 |
Сибирь и дальний восток 2 страница
|
|
|
|
* * *
Есть в степи место, где лежит большой белый обломок скалы – это когда–то Сардакбан бросил им в волка и убил его.
* * *
В разных местах – севернее горного хребта Хара Даг – Черных гор и в центре сомона Саксай – есть углубления в почве – отпечатки конского копыта величиной с хонаш[117].
* * *
Сардакбан создал мир. Когда он захотел отвести с Церека реку Ак Суг – Белую воду, он поволок за собой свою мотыгу и так прорыл канаву.
Наверху, в Ак Салаа, Белой балке, и в Сарыг Догай, Желтой луке, – сохранились следы его коня. В Сарыг Догай этот след тянется на много километров вверх, до самых снежных вершин. Каждый отпечаток конского копыта – величиной с хонаш, с площадку, занимаемую одной юртой.
* * *
Наверно, тогда были все–таки и маленькие люди, так как существуют ведь большие и маленькие муравьи, а то откуда бы нам стали известны все эти истории!
ЕДИНСТВЕННОЕ ЧЕРНОЕ ДЕРЕВО МИРА [118]
Когда я еще был молодым пареньком, лет четырнадцати–пятнадцати, звездочет Галджан видел привезенный из Гюмбю[119] один лист «Единственного черного дерева мира», похожий на лист тополя. Под сенью этого дерева может укрыться сотня конников. Листья его – величиной с войлок, покрывающий крышу шестистенной юрты. Привез этот лист Джайсанг, который не был подданным ни одного бега[120], и случилось это за сто двадцать лет до нынешней власти.
ЛЕГЕНДА О БУРГАН БАШКЫ И ОЧИРВААНЕ [121]
Оба, и Бурган Башкы, и Очирваан, хотели, чтобы их считали властителями человечества. И решили они тогда, что властителем над людьми и миром будет тот, в чьей пиале расцветет цветок.
И вот они сидели оба с закрытыми глазами, держа в руках свои пиалы. Очирваан приоткрыл однажды глаза щелочкой и увидал, что в пиале Бурган Башкы распускается цветок лотоса. Он незаметно вынул его и опустил в свою пиалу. Тут Бурган Башкы открыл глаза и сказал:
|
|
|
– Ну хорошо, ты будешь в этом мире властителем! Но в твоем мире будут войны.
А вот если бы Бурган Башкы стал властителем мира, он бы, так как причина войн всегда волки и покражи, он бы повесил волкам на шею колокольчики, а на голову воров поместил бы огонь, чтобы каждый сразу же мог распознать их. И тогда в его правление мир и люди не знали бы войн.
О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЖИВЫХ СУЩЕСТВ [122]
Разве не говорят, что Бурган Бодисады создал золотой мир? Он сказал:
– Пусть черноголовые черви станут такими же разными, как пять моих пальцев!
И действительно, существует такая пословица:
Не все люди одинаковы,
Не все лошади – иноходцы.
ОТКУДА ВЗЯЛИСЬ РЫБЫ [123]
Что касается рыб, то Бурган Башкы сказал:
– Да станет это пищей детям моим! – Отрезал немного мякоти от своих мясистых ляжек и бросил в море.
О ТУВИНСКОМ ЯЗЫКЕ [124]
Когда–то, давным–давно, не было живых существ. Скот и люди произошли от земной коры, из земли вышли они и выросли.
И тогда пришлось Хан Гэрди, Бургану Башкы и ежу посидеть вместе и подумать, какими же бьггь теперь людям.
Один спросил, мол, как же их теперь называть, другой сказал, что им нужно раздать названия. Одни хотят стать монголами, другие – халха[125], а третьи – бурятами; и так они роздали названия всем народам демократических государств.
Ая–яй–яй, и тогда люди, которых нарекли тувинцами, захотели получить свой язык. А эти трое как раз раздавали языки. И после того как они целых три дня раздавали языки – о голубое небо! – тувинцы остались и вовсе без языка, у них просто не было языка, как у скота. «Что же теперь будет? » – подумал Бурган Башкы и забеспокоился. Позвал он к себе ежа, и еж явился к нему.
|
|
|
– Ты подготовил уже поверхность земли, и мы создали из этой земной коры всех живых существ и разные народы. А вот этот тувинский народ остался теперь без языка. Все языки уже розданы другим странам.
И продолжали Хан Гэрди и Бурган Башкы:
– Ну, решай, какой им нужно дать язык, наши знания уже исчерпались!
– Ты роздал все языки народам, теперь возьми ото всех этих языков понемногу для тувинцев. Тогда и у них будет свой язык, – ответил еж.
Да, и потому–то у нас, тувинцев, такой язык, в который каждый из многих народов вложил что–то свое: якуты, узбеки, сарты[126], казахи, монголы, китайцы и русские. Из языков всех земных созданий что–то вошло в наш язык. Это удивительный язык. И все–таки тувинскому народу смогли таким образом хоть и с трудом, но дать свой язык. Потому–то в этой стране[127] не умеют говорить на нашем языке.
ЛЮДОЕДЫ [128]
В давнее время среди тувинцев, кочевавших здесь, на Алтае, встречались и такие, что ели людей. Этих существ, поедавших людей, называли людоедами.
Некая женщина, которая жила одна, без соседей, растапливала в своей юрте снег, когда увидела в воде, налитой в котел, что два людоеда пробираются по скалам и точат свои ножи.
Когда людоеды пришли, чтобы убивать и поедать, – а у женщины был маленький ребенок – она сказала:
– Мой избалованный зад не ест непосоленного мяса. Подождите, я попрошу соли у соседей!
Удивились людоеды таким речам:
– Как это ее зад стал мясоедом! Давайте поглядим. – И они отпустили ее.
И теперь людоеды сидели и ждали. Никого! Еще ждали – и опять никого! Наконец они поняли, что выпустили эту женщину из своей пасти, и горько пожалели об этом.
* * *
Есть и другие рассказы о том, что когда–то ели человечье мясо: нет, мол, ничего вкуснее человечьей печени. Кто хоть раз попробовал ее, тот всегда будет есть людей. Один человек пришел однажды в гости в юрту своей дочери, которая стала людоедкой. Вечером он решил остаться ночевать. Но так как дочь любила отца, она не могла решиться убить его. Поэтому, когда она стала варить мясо, она намекнула ему:
Оно делает: хрой–хрой,
Кто ночевать останется – с того голова долой.
И выпроводила его.
|
|
|
* * *
А еще в другой раз один человек пришел в юрту людоеда и отведал человечьего мяса. Попробовав в первый раз печень человека, он уже не смог устоять против ее вкуса и подумал: «Пусть попробует немного и моя жена», – и спрятал для нее маленький кусочек печени под своей косой.
Он принес его домой и отдал ей поесть; она же встала ночью, когда он спал, убила своего мужа и съела его печень.
Так и получилось, что людоедство распространялось все больше.
ЛЕГЕНДА О ЙОВГУН МЕРГЕНЕ [129]
В нашей стране жил известный своей доблестью и знаниями человек по имени Йовгун Мерген, человек, который, стреляя, ни разу не промахнулся.
Однажды над одной стороной китайского города Пекина не взошло солнце, и все время было темно. Пробовали и то и се – ничто не помогало. Тогда попросили прийти нашего Йовгун Мергена.
Пошел туда Йовгун Мерген и сказал:
– Так вот, если вас интересует, почему здесь темно, дело в том, что птица Хан Герди, живущая выше мира и ниже неба, распростерла одно свое крыло. Оно закрывает око солнца. Если я стрельну в птицу, которая вам мешает, я ее вам достану. Правда, одно будет плохо: погибнет ваш город!
Тут сказал Эжен Хаан:
– Если городу суждено погибнуть, пусть погибает! Лишь бы только снова взошло око солнца, а там все равно!
Взял Йовгун Мерген лук и стрелы, прицелился хорошенько и выстрелил.
И тут упало вниз одно крыло Хан Герди, и город был разрушен до основания.
Но око солнца снова взошло.
Возблагодарили китайцы этого человека за доставленную им радость и устроили в его честь большой пир. Но ему они дали на этом пиру яд, так как считали: «Это большой враг! Пока он жив, он никогда не даст нам снова возвыситься! »
Йовгун Мерген ушел, отправился на запад и умер в местности под названием Менгюн Дежю. Он превратился в черный камень и так там и остался.
Но хоть он и был уже мертв, китайцы по–прежнему боялись его. Каждый год они приходили туда и обильно поливали камень ядом. Так делали они много лет. И однажды камень исчез. От него не осталось ничего, кроме жирного следа, направленного на север.
|
|
|
С тех пор о Йовгун Мергене ничего не слыхать.
ДЖААГАЙ ШАПКАН [130]
Говорят: «Даже когда тело человека умирает, остается его имя». Это точно подходит к Джаагай Шапкану, храброму мужу тувинцев. Имя Джаагай, что значит «красивый», было прозвищем, так называли его все люди. Что же касается его внешности и его способностей, то это был человек столь прекрасный и превосходный, что среди всех земных созданий не было ему равного. В доказательство его небывалой красоты скажем, что, когда он из земли дербетов пришел в один монастырь в нашей местности, чтобы изучать священные письмена, ламы, увидав Джаагай Шапкана, бросили свои книги и долго сидели, ничего не делая, только глядели на него.
Однажды, когда воевали с казахами, Джаагай Шапкан не заметил, что множество казахов подстерегают его на пути, и пошел прямо на них. Казахи, восхищенные его красотой, не только не стреляли, но бросили свое оружие и пошли прямо ему навстречу с поднятыми руками в знак того, что они ему сдаются.
Джаагай Шапкан умер на тридцать седьмом году жизни.
«Умер Джаагай Шапкан! » – этот крик пронесся по озерам у истока реки Хомду и отозвался в горах на все стороны.
Не прошло и времени, нужного на то, чтобы выпить пиалу чаю, как собрался весь народ, узнав эту весть.
Как выяснилось позже, Джаагай Шапкан был сном великого Гесера[131]. Тридцать семь лет продолжалась его жизнь в этом мире. Когда Гесер проснулся, Джаагай Шапкан исчез.
В другом предании рассказывается.
Однажды поскакал Джаагай Шапкан с пятьюдесятью всадниками к монастырю Далай Хаана[132] дёрбетов за культовыми фигурами, но там согласились дать ему только двух лам. Однако, когда он – высокий, красивый и благородный – вступил в храм, пришлось прервать служение богам, так как все глядели только на Джаагай Шапкана. Когда настоятель спросил, что ему угодно, Джаагай Шапкан сказал, что хочет получить двух лам и две культовые фигуры. Тогда настоятель предоставил ему полный выбор. Джаагай Шапкан один раз прошел по храму, следуя движению солнца, и сразу сделал свой выбор. Тут поднялись горестные крики, так как он выбрал двух лучших лам и две самые ценные культовые фигуры.
* * *
Еще одно предание.
Всякий раз, когда люди приходили почтить красоту Джаагай Шапкана, они останавливались, забыв все на свете. Даже Далаи Хаан, пригласивший его к себе, чтобы полюбоваться на его красоту, так и застыл в смятении, сидя на своем месте, с бутылью в руках. Да и все люди, пришедшие к храму сотворить свои молитвы, совершенно позабыли о своем намерении.
