 |
Как обращаться с русскими? (инструкция для шпионов)
|
|
|
|
Грегори Пек писал инструкцию для шпионов, которая состояла из ста трех
пунктов.
"Как все другие люди, -- писал Грегори Пек, -- русские обидчивы, но их
обидчивость принимает безумно активную, ярко выраженную форму".
-- Что вы делаете, Грегори?
-- Я пишу инструкцию для шпионов, которых засылают в Россию.
-- Не могли бы вы ознакомить меня с этой инструкцией?
-- Охотно. "Русского можно вычислить где угодно по тому, как он ест
суп. Обычно люди поднимают ложку ко рту. Напротив, русский не ест, а хлебает
суп, низко склоняя лицо к посуде. Он пресмыкается перед супом".
-- Оскорбительно, но верно, -- признал я.
-- Еще бы не верно! -- драматически вздохнул Грег. -- Хотите еще?
-- Спасибо, мне хватит.
-- Тем не менее я прочту: "В сопоставлении с западными людьми русский,
как правило, выражает свои мысли таким способом, словно он страдает
удушьем". -- Грег не выдержал и сделал сравнение: -- Русские давятся
словами, как бифштексом. Вы слушаете дальше? "Но если русский начал
говорить, не спешите прерывать. Дайте ему занять площадку. От говорения
русские испытывают сильное воодушевление, не контролируют, что несут. Не
торопитесь с недоумением, а только потакайте, потакайте. Узнаете много
интересного".
-- До свидания.
Красота россии (инструкция для шпионов)
-- "Вы приехали в Россию в первый раз и не знаете, с чего начать.
Присмотритесь к русским. Они покажутся похожими на вас, но не спешите".
-- А где же о красоте?
-- Пожалуйста. "Есть разные точки зрения на то, краси-
ва ли Россия. Сами русские обычно относятся к России со смешанным
чувством. К этому нужно привыкнуть. С одной стороны, русские считают красоту
|
|
|
России блеклой и невзрачной, в лучшем случае выделяя внутреннюю прелесть
страны. Вместе с тем они удавятся за свою вечную мерзлоту". Ну как?
-- Я с удовольствием помогу вам переделать ваши мысли.
Красная площадь
Красная площадь -- проверка на вшивость. Если она вам нравится --
значит, вы стопроцентный мудак Если не нравится -- значит, вы тоже
стопроцентный мудак Заколдованное пространство. На Красной площади много
празднично одетых мудаков гуляет в разные стороны.
-- Они как будто пришли на парти, -- говорит мне Большая Американская
Зая.
Конечно, мудаки одеты по-особенному. Девушки, например, любят
прозрачные кофточки. Красная площадь -- это встреча Востока и Запада,
кончившаяся поражением обеих сторон.
Кого русские считают за своего?
Русский быстро разбирается, кто свой, а кто не свой. Свой -- это тот, у
кого остолбеневшее лицо.
Царевны
Серый выпал из своего измерения. Сижу и плачу, что убили царя. Зато
приятно, что мучали царевен. Охрана под-
глядывала, как они ходили на двор писать и какать. И кричала:
-- Садись на корточки, суки! Показывайте нам, рабочим, ваши царские
жопы.
И те показывали, сидя в белых снегах в кроссовках.
-- Знатные дырки, -- дивились охранники. -- Не то что у наших
невест-засранок.
А маленькая Анастасия даже кончала от таких разговоров с рабочими,
страшно волнуясь грудью, штормя всем телом и плача, как чайка, при сильном
оргазме:
-- Аморе мио!
Она до сих пор живет на Урале, для конспирации сохранив фамилию
Романова.
цветной дельтаплан
-- Куда вы делись? -- беспокойно спросил Саша. -- Что у вас с глазами?
-- С глазами?
-- Они запрокинулись.
-- Саша, не надо! -- вяло обозлился я. -- ВсЈ на месте.
-- Вы его видели?
-- Ну.
-- И как?
-- Улет. Да нет, ничего особенного.
-- Держите себя в руках.
-- Саша, это как стоишь на балконе, внизу море и тысяча солнечных
зайчиков.
