 |
Генри Пикер 6 страница
|
|
|
|
Но это же противоестественно: если кто‑ то получил по какому‑ нибудь предмету «неудовлетворительно», почему он уже не может стать тем, кем хотел бы? Если приглядеться к учебному материалу в школах, то следует сказать, что значительный процент его просто бессмыслен: он убивает душу ребенка. Может, только в двух‑ трех случаях удается добиться какого‑ то успеха.
Если представить себе, что учитель дает направление в жизнь, то ни в коем случае нельзя подбирать вождей нации на основе школьных аттестатов. Жизни нужно дать возможность внести свои коррективы! Решающее значение имеют лишь свершения, но уж никак не оценки.
Если ребенок настолько повзрослел, что ни минуты не может посидеть спокойно, это не значит, что он невнимателен. Он просто не хочет слушать. Его активность выражается в озорстве. А что ему еще остается? Может быть, со временем он достигнет большего, чем самые лучшие ученики. Но есть учителя, которых раздражает «чертенок». Это вполне понятно. Но сорванцу нужно дать возможность проявить себя.
Я в основном учил лишь 10 процентов того, что учили другие. Я очень быстро расправлялся с уроками. И все же я довольно легко разобрался в истории. Часто я буквально проникался сочувствием к своим соученикам. «Пошли играть? » – «Нет, я еще не сделал всех уроков! » Он зубрит. Он сдает экзамены. Он добился успеха! Но если некто со стороны входит в патерностер, то сразу же бурное негодование: «Как? Почему? Мы же учились! » Да, бог мой, у одних что‑ то есть за душой, у других нет!
07. 03. 1942, суббота, полдень
«Волчье логово»
Если сравнить английский язык с немецким, а немецкий с итальянским, то можно сделать вывод: английский язык не способен выражать мысли, выходящие за пределы общепризнанных фактов и представлений.
|
|
|
Напротив: посредством немецкого языка можно четко и ясно выразить итоги научного познания, даже если они выходят за границы доказанного. Немецкий народ – народ мыслителей, потому что наш язык позволяет осваивать неведомое.
У меня в Оберзальцберге однажды произнес речь слепой итальянец, инвалид войны: как он громыхал, как это все красиво звучало, просто апофеоз! А когда перевели, оказалось, что он говорил, говорил и ничего не сказал, ни проблеска мысли! Итальянский язык – язык музыкантов.
Нас не заставишь говорить только лишь ради самого языка. Мы не приходим в упоение от его звуков. Но в нашем языке мало гласных, и нужно следить за тем, чтобы он не обеднел.
У нас теперь нет поэтов, и мы пытаемся восполнить этот пробел, работая над словом. Однако слово – это всего лишь средство, а не цель; мысли – вот главное, а также умение правильно расставить слова. Если мы дадим тем, кто так усердно работает над словом, полную свободу рук, то со временем наш язык утратит все свое благозвучие и красоту!
К сожалению, мы вынуждены сейчас ограничиться использованием только таких гласных, как а, е, i. Из‑ за этого язык теряет свою музыкальность и беднеет! А еще эти шипящие! Если я говорю «Kurzschrieber» (краткописец) вместо «стенограф», то это звучит по‑ польски! Кроме того, само слово нелепое: изобретатель стенографии сам бы так называл свое изобретение, если бы это слово он считал подходящим. Краткописец – это человек, который пишет кратко! Люди, которые подобным образом онемечивают иностранные слова, смертельные враги немецкого языка. Если все пойдет так, как они хотят, то мы не сможем больше точно и кратко выражать свои мысли, количество звуков уменьшится, они станут беднее, а наш язык будет походить на японский: сплошное хрипение и клокотание. Я не думаю, что на нем вообще можно будет петь.
|
|
|
Будем рады тому, что имеем множество средств для выражения всех языковых нюансов. Будем благодарны за то, что иностранные термины звучат на нашем языке весьма благозвучно. Если представить себе, что мы начнем изымать из нашего языка иностранные слова, то когда и на чем мы остановимся? Не говоря уже об опасности ошибиться в отношении языковых корней. Работа многих поколений наших предков окажется тогда ни к чему.
И наконец, нам придется отбросить все, что некогда пришло к нам извне. Довольно безрассудства! Логически рассуждая, нам пришлось бы далее отказаться от любого института, который мы заимствовали из‑ за рубежа вместе с соответствующим иностранным термином. Если уж быть до конца честным, то, отвергая слово «театр», нужно отвергнуть и этот вид искусства. Было бы недостойно заимствовать какие‑ либо институты, а потом делать вид, будто мы их сами изобрели.
Вносить в язык изменения призваны только величайшие народные мыслители. В предшествующую эпоху на это был способен только один человек: Шопенгауэр.
Насколько полет мысли согласуется с уже имеющимся запасом слов, об этом может судить только гений! Пока народ живет, он непрерывно поглощает все новые и новые термины и понятия. Невозможно противостоять этому. Из этого мы и должны исходить!
Если заимствованный из иностранного языка термин укоренился у нас и хорошо звучит, то мы можем только радоваться, пополнению нашего словарного запаса! Мы должны лишь следить за тем, чтобы все правильно произносили иностранное слово. Не должно быть разницы между написанием и звучанием, как в современном английском! Если у каждого звука есть соответствующая буква, то правильность произношения уже не зависит от того, говорит ли человек на том языке, откуда происходит это слово: мы должны писать его так, чтобы каждый, кто его прочтет, правильно произносил его!
10. 03. 1942, вторник, ночь
«Волчье логово»
Любое явление имеет свою причину. Женская ревность объясняется инстинктом самосохранения: она зародилась в доисторические времена, когда женщина полностью зависела от мужчины; вспомним, как женщина беспомощна во время беременности, и о том, сколько времени пройдет, пока ребенок сможет сам за себя постоять. Без мужчин женщины бы пропали. Поэтому женщины так любят героев. Они дают им чувство защищенности. Женщина хочет, чтобы рядом с ней был настоящий мужчина, и, заполучив его, не хочет его лишаться.
|
|
|
Мужчина тоже может ревновать любимую женщину. Но женская ревность в своем проявлении гораздо разнообразнее: мать ревнует сына к невестке, сестра брата – к его жене. Очень характерна сцена, которую замужняя женщина – Ева Чемберлен[115] – устроила своему женатому брату. Это ж какая наглость! Сестры осыпали проклятиями молодую женщину за то, что ее не оказалось на месте, когда случилось несчастье. Они позабыли, что она родила своему мужу четверых детей. А как она хранила ему верность, это уже о чем‑ то говорит. Стоит взглянуть на детей, на их лица, и все уже ясно.
Из моих приятельниц, относившихся ко мне по‑ матерински, только у госпожи вдовы директора Гоффмана заботливость сочеталась с добротой. Даже госпожа Брукман оказалась в этом плане не на высоте[116]. Она перестала приглашать к себе одновременно со мной некую даму из мюнхенского высшего света, когда заметила, что я в ее салоне, склонившись в знак приветствия перед этой женщиной, обменялся с ней взглядами. Она была очень красива, а я ей был просто интересен, и ничего больше. Я знал женщину, у которой от волнения садился голос, стоило мне перекинуться парой слов с другой дамой.
По сравнению с миром женщины мир мужчины гораздо больше. Мужчина весь во власти долга и лишь иногда возвращается в мыслях к женщине.
Мир женщины – это мужчина. Обо всем остальном она думает только время от времени. В этом вся разница.
Женщина может любить гораздо сильнее мужчины. Интеллект в ее жизни вообще не играет никакой роли. По сравнению с дамами‑ интеллектуалками моя мать, конечно же, проигрывала. Она жила ради мужа и детей. И в обществе наших образованных женщин ей пришлось бы нелегко, но: она подарила немецкому народу великого сына.
Браки, в основе которых лежит только секс, весьма непрочны: ведь всегда можно найти замену! Гораздо труднее расставание, когда появляется чувство товарищества и две жизни сливаются в одну.
|
|
|
Недопустимо, когда женщину вынуждают давать показания об ее интимной жизни. Я это отменил[117]. Вообще, я на дух не выношу, когда начинают лезть в душу. О Фридрихе Великом рассказывают прекрасную историю. Однажды он вызвал к себе начальника полиции, дабы попрекнуть его за то, что он добывает меньше сведений, чем его коллеги при дворах других владык. «Все дело в том, – сказал чиновник, – что я не имел права использовать для наблюдения те же средства, что и в других местах». – «Такой ценой, – заявил в ответ Фридрих Великий, – ну нет, тогда мне ничего не надо».
Я лично никогда не использовал в своих целях разведку и не принимал у себя шпиона. А тем более шпионки. Что‑ то в этом есть очень грязное! Не только потому, что она по сути проститутка, она делает вид, что испытывает к мужчине чувства, которых нет, и губит его.
В юности я считался чудаком, предпочитающим компании одиночество. Теперь я не могу быть один, больше всего люблю обедать с женщиной и предпочитаю подсесть к кому‑ нибудь за столик в «Остерии» (ресторан в Мюнхене), чем есть дома одному.
Я никогда не читаю романов[118] и почти никогда не читаю в газетах литературных разделов. Зачем я буду их читать, когда они меня только раздражают. «Аугсбургер абендцайтунг» (издается с 1609 года) ныне старейшая европейская газета. Как хорошо, что Аманн не наложил на нее руки, и очень жаль, что «Флигенде блэттер» не сохранилась, а «Югенд» стала такой убогой. Если не возможно одновременно сохранять старейшее и возникшее сравнительно недавно предприятия, то я за то, чтобы продолжало существовать первое. Так будет вернее.
11. 03. 1942, среда, ночь
«Волчье логово»
На доме одного нюрнбергского коммерсанта висела табличка: «Курильщиков просят не переступать этот порог». Я повесил такую же на дверях своей квартиры.
Недавно я заявил рейхсмаршалу: Геринг, вы считаете, что фотографии, где вы изображены с трубкой в зубах, производят хорошее впечатление? А если вас увековечат с сигарой во рту, что вы на это скажете?
Было бы неверно считать, что солдату на фронте не обойтись без табака. По вине прежнего командования сухопутных войск мы в начале войны первым делом стали выдавать каждому солдату столько‑ то и столько‑ то сигарет в день. Теперь уже ничего сделать нельзя. Но как только наступит мир, с этим надо будет кончать. Валюту нужно тратить на что‑ нибудь полезное, а не на импорт яда.
А начну я с молодежи. Ей нужно только сказать: не берите пример со стариков, и все будет в порядке!
|
|
|
Мне долгое время было очень плохо в Вене. Несколько месяцев я не ел горячей пищи. Питался молоком и черствым хлебом. Но зато тратил тринадцать крейцеров в день на сигареты. Выкуривал от 25 до 40 сигарет в день. Но крейцер тогда был больше, чем сегодня десять пфеннигов. И однажды мне пришла в голову мысль: а что, если не тратить 13 крейцеров на сигареты, а купить масла и сделать бутерброды? На это уйдет 5 крейцеров, и у меня еще останутся деньги. Вскоре я выкинул сигареты в Дунай и никогда больше к ним не притрагивался.
Убежден, что если бы я курил, то никогда бы не смог вынести все эти тяжкие заботы, которые уже долгое время гнетут меня. Может быть, это и спасло немецкий народ.
Я потерял столько выдающихся людей, которые отравили себя табаком. «Старый господин», Дитрих Эккарт, Троост[119]! Гофмана[120] я тоже потеряю из‑ за этого.
Когда Берлин станет столицей мира, его можно будет сравнивать только с Древним Египтом, Вавилоном или Римом; что такое рядом с ним Лондон, что такое Париж?
|
|
|
