Яук говорил, что когда Самсон поднимался по крыльцу, он пердел на каждой ступеньке.

ПИКС, ПИКС, ПИКС

Как только электрификация… случилась, каждое поколение детей получило свое, как бы магическое, приятное времяпровождение с электроникой. Для нашего поколения это был расцвет индустрии видеоигр. Pong был той ещё «пушкой». Space Invaders, Asteroids, Robotron и тому подобное. Однако... тут, в Нью-Йорке, для нас мгновение, при наступлении которого всё вокруг переставало существовать, начиналось сразу после школы на 11-м канале (WPIX): видеоигра по телевизору в режиме реального времени... она же PIX (ПИКС). В 1978-ом каждый пятиклассник Нью-Йорка трещал об этой хрени.

В школе весь день напролёт мы чувствовали себя как заядлые курильщики во время 17-часового полёта. Когда нас отпускали со школы в 3 часа, нужно было рвать когти домой чтобы успеть вступить в игру. Затем ты лихорадочно набираешь номер телефона телевизионной станции дабы попасть туда. Только вот ты никогда туда не попадал. Номер всегда был занят. Звонишь ещё и ещё до тех пор, пока не наступит день, когда игра только началась, но какой-то счастливчик дозвонился за секунду до тебя. Экран телевизора отображал то, что сейчас выглядит как самая типичная и примитивная видеоигра, зато в те времена это выглядело очень футуристично. Внизу экрана появлялась пушка, а по верху пролетал космический корабль, и тот самый сукпидр[1], который дозвонился, должен был крикнуть «ПИКС!» в тот самый момент, как видит корабль, чтобы выстрелить в него. Никто не делал этого вовремя. Никто никогда не попадал по этому кораблю. Это было чертовски странно. И это было шикарно.

Мы, будучи 10-летними сопляками, придумывали всякие предыстории для тех ребят, которым посчастливилось сыграть в ПИКС, правда, это была полная лажа. Некоторые участники, как нам казалось, были бухие либо обдолбанные и оочееенннь медленно выговаривали либо шептали это кодовое слово. Причём намного позже после того, как корабль пролетел. «Пихкс». Также попадались дети, в одной комнате с которыми находилось слишком много друзей, которые никак не заткнутся, и их крики заглушали совместное осознанное выкрикивание «ПИКС». Зато чел, чья тактика мне понравилась, сделал то, что сделал бы я, появись этот космический кусок дерьма на экране передо мной... просто начал орать со скоростью пулемёта:
ПИКСПИКСПИКСПИКСПИКСПИКСПИКСПИКС!

Нужно было попасть по тому кораблю, так? Даже так никому это не удалось. Была ли это постановка? Неужели WPIX действительно поступили бы так с нами, детьми? То есть, они не обязаны были транслировать эту игру. Это был перерыв между мультфильмами, которые они транслировали. В 3:15 и так начинался «Кунг-фу пёс» от студии Ханна-Барбера. Так почему бы не давать нам выигрывать время от времени?

«Другой» парень на шоу Bad Brains

Майкл Даймонд

Прелесть жизни в роли панка заключалась в том, что в школе у тебя не было друзей. Ты был эдаким чудилой: порванная классическая рубашка на размер-другой больше из магазина Goodwill Store[2] и булавка в ухе, а ещё над тобой смеются. Я жил неподалёку от местечка планетарий Хейдена, который расположен на Central Park West авеню, Манхэттен, и я проходил мимо него всякий раз, когда направлялся к станции метро 81^st street. По пятницам вечером планетарий устраивал лазерные рок-шоу, где крутили альбом “Dark Side of the Moon” группы Pink Floyd с лазерным сопровождением (P.S. шоу показывают до сих пор). Так что по пятницам, когда мне нужно было сесть на метро, я проходил мимо планетария, а у него стояли группы неформалов в джинсовых куртках Denim с оторванными рукавами и иллюстрациями с обложек Pink Floyd на спине и курили коноплю. Меня тут же встречали со словами «Эй, педик!» и прочими едкими фразочками; а в некоторых случаях даже устраивали за мной погоню. Казалось, всем остальным нравились Pink Floyd, Zeppelin или The Who. Но как только открываешь для себя панк, становится своего рода работой ненавидеть «классический» рок. Так что золотую середину было не найти. Что удивительно, если оглянуться на всё это сейчас; не то чтобы я ходил в крупную государственную школу в Средней Америке. Я посещал занятия в «прогрессивной» школе в Нью-Йорке; мы все трое (Майк Ди, Эд-Рок, ЭмСиЭй) ходили в подобные. Моя была «Уолден», небольшая школка с уклоном на хиппи-либеральщину, и жилось там отнюдь не трудно. Если я не сделал домашку, меня спрашивали: «Интересный поступок, Майкл... почему ты решил не делать задание?». Школа Яука располагалась в микрорайоне Трайбека, нижний Манхэттен, и была названа в честь Элизабет Сигер (тётя Пита Сигера[3], чьё имя как бы намекает на статус заведения). Школа Сигер была намного более продвинутой, нежели Уолден, которая на её фоне выглядела как Военная академия США, настолько она казалась старинной. Как я понял, там даже разрешали курить траву во время обеда. А вот Хоровитц посещал среднюю школу City-As-School. Это даже школой назвать нельзя было. Его поощряли за то, что он был на побегушках у студии звукозаписи, был помощником повара и стажировался в качестве артиста.

