 |
Красноречивый поселянин
|
|
|
|
Эта повесть, созданная блистательно талантливым писцом, была очень популярна в Египте: текст ее много раз копировался (до нас дошло пять экземпляров). Возможно, в основу сюжета лег подлинный случай из древнеегипетского судопроизводства конца III тысячелетия до н. э. Для ученых‑ египтологов эта повесть – бесценный источник сведений о нравах простолюдинов и мелких чиновников, о порядке рассмотрения жалоб на чиновничий произвол и, главное, о том, какими египтяне представляли себе властительных придворных вельмож и как относились к ним.
Писцы Старого царства за работой
В отличие от сказок, легенд и мифов, изложенных в этой книге ранее, повесть о красноречивом поселянине публикуется не в пересказе, а в переводе с древнеегипетского. Перевод выполнен нерифмованными стихами; в оригинале же он написан прозой – незамысловатой и даже довольно бесцветной вначале, где происходит завязка сюжета, и вычурной, полной сочных эпитетов и метафор, местами ритмизованной в тех фрагментах, где ограбленный поселянин витийствует перед вельможей фараона, моля о справедливости. Собственно, не сюжет с ограблением, а именно речи поселянина (их девять) составляют содержание повести.
Многие фразы в этих речах построены на игре созвучий. Египтяне не только считали, что нагромождения созвучий – это красиво (в отличие от нас: для нас фраза типа «заросли растений выросли выше роста рослого подростка» была бы свидетельством полной стилистической глухоты автора), но, при их вере в магию и творческую силу слова, произнесенного вслух, речь, насыщенная созвучиями, казалась им более мудрой, глубже аргументированной, а стало быть, более убедительной и действенной. Именно из‑ за обилия созвучий перевод, рассчитанный на массового читателя, приходится делать стихотворным.
|
|
|
В квадратные скобки заключены фрагменты, отсутствующие в подлиннике и добавленные для лучшего понимания текста. Жирным курсивом выделены фразы, которые в папирусе написаны красной краской. Поселянин, главный персонаж повести, в буквальном переводе – «полевой», то есть крестьянин‑ земледелец. Соляное Поле – оазис в западной части Дельты, современный Вади Натрун. Ненинисут, куда направляется поселянин, – город южнее Дельты и западней главного русла Нила; в конце III тысячелетия до н. э. – столица Египта. Богом‑ покровителем города считался Херишеф (он упоминается в повести) – мужчина с головой овна; греки отождествляли его с Гераклом – отсюда греческое название города Гераклеопо́ ль.
Был человек по имени Ху‑ н‑ Инпу –
«Анубисом хранимый», поселянин
из Соляного Поля. У него
была жена; она носила имя
«Возлюбленная» – Мерет.
И однажды
сказал своей жене тот поселянин:
«Послушай, собираюсь я спуститься[68]
в Египет, чтоб оттуда для детишек
продуктов принести. Так что – ступай,
отмеряй ячменя мне; он – в амбаре:
остатки прошлогоднего зерна».
[Запасы их совсем уже иссякли:
лишь восемь мер[69] жена набрать сумела. ]
Две меры он отмерил ей обратно,
тот поселянин, и сказал жене:
«Вот две ячменных меры в пропитанье
тебе с детьми твоими. Мне же сделай
из остальных шести – хлебов и пива
на каждый день. Я этим проживу».
И вот в Египет этот поселянин
отправился, ослов своих навьючив
растениями, солью, древесиной
и шкурами свирепых леопардов,
и волчьим мехом; а еще – камнями,
растений благовонных семенами
да голубями и другою птицей[70]
поклажа та наполнена была.
Все это были Соляного Поля
различные хорошие дары.
|
|
|
Шел поселянин, направляясь к югу, –
в ту сторону, где город Ненинисут.
Достиг он вскоре области Пер‑ Фефи,
что севернее Ме́ денит[71]. И там –
там встретил поселянин человека,
на берегу стоявшего. Он имя
носил Джехутинахт – «Силен бог Тот»;
он сыном приходился человеку
по имени Исери. Оба были
людьми распорядителя угодий
вельможи Ренси, сына Меру[72].
Этот
Джехутинахт, едва лишь он увидел
ослов, которых поселянин гнал,
[и всю великолепную поклажу],
как в его сердце алчность загорелась,
и [сам себе] сказал Джехутинахт:
«Эх, вот бы мне изображенье бога[73]
с такою чудодейственною силой,
чтоб удалось мне с помощью той силы
добро у поселянина отнять! »
А дом Джехутинахта находился
у тропки, что вдоль берега тянулась.
Узка дорожка там, не широка:
набедренной повязки вряд ли шире;
обочина ее – вода речная,
а по другую сторону – ячмень.
И приказал Джехутинахт холопу,
его сопровождавшему: «Иди‑ ка
и принеси мне полотно льняное
из дома моего».
И тотчас ткань
доставлена была Джехутинахту.
Он тут же расстелил ее на тропке
[ни обойти ее, ни перепрыгнуть]:
один конец – в ячменные колосья,
другой, где бахрома, – на воду лег.
Все люди той дорогой беззапретно
могли ходить. И поселянин тоже
спокойно шел. Как вдруг Джехутинахт
его окликнул: «Эй, поосторожней!
Смотри не потопчи мои одежды! »
Ему на это молвил поселянин:
«Что ж, поступлю я, как тебе угодно.
Мой верен путь. [Другой дороги нету,
и – выхода мне нет, коль путь закрыт][74]».
И он поднялся выше по обрыву.
Тогда Джехутинахт прикрикнул грозно:
«Что ты собрался делать, поселянин?
Иль мой ячмень тебе доро́ гой будет? »
Ему сказал на это поселянин:
«Мой верен путь. [Другой дороги нету,
и – выхода мне нет, коль путь закрыт. ]
Обрывист берег – не взойти на кручу,
а здесь – ячмень встал на пути стеною,
дорогу же ты нам переграждаешь
одеждами своими… Может, все же
ты дашь пройти нам по дороге этой? »
Но только речь закончил поселянин, –
один из тех ослов, [которых гнал он], стал поедать ячменные колосья
и полный рот колосьями набил.
И тут Джехутинахт вскричал: «Смотри‑ ка!
Осел твой жрет ячмень!.. Что ж, поселянин,
|
|
|
за это я беру его себе.
Отныне будет он топтать колосья
во время молотьбы[75], [а не на поле]».
Промолвил поселянин: «Путь мой верен,
[и не было мне выхода иного]:
дорога здесь – одна, но ты ее
мне преградил. Вот почему повел я
ослов другой дорогою – опасной:
[ведь там ячмень! Ослы его не могут,
увидевши, не съесть; они ж – ослы,
они не разумеют, что – запретно! ]
И вот теперь осла ты отбираешь
за то, что рот колосьями набил?..
Но я – учти! – я знаю, кто владыка
усадьбы этой: вся она подвластна
начальнику угодий, сыну Меру –
вельможе Ренси. Он – учти! – карает
грабителя любого в этих землях
до края их!.. Неужто буду я
в его поместье собственном ограблен?! »
Джехутинахт сказал: «Не такова ли
пословица, что повторяют люди:
мол, произносят имя бедняка
лишь потому, что чтут его владыку?..
Я говорю с тобою. Я!! А ты
начальника угодий поминаешь! »
Схватил он тамарисковую розгу
зеленую – и отхлестал нещадно
все тело поселянина той розгой;
ослов забрал, увел в свою усадьбу.
И поселянин громко разрыдался:
так больно ему было от побоев
и так коварно поступили с ним!
Тогда Джехутинахт сказал [с угрозой]:
«Не возвышай свой голос! Ты ведь рядом
с обителью Безмолвия Владыки! [76]»
Но поселянин молвил: «Ты не только
меня избил и все мои пожитки
себе присвоил, – ты еще намерен
все жалобы из уст моих забрать,
замкнуть мне рот!.. Безмолвия Владыка,
верни мне мои вещи, дабы криком
мне больше не тревожить твой покой! »
И десять дней подряд тот поселянин
стоял и умолял Джехутинахта
вернуть ему добро. Но не внимал он.
И поселянин в город Ненинисут,
на юг пошел, чтоб с просьбой обратиться
к вельможе Ренси, сыну Меру.
Встретил
он Ренси у ворот его усадьбы,
когда тот выходил и вниз спускался,
чтоб сесть в свою служебную ладью, –
а та ладья принадлежала дому,
в котором правосудие вершится.
И поселянин вслед ему воскликнул:
«Ах, если бы дозволено мне было
возрадовать твое, вельможа, сердце[77]
|
|
|
той речью, что хочу тебе сказать!
