Предания кельтов 5 страница

Но потеря стеклянного башмачка для эльфов и карликов еще не так важна, как потеря шапочки или того серебряного колокольчика, который обыкновенно бывает пришит к ней наверху: оба эти обстоятельства для них сущее горе.

«К дардесгеймским[6] холмам карликов, – говорит одна немецкая легенда, – примыкало некогда поле, засеянное горохом, принадлежавшее кузнецу Рихтеру. Он подметил, что около того времени, когда созревшие стручки стали всего слаще, их кто–то начал обрывать по ночам. Чтобы поймать вора, Рихтер построил себе на поле шалаш и стал день и ночь стеречь свой горох; но днем он ничего не замечал, а каждое утро видел ясно, что, несмотря на его ночную стражу, кто–то по–прежнему дочиста продолжал обрывать стручки. Раздосадованный своими тщетными попытками поймать вора, Рихтер задумал обмолотить остальной горох на поле, чтобы ему хоть что–нибудь осталось от всего урожая. С рассветом на следующий день принялся он за работу, но не успел еще обмолотить и десятой доли всего поля, как при одном взмахе цепом услышал у себя под ногами какой–то странный визг. Оглядывается, всматривается и видит, что у самой ноги его лежит крошечный карлик, которому он ударом цепа разбил голову и сшиб с нее шапочку–невидимку. Рихтер хотел поднять его, но тот сам быстро вскочил на ноги, пустился стремглав бежать к горам и исчез в них. С тех пор ни одна горошина на поле кузнеца Рихтера не пропадала более».

На Рюгене рассказывают, что однажды «какой–то эльф обронил серебряный колокольчик со своей шапочки во время ночных плясок на лужайке, где обыкновенно пас овец молодой пастушок Шлагентейфель. Сначала эльф не заметил своей потери, но потом, возвратившись в холмы, хватился колокольчика, бросался и туда и сюда, нигде его не нашел и с горем увидел, что обронил его на поле. Как быть? Между эльфами положено, что если кто потеряет колокольчик с шапочки, тот не смеет заснуть ни на минуту, пока его не отыщет. Пустился бедный эльф искать свой колокольчик на земле и для этого должен был оборачиваться то птицей, то зверем, то змеей, то принимать на себя человеческий образ, и долго, очень долго искал он понапрасну, пока нечаянный случай не навел его на настоящую дорогу. Колокольчик поднят был Шлагентейфелем, которому на следующий же день хозяин велел пасти свои стада на другом поле, далеко от первого; вот почему и не мог так долго бедный эльф напасть на след потерянной вещи. Раз случилось ему в виде маленькой птички лететь через новое пастбище Шлагентейфеля, и, прислушиваясь к веселому побрякиванию колокольчиков на шее волов и овец, щипавших на поле травку, эльф вспомнил про свой колокольчик и жалобно запел:

 

Серенький козельчик,

Беленький барашек!

Будь мой колокольчик

Да на вашей шее,

Был бы я спокоен,

Были б вы богаты!

 

Пастушок услыхал эту песенку, глянул наверх и увидел диковинную пеструю птичку, которая вилась над стадом и все так же жалобно напевала. «Что за странность! Какая птица удивительная, невиданная! Говорит совершенно как человек! – подумал пастушок. – Да и что она такое поет про колокольчики, – прибавил он вслух, – сулит моим овцам богатство за то, что у них на шее простые медные колокольчики; а у меня вот и серебряный есть, да он мне ничего не говорит». При этом он вынул из кармана маленький колокольчик, поднятый им на поле, и зазвонил. Птичка наверху все это видела и слышала, вдруг взмахнула крылышками и исчезла. Эльф за первым же деревом сбросил с себя пестрые птичьи перья, оборотился дряхлой старушонкой, закутанной в лохмотья, которая, прихрамывая и опираясь на клюку, побрела через поле прямо к пастушку. Сначала завела она с ним посторонний разговор, но потом, как будто только что заметив в руках его колокольчик, воскликнула с самым неподдельным изумлением:

– Ах, какая диковинная вещица! Да я такой маленькой и хорошенькой отродясь не видывала! Ты не продашь ли ее, мой милый? Я бы ее своему внучонку отнесла!