* * *
После Джаагай Шапкана правил муж по имени Газак Даа. При нем утвердилась религия. Принес ее человек из страны Далай Хаана. Был это старик Дюп из рода хойтов, дёрбет, которого звали Деге Бакшы.
|
|
|
ХАКАССКИЙ ЭПОС [133]
ЧИНИСЧИ–ПОБЕДИТЕЛЬ [134]
…Зарождаться земля начинала тогда,
Медь начинала твердеть тогда,
Деревья корнями за землю брались,
Верхушки свои устремляя ввысь.
Но выше всех гор в этом месте был
Могучий красавец Ах–тасхыл[135].
От подножья тасхыла, покинув юг
Мчался на север быстрый Кимсуг[136].
Мальчик, вышедший из бочонка
В те далекие времена у подножья Ах–тасхыла, на берегу Кимсуга жили три рыбака. Детей у них не было.
Однажды пошли они рыбачить. Закинули сети – ничего не поймали. Закинули второй раз – опять ничего нет. Третий раз закинули, потянули – тяжело.
«Ну, – думают, – есть рыба, да, видать, и не на одну уху».
Вытянули сети, а там – бочонок.
– Кому же из нас отдать бочонок? – рассуждают рыбаки.
Самый старший сказал:
– Отдайте мне. Если отдадите, больше ничего просить у вас не стану.
Товарищи его согласились. Принес старый рыбак бочонок домой, открыл и увидел: на дне бочонка мальчик лежит.
Удивился старик, но виду не подает.
«Как же, – думает, – зовут его? Чем же я его кормить буду? »
А мальчик не по дням, а по часам растет, ест все, что старик ему даст, песни и сказки запоминает. Вот только имени своего не знает.
Весть о мальчике, вышедшем из бочонка, облетела все ханство. Сам грозный хан Алыгбай приехал взглянуть на мальчика.
– Как зовут тебя? – спросил Алыгбай.
А мальчик молчит.
– Откуда ты взялся? – снова спрашивает хан. Мальчик снова молчит.
Тогда Алыгбай рассердился и сказал:
– Вышедший из бочонка, будешь ты отныне моим батраком с именем Чалджи.
Так получил мальчик имя Чалджи, что означает «батрак».
Расплата за правду
Мало ли, много ли утекло воды в Кимсуге, только стал Чалджи рослым, сильным пастухом.
Однажды, когда он гнал овец Алыгбая на водопой, у дороги встретились ему два человека. Один был худой и бледный, в рваном таре[137], в дырявых маймаках[138]. Другой – толстый, одет в хорошую одежду и все время кричит.
– О чем вы спорите? – спросил Чалджи.
Толстый махнул рукой и, обливаясь потом, уселся на траву. А худой говорит:
– Я живу у реки, в улусе бая Казана. Поехал к баю Пиксену попросить в долг денег, да по дороге ночь застала. Решил я переночевать в степи, у березы.
– Э–э! – закричал толстый. – Это я решил ночевать у березы, у моей березы, а тебе уступил место.
– Ладно! Пусть так будет, – сказал бедняк и продолжал: – Проснулся я утром и вижу – у кобылицы моей стоит рыжий жеребенок.
– Мой жеребенок! – закричал толстый.
– Как же твой, когда кобылица моя, – отвечал бедняк. – Ну, я и сказал: хорошо, мол, что моя кобылица дала жеребенка. А он мне: «Нет, нет, это не твоя кобылица дала жеребенка, а моя береза».
– Вот, вот, моя береза! – закричал толстый. – Жеребенок мой.
– А куда вы теперь идете? – спросил Чалджи.
– Идем мы к грозному Алыгбаю, пусть он нас рассудит, – ответил толстый.
– Алыгбай за суд деньги берет. А у меня их нет, – проговорил бедняк. – Рассуди нас, Чалджи!
– Ну, что же, я вам помогу, – сказал Чалджи. – В этом году в морях и океанах я рожь посеял. Да что–то ничего не уродилось…
– Тьфу, дурак! – плюнул толстый. – Да разве в морях–океанах хлеб растет?
Чалджи отвечает:
– Тьфу, дурак! А разве береза может принести жеребенка?
– Правильно! – обрадовался бедняк. – Спасибо тебе, Чалджи. Умно ты нас рассудил. Жеребенок мой, – сказал он и поехал своей дорогой.
А толстый пожелтел, как полная луна, и завопил, брызгая слюною:
– Ах ты, безродный батрак! Думаешь, я тебя не знаю? Ты, вышедший из бочонка, смеешь судить меня, бая Мирочаха, первого гостя Алыгбая!
И он побежал жаловаться грозному хану. И в этот же день по приказу Алыгбая бросили Чалджи в темницу. Время тогда было такое, что людям, говорившим правду, разрешалось жить только за решеткой.
Ханская награда
В то время как Чалджи сидел в темнице, из дворца Алыгбая исчезла золотая шкатулка с драгоценными камнями.
Однажды Чалджи услышал, как глашатаи объявляли народу волю хана:
– Тот, кто найдет шкатулку, получит награду.
Чалджи не знал, где шкатулка, да никогда в жизни ее и не видел. Он стоял, взявшись руками за решетку, и пел:
Где ты, где ты, Харапас[139] –
Голова моя, падешь?
Где ты, где ты, Чоон–кегис[140] –
Грудь алыпа, смерть найдешь?
Вдруг узкая решетчатая дверь распахнулась, и к Чалджи вбежали два перепуганных ханских казначея.
– Что ты о нас поешь? – закричали они, перебивая друг друга. – Что ты на нас смерть накликаешь?
– На вас? – удивился Чалджи.
– Я – Харапас, – закричал один.
– Я – Чоон–кегис, – сказал второй.
Чалджи засмеялся и сказал:
– Я услышал про шкатулку и запел.
– Про шкатулку? – переспросили казначеи и попятились к двери. – Так ты знаешь про шкатулку?
– Я знаю ханских казначеев, – засмеялся опять Чалджи. – Тебя зовут Харапас, а тебя – Чоон–кегис.
Казначеи упали перед ним на колени.
– Будь милостив, добрый Чалджи. Не выдавай нас. Ты получишь каждый третий камень. Слышишь?
– Нет, не надо мне драгоценных камней, – отвечал Чалджи.
– Мы дадим тебе каждый второй камень. Ты будешь богат. Слышишь?
– Не хочу я богатства. Мне нужна свобода.
– Мы дадим тебе ее. Ай, добрый Чалджи, ты спасешь нас.
– Ладно, – сказал Чалджи. – Сегодня ночью вы откроете мне решетку, и я унесу с собой тайну о шкатулке.
Казначеи пошли к хану, но по дороге начали рассуждать так:
– Если мы освободим этого батрака, он все равно нас может выдать. Так не лучше ли его погубить? Тогда вместе с ним умрет тайна, а шкатулка будет наша.
И ночью, как ни ждал Чалджи, никто не открыл ему решетку.
А казначеи, придя к хану, сказали:
– Великий Алыгбай! Вышедший из бочонка, безродный Чалджи проклинает тебя. Мы сами слышали, как он поет о тебе злобные тахпахи[141]. Прикажи убить его.
Алыгбай велел привести Чалджи и спросил у него:
– Я посадил тебя в темницу, где даже самые сильные духом становятся немощными. А ты поешь тахпахи. Уж не думаешь ли ты словами разбить решетки?
– Да, Алыгбай, мои тахпахи делают чудеса, – отвечал Чалджи. – Хочешь, я спою тебе тахпах и, хотя в нем нет слова «шкатулка», но ты узнаешь о ней.
И он запел:
Где ты, где ты, Харапас –
Голова моя, падешь?
Где ты, где ты, Чоон–кегис –
Грудь алыпа, смерть найдешь?
Харапас и Чоон–кегис, полумертвые от страха, повалились к ногам Алыгбая, моля о пощаде. Хан, обрадованный тем, что похитители шкатулки найдены, пообещал Чалджи награду.
Долго думал Алыгбай, как ему поступить с Чалджи. Выдать награду – значит возвеличить ненавистного пастуха. Не дать награды – значит нарушить свое слово. И тогда хитрый Мирочах посоветовал Алыгбаю послать Чалджи к Хозяину Харатаг – Черной горы.
«Черная гора далеко. Много утечет воды, пока батрак, не имеющий коня, доберется до нее. А сила у Хозяина Черной горы такая, что он одним пальцем убьет пастуха» – так рассуждал Алыгбай, довольно потирая руки.
Потом он призвал Чалджи и сказал:
– Что может быть для бедного батрака дороже ханского доверия? Так вот, я решил. Получай в награду мое доверие. Иди к Хозяину Харатаг и возьми у него семь медвежьих шкур, которые он мне должен. Я тебе доверяю. Такова моя награда.
Чалджи вышел от хана, а Алыгбай и Мирочах громко смеялись вслед ему.
– Ничего! – прошептал Чалджи сквозь зубы. – Теперь я знаю цену ханской награды и заплачу за нее двойной ценой.
Девушка Чибек
Много дней и ночей шел Чалджи по сухой степи. Ни одного озера, ни одного ручейка не встретил он. Солнце и горячий ветер раскалили землю.
Чалджи упал на желтую траву и прошептал:
– Ни березки, ни ручейка не вижу я. Кто же даст прохладу мне? – И закрыл глаза.
Вдруг с неба опустился над ним белый лебедь, начал бесшумно махать крыльями, и прохлада освежила лицо Чалджи. Он уснул самым легким и самым сладким сном. А когда проснулся и поднял голову, увидел: рядом сидит девушка – спину закрыли шестьдесят кос, грудь прикрыли пятьдесят кос.
Чалджи удивленно глядит на нее,
Ясного взгляда не сводит с нее,
Слово боится одно проронить…
Наконец решился ее спросить:
– На какой земле тебя мать родила?
Из какой реки ты воду пила?
Кто были твои отец и мать?
Как повелели тебя называть?
Кем ты на родине милой была?
Зачем же взяла себе два крыла?
Белые перья надела зачем?
Птицей крылатой летела зачем?
И так ему девушка отвечает:
– С надеждой летела я в эти края.
Молодца увижу, – думала я. –
В отцовской солнечной стороне
Тоскуют родимые обо мне.
Ирек – мой отец, Арыг – моя мать
Чибек повелели меня называть.
Далеко отсюда моя сторона,
Под солнцем легла широко она.
В привольной степи мы пасли стада,
Была в Тибек–суге светла вода,
Но враг чистоту воды замутил,
Сжег юрты и кровью траву оросил…
Девушка заплакала, и там, куда упали ее крупные блестящие слезы, зазвенел ручей.
Они напились и умылись из ручья, а потом Чибек рассказала, что живет она в краю, где мучит людей страшный Хозяин Черной горы. Чибек не выдержала тиранства злодея.
Вскинула руки, как крылья, она,
Белым лебедем стала она,
И полетела в небо она,
Туда, где бледнела вдали луна…
– И куда ты спешишь сейчас? – спросил Чалджи.
– Мне некуда больше спешить, – отвечала Чибек. – Хозяин Черной горы сжег мой родной край. Теперь я нашла тебя и хочу одного – возьми меня с собой!
«Так вот он какой, Хозяин Харатаг?! – подумал Чалджи. – Как мне осилить его? »
И, не сказав ни слова, он взял Чибек за руку и они пошли.
…Зори на небе огни свои жгут.
Чалджи и Чибек молча идут.
При звездном сиянье ночью идут.
Тропинками волчьими тихо бредут,
Идут через синий степной простор,
Ползут по отрогам невиданных гор…
У бая Мултыгана
– Ой, Чалджи! – остановилась Чибек. – Много дней и ночей мы идем с тобой. А родимого края все не видать. Не могу я идти. Не потому, что ноги устали, а потому, что душа у меня болит.
– Ничего, Чибек! – воскликнул Чалджи. – Мы отомстим Хозяину Харатаг.
– У нас даже нет меча, – грустно проговорила Чибек. – Вот почему глаза мои слезами обливаются, руки мои сами опускаются. Тяжело мне…
– Я вижу впереди отару бая Мултыгана, – с надеждой проговорил Чалджи, – я заработаю у него денег, куплю богатырского коня, золотой меч и убью проклятого Хозяина Черной горы.
А в улусе бая Мултыгана был в это время большой той[142].
Со всех концов степи сюда собрались знатные гости. Они пили арагу[143], заедая ее бараниной, пели песни и громко смеялись.
Чалджи узнал у народа, что бай Мултыган – жадный, злой старик.
– Не дело ты надумал, парень, – говорили люди. – Наш бай охотно дает работу, да не любит платить за нее.
Но Чалджи не послушал этих советов и нанялся к баю в чабаны. Прошло несколько дней. Как–то раз к отаре подошел седой старик.
– Э–э, сколько у бая жирных баранов, – сказал он, мигая слезящимися глазами, – один бай и столько баранов! А у нас столько бедных людей и ни одного барана.
– Откуда ты, дедушка? – спросила Чибек.
– Я бежал из родного края, от Хозяина Черной горы.
И старик горько заплакал.
– Чалджи! – вскрикнула Чибек. – Дай ему одного барана. Ведь он пришел оттуда, где стояла юрта моего отца!
Чалджи выбрал самого жирного барана и отдал старику. А вечером приехал бай. Он слез с коня и долго считал своих овец.
Чалджи и Чибек стояли в стороне.
– Ах вы, не имеющие крова! – закричал бай, подбегая к ним. – Знал я, что вам нельзя доверять отару! Где мой самый жирный баран? Вы съели его?!
Чалджи и Чибек молчали.
– Я повешу вас! – кричал бай, топая ногами.
Чалджи оттолкнул его и сказал:
– Пошли, Чибек. Безрогий баран на овцу похож, а жадный Мултыган на волка похож. У него, кроме петли, ничего не заслужишь.
– Я же говорила тебе, что не здесь наше счастье, – отвечала Чибек, – у меня душа болит, а сердце мое окаменело.
– Окаменело?! – воскликнул Мултыган, услыхавший последние слова.
И он долго смотрел им вслед, хитро прищурив глаза.
Завистливый Майдох и жадный Мултыган
В степи за могильным курганом повстречались им люди из улуса Мултыгана.
– Э–к–кей! Добрый Чалджи, – говорили они, – помоги нам. Бай Майдох – продавец товара обокрал нас.
И бедняки, перебивая друг друга, рассказали о том, что друг Мултыгана бай Майдох отобрал у них последние деньги, а товару не дал.
– А где он сейчас? – спросил Чалджи.
– Вон он едет, – показали люди туда, где на дороге клубилась пыль.
– Чибек, подожди меня здесь, а вы, – обратился Чалджи к беднякам, – идите в улус. Сейчас у вас будет товар.
Сказал, а сам подумал: «Как же заставить бая расплатиться с бедняками? »
Догнав едущего в телеге Майдоха, пастух заговорил:
– Ты, Майдох, все ездишь по жаре, а вот Мултыган…
– Что Мултыган? – живо перебил его бай. – Он опять что–нибудь придумал? Почему я три раза был в улусе и ни разу не застал его? Где он?
– Он у себя в отаре.
– А что он там делает?
– Считает баранов.
– Ха! – презрительно воскликнул Майдох. – Это и я делать умею.
– Нет, Майдох, – возразил Чалджи, – так, как он считает, не всякий сумеет. Он пересчитывает отару каждый час.
– Гм… – хмыкнул Майдох. – Каждый час, говоришь? А зачем?
Некоторое время бай сосредоточенно думал. Потом пухлое лицо его просияло. Он стукнул себя кулаком по узкому лбу и воскликнул:
– Ай–яй–яй! Как же мне раньше не пришла в голову эта пословица: «Больше считаешь – скорее богатеешь! »
Бай спрыгнул с телеги и начал, тяжело отдуваясь, быстро распрягать коня.
– Что ты делаешь? – спросил Чалджи.
– Не–ет! – шептал Майдох. – Ты, Мултыган, не обскачешь меня. Теперь я знаю, почему твоя отара растет не по дням, а по часам. Я тоже каждый час буду пересчитывать свой товар. И тогда посмотрим, кто будет богаче.
Взбираясь на лошадь, он сказал:
– Товар, что в телеге, я оставляю тебе. Сейчас мне некогда с ним возиться! Стереги его. Через час я приеду за ним.
И, уже удаляясь, бай кричал:
– Я буду пересчитывать свой товар чаще, чем Мултыган отару, через каждые полчаса! У меня будет много парчи и шелка.
Посмеявшись над завистливым Майдохом, Чалджи впрягся в телегу и с песней покатил ее в улус.
На песню сбежался народ.
– Чалджи раздает товар беднякам, – говорили люди, – спасибо ему!
Бай Мултыган, расталкивая толпу, подошел к телеге, и глаза у него заблестели от жадности.
– Что у тебя в телеге?
– Товар, – сказал Чалджи. – Смотри, какие шелка, какая парча!
– А где ты все это взял? Где Чибек? Она окаменела? Так?
Чалджи с недоумением смотрел на бая.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – сказал он.
– Врешь! – зашипел бай. – Я слышал, как Чибек сказала, что она окаменеет. За ее каменное тело ты и получил все это богатство. Кто послал тебя сюда?
– Меня послал Алыгбай, – отвечал Чалджи.
– Как?! – воскликнул бай. – Так это грозный Алыгбай скупает каменных женщин?
– Ну да, о нем я и говорю, – улыбаясь, отвечал Чалджи.
– Где же мне взять каменную женщину? – кусая ногти, шептал Мултыган. – Где?
– Как где? – смеясь, говорили люди. – Ведь у тебя есть жена Тыртыс–хат[144], а у нее каменное сердце…
– Верно! – закричал Мултыган, схватил нож и, ни слова не говоря, скрылся в своей юрте.
И те, кому удалось заглянуть вовнутрь, закричали так, чтобы слышали все:
– Бай убил свою жену – зловредную Тыртыс–хат. Теперь нашим женам легче будет дышать, она больше не будет щипать их и таскать за волосы.
Мултыган взвалил тело Тыртыс–хат на телегу и ускакал, нещадно погоняя лошадь. Приехав к Алыгбаю, он закричал:
– Грозный Алыгбай, выходи смотреть покупку! Я привез тебе мертвую женщину с каменным сердцем. Сколько за нее дашь?
Алыгбай вышел, посмотрел на Мултыгана и ответил:
– За такие шутки я тебе дам сто плетей!
Тут же Мултыгана схватили, повалили на землю и стали избивать плетьми. Он визжал и кусался, как пес, а про себя думал: «Если не выбьют из меня душу, отомщу же я тебе, коварный Чалджи! »
Что было на дне реки
…Чадджи, раздав весь товар бедному народу, опять взял Чибек за руку, и они пошли дальше по пыльной дороге.
– Скоро ли увижу я родимый край?.. – с тоской спрашивала Чибек.
А Чадджи, задумчиво глядя вдаль, проговорил:
– Тяжелая у меня судьба! С детства нет у меня ни имени, ни лошади, ни юрты. Где отец и мать мои? Где мой родной улус? На каких лугах пасется мой быстроногий богатырский конь? Чадджи, батрак, вышедший из бочонка, – вот кличка, которой наградил меня злой хан… – И он печально склонил голову.
|
|
|