[Но знаю: тебе некогда, ты занят], –
так пусть ко мне придет твой провожатый,
любой, что сердцу твоему угоден:
[ему свою поведаю я просьбу]
и с этим отошлю к тебе обратно».
И по веленью сына Меру Ренси
направился его сопровожатый,
который был его угоден сердцу,
которому он доверял всех больше.
Дом зажиточного египтянина
[Ему поведав о своем несчастье],
послал его обратно поселянин,
и тот всю речь пересказал подробно.
Сын Меру про разбой Джехутинахта
уведомил сановников, что были
с ним рядом и в его входили свиту.
Они ему в ответ: «Владыка мой! [78]
По‑ видимому, этот поселянин –
его, [Джехутинахта, крепостной,
который, чтобы выменять продукты,
пришел не к самому Джехутинахту,
как то велит обычай], а пошел
к кому‑ нибудь другому по соседству.
Ведь так они[79] всегда и поступают
со всеми поселянами своими,
идущими к другим, что по соседству…
Ведь так они и делают всегда!
И стоит ли карать Джехутинахта
за горстку соли?.. Пусть ему прикажут
вернуть добро – и он его вернет».
Молчание хранил глава угодий
вельможа Ренси, сын вельможи Меру:
сановникам своим он не ответил,
не дал и поселянину ответа.
Тогда явился этот поселянин,
чтоб умолять правителя угодий
вельможу Ренси, сына Меру.
Молвил
он сыну Меру: «О, глава угодий,
владыка мой, великий из великих!
Тебе подвластно все, что есть на свете,
и даже то, чего на свете нет!
Коль спустишься ты к озеру, вельможа, –
к тому, что Справедливостью зовется,
и поплывешь под парусом[80], – пускай же
твои не оборвутся паруса,
ладья твоя движенья не замедлит,
беды с твоею мачтой не случится,
и реи не сломаются твои,
не поскользнешься ты, сходя на берег,
не унесет тебя волна речная
и не вкусишь ты ярости потока,
каков лик страха – не увидишь ты!
Плывут к тебе стремительные рыбы,
ты только жирных птиц сетями ловишь, –
[а столь удачлив ты] по той причине,
что ты – родной отец простолюдину,
муж для вдовы и брат для разведенной,
и потерявшим матерей – защитник.
Дозволь же мне твое, вельможа, имя
прославить по земле – прославить больше
любого справедливого закона!
О предводитель, скаредности чуждый;
великий, чуждый низменных деяний;
искоренитель лжи, создатель правды, –
на голос вопиющего приди!
Повергни зло на землю! Говорю я,
чтоб слышал ты! Яви же справедливость,
восславленный, хвалимыми хвалимый,
избавь меня от моего несчастья:
ведь на меня беды взвалилось бремя,
ведь я изнемогаю от него!
Спаси меня – ведь я всего лишился! »
|
|
|
Держал же поселянин эти речи
во времена, [когда Египтом правил]
Величество Верховья и Низовья
Небка́ ура, что голосом правдив[81].
Отправился глава угодий Ренси,
сын Меру, [к фараону в зал приемов]
и пред Его Величеством сказал:
«Владыка мой! Мне встретился намедни
один из поселян. Его слова
отменно справедливы и прекрасны!
Тут некий человек, мой подчиненный,
имущество его себе присвоил, –
и он ко мне пришел просить защиты».
Тогда Его Величество промолвил:
«Коль для тебя воистину желанно,
чтобы здоровым видели меня, –
ты задержи‑ ка здесь его подольше
и на его мольбы не отвечай:
молчи! пусть сам он речи произносит!
Пусть речи те запишут на папирус
и нам[82] доставят. Мы их будем слушать.
Но только позаботься, чтобы было
чем жить его жене и ребятишкам:
ведь ни один из этих поселян
на промысел из дома не уходит,
покуда закрома его жилища
до самой до земли не опустеют…
И, кстати, чтобы сам тот поселянин
был телом жив, ты тоже позаботься:
корми его. Но он не должен знать,
что это ты его снабжаешь пищей! »
Отныне каждый день ему давали
две кружки пива и четыре хлеба:
вельможа Ренси, сын вельможи Меру,
давал все это другу своему,
а тот уж – поселянину давал,
[как будто это он – его кормилец].
Правителю же Соляного Поля
сын Меру отослал распоряженье –
супругу поселянина того
припасами съестными обеспечить:
на каждый день – три меры ячменя.
И вот явился этот поселянин
второй раз умолять вельможу Ренси.
Сказал он: «О, угодий управитель,
владыка мой, великий из великих,
богатый из богатых, величайший,
вельможа среди избранных вельмож!
Ты – небесам кормило рулевое,
ты – для земли такая же опора,
как балка поперечная для крыши,
ты – гирька на строительном отвесе!
[Ведь без руля небесные светила
не смогут совершать круговращенье;
прогнется балка – крыша тотчас рухнет;
без гирьки нить отвеса покосится –
и здание построят вкривь и вкось. ]
Так не сбивайся же с пути, кормило!
Не прогибайся же, опора‑ балка!
Не отклоняйся вбок, отвеса нить!
Но господин великий отбирает
имущество другого человека,
который для него – не господин,
который одинок и беззащитен.
А между тем в твоем, вельможа, доме
всего довольно! Караваи хлеба,
кувшины с пивом – все для пропитанья
найдется там!.. Ужель ты обеднеешь,
кормя подвластных всех тебе людей?
Ужель ты собираешься жить вечно?
Ведь смертный умирает точно так же,
как вся его прислуга…
Сколь грешно
весам – фальшивить, стрелку отклоняя[83];
а человеку честному, прямому –
бесстыдно справедливость искажать!
Гляди же, как низверг ты Правду с места:
чиновники – дурные речи молвят,
насквозь корыстным стало правосудье:
дознатели судейские – хапуги,
а тот, кому в обязанность вменялось
пресечь клеветника, – сам клеветник!
Живительного воздуха податель
на землю пал и корчится в удушье;
а кто прохладу прежде навевал,
тот нынче не дает дышать от зноя[84].
Плутует тот, кто за дележ ответствен;
кто от несчастий должен защищать –
тот навлекает бедствия на город;
кому со злом предписано бороться –
он сам злодей! »
И тут глава угодий,
вельможа Ренси, сын вельможи Меру,
предостерег: «Тебя слуга мой схватит,
[и будешь ты безжалостно наказан
за наглые такие оскорбленья]!
Неужто сердцу твоему дороже
твое добро? »
Но этот поселянин,
[не вняв угрозе], дальше говорил:
«Крадет зерно учетчик урожая;
он должен увеличивать богатство
хозяина – а он несет убыток
его хозяйству… Тот, кому пристало
законопослушанию учить, –
он грабежу потворствует!..
И кто же
преградой встанет на пути у зла,
когда он сам несправедливец – он,
кто должен устранять несправедливость!
Он только с виду честным притворился,
а сердцем – в злодеяниях погряз!..
Иль к самому тебе, вельможа Ренси,
все это отношенья не имеет?..
Живуче зло! Но покарать его –
одной минуты дело. Покарай же!
Поступок благородный обернется
тебе ж во благо. Заповедь гласит:
«Воздай добром за доброе деянье
тому, кто совершил его, чтоб снова
он доброе деянье совершил! »
А это значит: одари наградой
усердного в работе человека;
и это значит: отведи удар
заранее, пока не нанесен он;
и это значит: дай приказ тому,
кто приказанья исполнять обязан!
О, если б ты познал, сколь это тяжко –
быть разоренным за одно мгновенье!..
Зачах бы на корню твой виноградник,
случился бы падеж домашней птицы,
и дичь бы на болотах истребили!..
Но зрячий – слеп, и внемлющий – не слышит,
и превратился в грешника наставник».
. .
. .
И в третий раз явился поселянин,
чтоб умолять его, вельможу Ренси.
Сказал он: «О угодий управитель,
мой господин, ты – Ра, владыка неба,
с твоею свитой! Ты – податель пищи
для всех людей; волне[85] подобен ты;
ты – Хапи, что лугам приносит зелень
и жизнь дарует пашням опустелым!
Так пресеки грабеж и дай защиту
тому, кто угнетен; не превращайся
в стремительный и яростный поток,
[к которому никак не подступиться]
тому, кто о защите умоляет!
Ведь вечность уже близко – берегись[86]!
. .
. .
Не говори неправды! Ты – весы;
язык твой – стрелка, губы – коромысла,
а сердце – гирька. Если ты закутал
свое лицо[87] перед разбоем сильных, –
то кто ж тогда бесчинства прекратит?!
Подобен ты презренному вовеки
стиральщику белья, что жаден сердцем:
он друга подведет, родных оставит
ради того, кто даст ему работу;
кто ему платит – тот ему и брат!
Главный гипостильный зал храма Амона в Карнакском храмовом комплексе. Новое царство (реконструкция)
Ты лодочнику жадному подобен,
который перевозит через реку
того лишь, кто способен заплатить!
Ты честному подобен человеку,
но только честь – хромая у него!
Начальнику амбара ты подобен,
который строит козни бедным людям!
Ты – ястреб для людей: он поедает
тех птиц, что послабее!
Ты – мясник,
который получает наслажденье,
убийства совершая, – и никто
винить его не станет за страданья
зарезанных баранов и быков! »
. .
. .
Держал же поселянин эти речи
к главе угодий Ренси, сыну Меру,
у входа в дом суда.
И Ренси выслал
охранников с плетьми его унять.
И прямо там они его нещадно
плетьми избили с ног до головы.
Тогда промолвил этот поселянин:
«Идет сын Меру поперек закона!
Его лицо ослепло и оглохло,
не видит и не слышит ничего!
Заблудший сердцем, память растерявший!
Ты – город без правителя!.. Ты словно
толпа без предводителя!.. Ты словно
ладья без капитана на борту!..
Разбойничий отряд без атамана!.. »
. .
. .
В четвертый раз явился поселянин,
чтоб умолять его, вельможу Ренси.
Застав его при выходе из храма
Херишефа, он так ему сказал:
«Прославленный, Херишефом хвалимый –
тем богом, что на озере своем[88],
из чьей святой обители ты вышел!
Добро сокрушено, ему нет места, –
повергни три неправды ниц на землю[89]!
Охотник ты, что тешит свое сердце,
одним лишь развлеченьям предаваясь:
гарпуном убивает бегемотов,
быков стреляет диких, ловит рыбу
и ставит сети и силки на птиц.
. .
. .
Уже в четвертый раз тебя молю я!
Неужто прозябать мне так и дальше?! »
[Поселянин приходит к Ренси девять раз и произносит девять речей, обличая разгул несправедливости вокруг и упрекая Ренси в бездействии и попустительстве беззаконию. Распорядитель угодий, во исполнение наказа фараона, по‑ прежнему оставляет жалобы без ответа. Потеряв, наконец, терпение, поселянин заявляет: ]
«Проситель оказался неудачлив;
его противник стал его убийцей…
Опять ему с мольбой идти придется,
[но – не к тебе уже, вельможа Ренси! ]
Тебя я умолял – ты не услышал.
Я ухожу. Я жаловаться буду
Анубису‑ владыке на тебя! [90]»
И тут глава угодий фараона
вельможа Ренси, сын вельможи Меру,
двух стражников послал за ним вдогонку.
Перепугался этот поселянин:
подумал он, что делается это
затем, чтоб наказать его сурово
за дерзкие слова. Воскликнул он:
«Разлив воды для мучимого жаждой,
грудное молоко для уст младенца –
вот что такое смерть для человека,
который просит, чтоб она пришла,
но – тщетно: медлит смерть и не приходит! »
Сказал тогда глава угодий Ренси,
сын Меру: «Не пугайся, поселянин!
С тобой ведь для того так поступают,
чтоб ты со мною рядом оставался».
Промолвил поселянин: «Неужели
вовеки мне твоим питаться хлебом
и пиво пить твое? »
Ответил Ренси,
глава угодий, сын вельможи Меру:
«Останься все же здесь, и ты услышишь
все жалобы свои».
И приказал он,
чтоб слово в слово зачитали их
по новому папирусному свитку.
Затем глава угодий фараона
вельможа Ренси, сын вельможи Меру
доставил свиток с жалобами теми
Величеству Верховья и Низовья
Небкаура, что голосом правдив.
И было это сладостней для сердца
Величества Его, чем вещь любая
египетских земель до края их!
И рек Его Величество: «Сын Меру!
Сам рассуди и вынеси решенье! »
Тогда глава угодий фараона
вельможа Ренси, сын вельможи Меру,
послал двух стражей за Джехутинахтом.
Когда его доставили, был тотчас
составлен список…
[Заключительные 7 столбцов текста разрушены. По отдельным уцелевшим словам, однако, можно понять, что справедливость восторжествовала: поселянину возвратили его ослов с поклажей, а все имущество Джехутинахта – 6 человек прислуги, домашний скот и запасы полбы и ячменя – было конфисковано. ]
|
|
|