– Нет, я этого колокольчика ни за что не отдам и не продам, – резко отвечал ей пастух, – такого другого в целом свете не найдешь: ты посмотри–ка, каков его звон! Да мне стоит только позвонить им, чтобы все мое стадо побежало куда мне угодно! Нет, ни за что!

Старуха попробовала соблазнить его деньгами, предлагала три талера, потом десять червонцев, но пастушок и слушать не хотел. Тогда старуха решилась повести дело иначе.

– Послушай, дружок, – сказала она, – отдай мне колокольчик, поверь, что я могу сделать тебя за такую услугу счастливейшим из людей! Вот тебе моя клюка вместо посоха. Я отдаю ее тебе за колокольчик. Пока ты будешь пасти стада этим посошком, они будут у тебя быстро плодиться и множиться, и станешь ты сам в короткое время богат, потому что твои бараны будут жиреть всегда четырьмя неделями ранее, чем бараны других пастухов, и на каждой твоей овце всегда будет шерсти двумя фунтами более, чем на других овцах.

Пастушок тут увидел, с кем имеет дело, обрадовался предложению эльфа, ударил с ним по рукам и, получив клюку, отдал колокольчик старухе, которая тотчас с ним исчезла. А пастушок, благодаря волшебному посоху, действительно стал вдруг так счастлив, что быстро разбогател, купил себе большие стада, поместья, а впоследствии даже и баронство».

Вот как дорого ценят эльфы свою волшебную одежду и как щедро выкупают ее у счастливых смертных, которым она попадается в руки!

Очень часто эльфы делают добро людям совершенно бескорыстно, точно так же, как и наказывают порок из одной любви к справедливости. Очень часто помогали они разным беднякам деньгами, от которых те богатели, но которые в руках притеснявшего их обращались в уголья или в мучные лепешки; еще чаще награждали они детей за любовь к родителям (чудесным образом спасая сыновей из плена или избавляя дочерей от власти какого–нибудь чудовища), слуг – за верность господам и чистоплотность. Доброе сердце эльфов еще более выражается в их постоянном покровительстве детям: они их охраняют от опасности, облегчают их работы, кладут на их дороге в лесу или в поле вязанки хвороста или дров и кузовки ягод, кормят их своими волшебными кушаньями, когда они заблудятся в лесу, или вручают им горшки и склянки с удивительными целебными средствами, которыми мгновенно излечиваются болезни их родителей. Но при всей своей доброте они чрезвычайно мстительны и злопамятны. Беда огорчить их чем–нибудь! Ни одной обиды не оставляют они без возмездия. Они гневаются даже и на то, когда люди изъявляют неготовность услужить им или невольно делают им что–нибудь неприятное. В руках эльфов много разных средств вредить людям: они то насылают какие–нибудь кожные болезни, то спутывают волосы в такой плотный комок, что их нельзя бывает расчесать никаким гребнем, то в виде блуждающих огоньков поджигают крышу дома, то отгоняют стада, то издали поражают людей своими стрелками (elf–bolt, elf–arrow). Последнее мщение – самое ужасное, потому что маленькие зубчатые стрелки эльфов, попадая в человека или в животное, приносят с собой мгновенную смерть[7], против которой нет решительно никакого спасения. Только самые искусные знахари умеют отыскать ранку, нанесенную этим волшебным орудием, и даже вытащить его из раны; но подобные случаи, по рассказам людей старых и опытных, «теперь никогда уже более не повторяются, потому что перевелись искусные знахари, хоть в старину бывали и нередки». Чрезвычайно замечательна одна датская легенда, рассказывающая о том, как трольд хотел отомстить людям за постройку церкви на его холме.

«Какой–то трольд поселился однажды в высоком холме близ деревни Кунд[8]. Окрестные жители задумали строить церковь и не могли избрать для нее места лучше трольдова холма; построили церковь, возвели возле нее колокольню и окружили все тяжелой каменной оградой. Стали в эту церковь стекаться со всех окрестностей благочестивые прихожане и перед началом каждой службы и при конце ее звонить в церковные колокола. Не стало бедному трольду житья от колокольного звона: как он ни прятался под землей, везде гул достигал его ушей и беспокоил его под сводами подземных хором. Наконец трольд не вытерпел и решился переселиться куда–нибудь подальше, но дал себе слово во что бы то ни стало отомстить окрестным жителям за то беспокойство, которое они ему причинили. Случилось как–то одному из жителей деревни Кунд идти по дороге из города в свою деревню. Трольд, приняв вид купца, повстречался ему, очень вежливо раскланялся с ним и спросил самым вкрадчивым голосом:

– Вы, кажется, идете в деревню Кунд?