-- Вы сильно не очень.
|
|
|
-- Чайник-чайник, я -- улет!
-- Эй! Берегите правоохранительные органы.
Радость чужому горю
Во все времена люди радовались чужому горю. Но многие народы научились
это скрывать. Только не русские. Русских не остановит смерть. Они не считают
смерть достаточным поводом, чтобы закончить сведение счетов. Они и о
покойнике скажут страшные гадости. Девки любят, когда других девок кидают
парни. Это в кайф. В самой теплой компании невеста с зубами залепит подружке
такую гадость, что обе закачаются от сильных чувств. Русские вообще любят
говорить друг о друге гадости. Я и сам этому подвержен. У меня сладостно
замирает сердце, когда я узнаю о смерти в среде знакомых. Возникает даже
эйфория.
Отличительной чертой русского является его способность делать гадости.
Вообще -- гадить. У русского кругом все виноваты. Он человек хмурной.
Иностранцы, в общем, мало что поняли в этой стране. Наиболее искренними
иностранцами я считаю пограничников, которые русских подозревают во всем и
правильно делают.
-- Слава богу, что это не я, -- сказала мне стареющая популярная
писательница, узнав о смерти молодой актрисы. Мы сидели на пляже в Сочи.
-- Такое ощущение, -- продолжала она, -- что жизни стало больше. Вы не
думаете?
Русский и советский
Многие тонкие деятели считают, что русских очень исказило советское
время. Раньше они были другими. Действительно, разглядывая дореволюционные
фотографии, понимаешь, что тип человека качнулся не в лучшую сторону.
Особенностью групповых портретов дореволюционной поры была умеренная
вменяемость и скромная адекватность. Правда, люди бедных сословий на
фотографиях выглядели взъерошено, а на рождественских открытках -- не в меру
глазасто. В целом же держались усато, восточно, как будто не понимали, кто
они такие, не собирали себя воедино. Это был не распад личности, а ее мягкое
полуотсутствие.
В советские времена групповые портреты постепенно меняются в сторону
"морды". Морда -- не просто грубость. Морда -- лицо низшей пробы. Его не
жаль потерять. Морда -- защитная маска, противогаз, сначала наброшенный ради
смеха, затем надетый от беспокойства, потом приросший к лицу и ставший
наступательным оружием. У моего знакомого, Виктора Павловича, морда,
|
|
|
например, кирпича просит, плечи -- широкие, но покатые, а ручки --
маленькие. Все это вместе говорит о русской изворотливости.
Гэпэушники, доярки рвутся к обретению морды и добиваются ее.
Профессора, зубные академики, артисты отстают, но тоже подтягиваются, и к
концу -х годов сложилась всесоюзная морда лица.
Сравнив эстонцев с финнами, поляков с белорусами, видно, что строй
калечит лица пропорционально личной затравленности. Но, с другой стороны,
процесс советизации затянулся на долгие годы и, как ни странно, пережил
Сталина.
Произошел бытовой столбняк Элементы "модерна" отразились не только в
бессменном логотипе "Правды", но и в сегодняшней раскраске ментовок, тюрем,
коммуналок с делением стен на два цвета при разделительной полосе.
Остановились нравы. Еще в -е годы (судя по фильмам, кни-
гам, по детским моим воспоминаниям) люди сохранили кое-какие
дореволюционные привычки, навыки поведения. Они были еще вежливыми (Кюстин
вообще -- возможно ошибочно -- считал русских более вежливыми, нежели
французов), обращались к матери и невестам на "вы" (см. фильмы), даже
некоторые супруги говорили друг другу "вы". Сохранялся еще профессорский
тип, морда, но с бородкой, подлец, но с куриным бульоном и вермишелъкой.
Французский язык к тому времени выветрился, но музыкальное образование
гнездилось в хороших семьях.
Пережив Сталина, общий дух страны рухнул как раз тогда, когда,
казалось, ему бы снова петь и танцевать. Впрочем, внутренний источник
русских морд обозначился задолго до революции. Страна не шла.
Линии жизни
Невеста стояла поперек жизни с буро-малиновым дуршлагом в руках. Серый
стоял вдоль жизни с пустыми руками.
Швейцары и Сталин
Китаец смеется, сообщая о смерти отца. Это шокирует, если не знаешь:
так принято. Русская мутность в том, что нарушено понятие "принято". Правила
игры настолько подвижны, что подвижность кажется правилом.
Русский славится необязательностью. Пообещает -- не сделает. Это
|
|
|
потому, что он занят гораздо более важными делами. Ему важно сохранить
отсутствие линейного способа существования. Он необязателен, иначе он
разрушится как русский. Это система национальной самообороны, особый вид
карате.
Русский необязателен даже тогда, когда это явно нарушает его интересы.
Ключевое условие деловой активности "работает" в России нестандартным
образом. Человек-тормоз, русский одержим своим внутренними идеями,
чувствами, настроениями, что создает впечатление ушибленного сознания.
Помимо того, русскому постоянно что-то мерещится. Все это сводится к
неуравновешенному, разбалансированному поведению. Самое простое дело
вырастает в проблему.
С русским, когда вступаешь в беседу, это совсем не так, как с
иностранцем. У них обычно отделываются доброжелательством, а у нас -- нужно
ключ подбирать. Один известный немец рассказывает в своем московском
дневнике -х годов, как не мог договориться со швейцарами гостиницы, чтобы
его разбудили. Если проснемся, разбудим, а не проснемся, не разбудим.
В чем суть анекдота, который вызывает у русских улыбку бурного
понимания? Швейцары отказались быть швейцарами. Их профессиональная роль
подмята другими соображениями.
"Ну его на фиг, этого немца!" -- думали швейцары. -- Сдался он нам!
Пошел в болото!"
Швейцары продемонстрировали свое человеческое измерение. Русский
ущемленно воспринимает себя как функцию. Он хочет, чтобы его воспринимали
интегрально. Это надо заложить в голову. Но что толку, если неизвестно,
разбудят тебя или нет? От русского жди всего. Среди прочего открыт простор
для редкого бескорыстия.
Во-вторых, швейцары уклонились от личной ответственности на случай,
если они не проснутся. Кроме того, показали себя важными людьми, от которых
что-то зависит. Они сорвали немцу моментальную уютность жизни и полу-
чили удовольствие от глумления над ним. Все это могло произойти как
осознанно, так и бессознательно.
"Чтобы заставить швейцаров работать, -- в свою очередь думал Сталин, --
есть три пути:
Провести с ними индивидуальную работу, установить человеческий контакт
и выйти на "понимание".
Пообещать непомерные чаевые (развить инстинкт собственника).
Сильно испугать".
Сталинизм был неизбежен.
Укус
В крови -- инстинктивный империализм, но также и вечная забывчивость по
этому поводу. Невеста прокусила мне руку до крови. Русский не может без
идеалов. След зубов сохранился. Идеал -- очень русское слово. Родное
мессианство построено на "плавающей" идее: русская форма существования
|
|
|
оправдана наиболее божественным образом. Нация-солянка из золотых рыбок. Что
общего у меня с тамбовским мужиком?
Грибница
Россию заговорили до дыр. Отечественная техника самоанализа оформилась
в образы, от Обломова -- через Платона Каратаева, Остапа Бендера, Василия
Теркина -- до ученого алкоголика из Петушков. Всякий раз культовые герои
были односторонни. Обломов хорош -- но Каратаев не хуже. Речь же идет не о
типе, даже не об архетипе, а о гении места, грибнице, на которой растут и
Обломовы, и Василии Теркины. Эта грибница и есть Серый.
Сумбур вместо музыки
Гений места оказался без места. Неукорененность в бытии приближает
Серого к духам мятежным. Лежать на печи -- это тоже бродяжничать. Иван-дурак
и Обломов -- бродяги. Не говоря уже об Остапе Бендере. Советский туризм с
гитарой -- тоже бродяжничество. Нигде нет покоя. Оторвались от одних богов,
не прописались к другим, к другому. Не потому что места много, в сущности,
не настолько уж и больше, чем у китайцев, а потому что принципиально не
обживается. Если безбытийность, то тогда никакой загадочности, совмещается
несовместимое, пятое с десятым, целки с блядством. И потому христианство не
укоренилось.
Безбытийность -- это еще и потерянность. Отсюда прилипчивость общих
экзистенциальных идей. Русские задолго до Сартра -- прирожденные
тошнотворцы, но разница в том, что на Западе богооставленность -- энтропия
богов, а в России -- нутряное богоотчуждение. Сегодня церковь ставят, завтра
-- атеизм безбоязненный.
Нация бомжей. Бродяжничать -- доблесть. Это идет на укрепление общего
безделья. Дом -- против такого устава. Дом -- беззаконен. Семья --
необязательна. Баба -- обуза. Дети -- зачем? Опять-таки перепутали с
христианством. Обознались. И многие, из простых, приняли за чистую монету и
даже стали святыми по недоразумению. И как результат бродяжничества --
тюрьма. Вечный конфликт с государством.
Народ рвется бродяжничать. Не ногами, так головой. Марксизм и пьянство
-- бродяжничать головой. Но бродяжничать -- не кочевать. Кочевники --
трудяги. Бродяги -- попрошайки. Мы -- нация попрошаек. Бродяги -- воры.
Крадут, что плохо лежит. Они -- не убийцы по страсти, но мо-
гут. Бродяга -- это воображение. Это -- смекалка. Бродяга -- грязен. Мы
-- не цыгане. Там -- уклад. Но косимся на них -- романтически -- с приязнью.
Отсюда вечная неприязнь к мещанству. К фикусу. Черный передел -- народная
память. Россия всегда взрывоопасна. Потому что собственность -- ворованная.
Значит: любовь к блатному. Бог не освятил труд в России.
Как все бросились к Горькому! Русский бестселлер! Это -- наше. Да еще
-- во славу! Оправдание бродяжничества. И, как один развернувшись: а почему
это безбытийственность? Может быть, это и есть бытийственность?
Но как же у нас все подгнило! Народной подстилки под жизнь нет. Было --
сгнило. И мы -- безбытийственная страна. Стержня нет. И пока не впишемся в
бытие -- ничего не будет. Но как же вписаться, если мы не знаем, что у нас
его нет? Оттого так сильны консервативные идеи. Либерализм -- вся жижа
потечет. И точно -- течет. И так будет всегда. И так было всегда. Ничему
никогда не научимся. А как же бытие? Если тыща лет -- без него. Значит --
будем неприкаянными. Вот наша прозрачность. А все хором: не понять, не
разобраться. Да понятно. Но только страшно. Во-первых, обидно. Как же так:
все с бытием, а мы -- без. Во-вторых, несправедливо. И потому искоренение
нации Сталиным было делом правым: всех бродяг в ГУЛАГ.
-- Я, -- признался мне Серый, -- отрезан. Отрезанная пуговица. Вот
такой как есть, такого меня и бери.
Мне стало не по себе. Так значит -- бежать отсюда. Куда глаза глядят.
Вон! А сюда все равно идет очередной Сталин, всем свинтит голову, иначе
развалимся. Но почему мне не хочется отсюда, когда так все прозрачно,
бежать? Да, как на вулкане. Да, народ -- мутный. Но здесь весело! Здесь
гульба. Но гульба -- это же плохо. Значит, я тоже бродяга. Зна-
чит, это моя земля. А вдруг проскочим? Никогда не проскакивали, а тут
проскочим. Но мы не проскочим. Надежда в России умирает первой.
Зеркало
Серый подошел к зеркалу и долго стоял, недоверчиво почесывая щетину.
Показал зеркалу обложенный язык, повинтил пальцем у виска.
-- Ничего не показывает, -- сказал он, обернувшись ко мне.
-- Что не показывает?
-- Меня не показывает. Не отражаюсь.
-- Не может быть, -- не поверил я. Я подошел. Серый виделся в зеркале.
-- Ну, чего придумываешь? Вот ты.
-- Где? -- он потрогал себя за нос. -- Нет, -- сказал он. -- Не
отражаюсь.
|
|
|
