Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Спелый ветер дохнул напористо




 

 

Спелый ветер дохнул напористо

и ушел за моря…

Будто жесткая полка поезда —

память моя.

А вагон

на стыках качается

в мареве зорь.

Я к дороге привык.

И отчаиваться

мне

не резон.

Эту ношу транзитного жителя

выдержу я…

Жаль, все чаще и все неожиданней

сходят друзья!

Я кричу им:

"Куда ж вы?!

Опомнитесь!.."

Ни слова в ответ.

Исчезают за окнами поезда.

Были —

и нет…

Вместо них,

с правотою бесстрашною

говоря о другом,

незнакомые, юные граждане

обживают вагон.

Мчится поезд лугами белесыми

и сквозь дым городов.

Все гремят и гремят под колесами

стыки годов…

И однажды негаданно

затемно

сдавит в груди.

Вдруг пойму я,

что мне обязательно

надо сойти!

Здесь.

На первой попавшейся станции.

Время пришло…

Но в летящих вагонах

останется

и наше тепло.

 

 

Так вышло

 

 

Так вышло.

Луна непонятною краской

обочины выкрасила…

Нас выжгло!

Нас —

будто из поезда полночью —

выбросило.

По пояс —

холодного снега в кювете.

В сугробах — полмира!..

А поезд

проносится мимо…

проносится мимо,

проносится мимо.

Постой!

Но ведь только минута прошла,

как мы ехали в нем и смеялись.

С его теснотой

и нежданною грустью

смирялись.

Глупили!

В чужие печали и беды

бесстрашно влезали.

Мы были

самими собой.

А теперь мы — не сами.

Теперь,

вспоминая себя,

оглушенно и тяжко молчим мы.

Тебе

я кажусь незнакомым,

далеким,

едва различимым…

Пустынная полночь.

Ладони в ожогах метельного дыма.

А поезд

проносится мимо,

проносится мимо,

проносится мимо…

Летит он — снарядом!

И тащит куда-то не наши обиды,

не наши болезни и счастья.

Ты — рядом.

А как достучаться?

А как дотянуться?

А как до тебя докричаться?…

Под снегом великим,

над временем тысячеверстным

безмолвные

крики

висят,

зацепившись за звезды.

Мне их не избавить

от каждого прошлого дня

и от каждого мига…

А память

проносится мимо,

проносится мимо,

проносится мимо…

 

 

Сначала в груди возникает надежда

 

 

Сначала в груди возникает надежда,

неведомый гул посреди тишины.

Хоть строки

еще существуют отдельно,

они еще только наитьем слышны.

Есть эхо.

Предчувствие притяженья.

Почти что смертельное баловство…

И — точка.

И не было стихотворенья.

Была лишь попытка.

Желанье его.

 

 

Ветер

 

 

Ветер.

И чайки летящей крыло.

Ложь во спасение.

Правда во зло.

Странно шуршащие камыши.

Бездна желаний

над бездной души.

Длинный откат шелестящей волны.

Звон

оглушительной тишины.

Цепкость корней

и движение глыб.

Ржанье коней.

И молчание рыб.

Парус,

который свистит, накренясь…

Господи,

сколько намешано в нас!

 

 

Этот витязь бедный

 

 

Этот витязь бедный

никого не спас.

А ведь жил он

в первый

и последний раз.

Был отцом и мужем

и —

судьбой храним —

больше всех был нужен

лишь своим родным…

От него осталась

жажда быть собой,

медленная старость,

замкнутая боль.

Неживая сила.

Блики на воде…

А еще —

могила.

(Он не знает,

где).

 

 

Вдруг на бегу остановиться

 

 

Вдруг на бегу остановиться,

Так,

будто пропасть на пути.

"Меня не будет…" —

удивиться.

И по слогам произнести:

"Ме-ня не бу-дет…"

Мне б хотелось

не огорчать родных людей.

Но я уйду.

Исчезну.

Денусь.

Меня не будет…

Будет день,

настоенный на птичьих криках.

И в окна, как весны глоток,

весь в золотых, сквозных пылинках,

ворвется

солнечный поток!..

Просыплются дожди в траву

и новую траву разбудят.

Ау! — послышится —

Ау-уу!..

Не отзовусь.

Меня не будет.

 

 

Ах, как мы привыкли шагать

 

 

Ах, как мы привыкли шагать

от несчастья к несчастью…

Мои дорогие, мои бесконечно родные,

прощайте!

Родные мои, дорогие мои, золотые,

останьтесь, прошу вас,

побудьте опять молодыми!

Не канье беззвучно в бездонной

российской общаге.

Живите. Прощайте…

Тот край, где я нехотя скроюсь, отсюда не виден.

Простите меня, если я хоть кого-то обидел!

Целую глаза ваши.

Тихо молю о пощаде.

Мои дорогие. Мои золотые.

Прощайте!..

Постичь я пытался безумных событий причинность.

В душе угадал…

Да не все на бумаге случилось.

 

 

В МУЗЕЕ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ

 

 

До теперешней

нашей Земли,

до ее дождей и метелей

бронтозавры

не доползли,

птеродактели

не долетели.

Это —

личная их беда,

за нее

никто не в ответе.

Заблудились.

Пошли не туда.

Смерть нашли

в тупиковой ветви.

 

Древо жизни

листвой шевелит,

ветвь — направо

и ветвь — налево.

"Человек разумный"

сидит

на вершине

этого древа.

Он — мыслитель.

Он хмурит лоб.

Человека

идея гложет:

хочет что-то придумать,

чтоб

самого себя

уничтожить.

Он подпер подбородок рукой —

вождь прогресса,

краса и гордость…

Он — придумает!

Он — такой!

Вы, пожалуйста,

не беспокойтесь!

 

А над ним

проносится век.

Повороты.

Круговороты…

Да неужто

и чеовек —

тупиковая ветвь

природы?!

 

 

 

 

ДЕНЬ

 

 

И опять он рождается

в зябком окне.

Барабанит в стекло,

будто просит помочь.

В нем —

коротком,

еще не потерянном дне —

непрерывная боль,

сумасшедшая мощь!..

"Суета!" — говоришь?

"Принесет — унесет?"

Говоришь, что поэту

гораздо важней

о бессмертии думать

и с этих высот

обращаться к векам

через головы дней?..

Я не ведаю,

чем тебя встретят

века…

 

Для спешащего дня

я кричу и шепчу.

И останется после

хотя бы строка —

я не знаю.

Я знаю.

Я знать не хочу.

 

 

СОВРЕМЕННАЯ ЖЕНЩИНА

 

 

Современная женщина суетою

замотана,

Но, как прежде, божественна!

Пусть немного усталая, но, как прежде,

прекрасная,

До конца непонятная, никому не подвластная.

Современная женщина! То грустна

и задумчива,

То светла и торжественна.

Доказать ее слабости, побороть ее

дерзости

Зря мужчины стараются, понапрасну

надеются.

Не бахвалится силою, но на ней тем

не менее

И заботы служебные, и заботы

семейные.

Все на свете познавшая, все невзгоды

прошедшая,

Остается загадкою современная

женщина!

 

 

ИЛИ ТИХИЙ, ИЛИ ВЕЛИКИЙ

 

 

Или Тихий,

или

Великий…

 

Значит, надо выбрать.

Буду бедовым!

В перехлесте мокрых

изломанных линий

посмеюсь над растерянным берегом

вдоволь.

Я потрусь спиной о край земли,

замочу рукава,

до плечей закатанные.

И начну подбрасывать

корабли,

как монетки,

когда загадывают.

Или Тихий,

или

Великий…

 

Надоест мне пророчить беду

скорлупкам.

К невысокому берегу,

ленью

облитый,

подползу щенком —

счастливым и глупым.

Я припомню

мурлыкающие мотивы.

Я замру

в исступлении покаянном,

Буду ласковым.

Буду предельно тихим.

Очень Тихим.

И все ж таки —

 

 

Умирал костер как человек…

 

 

Умирал костер как человек…

То упорно затихал, то, вдруг

вздрагивал, вытягивая вверх

кисти длинных и прозрачных рук.

Вздрагивал, по струйке дыма лез,

будто унести хотел с собой этот дивный неподвижный лес,

от осин желтеющих рябой.

…Птиц неразличимые слова.

Дымного тумана длинный хвост

и траву.

И россыпь синих звезд, тучами прикрытую едва.

 

 

РАЗНИЦА ВО ВРЕМЕНИ

 

 

Звезды высыпали вдруг

необузданной толпой.

Между летом и зимой

запылала осень трепетно.

Между стуком двух сердец,

между мною и тобой

есть —

помимо расстояний —

просто разница во времени.

Я обыкновенно жил.

Я с любовью не играл.

Я писал тебе стихи,

ничего в замен не требуя.

И сейчас пошлю тебе,

восемнадцать телеграмм.

Ты получишь их не сразу.

Это —

разница во времени.

Я на улицу бегу.

Я вздыхаю тяжело.

Но, и самого себя

переполнив завереньями,

как мне закричать

,люблю,?

Вдруг твое, люблю,

прошло?

Потому, что существует

эта разница во времени.

Солнце встало на пути.

Ветры встали на пути.

Напугать меня хотят

высотою горы-вредены.

Не смотри на телефон.

И немного подожди.

Я приду,

перешагнув

через разницу во времени.

 

 

ГОРОД АНГЕЛОВ

 

А. Сахнину

 

 

Начинается

город ангелов,

город ангелов —

Голливуд…

Люди в панике,

люди ахают:

"Вот где эти кумиры

живут!.."

Кинизвёздочки,

кинозвездашечки,

кинодвигатели

эпох…

Полисмен

улыбается

старчески —

даже он в Голливуде

не бог!

Даже солнце

стыдливо

катится…

Кинозвёзды

царствуют

тут!

Так они длинноноги,

что кажется:

ноги

прямо от шеи

растут!

Кинозвёзды

туги, как пружины.

Кинозвёзды

спешат

на корт.

Кинозвёзды

меняют

машины

и любовников

каждый год.

А ещё —

избегают мяса,

берегут

фигуру свою.

А ещё

обожают

сниматься,

а ещё —

давать интервью.

Подойдёт кинозвёздочка,

глянет,

улыбнётся вовсю,

а потом

репортёру

такое

ляпнет,

что в конвульсиях

репортёр!..

Но зачем быть умным,

в сущности,

им —

берущим у жизни

своё?..

Киноленты

на студиях

сушатся.

Киноленты шуршат,

как бельё…

 

А потом

континенты

млеют

от волненья

на тысячи вёрст!

И девчонки

в постельной

лени

вспоминают

повадки "звёзд".

И солдаты

несут у сердца

на оскал

орудийных

дул

королев

стриптиза и секса,

абсолютно божественных

дур!..

К нам на землю

слухи

просачиваются —

сам,

за что купил,

продаю:

голливудские

кинокрасавчики

стали ангелами

в раю.

Бог

печётся

об их здоровье.

Бог волнуется —

как живут?

Там, на небе,

для них

построен

тёплый,

ангельский Голливуд.

Там они

основали

фирмы.

По свидетельству церкви,

там

киноангелы

ставят

фильмы

и показывают

чертям!

 

 

Где-то

Оторопь зноя

 

Алёнке

 

 

Где-то

оторопь зноя

с ног

человека валит.

Где-то метель по насту

щупальцами

тарахтит…

 

А твоего

солнца

хватит

на десять Африк.

А твоего

холода —

на несколько

Антарктид…

 

Снова,

крича от ярости,

вулканы

стучатся в землю!

Гулким,

дымящимся клекотом

планета потрясена…

А ты —

беспощадней пожаров.

Сильнее

землетрясений.

И в тысячу раз

беспомощней

двухмесячного

пацана…

 

Оглядываться

не стоит.

Оправдываться

не надо.

Я только всё чаще спрашиваю

с улыбкою и тоской:

- За что мне

такая мука?

За что мне

такая награда?

Ежеминутная

сутолока.

Ежесекундный

покой.

 

 

ВОСКРЕСНЫЙ ВЫПУСК

 

 

Куплю газетку.

Узнаю,

кстати,

кого ухлопали

нынче ночью…

 

Они в киосках,

будто на старте, —

три килограмма

дразнящей

нови.

Три килограмма

шрифтов и краски.

Три килограмма

вчерашней страсти.

Дают навынос.

Берут на выброс…

Куплю газетку.

Воскресный

выпуск…

На всю страницу

цветное

фото.

Смотрите, люди!

Платите

деньги.

"Скандал в Сайгоне!"

"Приём у Форда!"

"Пресс-конференция

президента…"

Покажут перья

своё искусство.

Огня прибавят.

Гнильцу

подпудрят…

И даже если

не будет

вкусно,

то горячо

непременно будет!

Идёте

мимо?

Остановитесь!

Смешна

потеря

в бюджете

вашем.

Воскресный выпуск!

Воскресный выпуск!

Три килограмма

замочных

скважин!

Такого

даром

нельзя добиться.

В домах,

наверно,

прозрачны

стены…

Смотри, народ,

на своих любимцев!

Вот их

концерты,

вот их

постели!

Вот их пижамы.

Вот их

сортиры.

Вот —

развлеченья,

а вот —

привычки…

"Ушёл любовник

от кинодивы!"

"Племянник шаха

сбежал

с певичкой!.."

Любые тайны

газета

выдаст.

Намёков —

масса.

Картинок —

бездна…

Воскресный выпуск,

воскресный

выпуск —

три килограмма

сплошного

перца!

Три килограмма

пикантной клюквы.

От факта к факту.

От даты к дате.

Не сомневайтесь!

Откройте

клювы.

Мы

разжевали.

А вы

глотайте!

 

 

ВОЕННЫЕ МЕМУАРЫ

 

 

Перечитываю мемуары,

наступившее утро кляня…

Адмиралы и генералы

за собою

ведут меня.

И под жесткою их командой

в простирающемся огне

я иду

по такой громадной

и такой протяжной

войне.

От июня —

опять к июню,

От Днепра —

и снова к Днепру

я ползу,

летаю,

воюю,

всё, что отдал,

назад беру.

Только где б я ни шёл и ни плавал —

в Заполярье,

в Крыму,

у Двины, —

я всегда нахожусь

на главном —

самом главном фронте войны!

Надо мною —

дымные хмары,

я ни в чём судьбу не виню…

Перечитываю мемуары.

Писем жду.

Друзей хороню.

По просёлкам мотаюсь в джипе.

В самолёте связном горю.

Признаю

чужие ошибки.

И о собственных

говорю.

Контратаки

и контрудары,

артналёты

и встречный бой…

Перечитываю мемуары.

Год за годом.

Судьбу за судьбой.

Марши,

фланговые охваты.

Жизнь, помноженная на войну…

 

Если авторы суховаты,

я прощаю им эту вину.

Было больше у них

не писательского,

а солдатского мастерства.

 

Оттого и Отчизна

жива.

И нужны ли ещё

доказательства?

 

 

Взял билет до станции

 

 

Взял билет до станции

Первая любовь.

Взял его негаданно.

Шутя.

Невзначай.

Не было попутчиков.

Был дым голубой.

Сигареты кислые.

И крепкий чай.

А ещё шаталась

монотонная мгла.

А ещё задумчиво

гудел паровоз…

 

Там, на этой станции,

вершина была.

Тёплая вершина.

До самых звёзд.

Ты её по имени сейчас не зови,

хоть она осталась —

лицом на зарю…

Встал я у подножия

Первой любви.

Пусть не поднимусь уже —

так посмотрю.

Потянулся к камню

раскалённой рукой.

Голову закинул,

торопясь и дрожа…

 

А вершины вроде бы

и нет

никакой.

А она,

оказывается,

в пол-этажа…

Погоди!

Но, может быть,

память слаба?..

Снег слетает мудро.

Широко.

Тяжело.

В слове

буквы смёрзлись.

Во фразе —

слова…

Ах, как замело всё!

Как замело!..

 

И летел из прошлого

поезд слепой.

Будто в долгий обморок,

в метели

нырял…

Есть такая станция —

Первая любовь.

Там темно и холодно.

Я проверял.

 

 

В СОРОК ЧЕТВЕРТОМ

 

 

Везёт

на фронт

мальчика

товарищ военный врач.

Мама моя,

мамочка,

не гладь меня,

не плачь!

На мне военная форма —

не гладь меня при других!

На мне военная форма,

на мне

твои сапоги.

Не плачь!

Мне уже двенадцать,

я взрослый

почти…

Двоятся,

двоятся,

двоятся

рельсовые пути.

В кармане моём документы —

печать войсковая строга.

В кармане моём документы,

по которым

я — сын полка.

Прославленного,

гвардейского,

проверенного в огне.

Я еду на фронт.

Я надеюсь,

что браунинг выдадут мне.

Что я в атаке

не струшу,

что время моё пришло…

Завидев меня,

старухи

охают тяжело:

"Сыночек…

Солдатик маленький…

Вот ведь

настали дни…"

Мама моя,

мамочка!

Скорей им всё объясни!

Скажи,

чего это ради

они надо мной ревут?

Зачем

они меня гладят?

Зачем сыночком

зовут?

И что-то шепчут невнятно,

и тёмный суют калач…

 

Россия моя,

не надо!

Не гладь меня!

И не плачь!

Не гладь меня!

Я просто

будущий сын полка.

И никакого геройства

я не совершил

пока!

И даже тебе не ясно,

что у меня впереди…

Двоятся,

двоятся,

двоятся

рельсовые пути.

Поезд идёт размеренно,

раскачиваясь нелепо, —

длинный

и очень медленный

как очередь

за хлебом…

 

 

В РИМЕ

 

 

Скажи мне,

что ты меня

любишь…

Чуть живы

дотошные люди.

Мы рано встаём,

озабоченно-неисправимы,

как будто

сдаём

историю

древнего

Рима.

Ворочаем

тёмные камни

его Колизея,

на прочее

проникновенно глазея.

Листаем

все площади Рима,

все улицы…

Устали

от этой возвышенной

участи.

Мы сами

старинны.

Мы всех Колизеев

старинней.

Мы —

в Риме.

Но я вам сейчас —

не о Риме…

Мы рано встаём,

и заботами

каждый

напичкан.

Живём,

будто сами

учебники пишем.

Где ветер

кочевий

врывается

в отблеск надежды…

Мы пишем

учебник.

Готовьте шпаргалки,

студенты!

А лучше поспорьте

с любою страницей,

как с догмой.

Ведь вам это

после

продолжить.

Навечно продолжить!..

Пусть учатся

колкие люди,

идущие

следом,

всем улицам,

всем громыханьем

и лепетам.

Востокам и западам,

молчаниям

и мгновеньям.

Всем заповедям верности вдохновенью.

Пусть учатся ливням

и детскому

крику…

 

Мы —

в Риме.

Мы бродим по Риму.

Мы в Риме.

Мы —

старые люди…

 

Соври мне,

что ты меня любишь.

 

 

ИГРАЮТ ГАММЫ

 

Е.Малинину

 

За стенкой дальней

 

играют

гаммы…

Они

недавно

звучали в Каннах.

Они упорны,

они бесстрастны.

В них столько

пота,

что даже страшно.

Об этой странности,

как об открытии,

твердили

разное

в газетах

критики.

Статьи подробные

понаписали…

 

Билеты

проданы

в концертном зале.

Сегодня вечером

весны

прибавится…

Рояль

доверчиво

вздохнёт под пальцами.

И —

откровением

за откровенность —

в прикосновении

родится

вечность…

 

А в зале сядут

ребята

дельные

пятидесятых

годов

рождения…

Внимают

нехотя,

глядят загадочно.

Им очень

некогда

волынить

с гаммами!

Земля заходится.

Она —

рискова.

Чего-то хочется

совсем другого!

Но так,

чтоб сразу

в разливах

меди

с начальной фразы

пришло

бессмертье!

Земля взлохмачена.

Пыль

под ногами…

 

Терпите,

мальчики!

Играйте

гаммы.

 

 

Жалею, жалею девочек

 

 

Жалею,

жалею девочек,

очень смешных

девочек,

ещё ничего

не сделавших,

уже ничего

не делающих.

Ещё жалею

мальчиков,

очень смешных

мальчиков —

пёстрых,

пижонистых мальчиков,

мальчиков-ремарчиков…

 

Я тоже

люблю

Ремарка, —

и значит,

вполне нормально,

что мне поспешными

кажутся

статейки

ругательно-ханджеские.

Романы его

мне нравятся, —

и это сказать мне

хочется…

 

Но есть

небольшая разница:

мы с мальчиками

расходимся.

Они

зазубрили начисто,

вчитываясь в Ремарка,

названия вин

ненашенские,

звучащие,

ароматно.

Они говорят

девочкам —

очень смешным

девочкам:

"Детки!

Имеются

денежки!..

Найдём применение

денежкам?.."

Так что и думать

нечего!..

Музыка —

будто плётка.

Крутится

бесконечная

магнитофонная

плёнка…

Они танцуют

неплохо,

они хохочут

азартно,

они веселятся

громко!

Яростно

и надсадно!

Они веселятся

дерзко!..

Но всё их вес6елье

обманчиво…

 

Разве вам весело,

девочки?

Разве вам весело,

мальчики?..

Не верю я

громкой музыке,

не верю

нарочной игре…

 

Ведь вам тоскливо,

как мухе,

проснувшейся

в январе.

Бродит она по стенке —

по неуютной

громадине…

Сколько веков вам,

девочки?

Сколько минут вам,

мальчики?

Ваша весёлость —

маска.

Немощен

ваш размах…

Бросьте

кивать

на Ремарка!

Здесь ни при чём

Ремарк!

Ваша любовь? —

Пустое…

Ваши мечты? —

Пустое…

Вот ведь

какая история.

Очень смешная

история.

 

 

ПИСЬМО ИЗ БУХТЫ Н

 

 

Пишет тебе

капитан-лейтенант.

Пойми,

что письмо для него

не внезапно…

 

Как там у вас

дождинки звенят

по тихим скамейкам

Летнего сада?..

Мне надоели

щенячьи слова.

Глухие: "А вдруг".

Слепые: "А если".

Хватит!..

 

Наверное,

ты права

даже в своём

откровенном отъезде…

Жила.

Замирала, остановясь.

И снова по комнате нервно бродила.

И всё повторяла:

"Пустынно у вас…",

"У вас неприютно…",

"У вас

противно…"

Сто раз примеряла

платья свои.

И дотерпела

только до мая…

 

Конечно,

север —

не для семьи.

Я понимаю.

Я всё понимаю…

Здесь ночь,

у которой не сыщешь

дна.

Скалы,

как сумрачные легенды…

 

Так и случилось,

что стала

"жена"

очень далёкой

строчкой

анкеты…

 

Мне передали

"письмо от жены".

Пишешь:

"Служи.

Не мучайся дурью…"

И — фраза о том, что

"мы оба

должны

вместе

о будущем нашем подумать"…

Вместе!..

 

Наверно,

решится само.

Перегорит.

Пройдёт через сито…

Я перечитываю письмо,

где:

"Перевод получила.

Спасибо…"

Издалека приползший листок.

Просто слова.

Деловито

и пошло…

Впрочем, спасибо.

Не знаю,

за что.

Может,

за то, что работает

почта…

Глупо всё заново

начинать,

но каждая строчка

взрывается

болью!..

 

Сидит за столом

капитан-лейтенант

и разговаривает

с тобою:

— Мне некогда,

попросту говоря!

Слышишь?

Зачем ты понять

не хочешь?!

Некогда!

Некогда!

Некогда!!

Зря и через "некогда!"

ты приходишь!

Пришла?

Помоги мне обиду снести.

Тебя

считать

прошлогодней

мелью.

И всё!..

 

…А больше

писем не жди.

Это —

последнее.

Если сумею…

Сумею.

К этому я готов.

Считай, что кончилось всё

нормально…

Есть жёны,

которые —

для городов.

Я понимаю.

Я всё

понимаю…

У нас

ревуны

в тумане кричат,

и полночь

наваливается оголтело…

Но, кроме погон,

на моих

плечах

служба моя.

Профессия.

Дело.

Его —

по горло!

(Даже взаймы

выдать могу,

если примешь

присягу.)

Живи…

 

Привет

от нашей зимы

слишком знакомому

Летнему

саду.

 

 

ОТЕЦ И СЫН

 

 

Бывает, песни не поются

ни наяву и ни во сне.

Отец хотел с войны вернуться,

да задержался

на войне.

Прошло и двадцать лет и больше…

 

Устав над памятью грустить,

однажды сын приехал в Польшу —

отца родного

навестить.

Он отыскал его.

А дальше —

склонил он голову свою.

Уже он был

чуть-чуть постарше

отца,

убитого в бою.

 

А на могиле,

на могиле

лежали белые цветы.

Они сейчас похожи были

на госпитальные бинты.

И тяжело плескались флаги.

Был дождь

крутым и навесным.

И к сыну подошли поляки.

И помолчали вместе с ним.

Потом один сказал:

— Простите…

Солдата

помнит шар земной.

Но вы, должно быть, захотите,

чтоб он лежал

в земле родной?! —

Шуршал листвою мокрый ветер.

Дрожали капли на стекле.

И сын вполголоса ответил:

— Отец и так в родной земле…

 

 

НА АЭРОДРАМЕ ОРЛИ

 

 

Ровный клочок земли,

слабенькая

трава.

Аэродром

Орли.

Мы улетаем

в два.

Обычная толчея.

Прощай,

страна Марианн!..

Вот ожидает

семья

рейса

на Монреаль.

Монашки

гуськом

идут —

качается

связка книг.

Скоро и нам…

 

Но тут

женский голос

возник.

Я ощутил

его

сразу

и навсегда.

Плыл он

из ничего!

Падал он

в никуда!

Как шелестенье птах,

как долгожданный

взгляд…

Дикторша?!

Разве

так

дикторы

говорят?..

 

Вслушайся!

Рассуди —

как я это

стерплю?!.

Так говорят:

прости

Так говорят:

люблю!..

Я во французском —

профан,

но сердце

перевело.

Я чувствую,

что пропал!

Мне боязно

и тепло!..

Голос —

полночный гимн,

медленный

будто степь.

Шёпотом

жарким

таким

любимых зовут

в постель!

Он —

как бедра

изгиб.

Он —

как в сердце

ножом…

Братцы!

А я

погиб!

Хлопчики!

Я пошёл…

Сам не знаю,

куда

голос

меня зовёт…

 

А друг говорит:

"Балда!

Объявлено —

наш

самолёт…"

 

 

Я строил из себя

 

 

Я строил из себя

пожившего.

Пожившего.

Поднаторевшего.

Усталого и отспешившего.

Уверенного.

В меру грешного.

И понял вдруг,

что вот

по улице,

как существо необычайное,

пронёс себя

известный умница,

весь выстроенный

из молчания!

А этот застарелый путаник —

в берете,

с палкой не по росту, —

он выстроил себя

из пуговиц,

из брюк и пиджака

в полоску…

А этот —

в анекдотах пустеньких.

А тот —

в загадочном загаре.

А этот —

приложенье

к усикам

и скромный постамент

к сигаре…

А вот,

цедя слова задавленно,

руками бледными колыша,

шагают

юные фундаменты.

Без стен

(не говоря о крышах!).

Считают:

надо торопиться.

Прислушиваются к разговорам…

 

Так

по крупице,

по крупице

мы строим из себя

кого-то.

Как будто время

опустело.

И не окликнет.

И не спросит…

 

Тут

думать надо.

Делать дело.

Оно тебя само

построит.

 

 

Я И МЫ

 

А.Бочарову

 

 

Начинается любовь

с буквы "Я"!

И только с "Я".

С "Я" —

до ревности слепой.

С "Я" —

и до

небытия!

Понимаешь?

Я —

влюблён.

Понимаешь?

Я —

люблю.

Я!

Не ты,

не вы,

не он —

обжигаюсь

и терплю.

Никого на свете

нет.

Есть она и я.

Вдвоём.

И во множестве

планет

ветер

зноем напоён…

Лепет классиков?

Не то! —

Лампочка

средь бела дня…

Я-то знаю,

что никто

не влюблялся

до меня!

Я найду слова свои.

Сам найду!

И сам

скажу.

А не хватит мне

Земли —

на созвездьях

напишу!

И ничьих не надо

вех.

До конца.

Наверняка…

Так и действуй,

человек!

И не слушай

шепотка:

"Мы б в обнимку

не пошли…

Мы б такого

не смогли…

В наше время,

в тех

годах

мы

не танцевали…

так…

Неприлично…

Неприли…"

 

Надымили!

Наплели!..

Все советы оборви.

Грянь

улыбкою из тьмы:

 

— Сами

мыкайтесь в любви!

Вы,

которые

на "мы"!

 

 

Хочешь — милуй,

 

 

Хочешь — милуй,

Хочешь — казни.

Только будут слова

просты:

дай взаймы

из твоей казны

хоть немножечко

доброты.

Потому что моя

почти

на исходе.

На самом дне.

Погубить её,

не спасти —

как с тобою

расстаться мне…

 

Складки,

врезанные у рта,

вековая тяжесть

в руках…

Пусть для умников

доброта

вновь останется

в дураках!..

Простучит по льдинам

апрель,

все следы на снегу

замыв…

Всё равно мы

будем

добрей

к людям,

кроме себя самих!

Всё равно мы

будем нести

доброту

в снеговую жуть!..

 

Ты

казнить меня

погоди.

Может,

я ещё пригожусь.

 

 

СТИХИ О ХАНЕ БАТЫЕ

 

А.Ковалёву

 

 

А всё-таки ошибся

старикан!

Не рассчитал всего

впервые в жизни.

Великий хан.

Победоносный

хан.

Такой мудрец и —

надо же! —

ошибся…

 

Текла,

ревя и радуясь,

орда.

Её от крови

било и качало.

Разбросанно

горели города,

и не хватало стрел

в тугих

колчанах.

Белели трупы

недругов босых.

Распахивал огонь

любые двери.

Дразнил мороз.

Смешил

чужой язык.

И сабли

от работы

не ржавели.

И пахло дымом,

потом

и навозом…

Всё,

что ещё могло гореть,

спалив,

к тяжёлым

пропылившимся повозкам

пришельцы гнали

пленников своих.

Они

добычею в пути менялись.

И сутолоку в лагерь принося,

всех ставили к колёсам.

И смеялись:

"Смерть!" —

если ты был

выше

колеса.

У воина

рука не задрожит.

Великий хан

всё обусловил чётко…

Везло лишь детям.

оставались

жить

славянские

мальчишки и девчонки

Возвышенные,

как на образах.

Что происходит —

понимали слабо…

Но ненависть

в заплаканных глазах

уже тогда —

не детская —

пылала!

Они молчали.

Ветер утихал.

Звенел над головами

рыжий полдень…

А всё-таки ошибся

мудрый

хан!

Ошибся хан

и ничего

не понял!..

Они ещё построятся

в полки!

Уже грядёт,

уже маячит

битва!..

 

Колёса были

слишком

высоки.

А дети подрастают

очень быстро.

 

 

СТИХИ О СЛОЖНОСТИ

 

 

Подъезды встречают мерцаньем нечётким,

и бухает дверь за стеной деловито…

 

В подъездах

целуются парни

с девчонками.

А я им завидую.

Очень завидую…

Я всё это помню до малых подробностей:

дорога ещё непонятна,

не начата.

И сразу же —

нагромождение сложностей,

в которых земля

для любви

предназначена!

Впервые приходится

сложно молчать,

всё понимать с полуслова.

И на записки

не отвечать

загадочно,

долго,

сложно.

Впервые пугают

случайные взгляды.

И время

как вкопанное остановилось!

И веришь в великие

сложные клятвы…

 

Неужто

из сложности этой

я вырос?!

Я старше.

Я здорово знаю сам:

пустяшней

всех пустяков

к девичьим сердцам,

дрожащим сердцам

подбирать

отмычки стихов.

Как всё это просто!

До смеха.

До жути.

Далёкие клятвы

однажды затихли.

 

Влюблённые мальчики,

не обессудьте!

Наверно,

и вас

пустота настигнет…

Целуются

восемнадцатилетние

самозабвенно

и неутомимо.

В восторженном лепете,

собственном лепете

для них

открываются сложности

мира!..

А я

опускаю голову вниз.

Влюблённых

я обхожу осторожно.

И очень тихо прошу:

— Вернись,

та,

первозданная сложность.

 

 

СОН

 

 

Спать!..

 

Свет выключил.

Закрыл глаза.

Рокочет

город

за окном.

И крутится

калейдоскоп

всего,

что я увидел

днём.

Девчонка в красном парике.

Машина.

Нет числа

мостам…

А этот говорил:

"Москва…

Я знаю…

Я родился

там…"

А тот всё повторял:

"Вот-вот!

Загублена

такая

жизнь…"

Опять —

машина и мосты…

"Что пьёте?

Виски или джин?.."

 

Уснуть.

Немедленно уснуть!

На клетки

память

раздробить.

Уйти

от прожитого

дня.

Для завтрашнего

сил

добыть!..

Я засыпаю.

Я молчу.

И шар земной

звеняще пуст.

И вновь

передо мной лежит

до мелочей

знакомый

путь.

Скорей туда!

Скорей, скорей!

Вобрать

домашнее тепло.

Опять мы

встретимся с тобой,

всем пограничникам

назло!

Радары

крутятся

в ночи.

Рычат

ищейки

в темноту.

А я смеюсь.

А я иду.

Никем не узнанный —

иду…

Снежинки

тают

на руке.

Как странно и просторно мне!

Шагаю

через океан —

какой он маленький

во сне!

Едва заметны с высоты

хитросплетения

границ!..

 

Я к дому

подойду.

И ты

почувствуй

и сама

проснись!

Колючим деревцем

вернись,

глазастой девочкой

вернись.

(Ты помнишь,

как мы жили

там —

подвал

и пять ступенек

вниз?)

Огромность

торопливых слов.

Величие

негромких фраз.

Пусть будет всё,

как в первый

день.

Пусть будет всё,

как в первый

раз.

А если нет,

а если

нет,

то пусть упрёки,

пусть

хула —

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...