– Да, – отвечал поселянин, – я из тамошних жителей.

– Так передайте, пожалуйста, вот это письмецо пономарю; вы меня очень обяжете, если даже и не зайдете к нему, а перебросите письмо через стену ограды. Мы с ним всегда так переписываемся.

– С удовольствием, – отвечал поселянин; сунул письмо в карман, распрощался с незнакомцем и пошел своей дорогой. Проходя мимо церкви, он совершенно позабыл о поручении трольда и вспомнил о письме только тогда, когда поравнялся с той лощиной, в которой теперь находится озеро Тиис (а прежде там не было ни капли воды). Вспомнив о письме, поселянин присел на траву, вынул его из кармана и подумал: «Дай–ка я взгляну, что такое к пономарю пишется». Но едва успел он надломить печать, как из нее стала капать вода, сначала понемногу, потом все сильнее и сильнее; поселянин бросил письмо на землю: оно вздулось, лопнуло, и вода хлынула из него бурным потоком, потому что злой карлик запечатал в письме целое озеро. Испуганный поселянин едва успел спастись от волн, которые яростно устремились во все стороны и быстро затопляли окрестность. Ясно, что трольд хотел этим наводнением разрушить новопостроенную церковь, но, по воле Божией, письмо было брошено не в ограду, а среди глубокой лощины, которая и занята теперь озером Тиис».

У всех эльфов есть один особенно неприятный порок – их страсть к воровству. Еще пусть бы забавлялись они тем, что обирали бы поля с горохом да опоражнивали бочки с пивом либо, забравшись в погреб, вытягивали через соломинку дорогие старые вина! Но нет – они не довольствуются этим, их воровство принимает обыкновенно гораздо более важный и вредный характер: они постоянно стараются уводить в холмы невест тотчас после венца и уносить новорожденных детей до крещения. На место похищенных малюток кладут они в колыбели каких–то своих уродцев, которые мучают всех окружающих несносным криком, злостью и капризами. Эти черты характера эльфов особенно возбуждали против них негодование людей, и много существует разных легенд о подобных проделках жителей холмов. Все подобные легенды, равно как и поверья, послужившие им основанием, очень древни и так сильно укоренились, что до сих пор поселяне в Швеции и Норвегии очень неприязненно смотрят на хромых, горбатых и болезненных детей, называя их подкидышами эльфов. У людей, конечно, и против этого порока, общего всем эльфам, есть опять–таки вернейшие средства, вынуждающие обыкновенно эльфов к непосредственному возвращению похищенного ребенка, причем подкидыш с визгом и вихрем уносится обычно в трубу или вылетает в открытое окно.

«Близ озера Тиис (о происхождении которого мы сейчас говорили) на острове Зеландия жили–были муж да жена. Эльфы унесли у них ребенка, крестины которого были отложены из–за каких–то домашних хлопот, и подсунули им вместо него своего собственного ребенка (подкидыша). Этот безобразный, худой и, по–видимому, хилый ребенок страшно мучил и отца и мать; пока кто–нибудь был в комнате, он целый день ревел и метался в люльке, а чуть только все из комнаты выходили, как он выскакивал из люльки на пол, начинал карабкаться на стены, подпрыгивать и приплясывать; ел он за четверых и никогда, кажется, не бывал сыт. Родители вскоре решили, что это непременно должен быть подкидыш, и задумали от него избавиться во что бы то ни стало. По совету опытной знахарки мать вот как принялась за дело. Взяла поросенка, зарезала его и запекла в пудинг вместе со щетиной, шкурой, копытами и головой. Когда мнимый ребенок попросил у нее есть, она тотчас же подала ему это странное кушанье. Тот принялся за него со своей обычной жадностью, но, пожевав несколько минут, призадумался, с изумлением поглядел на пудинг и вдруг заговорил:

– Вот странность! Подают мне кушанье со шкурой, с щетиной, с копытами, с глазами! Ха! Ха! Ха! Да я уж сколько живу на свете! Уже ведь три раза видел, как около озера Тиис вырастал молодой лес, но о таких кушаньях и не слыхивал!

При этом он выскочил из люльки и исчез, а эльфы вернули догадливым родителям их настоящего ребенка».

«У одной матери в Ирландии эльфы также унесли ребенка; по крайней мере, она не могла иначе как подкидыванием объяснить себе то, что ее здоровый, краснощекий малютка в одну ночь побледнел, похудел и изменился в лице и в характере: прежде тихий и ласковый, он теперь постоянно плакал, кричал и капризничал. Бедная мать стала просить помощи у разных умных и опытных людей. Одни советовали ей прямо выбросить ребенка в глубокий снег, другие – схватить его за нос калеными щипцами, третьи – оставить его на ночь при большой дороге, чтобы тем возбудить в эльфах сострадание к их собрату, а следовательно, и принудить к возвращению настоящего малютки. Мать решительно не могла согласиться с ними, потому что ее тревожила мысль: «А что, если это не подкидыш, а действительно мой ребенок, только испорченный чьим–нибудь дурным глазом? » Наконец, одна старушка над ней сжалилась и сказала:

– Прежде всего нужно узнать наверное, подкидыш это или нет. А чтобы это узнать, возьми ты полдесятка яиц, разбей их скорлупу на половинки, положи перед ребенком на очаг и налей в них воды. Что из этого выйдет, сама увидишь. Только смотри, приготовь заранее каленые щипцы, чтобы хорошенько пугнуть эльфа, если ребенок окажется подкидышем.

Мать приняла совет старухи и тотчас по приходе домой положила в печь щипцы калиться и стала разбивать яйца перед очагом. Увидевши это, ребенок вдруг приподнялся, смолк и стал внимательно глядеть на мать. Когда же она разложила на очаге яичные скорлупки и залила их водой, ребенок вдруг обратился к ней и сказал (хотя двухмесячные дети не говорят вообще ни слова):

– Что это ты, мать, делаешь?

Мать невольно вздрогнула, услышав это, но отвечала как можно равнодушнее:

– Ты, я думаю, сам видишь, что я делаю: воду кипячу.

– Как? – продолжал мнимый ребенок с возрастающим удивлением. – В яичных скорлупах кипятишь воду?

– Ну да, – отвечала мать, заглядывая в печь, чтобы видеть, готовы ли щипцы.

– Да помилуй, – закричал эльф, всплеснув руками, – я вот уже полторы сотни лет живу на свете, а никогда еще ничего подобного не видывал!

Тут мать выхватила из печки раскалившиеся докрасна щипцы и с яростью бросилась на подкидыша, но тот быстро выскочил из колыбели, прыгнул к печке и вылетел в трубу. Когда же мать подбежала к колыбели с раскаленными щипцами, они у нее вдруг выпали из рук: в постельке, на месте безобразного эльфа, лежал ее драгоценный малютка, подложив одну ручонку под голову, а другую крепко прижимая к своей грудке, которая слегка подымалась легким и мерным дыханием… Кто передаст радость матери? »

Несмотря на свою власть и силу, эльфы очень часто нуждаются в помощи людей и обыкновенно прибегают к ней в следующих трех случаях. Во–первых, они очень часто просят у людей взаймы хлеба, извиняясь тем, что их хлеб еще не вышел из печи, а дети голодны, есть просят, причем они действительно через два–три часа всегда отплачивали за хлеб, данный им, свежим, теплым и ароматным печеньем. Во–вторых, весьма часто нанимают они у людей залы и другие комнаты на ночь, прося позволения играть в них свадьбу, за что всегда щедро награждают хозяев своих подарками. В–третьих, они должны бывают всегда призывать людей, когда хотят решить какой–нибудь спор или собираются делить общее сокровище. Люди в последнем случае часто бывали очень несправедливы к эльфам, да нередко обманывали их и во всем остальном; заботясь только о своей выгоде, они не обращали никакого внимания на выгоды жителей холмов, не держали данных обещаний и, наконец, возбудили в них такую ненависть к себе, что те совершенно отказались от сношений с людьми, перестали помогать им в нужде и труде и во многих местах покинули даже свой кров и переселились в другие места, где ожидали встретить в людях более справедливости и внушить им к себе более уважения.

Легенд, рассказывающих о подобных переселениях, удивительно много, и все они описывают их почти с одинаковыми подробностями. В одном месте[9] задумали карлики покинуть страну своих дедов и переселиться далее на юг. Жители этой местности, зная, как много они из–за этого теряют, решили, что каждый карлик должен будет положить по червонцу в большую бочку, поставленную при дороге, и, действительно, на другое утро после переселения карликов увидели, что бочка была полнехонька старыми золотыми монетами. В другом месте хитрые жители также ставят на дороге эльфов–переселенцев ящик, в который каждый из них обязан вложить посильную дань, и в то же время некоторые из жителей прячутся под мост, чтобы подслушивать и подсматривать за эльфами; целую ночь напролет они слышат, как по мосту, над головами их, проходят толпы мирных соседей, и рассказывают потом, что шум их шагов очень походил на топот стада баранов.

 

 

 

«Однажды вечером, – рассказывает шведская легенда, – пришел на берег Зунда какой–то странный человек и нанял все перевозчичьи лодки на ночь для перевозки каких–то тяжестей за море. Целую ночь плавали лодки от одного берега к другому, и хотя лодочники ничего не могли видеть в темноте, однако же замечали, что лодки сидят в воде очень глубоко, из чего можно было заключить, что нагружено было на них что–то тяжелое. Под утро получили они от странного незнакомца щедрую награду за свои ночные труды и осмелились спросить его:

– Что мы перевозили нынешней ночью?

Незнакомец не ответил на вопрос их и пошел прочь от берега. Тогда самый смышленый из перевозчиков сошел на берег, взял горсть земли под своей правой ногой, бросил ее в шапку[10] и тотчас увидел, что и берег, и далекие холмы, и вся окрестность были покрыты бесчисленными толпами крошечных троллей в серых плащах и красных колпачках».

Из всех подобных легенд всего полнее и характернее гессенская, которой мы и заключим первый отдел нашей статьи.

«На берегах Швальмы[11], близ Уттергаузена, лежит гора Дозен; у самого берега видны в ней два отверстия, служившие прежде входами в подземные хоромы добрых людей. Когда еще жив был Тоби, дед одного тамошнего поселянина, к этому Тоби часто захаживал эльф, который жил с ним в большой дружбе. Однажды, когда Тоби жал на поле рожь, к нему подошел этот эльф и сказал:

– Не возьмешься ли ты в следующую ночь за хорошую плату перевезти тяжести через речной брод?

Тоби согласился и тотчас же получил от эльфа мешок пшеницы в задаток. Около полуночи запряг он четверку лошадей в свою тегегу и отправился к горе Дозен, куда эльф велел ему приехать. Там начал эльф выносить из двух отверстий в горе и накладывать на телегу Тоби какие–то невидимые тяжести, которые должно было переправить на противоположный берег Швальмы. Так ездил Тоби взад и вперед с полуночи до четвертого часа утра, пока наконец лошади не выбились из сил. Тогда эльф сказал ему:

– Ну, будет теперь! Теперь посмотри, что ты такое перевез.

Он обернул поселянина лицом к речке, потом велел ему взглянуть через правое плечо, и тот увидел, что все поле перед глазами его покрыто бесчисленным множеством маленьких человечков. Прощаясь с ним, эльф сказал:

– Тысячи лет жили мы в вашей горе; но теперь наше время уже миновало: мы должны от вас переселиться в другую страну, а в горе оставляем мы вам столько денег, что на весь ваш округ будет их вдоволь.

Потом навалил ему полную телегу золота и исчез. Тоби с большим трудом довез это золото до дома и разбогател, а эльфы с той поры совершенно исчезли из окрестности Уттергаузена».

На вершине горы Дозен есть площадка, на ней не растет ни одна травка: это место, по мнению окрестных жителей, заколдовано эльфами, которые некогда там собирались и плясали. Рассказывают еще, будто через каждые семь лет показывается над ним большое синеватое пламя.

– Оно горит над кладом, который оставлен нам прежними нашими соседями – эльфами, – говорят обыкновенно наивные рассказчики; однако же, сколько ни рылись в горе Дозен, до сих пор не отыскали в ней никакого клада.

 

 

Водяные и домовые эльфы. Подводное царство. Морской царь и морские девы. Коннор и никса. Исторические домовые  

Пересказ П. Полевого в редакции А. Филиппова

 

 

С глубокого дна

Мы ночью всплываем.

Нас греет луна.

 

А. Пушкин. Русалка, IV. 443

 

Нам еще осталось рассказать о двух весьма важных представителях невидимого мира эльфов и фей – о водяных и домовых.

Последние так близки к людям, каждая малейшая подробность ежедневной жизни поселянина так тесно связана с их делами и поступками, что у всех германских и кельтских племен очень много преданий о них. Все такие предания отличаются удивительно веселым, светлым оттенком, и весьма часто проглядывает в них даже едкая насмешка над добродушием или детскими уловками близкого соседа – домового эльфа.

Напротив того, все легенды о водяных проникнуты каким–то страхом и таинственностью, какими–то особенно резкими чертами свирепости, в которых слишком ярко проявляется обычный и невольный трепет человека перед сокрушительным могуществом такой стихии, как вода. Мрачных преданий о водяных эльфах, конечно, больше там, где меньше воды, но и самые бесстрашные моряки и рыболовы, которые проводят всю свою жизнь на воде или в непосредственной близости к ней, и те лично верят в силу водяных и в возможность умилостивлять их различными обрядами, напоминающими древние языческие жертвоприношения. Так, например, норвежские рыбаки утверждают, что морского человека всего лучше умилостивить металлами, и потому ни один из них не забывает, пускаясь на легком челноке в открытое море, воткнуть в дно своего судна нож или всадить гвоздь в один из стеблей прибрежного тростника. В других местностях бросают в воду хлеб и деньги.

В странах с населением германским и кельто–германским водяные эльфы известны под общим названием никсов (nix для мужского и nixe для женского пола), которое в иных местах растягивается в никель, никельхен, в других, напротив, сокращается в ник, нек. Однако же в Швеции водяного эльфа, живущего в реках, называют речным человеком (stromkarl), а в Норвегии эльфы, обитающие в водопадах, известны под названием духов падающей воды (fossegrim). Никс, олицетворяющий собой мужской пол водяных эльфов, гораздо менее известен в народных преданиях, чем никса, водяная фея, очень близкая к нашей русалке.

Относительно наружности водяных эльфов не все предания согласны между собой: по одним, нике является маленьким, длиннобородым стариком, с зелеными волосами и зубами, чаще же всего он представляется, как и прочие эльфы, ребенком в маленькой красной шапочке, с золотистыми кудрями по плечам.

Эстонцы рассказывают, что одна девушка повстречала на прибрежной лужайке прекрасного ребенка, который остановил ее и заставил чесать себе голову. Та повиновалась ему, и он, преспокойно расположившись на коленях ее, стал засыпать. Одна прохожая подошла к девушке и, взглянув на ребенка, который с полуоткрытым ртом дремал у нее на коленях, сказала:

– Что ты делаешь? Да разве ты не видишь, что это нике? Посмотри–ка на его зеленые зубы!

Чуть только она произнесла это, как испуганный нике стрелой бросился к воде и в одно мгновение исчез в ней – только пузыри вверх пошли.

Наружность и одеяние никсы известны нам гораздо определеннее: она везде описывается такой же прекрасной девой, как и наши русалки, с такими же длинными, густыми, зелеными волосами, которыми она стыдливо прикрывается, показываясь на поверхности воды. Кельты утверждают, кроме того, что морские девы постоянно носят на голове шапочку и выходят на берег не иначе как в широких и легких белых одеждах, которые ниспадают живописными складками по их прекрасному телу.

По рассказам моряков и рыболовов, чаще всего случается видеть этих морских дев на море при блеске утренних лучей солнца, когда легкий туман еще лежит над румяными водами: они тогда обыкновенно являются сидящими на волнах или на прибрежных скалах и золотым гребешком расчесывают свои чудные волосы либо гонят белоснежные стада свои к крутым берегам мелких островков. Являются они иногда и на берегу, темной осенней ночью, когда резкий и холодный северный ветер насквозь пронизывает холодом, и рыбаки, разложив костер, собираются около него греться. Тогда и никса незаметно выходит из воды, бледная, дрожащая от холода, подкрадывается к костру и садится у одного из них, как можно плотнее кутаясь в свои мокрые и прозрачные одежды. Но рыбаки очень не жалуют ее посещения в эту пору: она тогда не предвещает ничего доброго, а сулит либо страшную бурю, либо утопленника, либо продолжительный неудачный лов.