Конечно, мы друг друга ещё не знали. На самом деле в густонаселённом Нью-Йорке было не так много ребят-панков, и нам втроём суждено было встретиться. Но об этом позже...

Моими первыми друзьями-панками в старшей школе стали два парня. Один, прыщавый, делал шипастую прическу и был ирландской внешности — самый британский панк Нью-Йорка, которого я когда-либо встречал. Звать его Джон Берри. Второй был полной противоположностью — грузный еврей-задрот-очкарик по имени Джерри Шейтен. Как и я, он был не так увлечен жизненным образом и модой панков, в отличие от Джона; ему больше нравилась музыка.

 

Вот прекрасный пример доброты наших родителей и свободы, которую они нам дали: когда нашей подруге Тане Аэби (среднего достатка) исполнилось 18, она не была уверена, что же она хочет делать. Так что её отец, чудак швейцарец-немец, который жил в районе Манхэттена Сохо, предложил ей сделку: либо он всё ещё платит за её обучение в колледже, либо покупает ей парусную лодку. Но если она выберет парусную лодку, она должна будет совершить кругосветное путешествие. Самостоятельно.

И у неё не было опыта парусного спорта и навигационных навыков.

И он не стремился покупать ей лодку - он всего лишь дал ей взаймы, так что она
могла бы сделать всё это, даже если она всегда испытывала нулевой интерес к парусному спорту. Так что же она сделала?

Она, чёрт подери, самостоятельно совершила кругосветку, при этом не имея ни малейшего понятия о парусном плавании и навигации.

Первая женщина Америки и самая юная персона на то время, которая сделала это. Это заняло у неё два года.

Так что, возможно, в не менее долбанутых методах наших родителей тоже было зерно здравого смысла?
(Примечание: Я всегда немного боялся её отца, если честно) (Майк Ди)

 

К тому времени как я сдружился с этими парнями я уже начал записывать свой голос. Только вот в моей семье вообще никому не было дела до музыки. Вокруг меня было изобразительное искусство: отец занимался торговлей картин и прочих произведений, поэтому мои родители постоянно приглашали авторов на насыщенные дискуссии об искусстве и его истории. Музыка не то что не была частью обсуждения; её даже не было в мыслях родителей. В то же время у меня было два старших брата, и страсть к музыке зародилась во мне благодаря им.

У Дэвида, одного из братьев, была стопка 7-дюймовых пластинок студии Motown Records, так что с самых ранних лет я увлёкся музыкой группы Jackson 5. Братья также познакомили меня с Битлз и альбомами Нила Янга ‘Everybody Knows This Is Nowhere’ и ‘Songs in the Key of Life’ Стиви Уандера. Сейчас я всё это вспоминаю, и, должен признать, это по-настоящему хорошие записи – точнее даже, великие, типа, основы основ поп-музыки. И всё-таки, это было не до конца моё.

 

Из Википедии: «На протяжении нескольких лет после первого показа никому, кто работал с группой, не было позволено упоминать фильм в её присутствии». (Майк Ди)

 

Kiss были первой бандой, которыми я увлёкся сам (Наверное, потому, что мои братья уже были слишком взрослыми для них. И, возможно, слишком умными). В Kiss меня поразило то, что поразило всех остальных парней до подросткового возраста: потрясные рифы, внешность как из комиксов и дыхание огнём (а ещё кровища). Помнится, я как-то осилил 90-минутный телевизионный фильм “Kiss Meets the Phantom of the Park”, в котором были злобный хозяин парка развлечений, концерт Kiss и киборги.

Другой важной для меня группой, и опять же спасибо братьям, что ознакомили меня с ней, была The Clash. Их музыка была грубой и отравляющей. Они будто обращались ко мне разнообразными способами. Думаю, в том возрасте я не шибко понимал, что они чувствовали и какой политики придерживались, но что-то такое значимое и настоящее в них всё же было. Как-то раз я посетил их концерт, когда они проводили тур ‘London Calling’ в 1980-м, и они были великолепны. Но, наблюдая за их игрой, мне казалось, что я вовсе не такой, как они. Они были слишком крутые, недостижимые, культурно отличающиеся. Они были из Британии, где политические и социальные реалии совершенно другие. Естественно, это не запрещало мне веселиться отжигать на их представлении, и всё же, они находились на неком пьедестале.

А вот хардкор был другим.

Поворотной точкой в моих музыкальных предпочтениях стала 7-дюймовая пластинка группы Bad Brains “Pay to Cum”, которая взорвала мне мозг. Это была самая быстрая вещь из услышанных мною, а ещё было к месту поп-звучание, и мне это безумно нравилось.

 

До появления мобильников/смартфонов дети созванивались через домашние телефоны. 14-летнему мне, перед тем, как связаться со своим другом, нужно было перекинуться парой слов со своим очередным родственником, чтобы уже потом дали поговорить с другом. Самое неловкое было тогда, когда моя маман брала трубку с другого конца дома[4] и пыталась дозвониться до кого-то другого до тех пор, пока не осознавала, что на линии уже висел я.

(Ребята, объясняю: в те времена телефонные линии работали так, что ты и твои родители делили между собой одну линию, так что они могли подслушивать разговор либо прерывать тебя в любой момент, ну а звонки, которые они делали со своей трубки, приходили на твою трубку в том числе. Серьёзно, вы бы все при таком раскладе сдохли. В нашем доме телефон находился за пределами моей комнаты, в прихожей, и у него был длиннющий провод. Я всегда тащил этот провод вместе с трубкой к себе в комнату и закрывал дверь, чтобы моя жизнь панк-рокера оставалась в тайне.) (Майк Ди)

 

Как только Джон Берри, Джереми Шейтен и я стали корешами, мы каждый день болтали о музыке и при любой возможности слушали пластинки или кассеты. Я и Джон Берри были настроены на воссоздание образов Джо Страммера (фронтмен группы) и Мика Джонса (гитарист группы), в которых они изображены на первом альбоме Clash, со слоганами, написанными аэрозольной краской на одежде, сшитой из подручных средств собственными руками. Вместе мы ходили в магазин Salvation Army[5], находившийся на 96^th Street, между Бродвеем и West End авеню, и пытались смастерить собственные штаны с ремешками в обтяжку. Получилось отстойно. За 89 центов мы приобрели рубашки из несминаемой ткани и попробовали порезать и замазать их краской, в итоге на них получился хреновый трафаретный рисунок.

Ещё мы читали всё, что только могли найти на тему панка и хардкора, хотя выбор был невелик: журнал ‘The Face’ и бесплатные еженедельные выпуски нью-йоркских газет ‘SoHo Weekly News’ и ‘The Village Voice’. Последние две были особенно полезны, так как вдобавок к статьям в них включали календари с расписанием концертов, а на последней странице красовались рекламы грядущих концертов. Однажды в 1980-м мы обнаружили рекламу выступления группы Bad Brains в тесном баре ‘Botany Talk House’, что находился в Челси, район Манхэттена. До того, как наступил день концерта, я вечер за вечером колбасился как придурок в своей спальне под альбом 'Pay to Cum’. Мы на него шли.

 

“Loud Fast Rules!” был шикарным первым синглом от нью-йоркских пионеров хардкора, группы The Stimulators. (Майк Ди).

 

Насколько я помню, в итоге пошли я и Джон, но не пошёл Джереми. Итак, мы вдвоём заходим в этот Botany Talk House. Bad Brains казались нам большими «шишками», однако в ту ночь на их выступление пришло всего лишь двенадцать с лишним человек, включая двух наших ровесников. Один из них был самым крутым парей, которого я видел, даже пугающе крутым. Сделанные на дому штаны в обтяжку с ремешками. Сшитая своими руками кожаная куртка с надписью LOUD FAST RULES и различными названиями банд, красовавшимися на спине. Жирный чёрный контур вокруг его глаз. Как оказалось, это был Ник Марден, басист с нью-йоркской хардкорной группы Even Worse, позднее – The Stimulators. Ник был где-то на три года старше нас, но его внешнего вида было достаточно, чтобы обозначить его принадлежность к другому поколению. Особенно если брать в расчёт такие шмотки; и хрен бы с ним, если бы он купил всё это барахло в блоховнике ‘Trash and Vaudeville’ на улице St. Mark’s Place, но он создал их сам. Настолько он был увлечён всем этим. Я был подростком, который пытался косить под панк-рокера; он же им действительно являлся.

Другой наш ровесник в тот день носил чёрное пальто, парочку сделанных дома значков с логотипами любимых банд и чёрные военные сапоги. В те года я был очень застенчив. Типа, я бы ни с кем не начал разговор, не говоря уже о незнакомце. Зато Джон был наиболее социально адаптирован, нежели чем я, поэтому он просто подошёл к тому пацану и начал с ним болтать. Как выяснилось, он был одного с нами возраста, и его звали Адам Яук.

Поговорить долго нам не удалось – группа «Bad Brains» начала играть. Это был самый хулиганский, скоростной, «разрывающий перепонки» концерт, на котором я когда либо был раньше. И мне он понравился. Нам всем он понравился. После концерта мы написали наши номера телефонов и передали их Яуку. Мы стали часто созваниваться, встречались на концертах и по ходу дела, заводили дружбу с такими же как мы молодыми панками; и вскоре влились в большую братию единомышленников-изгоев. За главных был я, Берри, Шэтан, Яук, и группа девчонок, которых мы называли «сумочницами», потому что они покупали одежду только в магазинах низких цен, обряжались в самые причудливые сочетания (представьте: юбка поверх джинсов) и разгуливали повсюду с сумками набитым всяким барахлом: Джилл Кандифф, Гэбби Глейсер, Кейт Шелленбах, Таня Эйби, Арабелла Филд, Райна Харрис, Кейт Штерн, Сара Кокс. Таня и Джилл ещё издавали журнал «Упадок искусства». Я помню, как они научили нас, как подделывать штампы на руку и таким образом проникать на концерты и шоу.

 

Яук и я могли сидеть и бесконечно слушать записи и смеяться над всякой фигнёй. Он был спокойный, но в нем была и невозмутимость и он был полон энтузиазма к прослушиванию музыки и прочим развлечениям. Например он был очень настойчив если хотел, чтобы мы послушали какую-нибудь запись или поучаствовали в каком-нибудь деле. У него точно было больше решительности и активности чем у любого из нас. Плюс к этому он бывал и весёлым. Возможно вам не понять, но любимая штука для меня была та, которую он выделывал вместе со своим другом Дэвидом Уэйдом.

Например, когда кто-нибудь из ребят делал глупость или кого-то подкалывали, обычно все вокруг говорили «палево!» (это словечко из 80-х, как сейчас говорят «поимели» или «лоханулся»). Но у Яука и Уэйда было собственное словечко. Когда происходило что-то подобное они делали странное движение руками и говорили «БУФ!» - полностью бессмысленно и совершенно потрясающе!

Надо было сложить пальцы колечком (как будто показываешь знак OK) посмотреть сквозь него на бедолагу, который поскользнулся, уронил еду или ещё как-то накосячил, а затем перевести кольцо из пальцев как можно ближе к нему и сказать необычно низким голосом

«БУФ!». (АН)

Если бы мы росли в любом другом месте планеты, наша компания никогда бы не столкнулась с таким плотным потоком поразительных событий с которым смогли повстречаться мы.

Сами по себе, без родителей. Во первых, если живешь в другом городе (не в НьюЙорке), то на шоу и концерты надо ехать на машине, а это автоматически значит – с матерью или отцом. А во вторых, так как все наши родители были интеллигентами и людьми от искусства, они давали нам невероятную свободу. У нас как будто все еще оставались семейные порядки из 70-х годов. У моей мамы всегда были четкие требования по поводу моего расписания, ну, вы знаете: не выходить поздно из дома на неделе. Также мне надо было рассказывать где я был и куда я собираюсь пойти. Но в основном её отношение было примерно таким: Если твоя учеба не страдает, то можешь

делать всё, что тебе хочется. А если страдает, то у нас проблемы!

Однажды я пропадал всю ночь и не позвонил матери. Когда я вернулся мама (естественно) чуть с ума не сошла. Она просто охеренно разозлилась и я был посажен под домашний арест. Вот так, через наказание я понял, что бывают границы дозволенного. (МД).

Да, даже Майка Ди сажали под домашний арест. «БУФ!» (АН)

У всех в нашей тусовке были родители, что так или иначе значило, что всем нам жилось одинаково неплохо. Но все же вряд ли нас можно было назвать обычными подростками. У нас был богатый опыт походов на панк концерты и прогулок по пустынному центру Манхэттена где мы заводили новых друзей. Звучит слащаво, но это было волшебно. И вот через какое-то время всё это привело нас к тому, что наши жизни стали связаны с группами и концертами вплотную. Нам надо попробовать сделать это самим. (Фотографии)

Итак, обратно в прошлое (AH)

Носить рюкзак было НЕ круто. Я имею в виду, если у тебя там лежали учебники и ты шел в школу или из неё, то тогда ещё ничего. Во всех других случаях правило было: НЕ НОСИ РЮКЗАК. Но и по дороге в школу или обратно носить рюкзак на двух лямках было не круто. Носить рюкзак надо было строго на одном плече, а рюкзак должен был быть украшен значками. Значками с названиями групп. Не много и не мало. Штук пять – в самый раз. Не надо, чтобы показалось, что ты слишком стараешься. Внимание ко всяким глупым деталям в пятнадцатилетнем возрасте просто невероятно.

Итак, выполняя все эти правила, я частенько сбегал с уроков. Мне приходилось таскать в карманах кучу всякого дерьма ну, вы поняли, правило «не носи рюкзак» и всё такое. А под «всяким дерьмом» я имею в виду мои кассеты и плеер. Тогда отношение к музыке было совсем другое. Кассетная эра.

В начале дня надо было распланировать все кассеты. Сколько влезет в карманы? (И в этом смысле зима была самым хорошим временем года, потому что в куртках, кофтах, пальто, жилетках и прочих зимних вещах карманов было больше). Всё это дерьмо надо было продумывать заранее. Что ты сегодня будешь слушать? С кем ты сегодня пересечешься? Ты же не хочешь, чтобы тебя застукали слушающим только Psychedelic Furs «Talk talk talk» (альбом 1981) и даже если это дерьмо тебе

нравится, все равно надо, чтобы было еще что-то, просто на всякий случай. Вечером был шанс заскочить к кому-нибудь в гости и там поставить свою музыку. Разнообразие, понимаете? Да, кстати, это были 80-е, мешковатая одежда была не в моде. Узкие брюки с парой оттопыренных карманов. Нет, там не пачка наличных, это кассеты Minor Threat (сторона А) Black Flag (сторона Б) и Slits (сторона А), Marvin Gaye’s greatest hits (сторона Б), ну и так далее. Когда таскаешь с собой восемь кассет, распиханных по карманам штанов – видок имеешь тот ещё.

Я ПРОСТО ОХЕРЕННО ТАЩУСЬ ОТ АЙФОНОВ. Правда! Все кто пытаются убеждать, что те старые кассеты – это было круто, а айфоны это «попса» чертовски не правы. Я могу доказать это с точки зрения профессионала и исходя из собственного опыта: кассеты против винила против СD против MP3. Эти аргументы очень скучные. Если я сделаю микстейп и вы только что впервые послушали песню JB «Pass the Peas»…звук может быть такой же охеренный если бы я отправил бы её по электронке в МП3 формате. Я гарантирую. Иметь возможность прокручивать или переключаться с песни на песню это великолепная возможность. «Да, но звук МП3 отвратительный» Кому какое дело? Послушай ка треснутую и переклеенную скотчем кассету в нескольких местах плёнки, а потом послушай её же через годик-полтора после того как её потаскают в десятке разных карманов. Как по мне, единственное чувство, которое пропало с появлением айфонов, так это физическое отношение к своей музыке. Если обобщить, то я потратил добрых 260 часов своей жизни просто наблюдая, как плёнка в кассете перематывается вперёд или назад. Тогда не было возможности перетащить трек в плейлист и сделать сборник. Чтобы, например, переписать песню X-Ray Specks “Identity” надо было прослушать ее всю целиком во время записи. Таким образом, переписывание целого альбома занимало кучу времени.

«Adventures of super rhyme» Джимми Спайсера длится 15 минут. Это только одна песня! Может быть поэтому я так мало уделял времени для учебы. Если бы у меня тогда были гребаные Айтюнс, то у меня возможно было бы больше времени на чтение книг по школьной программе. А максимум, что успевал я – это мельком просмотреть книгу в кратком изложении или попросить моего лучшего друга Артура Африкано, чтобы тот рассказал о чем книга, потому что он хорошо готовился к школе и читал все книги. В то время нельзя было просто погуглить или послушать подкаст. Никакого вам Спотифай. Чтобы записать какое-нибудь шоу, надо было его дождаться (Тим Соммерс Нойз Шоу,Ред Алерт Шоу, Шоу Мистера Мэджик, Джил и Пэт Бейли Шоу и т.д), ну а потом сидеть рядом целый

час и записывать на пленку. А если магнитофон не мог записывать радио напрямую, то надо было ставить магнитофон рядом с колонкой и записывать радио шоу через микрофон.

И вот, что я понимаю под физическим процессом записи: ставим в очередь на проигрывателе нужную песню, запускаем её, нажимаем кнопку «плей» и «запись» на кассетнике в нужное время (кому нужна лишняя тишина на пленке?), а затем повторяем это 45, 60 или 90 минут.

Иногда это было круглосуточное действие. И возможно это был самый тяжелый физический труд, которым я когда либо занимался в жизни. А если запись, которую ты делаешь предназначалась кому-то в подарок, это добавляло большей сосредоточенности в процесс. Это уже было не просто переписывание музыки, а требовало художественных или стратегических решений (в зависимости от того, кому предназначалась запись). Кому -то надо было просто показать, что твоя коллекция записей богаче. И эта кассета, которую я дарю тебе отлично это доказывает (не то, чтобы это какое-то соревнование, но на самом деле да). Можно было выбрать плёнку покороче – 30 мин. Но, возможно, это слишком мало. А 90 минутка была чересчур большая – могла утомить слушателя. 120 минутка – это вообще для маньяков у которых много свободного времени. По моему, лучшая кассета это 60 минутка. Не много и не мало. В самый раз. Cey Adams Если ты это читаешь, то знай, что я думаю, ты всё еще должен мне 60 минутную кассету с 1984 года. Однажды я пришел домой, а на столе была записка и 1 доллар. В записке было написано: «Я взял чистую кассету. Вот $». Приятно знать, что ты не просто забрал кассету, а заплатил доллар. Это учитывая, что ты мог вообще мне не говорить об этом. Но не забывай, что я жил на пятом этаже. И чтобы сходить за новой кассетой мне надо было спуститься с пятого этажа, а потом пройти по Гудзон стрит. Доллар – это не то же самое, что кассета (и не важно, что кассета стоила доллар). Чтобы объяснить, что я имею в виду, представь, что пришел домой, открыл холодильник, а вместо бананового пудинга лежит записка для тебя, что я забрал твой пудинг и оставил 2,50$. Не одно и то же, правда? (АН)

После того как закончил запись надо было сделать обложку для кассеты. Нельзя было просто оставить стандартную обложку TDK и написать список песен. Надо чтобы обложки были не хуже чем у LP, или флаеров или журналов. Передняя обложка украшалась картинкой, которую надо было вырезать из журнальной страницы или из учебника или еще откуда-нибудь. Эту картинку надо

было приклеить скотчем на белую обложку кассеты, и вот тогда можно было написать список песен на обратной стороне. Затем надо было подлечить и саму кассету. Можно было подкрасить разными цветами название группы или нарисовать что-нибудь возле названия самой кассеты. Это было целое действо. Но, в карманы влезает еще больше кассет, если на них нет подкассетников, а значит сами кассеты тоже должны выглядеть круто. О, и еще одна очень важная вещь. Сверху корпус кассеты имел две прямоугольных выемки закрытых пластмассовыми упорами. Для защиты ценной записи от непреднамеренного стирания или перезаписи следовало выломать упор и это блокировало включение режима записи. Если хотелось что то записать, то надо было наклеить на выломанное место скотч или какую-нибудь наклейку. А после записи не забыть отклеить скотч обратно, чтобы случайно не стереть или не перезаписать кассету. Точно так я записывал The Jam’s

Sound Affects вместе с Яуком – это был суперскучный разговор. Сейчас очень весело слушать это, а тогда не очень. И если бы ты мог читать всё это когда учился в старших классах в 1981 году, ты бы наверняка сказал мне спасибо за то что я сэкономил тебе время. И не только за то, что я объяснил, что носить рюкзак – это не круто, на самом деле было не круто быть таким типом, как «Эй, хм, можешь мне рассказать и показать как это делается? А то я не знаю как». И вообще, у кого бы ты мог спросить? У старших ребят? Да ни за что! В эту «ДоЮтубовскую» эру до всего надо было догадываться самому.

Самое взрослое место для бизнеса. Старый друг Яука, Дуг Померой, разрешил группе своего сына продюсировать нас несколько часов бесплатно. Нам требовалось всего 20 минут для записи песен, но он предложил нам записываться две ночи,чтобы создать больше треков. И когда мы прослушали то,что спели и сыграли, мы поняли, что это было довольно плохо. Это был не хардкор,а подобие готик-рока, ну и…это было не очень. У нас был трек под названием, Bucket Of Cheese». Мы записали кавер на песню, «Subculture» группы Cockney Rejects, потому что Яуку нравилась эта композиция. У нас было что-то типа оды собаке по кличке Самсон, записанная в стиле King Of

Kings» The Pack, которая нравилась Майку, Кейт и мне. Недо-готика была не тем,что мы хотели создавать, и поэтому мы сразу поняли, что наши песни плохие, и так как у нас было полно времени в студии, мы решили записать хоть что-то хорошее.

Майкл Даймонд: «Вроде бы, я носил с собой конверт с деньгами (там было около 200 долларов), чтобы заплатить кому-нибудь, да? Как ночной уборщик?»

В начале 80-ых по телевизору показывали рекламу кондитерского магазина Carvel».Также рекламы удостоилось его главное блюдо – Cookie Puss». На экране появлялся странный пришелец, высоким голосом произносивший: Привет,меня зовут Куки Пусс!», а затем какой-то мужик хрипловато и невнятно рассказывал про достоинства и создание этого деликатеса. Ходили слухи, что этот голос принадлежал самому Тому Карвелу. Эти рекламы были очень дешёвыми и выглядели так, будто их сделали дома Тем не менее, они нам нравились – мы даже были одержимы ими. Почему Куки Пусс был каким-то пришельцем? На День Святого Патрика кондитеры добавляли на него зелёную глазурь и появлялась реклама Куки О'Пусса. На день отца они делали Кита Фуджи. Он должен был выглядеть, как, соответственно, кит, но он имел форму Куки Пусса, и на нём было написано «Киту-отцу». На Рождество на «Cookie Puss» напяливали колпак, и появлялась новая реклама. Эти пирожные и их раскрутка по телевизору были такими нелепыми и непрофессиональными, что мы поражались их панковостью. Как я уже говорил,у нас было полно времени в студии, поэтому мы решили постебаться над двумя нашими любимыми вещами — «Cookie Puss» и «Buffalo Gals» — и написали песню о них.

Этот трек состоял из танцевального бита Кейт, искажённой басовой партии Яука, и неумелых попыток скрэтчинга. Я не помню, кому в голову пришла идея позвонить Карвелу и ругаться с ним по телефону, но говорил с ним именно я. Мы записали это, и результат был ужасен. Как бы печально это не звучало, но, когда ты являешься подростком, то вообще не думаешь о некоторых вещах. Например, о чувствах других людей – телефонного оператора и женщины, работавшей в «Carvel», на которую я накричал (Господи,могу ли я извиниться здесь и сейчас? Простите.) Здесь должна была быть черта между весёлым пранком и обыкновенной грубостью. А просто рандомно выбирать номера и орать на женщин – это глупо. Но в то время Адам, Майк, Кейт, и я думали,что это весело. Мы были помешаны на идее группы. Мы были подростками с тоннами юношеской энергии. Чем старше мы становимся, тем лучше мы понимаем, какая идея хорошая, а какая — плохая. И после этого сразу вспоминается всё, что ты делал в юности. Всё-таки это, наверное, было к лучшему, но, как я уже сказал, мы думали, что это смешно.

Ещё мы записали трек «Beastie Revolution», который являлся пародией на регги. Нам на самом деле нравилось даб-регги, но мы решили поиздеваться над ним, чтобы люди не подумали, что нам это нравится. Мы стёрли всё, что записали, и решили выпустить 12-дюймовый сингл «Cooky Puss» (с

«Beastie Revolution» на другой стороне) с помощью лейбла «Rat Cage Records».И,неизвестно почему, людям понравилось это. Наши друзья говорили нам, что слышали, как диджеи играют «Cooky Puss» в клубах. Марк Каллинс или Анита Сарко ставили эту песню в «Danceteria», Джонни Дайнелл – в «Area». Вроде бы и Африка Бамбата исполнял «Cooky Puss» в «Roxy» (то есть,в «Roxy's» — жители Нью-Йорка часто убирают ненужные слова и добавляют апостроф s» к названию места. Если ты идёшь в «Carnegie Deli»,то ты говоришь,что направляешься в «Carnegie's». Или в «Roxy's», вместо «Roxy»).В тот момент всё изменилось. Мы становились хардкор-группой, однако мы ей не являлись. У нас был сингл, как у наших любимых групп, певцов, и рэперов. Нет, мы не стали супер-популярными, но многие люди, помимо наших друзей, слушали этот трек.

Походы в клубы были теперь совсем другими. Не в смысле, что на нас обращали больше внимания; мы просто стали старше. Такое времяпровождение приобрело ещё одно понятие: секс. Ещё год назад, когда мы приходили в клуб или куда-то ещё, мы в основном тусовались с другими ребятами. Может, ещё немного флиртовали (поцелуи были вообще большим событием). Но потом это стало безумием – трансформация из ребёнка во взрослого человека. Например, мы всё больше и больше отрывались друг от друга к концу ночи. Когда мы прощались, мы не шли домой, в кроватку. Мы стремились провести ночь по-взрослому. Покидали клуб с кем-то ещё.Блин, это было так здорово – быть молодым и заниматься этим. Но я, кажется, отвлёкся.

Один раз, когда я был на втором этаже в «Danceteria», ко мне подошёл какой-то чувак и начал говорить о «Cooky Puss». Он сказал, что его дядя – Том Карвел, и нам не нужно волноваться о всяких проблемах с законом, потому что он скажет ему, что мы крутые, и наша песня хорошая, и так далее. Мне было 16, и все эти правовые проблемы мне были до лампочки (да и вообще, разве песня о пироге является незаконной?) Как оказалось, этим чуваком с хриплым голосом был реально его дядя, и ему нравилась наша композиция. Клёво, правда? Нет смысла говорить об остальном, ведь это был Том Карвел собственной персоной! И где-то в его голове существуют Beastie Boys, рядом с Куки Пуссом, Куки О'Пуссом, и Китом Фуджи.

P.S. «Cookie Puss» — чертовски вкусный.

 

 

Парни (и девчонка) входят в состояние анархии на пути к внутреннему превосходству[H1]

(Майк Д)

На самом деле, моя первая группа называлась Young Aborigines[H2]. Она сформировалась еще до концерта Black Flag[H3] где-то в 1979-ом или в 1980-ом. У нас был такой состав: я на ударных, Джон Берри на гитаре, Джереми Шэтан на басу и Кейт Шеленбах играла на перкуссии. Мы познакомились с Кейт среди тусовки, которая ходила на концерты Stimulators[H4] на Irving Plaza[H5] и Tier 3[H6]. Она была самой умной из Young Aborigines, училась в Stuyvesant High School[H7] - это была такая большая школа, которая притягивала амбициозных нердов, любивших физику и математику. Она жила в лофте на 14 улице, когда лофты были ещё только построены, без отопления, да и на всей 14 Западной не было ни грамма гламура – все, что там было, это магазинчики, торговавшие репродукциями фотографий Элвиса на вельвете и другими хэндмейд поделками на тканях.

Мы так и не смогли найти того, кто бы мог петь. Парочку раз мы пытались с кем-то сыграться, но как-то все не складывалось, а никто из нас петь не хотел. Мы просто хотели играть в группе и делать музыку. Нас еще не до конца поглотили 7-дюймовки хардкор-групп и их выступления. Young Aborigines вдохновлялись the Slits, the Young Marble Giants, Gang of Four, Public Image Ltd[H8] – всякие пост-панк команды. Но не имея ни певца, ни опыта, нам ничего не оставалось, кроме как репетировать, чем мы и занимались на протяжении месяцев так часто, как только могли.

У нас была репточка на 3 этаже в доме Джона Берри, это на северо-западном углу перекрестка между 100 улицей и Бродвеем. Как бы даже описать это место… Ну, во-первых, начнем с того, что это был сквот, такая 3-этажная деревянная конструкция посреди бетонных джунглей, как если бы её забыли снести, когда застраивали остальной город. А еще, будучи деревянным домом, это здание было очень древним, ему буквально было 100 лет; там был салун еще в конце 19 века - а это, на секундочку, когда тут ещё даже, блядь, дорог не было – и было такое ощущение, что с тех пор, в общем, дом так и стоял. Это было просто ветхое, просевшее нагромождение гниющего дерева с наклонной крышей, затерявшееся в море бетона, кирпичей и стали. В то время, на первом этаже был засаленный кубино-китайский ресторанчик (да-да, кубино-китайский). На втором этаже жили Джон с отцом.

Комната Джона, в которой мы репетировали, была лофтом на третьем этаже, на втором этаже была комната-студия, но не какая-нибудь дизайнерская гламурная студия: огромные окна были вставлены в гниющие расщепленные рамы, краска с вагонки осыпалась и выцвела, вся мебель выглядела так, как будто её на улице нашли; на одном из окон даже гамак висел.

Если уж кому и было суждено жить в этом здании, так это отцу Джона Берри. Он был человеком из другой эпохи: работал главным редактором в Library Journal[H9], очень серьезно относился к своей работе и был левым интеллектуалом из тридцатых с соответствующей одеждой; носил синие джинсы, застегнутую на все пуговицы оксфордскую рубашку и галстук, всегда в твидовом свитере, и в довершение образа, с заплатками на локтях В доме повсюду валялись портреты Че Гевары в рамках, книги про Ленина и Троцкого и брошюры ИРА[6]. Он был радикалом, без всякого напускного эпатажа, как будто со страниц книг Стадса Теркела[7], и он был настолько прагматичным и ворчливым, насколько можно представить таковым трудоголика отца-одиночку откуда-нибудь из времен Депрессии. Каждый вечер, приходя домой с работы, он тянулся пропустить стаканчик виски. А затем зачастую догонялся половинкой косяка, тонкого, как булавка. Я сейчас говорю не про куш или индо[8][H10], это была 100% натуральная травка, которая пахла горящими листами. Потом он в самом прямом смысле закидывал ноги и начинал зачитывать в своей комнате, заполненной книгами и листовками интеллектуального социалиста-библиотекаря. И мы были не настолько тупы, чтобы выводить его из этого состояния расслабона; он держал нас на довольно длинном поводке, но когда возвращался домой – репетиция кончена.

Верхний Бродвей в то время был как мультикультурный микстейп. Сальса орала в одном квартале, перед стройкой в следующем басил рэпом бумбокс, из открытых окон другого доносились звуки трансляции по старым радио-часам Панасоник. Напротив дома Джона на 100 улице стоял такой большой отель – деликатно его звали ОМП[9]-отель, неделикатно – ночлежка. Там постоянно какое-то дерьмо творилось. Похоже было, что как будто каждый вечер или ночь копы туда заявлялись гоняться за наркоторговцами или трясти проституток, или из-за нарушения общественного порядка или еще хер знает по какой причине. Однажды мы с Джоном сидели на крыше, и стали свидетелями того, что кто-то в пылу ссоры выкинул маленькую такую раковину из высокого такого окна, и она в крошку разбилась об асфальт 100 улицы.

Постоянный гвалт из здания напротив на самом деле играл нам на руку, потому что мы могли играть так громко, как хотели. Кто будет жаловаться на шум, когда в ночлежке люди производили ковровые бомбардировки раковинами? Мы были где-то в конце списка забот полицейского участка. Так что мы приходили со школы, подключались и репали на 3 этаже, где жил Джон. Когда мы не играли, вся наша компания просто там тусовалась и врубала музыку на полную.

Яук не играл в Young Aborigines, но он настолько постоянно ошивался вокруг, что был нашим неофициально пятым участнико

123Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: