 |
Ещё несколько слов от автора
|
|
|
|
Что ж, пока туристы и учёные
не нашли Земли Обетованной, —
надо жить на этой самой, чёртовой,
ласковой, распаханной, кровавой.
Надо верить в судьбы и традиции.
Только пусть во сне и наяву
жжёт меня, казнит меня единственно
правильный вопрос: "Зачем живу?"
Пусть он возвышается, как стража
на порогах будущей строки.
Пусть глядит безжалостно. Бесстрашно.
Пусть кричит! Хватает за грудки!
Пусть он никогда во тьму не канет.
Пусть он не отходит ни на шаг.
Пусть он, как проклятье, возникает
в стыдно пламенеющих ушах!
Пусть он разбухает, воспаляясь,
в путанице неотложных дел.
Пусть я от него нигде не спрячусь,
даже если б очень захотел!
Пусть я камнем стану. Онемею.
Зашатаюсь. Боль превозмогу.
Захочу предать — и не сумею.
Захочу солгать — и не смогу.
Буду слышать в бормотанье ветра,
в скрипе половиц, в молчанье звёзд,
в шелесте газет, в дыханье века
правильный вопрос: "Зачем живёшь?"
10. Ах, дети…
Всегда был этот жребий обманчив…
Гоняет кошек будущий лирик.
Час пробил! И решается мальчик
поэзию собой осчастливить.
Решает вдохновенно и срочно
засесть за стихотворную повесть…
Пока не написал он ни строчки,
я говорю: — Хороший, опомнись!..
Литература — штука такая:
её который век поднимают.
В литературе — все понимают —
хоть сто прудов пруди знатоками!.
Живём, с редакторами торгуясь,
читательским речам не переча.
Как говорил философ Маргулис:
"Причёсанным — немножко полегче…"
А мальчики не знают про это!
И главное — узнают не скоро…
Ах, дети, не ходите в поэты.
Ходите лучше в гости и в школу…
Как в очереди: первый… последний…
Как в хоре: басовитый, писклявый…
|
|
|
Шагаем, спотыкаясь о сплетни,
в свои дома, где стены — стеклянны…
Зелёным пробавляемся зельем…
Скандалы называем везеньем.
Уже умеем пить — как Есенин.
Ещё б теперь писать — как Есенин…
А мальчики не знают про это!
А мальчики придумали скверно…
Ах, дети, не ходите в поэты.
Ходите лучше в парки и скверы…
Я б эту землю милую проклял!
Повесился бы, честное слово!..
Но светится, дрожа над порогом,
улыбка Михаила Светлова.
В любом из нас её повторенье.
В любом из нас бормочет и стонет
наивное высокое время.
Где стоит жить. И рыпаться стоит!..
Был мальчик либо ябедой, либо
родителей не слушался мальчик…
Ах, дети, не играйте в верлибры.
Играйте лучше в куклы и мячик.
И опять несколько слов от автора
Но, с грядущими дыша заодно,
я зверею от сусальных картин.
Будет так, как будет. Так, как должно.
Так, как сделаем. И как захотим.
Мне занятно думать, что когда-нибудь
поразмыслив над бумагой немой,
наш невиданный, неслыханный путь
обозначат восходящей прямой!
Постскриптум
Будут тигры — в клеточку,
а слоны — в полоску.
И любому ленточку
подберут по росту…
Сом зааплодирует
снегозадержанью.
Осам опротивеет
незнакомых жалить!..
И — совсем не рады
бою барабанному —
станут генералы
в цирках подрабатывать…
Захмелев от счастья,
позабыв тоску,
будет плавать частик
в собственном соку…
В переливах вальса
в ГУМе и в высотном, —
будет продаваться
развесное солнце.
Жаркое, весеннее!
Много! Честь по чести…
Так что краска серая
навсегда исчезнет.
(Даже мыши серые
синими покажутся.
И начнут рассеянно
с кошками прохаживаться…)
Будет каждый занят
делом ненарочным.
Плюшевые зайцы
будут есть мороженое.
Дождь, — не затихая
час, а может два, —
будет лить духами
"Красная Москва".
И над магазинами
все прочтут легко:
|
|
|
"Пейте стрекозиное
мо —
ло —
ко!.."
Будет море — берегом.
Будет берег — морем.
Будет холод — бережным…
А дурак — неможным!
Будет час — как сутки.
В областях Союза
от безделья судьи
и врачи сопьются!
Будут звёзды — ульями.
Будут страхи — вздорными.
И воскреснут умные.
И проснутся добрые.
И планеты скачущие
ахнут озадаченно!..
А боятся сказочников
только неудачники.
Письмо в тридцатый век
Я —
по собственному велению, —
сердцу
в верности
поклянясь,
говорю
о ВЛАДИМИРЕ ЛЕНИНЕ
и о том,
что главное
в нас.
Вот уже,
разгибаясь под ношей,
вырывается мир
из тьмы!
Начинаются
горы
с подножий.
Начинаемся
с ЛЕНИНА
мы!
Мы
немало столетий
ждали
и вместили в себя
потому
силу
всех прошедших
восстаний!
Думы
всех
Парижских коммун!..
Неуступчивы.
Вечно заняты.
Мы идём
почти без дорог…
На истории
нет указателей:
"Осторожно!
Крутой
поворот!"
Повороты встречались
жадные,
пробирающие как озноб.
Даже самых сильных
пошатывало.
Слабых —
вовсе
валило с ног!
Жгли
сомнения.
Шли
опасности,
с четырёх
надвигались
сторон…
Но
была на планете
партия —
та,
которую создал
он!
Мир
готов за неё
поручиться
перед будущим
наверняка
И лежит
на пульсе Отчизны —
вечно! —
ленинская
рука.
Он —
ровесник всех поколений.
Житель Праг,
Берлинов,
Гаван.
По широким
ступеням
столетий
поднимается ЛЕНИН
к вам!
Представляю
яснее ясности,
как смыкают
ваши
ряды
люди
ленинской
гениальности,
люди
ленинской
чистоты.
Не один,
не двое,
а множество!
Вырастающие,
как леса,
и по всей Вселенной
разносятся
их спокойные голоса…
Что ж,
для этого
мы и трудимся.
Терпим холод.
Шагаем в зной…
Ведь ещё только начал
раскручиваться
и раскачиваться
шар земной!
Прозвучи,
сигнал наступления!
Солнце
яростное,
свети!..
Всё ещё
впереди!
И ЛЕНИН,
будто молодость,
впереди!
Реквием
Памяти наших отцов и старших
братьев, памяти вечно молодых
солдат и офицеров Советской
Армии, павших на фронтах
Великой Отечественной войны.
Вечная
слава
героям!
Вечная слава!
Вечная слава!
|
|
|
Вечная
слава
героям!
Слава героям!
Слава!!
…Но зачем она им,
эта слава, —
мёртвым?
Для чего она им,
эта слава, —
павшим?
Всё живое —
спасшим.
Себя —
не спасшим.
Для чего она им,
эта слава, —
мёртвым?..
Если молнии
в тучах заплещутся жарко,
и огромное небо
от грома
оглохнет,
если крикнут
все люди
земного шара, —
ни один из погибших
даже не вздрогнет.
Знаю:
солнце
в пустые глазницы
не брызнет!
Знаю:
песня
тяжёлых могил
не откроет!
Но от имени
сердца,
от имени
жизни,
повторяю!
Вечная
Слава
Героям!..
И бессмертные гимны,
прощальные гимны
над бессонной планетой
плывут
величаво…
Пусть
не все герои, —
те,
кто погибли, —
павшим
вечная слава!
Вечная
слава!!
Вспомним всех поимённо,
горем
вспомним
своим…
Это нужно —
не мёртвым!
Это надо —
живым!
Вспомним
гордо и прямо
погибших в борьбе…
Есть
великое право:
забывать
о себе!
Есть
высокое право:
пожелать
и посметь!..
Стала
вечною славой
мгновенная
смерть!
Разве погибнуть
ты нам завещала,
Родина?
Жизнь
обещала,
любовь
обещала,
Родина.
Разве для смерти
рождаются дети,
Родина?
Разве хотела ты
нашей
смерти,
Родина?
Пламя
ударило в небо! —
ты помнишь,
Родина?
Тихо сказала:
"Вставайте
на помощь…"
Родина.
Славы
никто у тебя не выпрашивал,
Родина.
Просто был выбор у каждого:
я
или
Родина.
Самое лучшее
и дорогое —
Родина.
Горе твоё —
это наше
горе,
Родина.
Правда твоя —
это наша
правда,
Родина.
Слава твоя —
это наша
слава,
Родина!
Плескалось
багровое знамя,
горели
багровые звёзды,
слепая пурга
накрывала
багровый от крови
закат,
и слышалась
поступь
дивизий,
великая поступь
дивизий,
железная поступь
дивизий,
точная
поступь
солдат!
Навстречу раскатам
ревущего грома
мы в бой поднимались
светло и сурово.
На наших знамёнах
начертано
слово:
Победа!
Победа!!
Во имя Отчизны —
победа!
Во имя живущих —
победа!
Во имя грядущих —
победа!
Войну
мы должны сокрушить.
|
|
|
И не было гордости
выше,
и не было доблести
выше —
ведь кроме
желания выжить
есть ещё
мужество
жить!
Навстречу раскатам
ревущего грома
мы в бой поднимались
светло и сурово.
На наших знамёнах
начертано слово
Победа!
Победа!!
Чёрный камень,
чёрный камень,
что ж молчишь ты,
чёрный камень?
Разве ты
хотел такого?
Разве ты
мечтал когда-то
стать надгробьем
для могилы
Неизвестного
солдата?
Чёрный камень.
Что ж молчишь ты,
чёрный камень?..
Мы в горах
тебя
искали.
Скалы
тяжкие
дробили.
Поезда в ночах
трубили.
Мастера в ночах
не спали,
чтобы
умными руками
чтобы
собственною
кровью
превратить
обычный камень
в молчаливое
надгробье…
Разве камни
виноваты
в том,
что где-то
под землёю
слишком долго
спят солдаты?
Безымянные
солдаты.
Неизвестные
солдаты…
А над ними
травы сохнут,
А над ними
звёзды меркнут.
А над ними
кружит
беркут
и качается
подсолнух.
И стоят над ними
сосны.
И пора приходит
снегу.
И оранжевое солнце
разливается
по небу.
Время
движется над ними…
Но когда-то,
но когда-то
кто-то в мире
помнил
имя
Неизвестного
солдата!
Ведь ещё
до самой смерти
он имел друзей
немало.
Ведь ещё
живёт на свете
очень старенькая
мама.
А ещё была
невеста.
Где она теперь —
невеста?..
Умирал солдат —
известным.
Умер —
Неизвестным.
Ой, зачем ты,
солнце красное,
всё уходишь —
не прощаешься?
Ой, зачем
с войны безрадостной,
сын,
не возвращаешься?
Из беды
тебя я выручу,
прилечу
орлицей быстрою…
Отзовись,
моя кровиночка!
Маленький.
Единственный…
Белый свет
не мил.
Изболелась я.
Возвратись,
моя надежда!
Зёрнышко моё,
Зорюшка моя.
Горюшко моё, —
где ж ты?
Не могу найти дороженьки,
чтоб заплакать
над могилою…
Не хочу я
ничегошеньки —
только сына
милого.
За лесами моя ластынька!
За горами —
за громадами…
Если выплаканы
глазыньки —
сердцем
плачут матери.
Белый свет
не мил.
Изболелась я.
Возвратись,
моя надежда!
Зёрнышко моё,
Зорюшка моя.
Горюшко моё, —
где ж ты?
Когда ты, грядущее?
Скоро ли?
В ответ на какую
боль?..
Ты видишь:
самые гордые
вышли на встречу
с тобой.
Грозишь
частоколами надолб.
Пугаешь
угластыми кручами…
Но мы
поднимем себя
по канатам,
из собственных нервов
скрученных!
Вырастем.
Стерпим любые смешки.
И станем
больше
богов!..
И будут дети
лепить снежки
из кучевых
облаков.
Это песня
о солнечном свете,
это песня
о солнце в груди.
Это песня о юной планете,
у которой
всё впереди!
|
|
|
Именем солнца,
именем Родины
клятву даём.
Именем жизни
клянёмся
павшим героям:
то, что отцы не допели, —
мы
допоём!
То, что отцы не построили, —
мы
построим!
Устремлённые к солнцу побеги,
вам
до синих высот вырастать.
Мы —
рождённые песней победы —
начинаем
жить и мечтать!
Именем солнца,
именем Родины
клятву даём.
Именем жизни
клянёмся
павшим героям:
то, что отцы не допели, —
мы
допоём!
То, что отцы не построили, —
мы
построим!
Торопитесь,
весёлые вёсны!
Мы погибшим на смену
пришли.
Не гордитесь,
далёкие звёзды, —
ожидайте
гостей
с Земли!
Именем солнца,
именем Родины
клятву даём.
Именем жизни
клянёмся
павшим героям:
то, что отцы не допели, —
мы
допоём!
То, что отцы не построили, —
мы
построим!
Слушайте!
Это мы
говорим.
Мёртвые.
Мы.
Слушайте!
Это мы
говорим.
Оттуда.
Из тьмы.
Слушайте!
Распахните глаза.
Слушайте до конца.
Это мы
говорим,
мёртвые.
Стучимся
в ваши
сердца…
Не пугайтесь!
Однажды
мы вас потревожим во сне.
Над полями
свои голоса пронесём в тишине.
Мы забыли,
как пахнут цветы.
Как шумят тополя.
Мы и землю
забыли.
Какой она стала,
земля?
Как там птицы?
Поют на земле
без нас?
Как черешни?
Цветут на земле
без нас?
Как светлеет
река?
И летят облака
над нами?
Без нас.
Мы забыли траву.
Мы забыли деревья давно.
Нам
шагать по земле
не дано.
Никогда не дано!
Никого не разбудит
оркестра
печальная
медь…
Только самое страшное, —
даже страшнее,
чем смерть:
знать,
что птицы
поют на земле
без нас!
Что черешни
цветут на земле
без нас!
Что светлеет
река.
И летят облака
над нами.
Без нас.
Продолжается жизнь.
И опять
начинается день.
Продолжается жизнь.
Приближается
время дождей.
Нарастающий ветер
колышет
большие хлеба.
Это —
ваша судьба.
Это —
общая наша
судьба…
Так же птицы
поют на земле
без нас.
И черешни
цветут на земле
без нас.
И светлеет
река.
И летят облака
над нами.
Без нас…
Я
не смогу.
Я
не умру…
Если
умру —
стану
травой.
Стану
листвой.
Дымом костра.
Вешней землёй.
Ранней звездой.
Стану волной,
пенной
волной!
Сердце
своё
вдаль
унесу.
Стану
росой,
первой грозой,
смехом
детей,
эхом
в лесу…
Будут в степях
травы
шуметь.
Будет стучать
в берег
волна…
Только б
допеть!
Только б
успеть!
Только б
испить
чашу
до дна!
Только б
в ночи
пела
труба!
Только б
в полях
зрели
хлеба!..
Дай мне
ясной жизни,
судьба!
Дай мне
гордой смерти,
судьба!
Помните!
Через века,
через года, —
помните!
О тех,
кто уже не придёт
никогда, —
помните!
Не плачьте!
В горле
сдержите стоны,
горькие стоны.
Памяти
павших
будьте
достойны!
Вечно
достойны!
Хлебом и песней,
Мечтой и стихами,
жизнью
просторной,
каждой секундой,
каждым дыханьем
будьте
достойны!
Люди!
Покуда сердца
стучатся, —
помните!
Какою
ценой
завоёвано счастье, —
пожалуйста,
помните!
Песню свою
отправляя в полёт, —
помните!
О тех,
кто уже никогда
не споёт, —
помните!
Детям своим
расскажите о них,
чтоб
запомнили!
Детям
детей
расскажите о них,
чтобы тоже
запомнили!
Во все времена
бессмертной
Земли
помните!
К мерцающим звёздам
ведя корабли, —
о погибших
помните!
Встречайте
трепетную весну,
люди Земли.
Убейте
войну,
прокляните
войну,
люди Земли!
Мечту пронесите
через года
и жизнью
наполните!..
Но о тех,
кто уже не придёт
никогда, —
заклинаю, —
помните!
Алёшкины мысли
Значит, так:
завтра нужно ежа отыскать,
до калитки на левой ноге проскакать,
и обратно — на правой ноге — до крыльца,
макаронину спрятать в карман
(для скворца!),
с лягушонком по-ихнему поговорить,
дверь в сарай
самому попытаться открыть,
повстречаться, побыть с дождевым червяком, —
он под камнем живёт,
я давно с ним знаком…
Нужно столько узнать,
нужно столько успеть!
А ещё —
покричать, посмеяться, попеть!
После
вылепить из пластилина коня…
Так что вы разбудите пораньше
меня!
Это ж интересно прямо:
значит, у мамы есть мама?!
И у этой мамы — мама?!
И у папы — тоже мама?!
Ну, куда не погляжу,
всюду мамы,
мамы,
мамы!
Это ж интересно прямо!..
А я опять
один сижу.
Если папа бы раз в день
залезал бы под диван,
если мама бы раз в день бы
залезала под диван,
если бабушка раз в день бы
залезала под диван,
то узнали бы,
как это интересно!!
Мне на месте не сидится.
Мне — бежится!
Мне — кричится!
Мне — играется,
рисуется,
лазается и танцуется!
Вертится,
ногами дрыгается,
ползается и подпрыгивается.
Мне — кривляется,
дурачится,
улыбается и плачется,
ёрзается и поётся,
падается
и встаётся!
Лично
и со всеми вместе
к небу
хочется взлететь!
Не сидится мне
на месте…
А чего на нём
сидеть?!
"Комары-комары-комарики,
не кусайте меня!
Я же — маленький!.."
Но летят они,
и жужжат они:
"Сильно сладкий ты…
Извини".
Со мною бабушка моя,
и, значит, главный в доме —
я!..
Шкафы мне можно открывать,
цветы кефиром поливать,
играть подушкою в футбол
и полотенцем чистить пол.
Могу я есть руками торт,
нарочно
хлопать дверью!..
А с мамой
это не пройдёт.
Я уже проверил.
Я иду по хрустящему гравию
и тащу два батона торжественно.
У меня и у папы правило:
помогать
этим слабым женщинам.
От рождения
крест наш таков…
Что они без нас — мужиков!
Пока меня не было,
взрослые
чего только не придумали!
Придумали снег
с морозами,
придумали море
с дюнами.
Придумали кашу вкусную,
ванну
и мыло пенное.
Придумали песню грустную,
которая —
колыбельная.
И хлеб с поджаристой коркою!
И ёлку
в конце декабря!..
Вот только
лекарства горькие
они придумали
зря!
Мой папа большой,
мне спокойно с ним,
мы под небом шагаем всё дальше и дальше…
Я когда-нибудь
тоже стану большим.
Как небо.
А может, как папа даже!
Все меня настырно учат —
от зари и до зари:
"Это — мама…
Это — туча…
Это — ложка…
Повтори!.."
Ну, а я в ответ молчу.
Или — изредка — мычу.
Говорить я
не у-ме-ю,
а не то что —
не хочу…
Только это всё — до срока!
День придёт,
чего скрывать, —
буду я ходить
и громко
всё на свете
называть!
Назову я птицей — птицу,
дымом — дым,
травой- траву.
И горчицею — горчицу,
вспомнив,
сразу назову!..
Назову я домом — дом,
маму — мамой,
ложку — ложкой…
"Помолчал бы ты немножко!.." —
сами скажете
потом.
Мне сегодня засыпается
не очень.
Темнота в окно крадётся сквозь кусты.
Каждый вечер
солнце прячется от ночи…
Может,
тоже боится
темноты?
Собака меня толкнула,
и я
собаку толкнул.
Собака меня лизнула,
и я
собаку лизнул.
Собака вздохнула громко.
А я
собаку погладил,
щекою прижался к собаке,
задумался
и уснул.
В сарай, где нету света,
я храбро заходил!
Ворону со двора
прогнал отважно!..
Но вдруг приснилось ночью,
что я
совсем один.
И я заплакал.
Так мне стало страшно.
Очень толстую книгу сейчас я,
попыхтев,
разобрал на части.
Вместо книги толстой
возник
целый поезд
из тоненьких книг!..
У меня,
когда книги читаются,
почему-то всегда разлетаются.
Я себя испытываю —
родителей
воспитываю.
"Сиди!.." —
а я встаю.
"Не пой!.." —
а я пою.
"Молчи!.." —
а я кричу.
"Нельзя!.." —
а я хо-чу-у!!
После этого всего
в дому
что-то нарастает…
Любопытно,
кто кого
в результате воспитает?
Вся жизнь моя (буквально вся!)
пока что —
из одних "нельзя"!
Нельзя крутить собаке хвост,
нельзя из книжек строить мост
(а может, даже — замок
из книжек
толстых самых!)
Кран у плиты нельзя вертеть,
на подоконнике сидеть,
рукой огня касаться,
ну, и ещё — кусаться.
Нельзя солонку в чай бросать,
нельзя на скатерти писать,
грызть грязную морковку
и открывать духовку.
Чинить электропровода
(пусть даже осторожно)…
Ух, я вам покажу, когда
всё-всё
мне будет можно!
Жду
уже четыре дня,
кто бы мне ответил:
где я был,
когда меня
не было
на свете?
Есть такое слово —
"горячо!"
Надо дуть,
когда горячо,
и не подходить
к горячо.
Чайник зашумел —
горячо!
Пироги в духовке —
горячо!..
Над тарелкой пар —
горячо!..
…А "тепло" —
это мамино плечо.
Высоко на небе —
туча,
чуть пониже тучи —
птица,
а еще пониже —
белка,
и совсем пониже —
я…
Эх бы, прыгнуть
выше белки!
А потом бы —
выше птицы!
А потом бы —
выше тучи!
И оттуда крикнуть:
"Э-э-э-эй!!"
Приехали гости.
Я весел и рад.
Пьют чай
эти гости,
едят мармелад.
Но мне не дают
мармелада.
… Не хочется плакать,
а —
надо!
Эта песенка проста:
жили-были два кота —
чёрный кот и белый кот —
в нашем доме.
Вот.
Эта песенка проста:
как-то ночью два кота —
чёрный кот и белый кот —
убежали!
Вот.
Эта песенка проста:
верю я, что два кота —
чёрный кот и белый кот —
к нам вернутся!
Вот.
Ничего в тарелке не осталось.
Пообедал я.
Сижу. