 |
Генри Пикер 5 страница
|
|
|
|
В 1911 году в клерикальном Бреслау некий баварец получил 14 дней тюрьмы за то, что расхаживал в коротких штанах. Оскорбление общественных приличий! Ныне люди со спокойной душой вместе моются в бане. В Риме попы следят за тем, какой длины у женщин одежда и рукава и носят ли они головные уборы. Если бы господу богу это не понравилось, он бы уж как‑ нибудь дал понять людям. Только попов это злит, поскольку воспитание сделало их извращенцами.
Если бы не опасность распространения большевизма по всей Европе, я бы не стал препятствовать революции в Испании, там бы истребили всех попов. Если у нас попы придут к власти, то в Европу вернутся самые мрачные времена средневековья.
Нам очень не хватает театральных зданий. Начиная с семидесятых годов строили много, но театрам – в отношении к количеству жителей – явно уделяли недостаточное внимание.
Сто лет назад в Мюнхене были Столичный, Национальный и расположенный у Изарских ворот Народный театры: общее количество зрительских мест составляло 3500 при 50 000 жителей. Ныне на почти 900 000 жителей приходится лишь 5000 зрительских мест. Поэтому моя программа строительства театров в Линце вовсе не чрезмерная. В Берлине сейчас 3 оперных театра, но зато 4 миллиона жителей. В Дрездене на 600 000 человек приходится 1 оперный театр. В Берлине нужно иметь по меньшей мере 4... 5 оперных театров. Если их разумно разместить, они все будут переполнены. Оперетта, опера и драма должны быть представлены первоклассными театрами с высокими ценами. Но Берлинская народная опера уже и теперь на порядок выше Нюрнбергской.
Прекрасны драматические спектакли в Берлине, и лучше всего в Немецком театре. После первой мировой войны я впервые посетил Государственный драматический театр с Дитрихом Эккартом: «Пер Гюнт». В Берлине он всегда шел в переводе Эккарта, в то время как в Мюнхене долгое время его ставили в переводе какого‑ то еврея. И вообще, о том, каковы драматические спектакли в Мюнхене, я ничего не могу сказать, поскольку не испытывал ни малейшего желания посещать их. При Голлинге Государственный драматический театр стал, говорят, гораздо лучше. Народный театр также очень хвалят. Камерный театр вновь добился совершенно необычайного успеха, поставив «Отелло» (Домин)[87].
|
|
|
Сколько же должно быть в Берлине концертных залов, когда в Лейпциге на 600 000 жителей приходится один Гевандхауз! Но если хорошо заботиться о культурной жизни, то и в маленьком городе она будет просто сказочной: придется только от звезд отказаться. Я бы хотел жить в таком городе, как Веймар или Байройт. Большие города неблагодарны. Они там все как дети: сперва все льнут к тебе, а потом появляется что‑ то другое и ты уже позабыт. Кто действительно хочет петь, добьется большего в провинции, а не в Берлине.
Очень жаль, что в Дрездене у нас нет гауляйтера, который поддерживал бы близкие отношения с миром искусства. После Крауса и Фурхтвенглера Буш[88] наверняка стал бы лучшим немецким дирижером. Но Мучман хотел посадить к нему в оркестр старых партайгеноссе, чтобы внести туда национал‑ социалистский дух.
Я хочу собрать картины, старых немецких мастеров и устроить в Дронтхейме галерею. Такие художественные институты, как галереи в Дрездене, Мюнхене, Вене или Берлине, должны ежегодно располагать суммой минимум в 2 миллиона, чтобы делать закупки новых картин для пополнения своих собраний. Боде[89] поступил по‑ другому. Он сумел в Берлине собрать вокруг себя богатых людей – преимущественно евреев, – те пожертвовали крупные суммы, и кайзер за это возвел их в дворянское достоинство. В этом деле я хочу навести порядок. Таким директорам нужно дать возможность действовать быстро и без оглядки на счетную палату, если возникает опасность, что картина будет продана невесть кому.
|
|
|
22. 02. 1942, воскресенье, ночь
«Волчье логово»
Наша пресса, в общем‑ то, чудесная вещь. Закон о печати позаботился о том[90], чтобы народ оставался в неведении относительно разногласий в правительстве. Пресса существует не для этого.
Мы покончили с представлением о том, что свобода в государстве – это когда каждый может говорить все, что в голову взбредет. Свыше половины немецких газет в руках у Аманна[91]. Стоит мне позвонить Лоренцу и в нескольких словах высказать ему свою точку зрения, как уже на следующий день в час дня она будет опубликована в каждой немецкой газете.
Доктор Дитрих[92] хотя и маленького роста, но тем не менее выдающийся специалист и знаток своего дела. Пишет он плохо, но речи его зачастую просто великолепны. Я горжусь тем, что вместе с этими людьми смог разом – 22 июня 1941 года – повернуть руль на 180 градусов[93]. Ни одной другой стране это не удастся.
Иллюстрированные журналы переживают сейчас период расцвета. Но чтобы конкурировать с иллюстрированными англосаксонскими журналами за рубежом, содержание той же «Лейпцигер иллюстрирте» должно стать гораздо более увлекательным. Хороши также «Бирлинер» «Мюнхнер» и «Винер иллюстрирте», но прежде всего «ИБ» («Иллюстриртер беобахтер»). Политическими репортажами из архивов несколько лет тому назад снискала добрую славу «Кельнер иллюстрирте». А вот без «Дойче иллюстрирте» вполне можно было бы обойтись.
Великолепная газета «Дас рейх»[94]. Когда наступит мир, мы должны будем издавать такого же типа воскресную газету для деревенских жителей. Она будет выходить в субботу, а в воскресенье крестьянин ее уже получит. В ней должно быть много фотографий, набирать ее следует так, чтобы ее можно было легко читать, и пусть также публикует роман с продолжением, девицы тоже должны получить свое.
Англичанам очень легко во всем, что касается фотоматериалов и текста: со всего мира стекаются они к ним неистощимым потоком. Но и мы теперь на месте не стоим.
|
|
|
24. 02. 1942, вторник, полдень
«Волчье логово»
Сын старого Роллера[95] погиб на фронте. Десятки тысяч людей могут послужить своему народу лишь тем, что пойдут на фронт. Но что там делать художнику? Его просто пристрелит какой‑ нибудь русский идиот.
Сколько у нас освобожденных от военной службы, велика ли беда, если получат бронь еще 500... 600 талантов.
Такого человека не заменишь. У нас и без того мало театральных художников: Зиверт, Бенно фон Арендт и Преториус. Да еще в Остмарке прибавился молодой Роллер. Ну если бы он по крайней мере раньше себя ничем не проявил! Почему мне Ширах[96] ничего не сообщил? Я видел «Мирный день»[97] с его декорациями, они были просто великолепны. Он был храбрым человеком, в годы борьбы был вынужден бежать, а теперь, несомненно, пошел добровольцем на фронт. Я должен был отозвать его или отправить в другое место, если он по каким‑ либо причинам не хотел больше оставаться в Вене.
26. 02. 1942, четверг, вечер
«Волчье логово»
Румыния! Если теперь с Антонеску что‑ нибудь случится, кто придет на его место? Я с ужасом думаю об этом. Король просто грязная свинья[98]; этот тип даже не желает помочь своей матери выйти из машины, ибо опасается, что тем самым принизит свое королевское достоинство. Он смотрел на меня большими глазами, когда я не обратил на него внимания, а завел беседу с его матерью. Разумеется, это нарушало церемониал. Но кто в наши дни его придерживается.
Румынский крестьянин – это скотина несчастная. А остальные просто жалкие субъекты. В фильме «Город Анатоль»[99] действительно хорошо изображена эта балканская среда на фоне нефтяного бума. Когда люди только лишь потому, что случайно обнаружили на своей земле нефтяную жилу, получают в свое распоряжение неиссякаемый денежный источник, это идет вопреки всем естественным законам!
Такой город, как Бухарест, построен исключительно за счет спекуляции землей. Аналогичным образом я в свое время обвинил Эрцбергера[100] в бессовестной спекуляции земельными участками. Между Панковом и Берлином предполагалось продавать землю мелкими участками. Планировалось обновить грунт для строительства дорог. Но если своевременно узнать, что будет происходить распределение участков, то вся земля – даже находящаяся в общественной собственности – на несколько сот процентов поднимается в цене. Мы, национал‑ социалисты, доказали, что участок, стоивший 110 или 120 тысяч марок в золотом исчислении, был Эрцбергером, который получил сведения о предстоящем выделении участков, в компании с неким монсеньером продан за 3, 7 миллиона. Поэтому мы внесли в партийную программу положение о необходимости запретить спекуляцию землей. Почему какому‑ нибудь заинтересованному лицу не получить небольшую прибыль? Но получать ростовщические барыши лишь потому, что общественность планирует какое‑ то мероприятие, нет, такого больше не будет.
|
|
|
Когда строились автострады, я быстро издал закон об отчуждении собственности, на основе которого крестьяне получали соответствующую компенсацию. Все военные дороги были построены тиранами: римскими, прусскими, французскими. Они прямые, как свеча, остальные дороги – проселочные, и по ним проезд занимал в три раза больше времени.
Основная масса народа хочет, чтобы ею правили, отсюда колоссальное беспокойство в народе, когда что‑ нибудь случается. Например, смерть Тодта[101] до глубины души потрясла его: видно, народ хочет, чтобы им правили лучшие умы.
Венгры во всем превосходят румын. Я бы хотел, чтобы румыны жили там, где хорваты, и наоборот.
Мы должны повсюду строить дороги, но они не должны быть одного типа. Нельзя всех подгонять под один стандарт, когда мы сегодня приходим на территорию Фландрии или в Нидерланды. Пусть эти гау сохранят свой характер. Это следует сделать хотя бы уже потому, что иначе мы лишим наших женщин удовольствия носить вещи иностранного производства. Особенно привезенные нелегально! Таких ярых националистов, как венгры, больше не найти. И как быстро прижились у них немцы! Они занимают там руководящие посты. Однако сохранять немецкое влияние в течение длительного срока мы сумеем только в том случае, если это государство окажется под нашей властью[102], или нам придется забрать оттуда всех немцев. Небольшие немецкие группы погибнут от инцухта, за исключением жителей Трансильвании. Я видел это во время парада фольксдойче в Нюрнберге: они в расовом отношении неполноценны. Лучшие из них поступают в Венгрии на государственную службу. Если производить такой отбор на протяжении веков, то в итоге останется одно дерьмо.
На восточных землях мы хотим в широких масштабах осуществить заселение, поселив там этих людей. Оно произойдет за наш счет. Однако мне придется вновь отнимать землю у других, и долго это продолжаться не может. Все это проблема государственной власти и вообще вопрос власти.
|
|
|
В общем и целом я лично считаю, что мы должны забрать немцев к себе, если хотим жить с венграми в мире. Это нужно обдумать. Разве что мы снова захотим сделать Дунай немецкой рекой. Но тогда нам придется проводить совсем другую политику. Выход был бы в том, чтобы переселить всех фольксдойче с Юго‑ Востока на Дунай. Венгры и румыны никогда не помирятся, даже если будут считать Германию своим общим противником. Немцам из Баната мы обязаны дать такую же хорошую землю. Как только я заполучу на Востоке 1, 5 миллиона фольксдойче, то вынужден буду построить автострады протяженностью полторы тысячи километров. Их поселения, как нить жемчуга, будут тянуться каждые 50... 100 километров, к ним прибавится несколько больших городов. Если исходить из этой точки зрения, то приходишь к выводу, что Север важнее, чем Юг, Но: Дунай есть Дунай, его ничем не заменишь. Нужно сесть возле Железных Ворот, чтобы никто не мог его перекрыть. К сожалению, это очень плохая земля. Хороших немцев туда не заманишь. Но когда там начнется бурение в поисках меди[103], ее быстро заселят. Это вообще одна из лучших возможностей добраться до меди, к тому же у нас с Югославией далеко не дружественные отношения. Марганец, который я не хочу переплавлять здесь в низине, я могу отправить вверх по Дунаю. Через Дунай идет связь с Турцией. Мировую политику может вершить только тот, у кого в тылу все спокойно.
27. 02. 1942, пятница, полдень
«Волчье логово»
Провидение всегда одаривает победой того, кто умеет правильно распорядиться умом, которым наделила его природа. Все эти выдуманные юристами правовые проблемы для природы не играют никакой роли. Иной раз уже прошлое дает ответ на вопрос, как прожить в этом мире, которым правят законы, данные нам свыше: помогай себе сам, тогда тебе поможет бог! Это – сознание того, что человек сам кузнец своего счастья или, наоборот, своего несчастья.
Идея творения или провидения нетленна и вечна. Однако люди по‑ разному трактуют ее. Почему бог не даст им всем возможность правильно понять ее? Если сориентироваться горизонтально, то образованные люди знают, что католические воззрения на образ божий разделяют менее 10 процентов всего человечества: в один и тот же период созданные одной и той же божественной рукой люди придерживаются тысяч различных верований. Но мы сейчас смотрим на положение вещей вертикально: мы знаем, что христианство – всего лишь недолгая эпоха в истории человечества.
Бог сотворил людей. Людьми мы стали лишь благодаря смертному греху. Бог создал все предпосылки для этого. 500 000 лет взирает он, как люди безобразничают. Наконец ему приходит в голову мысль послать на землю сына божьего. Неимоверно все усложнил, выбрав такой долгий путь.
Но не все в это верят. Тогда нужно веру навязать им силой. Если господь заинтересован в самостоятельном познании, к чему тогда «испанские сапожки» и тиски для пальцев?
К тому же большая часть этих католиков сама в это не верит. В церковь ходят только старухи, поскольку они лишены земных радостей. Из них уже песок сыпется и проку никакого. Но в этой компании кое‑ кто, а именно католические священники, заинтересован во всей этой истории. Очень опасно, когда столь эгоистичные субъекты превращают идею творения в предмет для насмешек. Разве здесь над богом не измываются самым наглым образом? Чистейшей воды идолопоклонство, вот что ужасно.
Человек превосходит животное, и чудеснейшим доказательством этого превосходства служит тот факт, что он понял: существуют высшие силы! Достаточно взглянуть в телескоп или микроскоп, как можно сразу сделать вывод, что у человека есть способности для постижения этих законов. Но нужно проникнуться смирением. Стоит только идентифицировать высшую силу с фетишем, а потом разочароваться в нем, как от веры в бога ничего не останется.
Зачем бороться, когда всего можно добиться молитвой? Во время испанского конфликта церковь должна была бы заявить, что мы защитим себя силой молитвы. Но она предпочла финансировать язычников‑ марокканцев, и благодаря им святая церковь вообще уцелела.
Если у меня нет ни гроша за душой, а в смертный час нет времени для покаяния, тогда – все, конец! Но если я отложил 10 марок и заранее заплатил церкви, тогда порядок! Этого хотел тот, кто сотворил мир? Если этому верит крестьянская девочка или какой‑ нибудь малолетний пророк, я слова не скажу. Но когда в достаточной степени образованные люди почитают такие дьявольские суеверия! Сотни тысяч из‑ за них подвергали пыткам! А эта лицемерная проповедь любви ко всем!
Ложь недолговечна. Я не верю в то, что истину можно надолго утаить. Она одержит победу! Я полагаю, что в этом вопросе наступит век терпимости. И поэтому могу только сказать: пусть каждый будет счастлив на свой манер! [104] В античную эпоху царила терпимость: никто не пытался обратить другого в свою веру.
Я иду в церковь не для того, чтобы слушать службу. Я только любуюсь красотой здания. Я бы не хотел, чтобы у потомков сложилось обо мне мнение как о человеке, который в этом вопросе пошел на уступки. Я знаю, что человек с его заблуждениями тысячу раз поступает неверно. Но даже и речи быть не может о том, чтобы поступать неверно вопреки собственным знаниям. Я лично никогда не покорюсь этой лжи. И не потому, что хочу кого‑ то разозлить, а потому, что считаю это издевательством над Провидением. Я рад, что у меня нет внутренней связи с верующими. Я себя превосходно чувствую в обществе великих исторических героев, к которым сам принадлежу. На том Олимпе, на который я восхожу, восседают блистательные умы всех времен.
21 марта 1933 года мы должны были идти в церковь, но я отказался[105]. В партии меня никогда не интересовало, кто из моего окружения какой веры придерживается. Но я бы хотел, чтобы в радиусе 10 километров от моей могилы не было ни одного попа. Если подобные субъекты сумели бы мне помочь, я бы усомнился в Провидении. Я действую в соответствии с моими убеждениями и мыслями. Я не могу помешать кому‑ либо молиться; но я не потерплю проклятий с амвона.
Я отказался от их молитв. Если я для чего‑ то нужен, значит, меня послали сюда высшие силы. Не говоря уже о том, что она ужасно жестока, эта единоспасающая церковь. Мне еще ни разу не доставляло удовольствия мучить других, хотя я знаю, что в этом мире утвердить себя без насилия невозможно.
Жизнь дается только тому, кто наиболее яро борется за нее. Закон жизни гласит: защищайся!
Время, в которое мы живем, являет нам крах этой веры. Это может продлиться еще 100 или 200 лет. Мне очень жаль, что я увижу это из недосягаемой дали, как Моисей страну обетованную.
Мы врастаем в светоносное, основанное на истинной терпимости мировоззрение. Человек должен быть в состоянии развивать данные ему от бога способности. Мы должны лишь предотвратить появление новой, еще большей лжи: еврейско‑ большевистского мира. Его я должен уничтожить.
Ночь с 28. 02 на 01. 03. 1942, суббота
«Волчье логово»
В 1925 году Бехштейны[106] пригласили меня к себе в Байройт. Они жили на Листштрассе – так она, по‑ моему, и до сих пор называется, – сразу же за углом от Ванфрид. Они и сейчас там живут.
Собственно говоря, я не хотел туда ехать. Я сказал себе, что тем лишь усугублю и без того трудное положение Зигфрида Вагнера[107], он отчасти был в руках евреев.
Я прибыл в Байройт в 11 часов вечера. Лотта еще бодрствовала, а пожилая чета Бехштейн уже легла спать. На следующий день утром пришла госпожа Вагнер и принесла мне цветы. И началось! С того времени сохранилось множество фотографий, сделанных Лоттой Бехштейн. Днем я расхаживал в коротких штанах[108], а когда шел на Вагнеровский фестиваль, то надевал смокинг или фрак. Свободные дни были чудесны. Мы ездили в Фихтелевы горы или во Франконскую Швейцарию.
Но и в остальном там была просто сказочная жизнь. Когда я приходил в «Ойле»[109], то сразу же легко устанавливал контакт с любым актером или актрисой. С другой стороны, я еще не был настолько знаменит, чтобы меня ни на минуту не оставляли в покое.
Дитрих Эккарт раньше бывал в Байройте как театральный критик. Он всегда внушал мне: «Знаешь, в Байройте сама атмосфера чудесная! » Он рассказывал, что однажды утром они отправились в «Ойле», а затем вышли на поляну за концертным залом и разыграли там «Волшебство страстной пятницы»[110]. Это просто великолепно.
Когда я впервые слушал там «Парсифаля», то пел еще Клевинг, ах, какие у него были сказочные фигура и голос! До этого я уже слушал «Парсифаля» в Мюнхене. Затем я посмотрел «Кольцо нибелунга» и «Нюрнбергских мейстерзингеров». Как же меня разозлило, что партию Вотана исполнял еврей Шорр! Я счел это осквернением расы! Почему они не привезли из Мюнхена Роде? И потом, у них еще был человек совершенно выдающихся данных, камерный певец Браун.
Я уже много лет не был там, что само по себе достойно сожаления. Фрау Вагнер очень печалится по этому поводу, она мне двенадцать раз писала и двадцать пять раз звонила по телефону. Я так часто проезжал через Байройт и всегда наносил ей визит. Но фрау Вагнер – и в этом ее великая заслуга – связала Байройт с национал‑ социализмом. Поскольку: в личном плане Зигфрид был дружен со мной, но в политическом отношении вел себя пассивно. Он ничего сделать не мог – евреи наверняка свернули бы ему шею. Но теперь препятствия устранены: его оперы ставят гораздо чаще. Этим поганым евреям удалось разорить его. В молодости я слушал «Медвежьи шкуры», но, говорят, «Мариенбургский кузнец» – его лучшее произведение. Нужно поглядеть, что еще можно послушать и посмотреть. Я как‑ то в Берлине слушал раннюю оперу Вагнера «Послушница из Палермо», обилие мелодий еще вполне в моцартовском стиле, лишь в двух‑ трех местах вдруг начиналось что‑ то новое.
01. 03. 1942, воскресенье, вечер
«Волчье логово»
Для женщины красивое платье теряет всю свою привлекательность в тот момент, когда другая начинает носить такое же. Я однажды наблюдал, как женщина покинула оперу лишь потому, что увидела, как в ложу напротив входит женщина в таком же платье: «Какая наглость! Я ухожу! »
Когда женщина прихорашивается, то усердие ее зачастую вдохновляется тайной радостью, что она сможет позлить другую. Женщина обладает способностью, которой лишены мы, мужчины. Она может поцеловать подругу и одновременно уколоть ее булавкой. Не имеет никакого смысла пытаться исправить эту черту женского характера. Простим им эти маленькие слабости! Если это может сделать женщину счастливой, прекрасно! Пусть уж женщина занимается этим, чем рассуждает о метафизических проблемах. Это в тысячу раз лучше.
Когда женщина начинает размышлять о проблемах бытия, вот это ужасно. Ой‑ ой‑ ой, вот тут они действительно могут вывести из себя.
Хуже всего бабы, которые не следят за собой. Но есть женщины, которые просто помешаны на себе, и так до тех пор, пока не выходят замуж. Сперва они гоняются в поисках половины фунта. Когда же он у них в руках, выясняется, что и полцентнера их не устраивает.
Любая женщина может нам возразить: а почему вы бреетесь? Почему причесываетесь? Почему делаете пробор? Никто не хочет оставаться таким, каким его создала природа. Насколько я помню, лет 40... 50 тому назад брились только актеры и священники. В Леондинге[111] лишь один человек не носил бороды, он считался франтом. Бывает так, что борода подчеркивает, какая у человека выразительная голова. Но в общем и целом о лице лучше судить, когда оно без бороды. В остальном же идет продолжение длящегося вот уже несколько миллионов лет процесса: человек постепенно теряет волосы.
Там, где женщин больше, чем мужчин, они стремятся любыми способами затмить соперниц: инстинкт самосохранения. Ему все подчиняется. Самая мягкосердечная женщина может превратиться в фурию, если другая отобьет у нее друга. У одной этот инстинкт развит сильнее, у другой слабее. А наиболее сильно – у наиболее женственных. Обычно это считают женским пороком. А может быть, это и есть добродетель.
Если когда‑ нибудь появится государство мужчин, дела у человечества резко пойдут под гору. В древности, безусловно, было гораздо больше государств, в которых царил матриархат. От потери мужчин народ не вымрет. Такое с ним произойдет без женщин! После Тридцатилетней войны было вновь разрешено многоженство[112]: внебрачные дети возродили нацию. Это не поддается регулированию законом. Но пока два с половиной миллиона девушек рискуют остаться старыми девами, незаконнорожденных детей нельзя превращать в изгоев обществ.
Девушка, родившая ребенка и заботящаяся о нем, в моих глазах стоит выше старой девы. Общественные предрассудки постепенно отмирают. Природа берет свое. Мы на правильном пути. Я часто задним числом узнавал, что многие девушки, и в первую очередь кельнерши, имеют детей. Очень трогательно смотреть, как счастлива эта девушка, когда заботится о своем ребенке. Если же девушка не может забеременеть, она становится истеричкой или заболевает.
Характерно, что почти у всех народов женщин было больше, чем мужчин.
Если вокруг не было бы столько здоровой жизни, можно было бы стать полным мизантропом. Со мной бы такое произошло, имей я дело только с «верхними десятью тысячами». И то, что я им не стал, объясняется исключительно общением с гораздо более здоровыми широкими массами. В деревне дошло до того, что народ не реагирует, когда священника обвиняют в том, что он живет половой жизнью… Если тот поддерживает интимные отношения со своей служанкой, то вся деревня спокойна за своих детей и жен. Все равно у него это из головы не выбьешь, говорят женщины.
А вот «верхние десять тысяч» вконец изолгались. Я наблюдал совершенно немыслимые вещи. Люди обвиняли других в том, что они живут с кем‑ нибудь вне брака, а сами при этом женились на разведенных женщинах. Некоему господину, который вел себя подобным образом, я напомнил его собственную историю.
Вспомним, как мало браков выполняют желание природы: удовлетворить великую жажду жизни. Это величайшее счастье, когда встречаются двое, которые самой природой предназначены друг другу. Но как часто случай сводит людей и, наоборот, мешает им сойтись. Сколько девушек уходит в монастырь потому, что они не получили того, кого хотели. За исключением «обещанных»[113], две трети девушек в наших монастырях оказались там из‑ за несчастной любви. Как мало людей имели практически возможность осуществить свои жизненные права!
01. 03. 1942, полдень
«Волчье логово»
Если мы одной из завоеванных провинций дадим когда‑ нибудь право создать собственную армию или военно‑ воздушные силы, то с нашей властью над ней будет навсегда покончено.
Самоуправление ведет к самостоятельности. С помощью демократических институтов невозможно удержать то, что было некогда добыто силой.
Я стою на точке зрения британских тори: зачем покорять свободную страну, чтобы затем вернуть ей свободу? Тот, кто проливал кровь, имеет право на власть. Свободная Индия не просуществует и 20 лет. Англичане теперь упрекают себя в том, что неправильно управляли этой страной, поскольку там не наблюдается особого подъема. Поступили они правильно. Но было бы неразумно ожидать от индийцев воодушевления. Если бы Индия не была под властью англичан, число ее жителей никогда бы не достигло 380 миллионов. Англия эксплуатировала Индию. Но господство англичан во многом было полезным для Индии.
Прежде всего мы не должны направлять немецких учителей на восточные территории. Иначе мы потеряем и детей и родителей. Мы потеряем весь народ, так как вбитые в его головы знания впрок не пойдут. Самое лучшее было бы, если бы люди освоили там только язык жестов. По радио для общины передавали бы то, что ей полезно: музыку в неограниченном количестве. Только к умственной работе приучать их не следует[114]. Не допускать никаких печатных изданий. Кто‑ нибудь видел, чтобы европейская культура дала там достойные плоды? Возник духовный анархизм! Эти люди будут чувствовать себя самыми счастливыми, если их по возможности оставят в покое. Иначе мы вырастим там наших злейших врагов!
Но конечно, если действовать в интересах наших учителишек, то первым делом следовало бы открыть в Киеве университет.
Вообще, человека нужно учить лишь самому необходимому. Все остальное будет ему только мешать! Уж лучше ему показывать прекрасное. Я исхожу из того, что нужно ребенку.
Конечно же, было бы идеально, как в эпоху расцвета греческой культуры, воспитывать в людях чувство прекрасного. А ныне им вдалбливают знания!
В школе нужно давать только общие знания, которые послужат фундаментом для специальных знаний. Я переориентирую образование на обучение главному. События громоздятся одно на другое. Какая же голова должна быть у ребенка, чтобы освоить историю родного края, историю страны в целом, да еще и историю рейха? То, что мы наблюдаем и переживаем, наши дети должны будут вызубрить наизусть. Мозг не в состоянии вобрать все это в себя. Одно запоминается, а другое забывается. Нужно уметь видеть в основных чертах главное.
Нет никакого смысла учить всех детей в средней школе двум языкам. 25 процентам это просто не нужно. Вполне достаточно общей основы, когда вместо 4 лет изучения французского языка ждешь 3 года и на последнем году в течение 1, а не 3 часов в неделю получаешь общие сведения о нем: каждый школьник сам поймет, доступен ли ему этот предмет. Зачем мальчику, который хочет заниматься музыкой, геометрия, физика, химия? Что он запомнит из всего этого? Ничего.
От любого подробного изложения следует отказаться. В мои времена тот, кто хотел успешно выдержать экзамен, должен был иметь по таким‑ то и таким‑ то предметам удовлетворительную оценку. Если у кого‑ то проявляется в какой‑ либо области ярко выраженный талант, зачем требовать от него еще каких‑ то знаний? Пусть дальше работает по своей специальности! Еще 40 лет тому назад история в школе представляла собой набор дат правления королей, войн и географических открытий. У ученика не было никакой возможности получить общее представление о ней. Но если предмет вел к тому же бездарный педагог, то это превращалось в пытку. Детские головки были не в состоянии это все запомнить.
|
|
|
