ Вятскому и Центральному районам Нечерноземья, высушивая поля и луга даже в Пермской, Кировской областях, Удмуртии. Ну и, конечно, костромские, владимирские, рязанские и тульские земли. Но тут, среди лесов и болот, в краю многочисленных рек, суховей постепенно утрачивает свою злость и жару, однако беду сотворить успевает.
Естественно, юго‑ восточные ветры страшнее всего на широтах юга и в урало‑ приволжском коридоре. Плотность их между Волгой и Западным Уралом особенно велика, зной тягостен и способен за несколько дней высушить до желтизны стебли злаков. Колос остается без питания, зерно, если и налилось, все же остается щуплым, мутным, легковесным. «Захват…» Урожаи резко падают.
И, кажется, ничего нельзя поделать. Ни‑ че‑ го!
Разбойные налеты суховеев вызывали к жизни различные планы спасения нивы. В начале нашего века деятельное участие в создании таких проектов приняли участие ведущие ученые, географы, агрономы, почвоведы России. Мы отметим один из осуществленных проектов: создание Василием Васильевичем Докучаевым лесостепного поместья «Каменная степь» на границе Воронежской и Саратовской губерний, где плохие почвы и отчаянно неудачное сочетание климатических условий, прежде всего недостаток влаги. Поместье существует и поныне – большая территория степи, надежно укрытая системой лесополос из долговечного дуба, запруженные овраги, полные водой. И поля, дающие приличные урожаи даже в годы самой свирепой засухи. К сожалению, опыты Докучаева, расширенные и углубленные в наше время коллективом института, основанного на базе докучаевского поместья, так и не нашли широкого применения в Центрально‑ черноземной зоне. А единичный пример разумного хозяйствования ничего не решает там, где требуются усилия общегосударственного масштаба.
|
|
|
Такой масштабный проект появился уже в первые послевоенные годы. У него было многообещающее название: «План преобразования природы»; над ним работали много дельных и дальновидных ученых. План предусматривал облесение степей Поволжья, Предуралья, оренбургских земель. Вскоре этот проект получил конкретное выражение: на пути суховеев решили посадить и вырастить заслон из множества лесополос – широких государственных и густой сети полезащитных в каждом хозяйстве. Разумная мысль и доброе начало.
Но, как это нередко случается, осуществляли этот проект с великой поспешностью, недостаточно продуманно, нередко ошибочно; в качестве примера непродуманности можно привести посадку дубов в горячей степи желудями, посаженными гнездовым способом. Затея эта провалилась, наложив тень и на весь проект. Пользуясь распространенной тогда формулой «давай‑ давай! », посадки вели быстро, использовали породы деревьев, какие только оказались под руками, без глубокого и всестороннего научного обоснования, без учета прошлого степного лесоразведения и даже опыта «Каменной степи». Местами те лесополосы еще живы и сегодня, но они не стали могучими преградами, как ожидалось. Много их пропало из‑ за хозяйственных упущений. Из тех, что выжили, есть и ухоженные, действенные – там, где нашлись дельные хозяева, для которых борьба с суховеями была не очередной кампанией, а жизненной необходимостью. Редкие зеленые «заборы» не помогли.
Пыльные бури, особенно жестокие в конце шестидесятых годов, засыпали, умертвили редкие лесные преграды на огромном протяжении от Азовского моря до Воронежской области. Вот тогда маловеры и порешили, что все технические возможности века НТР бессильны против такой стихии, как юго‑ восточный суховей.
А вывод‑ то ошибочный. Вред от суховея можно уменьшить.
Суховеи разыгрались… В 1972 году невероятно устойчивый антициклон и жара при юго‑ восточном ветре опять надолго определили знойную погоду почти на всей Русской равнине. Хлеба Поволжья поднялись тогда едва ли на треть метра. Высыхали реки и ручьи. Горели болота и леса. Погибали сады. Бурела трава на лугах и пастбищах. Стихийное бедствие, усиленное нехваткой рабочих рук в деревне, техники и денег для земледелия, нанесло крупный ущерб сельскому хозяйству, породило заметную растерянность в среде ученых‑ землеведов, усилило миграцию населения из деревень в места более обеспеченные.
Грозная стихия вызвала необходимость решительных действий. Появились трезвые, деловые постановления на самом высоком уровне: о неотложных мерах по борьбе с водной и ветровой эрозией, об ускоренном обводнении земель на юге страны, о создании обширных заволжских систем орошения, об усилении охраны природы. Ускорилась практическая работа над давно ожидаемым проектом МЕЛИОРАЦИИ Нечерноземья в самом широком смысле этого слова, когда речь идет прежде всего об улучшении, обогащении почв гумусом, об осушении и одновременном орошении этих обогащенных почв.
Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по дальнейшему развитию сельского хозяйства Нечерноземной зоны РСФСР» было принято в марте 1974 года. Главная его мысль – сделать этот крупнейший и самый старый земледельческий регион страны, подверженный и переувлажнению и засухе, крупной базой кормов для молочного и мясного скота, основной зоной республики по выращиванию картофеля, овощей, льна и фуражного зерна… На Нечерноземье возлагалась и страховочная функция: в годы недобора продуктов в зонах опасных суховеев получать в центре России с крупнейшими городами как можно больше этих продуктов на здешних пятидесяти миллионах гектаров подзолистых пашен и естественных лугов.
Когда мелиоративные работы – к сожалению, только осушительного, а не двухстороннего действия – развернулись довольно широко, вновь последовали засушливые годы: 1976, 1979, 1981‑ й. Суховеи и жара проникали далеко на север и северо‑ запад…
Это настораживало. Даже мелиораторы, увлеченные главным образом осушением земель в Нечерноземье, все больше склонялись к мысли, что нужны такие системы, при которых дренаж и канавы можно использовать и для осушения, и для орошения. Несколько бережнее стали относиться к болотам. Появились первые плотины и малые водохранилища на речках, сеть которых здесь необычайно велика. Опять же для полива полей, когда в этом появится нужда. Справедливости ради отметим, что даже сегодня большая часть сил и техники мелиораторов нацелена по‑ прежнему главным образом на осушение. Земли и болота осушают не только в низинах Ильменя и Западной Двины, но и в сухих Чувашии и Мордовии – на пути суховеев. Вот каковы неповоротливость и консерватизм мышления!
Между тем в отчетливо засушливых областях и автономных республиках вновь возвратились к мысли, высказанной географами и почвоведами, что нет лучшего способа борьбы с суховеями, чем сохранение старых лесов и разумная посадка лесов новых – и массивами, и полезащитными полосами. Лес, лес и лес. Крупные дубравы и рощи, уремы и урочища, ленточные посадки на склонах гор, на террасах – все это надежно сохраняет воду в грунтах, в почве, в руслах рек, в озерах и запруженных оврагах. При современных технических средствах вода может быть подана на любое поле и в любое нужное для растений время. Высокие и плотные лесные заслоны сами по себе тормозят движение жаркого воздуха, увлажняют и смягчают суховеи. Только лес, этот хранитель земли, способен бороться с засухой. Истина, доказанная еще Докучаевым на поразительном примере «Каменной степи».
Засуха – наибольшее бедствие для земледелия. Она наносит не только материальный, но и моральный ущерб. Вызывает тревогу. Заставляет гадать, окупится ли труд земледельца сторицей, обеспечит ли страну всем необходимым для питания, или очередной напор суховея снова перечеркнет надежды на богатый урожай…
Здравый смысл подсказывает, что начинать борьбу с засухой лучше всего с забот о лесе – сохранять его, совершенствовать и по мере надобности расширять пространства, занятые лесом перед открытыми степями.
И вот уже на уцелевших государственных лесополосах снова появились лесоводы. По склонам холмов, что на пути суховеев, стали возникать террасы с полосками молодых сосенок и лиственниц. Прежде всего на бросовых землях, на неудобных. Потом уже, с оглядкой на вековой опыт воронежского института «Каменная степь», колхозы и совхозы принялись сажать новые лесополосы, ремонтировать запущенные. К природным лесам все больше прибавлялось лесов рукотворных. Но меньше, чем бы хотелось. И часто не там, где особенно необходимо.
Работа по облесению открытых пространств, голых возвышенностей и оврагов сегодня в нашей стране, особенно в европейской ее части, где площади старых лесов быстро убывают или меняют породный состав далеко не в лучшую сторону, первостепенна. Это, если хотите, показатель цивилизации, борьба за устойчивый хлеб, за Продовольственную программу СССР. Но вот почему‑ то задача облесения степей не получила пока что должной и широкой огласки, не привлечено к ней внимание общественности и не едут сажать леса студенческие отряды и городские жители. Достаточно посмотреть газеты и журналы, чтобы в этом убедиться.
О мелиораторах‑ осушителях газеты пишут чуть не каждый день. О полеводах‑ хлеборобах, естественно, тоже. А вот о лесоводах если и упоминают, то между прочим, вскользь. Внимательно просмотрев центральные газеты за весь сложный, трудный для земледельцев 1981 год, я отыскал одну‑ единственную информацию о работах зачинателя борьбы с засухой – о Научно‑ исследовательском институте «Каменная степь». А ведь все работы по полевому лесозащитному лесоразведению надо бы проводить с постоянной оглядкой на Докучаева и его последователей. О башкирских лесоводах, которые делают очень нужное дело, – ни слова…
Попробуем исправить этот изъян небольшим рассказом об одном практическом исполнении самой трудной и благодарной работы.
Но прежде несколько слов из области географии.
…Потоки сухого и жаркого воздуха, упорно бегущие с юго‑ востока на север, впервые встречаются с серьезной преградой где‑ то на пятьдесят первом градусе северной широты.
Концевые хребты Южного Урала, словно острия кинжалов, глубоко врезаются в южнобашкирскую степь. Покрытые лесом высоты Зилаирского плато – до шестисот метров над уровнем моря – разрезают плотный вал суховея и отбрасывают его на две стороны: в Зауралье и в бассейн реки Белой.
Сама эта река как раз выходит здесь в причудливом изгибе из горных теснин и, словно бы испугавшись близких знойных степей, сворачивает с привычного пути в полуденные просторы: начиная с местечка Зеленые Дубки, она течет почти в противоположном направлении, на север, к далекой отсюда Каме.
На самом юге Зилаирского плато многие тысячелетия идет непрестанная борьба леса со степью. Плотная стена деревьев, этот отчаянный авангард бесчисленного зеленого воинства, выдвинулась далеко на юг, много дальше широты Саратова, Белгорода и Киева. Идет борьба за существование: кто кого. И все более ощутимую, я бы сказал, командную роль в этой борьбе трудносовместимых биоценозов – леса и степи – берет на себя человек. Он решает сегодня исход этой борьбы. И решает, не всегда заглядывая в будущее.
«Тот горный узел, – писал Дмитрий Иванович Менделеев об Урале, – питает воды, сгущает осадки и тем самым определяет на громадной площади жизнь русских людей. Истощите тут леса – пустынными станут не только сами горы, но и плоскости, населенные миллионами русских».
Плоскости эти – громадные Восточно‑ Европейская великая равнина, где вся история России, и Западно‑ Сибирская великая равнина, где будущее всей страны.
Суховеи сильны, напористы, коварны. Урал разрезает их надвое, но они обходят его, хотя и слегка ослабевшие. Западная ветвь губительного горячего воздуха, оставив по правую сторону неподатливые лесистые хребты, врывается вслед за течением Белой в ее долину, мчится по малозалесенным пока долинам и холмам на Белебей, Туймазы, Уфу, Куйбышев, Казань и далее – в глубины Русской равнины. На пути ее только слегка потреплют старые леса на Уфимском плато и Белебеевской возвышенности.
Восточная ветвь разливается уже по Сибири, она определяет урожай в Курганской, Челябинской и Свердловской областях.
Что, кроме лесного Урала, способно ослабить суховей?
Ответ на этот вопрос ученые и практики дали еще в прошлом веке, вслед за Менделеевым: лес и вода, вода и лес по всему широкому коридору между Уралом и Волгой. И западнее Волги тоже.
Под силу ли людям нашего века эта труднейшая задача? Не будем торопиться с ответом.
По обе стороны шоссе от Уфы в сторону Казани стоят два‑ три ряда тополей или берез. Чуть дальше – сеть лесополос. Они двухъярусные. Кустарник, а выше березы. Или лиственницы. За лесополосами видны ровные густо‑ зеленые поля, в большинстве чистые, без сорняков. Это отрадно, ведь сорные травы тоже берут воду. Вдоль и поперек полей еще и еще лесные полосы. Как шахматная доска: светлые квадраты злаков, темно‑ зеленые – клевера, картошки, сахарной свеклы. Жаркое дыхание суховея ощущается здесь уже более трех недель, но нивы и луга еще свежи, они пользуются тем запасом влаги, который удержался в почве от весенних дождей и талых вод. Пашня здесь отличная, слой зернистого чернозема до полуметра. На любой овражной стенке отчетливо видна земная глубь в разрезе.
За рекой Чермасан равнина начинает приподниматься, сперва полого, потом все круче. Справа вырастает холм, местами обрывистый, чаще покатый, его склоны покрыты серой, уже выгоревшей травой. Возвышенность не исчезает, лишь отходит подальше, и кажется, что шоссе, по которому нескончаемым потоком движутся машины, все опрятные села, сады, огороды и поля по сторонам – это дно высохшего нескончаемого водоема, что едем мы по этому дну, а возвышенности справа и далеко слева – берега исчезнувшего моря…
– Так оно и есть, – говорит сотрудник Министерства лесного хозяйства Башкирии Янбарисов. – Тут было древнее Уфимское море, часть Пермского, времен кембрия. Белебеевская возвышенность, вероятно, восточный берег этого моря или один из его островов.
Над шоссе опять нависает внушительный склон, серый, неуютный, по‑ стариковски мрачный. Машина выскакивает из выемки. Слева тотчас возникает водная гладь, противоположный берег озера далек и покрыт полупрозрачной кисеей дымки. Это озеро Кандрыкуль, обширное и глубокое, с тростниковыми зарослями по краям, с искристыми блестками солнца на рябоватой от ветра поверхности. Красивое, особенно привлекательное в такой горячий, даже душный день.
Добрый десяток разных автомобилей стоят на берегу. Шоферы купаются, гогоча от удовольствия. Кто‑ то уплыл очень далеко, покачивается на туго надутой камере, блаженствует. Если чего здесь и не хватает для полноты счастья, так это тени, чтобы укрыться от палящего солнца. Оно «работает» с полной нагрузкой, воздух словно наполнен густым сиропом – такой воздух трудно пить.
– Скоро мы укроем берега Кандрыкуля настоящим лесом, – говорит Янбарисов. – В первую очередь окольцуем его лиственницами, – двадцать гектаров леса уже в этом пятилетии.
Я не могу скрыть удивления. Почему лиственница? В такой жаркой степи – сибирское дерево?..
– Именно лиственница! Есть все основания считать, что вот эти места если не ее прародина, то, во всяком случае, ее старый, самый западный ареал распространения. Когда‑ то лиственница росла здесь повсюду, в наших лесах и нынче можно найти очень старые деревья, не случайно попавшие сюда. А недавно со дна Кандрыкуля подняли несколько несгнивших стволов, по ним определили породу и возраст. Что‑ то около десяти тысяч лет. Видимо, в те далекие времена вокруг озера стояли лиственничные леса. Почему не возобновить? Мы эту работу начали. Видите полоску вспаханной земли вдоль берегов? Это готовая под будущие лесные посадки почва. Работа туймазинских лесоводов. В их питомниках сегодня выращивают сотни тысяч саженцев лиственницы. Отличное дерево!
Вдоль небольшой речки Усень, которая из последних сил пробирается по горячей степи в голых, осыпающихся берегах, мы подъезжаем к городу Туймазы. Белые девятиэтажные массивы издали воспринимаются на глаз как игра избыточного света среди зелени, так неожиданны они посреди степей. И все‑ таки очень маленькие эти городские постройки по сравнению с величавыми серыми холмами возвышенности, которая стеной стоит за Усенью.
Туймазы – в переводе с башкирского «ненасытный» – вполне оправдывает свое имя. Начавшись полвека назад как небольшой поселок нефтяников, он и сегодня строится и строится, на ровной площадке один за другим возникают жилые корпуса, общественные и промышленные здания. Старые кварталы идут на слом, они отжили свой век. Но не отжили полной мерой деревья на старых усадьбах и улицах, их стараются сохранить даже на строительных площадках – так дорога зелень в степи, так нужна здесь услада лесных посадок и парков. К счастью, возле новых домов, на площадях и скверах в Туймазах много и свежих посадок. Город старается укрыть себя в благодатной тени.
Крепко прожаренное солнцем здание Туймазинского лесохозяйственного объединения – одного из восьми в Башкирской АССР – просторно и пустовато: обеденный перерыв, люди пережидают зной по домам, на работу придут ближе к вечеру, когда повеет прохладой. Мы заявились не в самое лучшее время.
– Морозов в отпуске, – сказала девушка‑ секретарь, узнав, что мы прежде всего хотим встретиться с главным лесничим. – Но я слышала, что он сегодня подъедет.
Первым, однако, приехал Игорь Сахиевич Юлашев, генеральный директор объединения, в которое входит несколько лесхозов. Под их началом едва ли не третья часть большой равнины на этом далеком левобережье реки Белой. Человек в расцвете сил, несколько грузноватый, с большой кудлатой головой и крупным выразительным лицом, с быстрыми глазами, заполнил кабинет своей внушительной фигурой. Сделалось вроде бы тесновато. Поздоровался, глянул на потные лица гостей и крикнул в открытую дверь:
– Холодной воды, пожалуйста!
Выслушав нас, он спросил:
– Сразу едем или небольшой отдых? Да, вы правы, наверное, сперва дело, потом все другое, посидим и потолкуем. Нет возражений? Вот только Морозов… Он обещал подъехать к двум. Значит, скоро. На вашей машине поедем? Пожалуй, на двух удобней, не так тесно, не так душно.
И снова крикнул в открытую дверь, где в приемной сидела секретарь:
– Предупредите шофера, чтобы не уезжал! – И тут же нам: – Лучше всего посмотреть террасы. Оттуда – в леса.
– Что‑ то мы не видели больших лесов. По всей дороге сюда только лесополосы в степи. И рощицы. Небогато.
– Есть и массивы, не углядели. – Юлашев, не оборачиваясь, показал большим пальцем на карту. – Главные массивы – вот они где, в стороне от вашего пути оказались. На верхах. Самый крупный массив недалеко отсюда, у города Октябрьского. Более двадцати тысяч гектаров. – Он помолчал, прошелся взглядом по лицам и добавил: – Там небезынтересное положение. Как раз в этом массиве, прямо среди леса тысяча нефтяных вышек и качалок, а под корнями деревьев – целая сеть нефтепроводов. Представьте, сосуществуют десятки лет, да, с тридцатых годов, вот когда. Не без потерь со стороны леса, конечно, но, в общем, довольно мирное сосуществование. Жалобы не пишем. Растет лес вполне нормально, редин нет, площадь не уменьшается, даже несколько прирастает. Лесничествам есть работа, конечно. И не без гордости скажу: прирост за счет посадки хвойных – сосны и лиственницы. На них – ставка.
– А лесополосы на полях – чья работа?
– Целиком наших лесхозов. Только лесники заняты лесозащитой. Как‑ то так получилось, что, кроме лесоводов, этим делом заниматься некому. А надо, ой как надо всем миром!
Он вытер потное лицо, вздохнул.
– Башкирские ученые установили, что взрослые лесополосы в степи на четверть уменьшают испарение воды из пахотного слоя. Сохраненная влага дает прибавку от двух до четырех центнеров зерна на гектаре. Словом, делает дополнительное зерно. Вот мы и спустились со своих залесенных верхов на равнину, взяли этот мелиоративный труд на себя. Более чем в трети равнинных колхозов нашей зоны уже существует законченная сеть взрослых, действенных лесополос. Поля среди полос – по сто гектаров или около того. Они, как картины в рамках, окружены заслоном из деревьев. Породы подобраны учеными, испытаны еще раньше. Малорослого ясеня нет. Больше всего березы, тополя, лиственницы – в смеси или однопородные. Высота их, мы прикидывали в среднем, около двадцати метров. Да вы, надо думать, видели, когда ехали сюда. Степь по виду уже не та, что была, скажем, в первые послевоенные годы. На мой взгляд, много красивей, приглядней. Не так ли?
Морозова все не было, а без него директор ехать не хотел. Времени для разговоров хватило. Что рассказать – тоже было. Туймазинские лесоводы не только охраняют и ухаживают за старым лесом, не только сажают и воспитывают лесополосы, выращивают для них сотни тысяч саженцев в своих питомниках. Это все понятно и закономерно для лесников.
Но вот что они еще делают давно и довольно успешно: они устраивают террасы на крутосклонах голых возвышенностей, то есть сажают лес на верхних этажах своей республики, где ветры пока что свободно пробегают с юга на север. Они выполаживают овраги – делают пологими их стены и тоже засаживают лесом! В пяти административных районах. Деятельность, признаемся, откровенно мелиоративная.
– Общественное поручение? – Вопрос так и напрашивался: все‑ таки лесоводы…
– Нет, работа эта для нас плановая, – сказал Юлашев. – Очень нужная, просто необходимая. Кому ее поручить? Мелиораторов здесь и близко нет. Они где‑ то на севере Башкирии. А голые холмы – вот они, оскорбительно близко, так и лезут в глаза. Мертвая земля. Министерство лесного хозяйства уже много лет планирует и ведет облесение горных склонов. Я уже не помню, сколько лет мы занимаемся этим делом. Обстановка диктует. Всю равнину перекрестили лесополосами, а рядом, так сказать в другой плоскости, по голым возвышенностям гуляет себе суховей. Доставать его надо и наверху, это же всем понятно.
В открытое окно, в комнатный сквознячок, вдруг шарахнулся с улицы знойный ветер. И пыль. Случаются такие мини‑ вихри на дорогах и на улицах во время жары: закрутится этакий маленький смерч, вознесет пыль и мусор и бросит все это на одинокого путника или в открытое окно, на машину в степи. В кабинете сразу запахло пустыней, горечью сухой травы. Юлашев поморщился. Вытирая лицо платком, показал за окно:
– Мы с Морозовым уже много лет вот так‑ то поджариваемся. На себе испытали, что такое суховей, или «астраханец», как его еще называют. Страдает от него не только Башкирия. Но она больше других и прежде других, поскольку лежит на пути суховеев. Единственный заслон от засухи – это лес в степи. И, конечно, на наших высотах, на голых пока еще склонах. На месте оврагов – тоже. Вы знаете, сколько у нас оврагов? Мне не очень приятно лишний раз вспоминать, но раз такой разговор… В зоне деятельности одного нашего объединения оврагов, а точнее, овражных систем семьсот девяносто девять. И более девяти тысяч промоин, которые грозятся стать оврагами, – а всего свыше четырех тысяч гектаров погибшей пашни. Что ж, махнуть на них рукой? Списать на веки вечные? Не‑ ет! Вот мы и работаем на оврагах, выполаживаем их, даже самые страшные, а потом сажаем деревья, кустарники, сеем траву между рядов и по днищу бывшего оврага. Растения намертво сковывают почву, грунты. Возвращение утраченного. Профилактика новых промоин. И очень, скажу вам, неплохие сенокосы возникли по днищам между лесными стенками!
– Сколько же удалось возвратить к полезной жизни?
– За последние два года – шестьсот двадцать два гектара. За десятую пятилетку – почти три тысячи гектаров. Сюда входят леса на голых крутосклонах, по террасам. Работы с оврагами нам хватит до 1990 года. Это уже в плане, к этому мы готовимся. А облесение всех голых склонов ближайших возвышенностей завершим, должно быть, только к концу столетия. Вот такая дальняя наша цель. Полагаем, что облесение высот как‑ то скажется на погодных условиях летом, несколько увеличится влажность воздуха, меньше воды будет скатываться с паводками, подымется уровень грунтовых вод. Не так уж много времени осталось до начала двадцать первого века, не правда ли? А что касается суховеев… Я – прагматик. Не уверен, что все эти меры позволят покончить с таким планетарным явлением, как суховей. Природа их сложна и причастна к изменениям космическим. Где‑ то я читал, не припомню. Но ослабить вредное действие суховеев, верю, что можно. Тем более, что вскоре лесополосы загородят каждое поле на равнине около наших возвышенностей.
– А во всей Башкирии?
– Насколько я знаю, сегодня в автономной республике более восьмидесяти тысяч гектаров лесополос. Для законченной системы защитных насаждений надо посадить и вырастить еще около шестидесяти тысяч гектаров. Загородим все свои земли! Поможем в какой‑ то мере ослабить засуху и дальше на севере, в ближайших районах Нечерноземья. Или нет?..
Юлашев с интересом ждал ответа. Что сказать? Ведь Башкирия на карте – небольшой пятачок. Русская равнина велика. Чтобы ослабить засуху на ней, нужны такие же усилия в десятках областей и автономных республик РСФСР, в Казахстане, на Украине…
– Идет Морозов, идет! – донеслось из приемной.
– Вот и отлично! – Игорь Сахиевич с готовностью поднялся. – Теперь, если позволите, можно и ехать. Я много наговорил вам. Но лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать, – так, кажется, принято говорить?..
По гулкой железной лестнице застучали шаги. В распахнутую дверь вошел небольшого роста, сухонький подвижный человек, всем сразу сказал «Здравствуйте! » – и с вопросом в глазах повернулся к Юлашеву:
– Наверное, надо рассказать товарищам, что мы тут…
– Уже, уже, Николай Филиппович. Теперь поедем и посмотрим.
Морозов кивнул, заулыбался и вроде бы сразу помолодел, морщины разгладились на его крепко обожженном солнцем лице. Чувствовалась в этом уже пожилом человеке хорошая неуемность, энергия, нерастраченный еще заряд деятельности, который, наверное, и помогал ему полнокровно жить, не позволял расслабиться. Более того, Морозов одним присутствием своим заряжал окружающих. Мы все поднялись и заторопились. Юлашев кивал и подписывал какие‑ то срочные бумаги. Из соседней комнаты притащили кипу толстых папок, явно для Морозова, но он сделал нетерпеливый жест: потом, потом… Задвигали стулья, заговорили о дороге, где и как ехать, главный лесничий надел было шляпу, но тут же отбросил ее и первым направился вниз, к машинам.
Шофер не успел и рта раскрыть, как Морозов сказал:
– Сейчас к мосту, где сливаются наши «могучие» реки. Знаешь?
Поехали окраиной города. Здесь новое особенно энергично теснило старое. Бугры развороченной бульдозерами земли, глубокие фундаменты, канавы. Но и в этом наступательном хаосе строителей повсюду проглядывала старая и молодая зелень. Она сберегалась и росла, охватывая новостройки.
Степной город не мог жить без зеленого окружения, без скверов и лесистых уголков. В новом городе не позволялось иметь пустыри. Даже двухметровой глубины карьер, откуда кирпичный завод выбрал глину до песчаного слоя, и тот не оставили без внимания, засадили сосной. Все‑ таки тридцать гектаров! Роща уже
|
|
|