Впрочем, о водяных эльфах, так же как и о трольдах, говорят, будто они весьма редко осмеливаются являться в образе человека, а чаще всего принимают вид лошади. Оборотившись красивым конем, нике бродит вечерами по берегам рек и озер, прельщая собой взор неопытного и жадного прохожего; но если тот соблазнится красотой и грациозным гарцеванием коварного оборотня и, ухватившись за гриву, вскочит на него, заранее восхищаясь мыслью о таком легком и дешевом приобретении, конь из смирного и ласкового вдруг становится неукротимо бешеным, не дает седоку опомниться от изумления и испуга, несется к воде и, бросившись в нее с размаху, мгновенно исчезнет в волнах, увлекая с собой несчастного седока в подводное царство.

Но человек, так естественно изобразивший в этом страшном поверье ничтожество сил своих перед могучей стихией, вместе с тем создал множество легенд, в которых словно хотел сказать: при умении и ловкости даже можно побороться и со стихией. Действительно, всюду, где существуют предания о никсе–коне, существуют и рассказы о людях ловких и сметливых, которые умели с ним сладить и даже наказать его за хитрость долгой и тяжелой службой себе. Таких рассказов особенно много в Шотландии и Германии. Они, однако же, совершенно неизвестны на морских берегах и у кельто–германского населения Шетландских, Оркадских и Гебридских островов. Там полагают, что водяные эльфы и феи являются на поверхности воды не иначе как в виде тюленей. К этому прибавляют еще, что каждому из них дается тюленья шкура (как рюгенским трольдам стеклянный башмачок) – одна на все время существования, и кто из них утратит эту драгоценную шкуру во время своего пребывания на суше, тот уже должен навсегда остаться на земле и обречь себя на вечную разлуку с подводным царством. Это поверье, конечно, послужило канвой многих легенд, из которых мы и расскажем весьма любопытную, записанную доктором Гиббертом на Шетландских островах.

«Несколько рыбаков приплыли однажды на мель, отстоявшую от берега мили на две, для ловли тюленей, которые очень любили выходить на эту мель греться. Ловля шла у них очень счастливо: им удалось оглушить многих тюленей и содрать с них шкуру вместе с жиром. Ободранные тела их побросали в кучу и стали складывать добычу в шлюпку, собираясь возвращаться домой. Но едва успели они все уложить и изготовиться к отплытию, как поднялась страшная буря – все небо заволокло тяжелыми, свинцового цвета тучами, и море закипело, как в котле, от порывов резкого, внезапно налетевшего ветра. Все разом бросились к лодке и так поспешили отчалить, что не заметили, как один молодой рыбак, не успев вскочить в лодку среди общей суматохи, остался на мели. Напрасно несчастный кричал и умолял о помощи: шум волн, яростно разбивавшихся о мель, и голос бури покрывали слабый голос человека. Его товарищи вспомнили о нем уже на середине пути, когда не было никакой возможности вернуться и причалить к мели, окруженной широким седым прибоем. Они вынуждены были оставить несчастного на произвол судьбы.

 

Наступила темная и бурная ночь. Бедный рыбак в отчаянии и ужасе прижался спиной к одному из разбросанных по мели камней и молча ожидал последней минуты, когда одна из седых и громадных волн прибоя смоет его, как соломинку. Вдруг видит он, что многие из тюленей, ускользнувших от ловцов, медленно подплывают к мели, взбираются на нее, потом скидывают свои тюленьи шкуры и являются в виде водяных эльфов и фей. Сначала они вовсе и не приметили несчастного рыбака: они подошли к ободранным и безжизненным трупам своих товарищей и оживили их, так что те через несколько времени предстали снова в своем прежнем виде – жителями подводного царства. Среди завываний ветра и грозного рева волн они стали громким плачем и воплями выражать свою печаль об утрате шкур, из–за которой они навсегда должны были разлучиться со своей родиной. Больше всех горевала одна из водяных фей о своем молодом сыне, лишившемся верхнего одеяния, с которым она должна была разлучиться. Но их вопли в одно мгновение прекратились, когда они заметили молодого рыбака, который с отчаянием и дрожа всем телом поглядывал то на них, то на волны, уже заливавшие мель. Фея, плакавшая по своем сыне, вдруг подошла к нему и ласково проговорила:

– Если ты обещаешь мне добыть шкуру моего сына от своих товарищей и бросить ее в море, то я берусь на своей спине доставить тебя на берег.

⇐ Предыдущая6789101112131415Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: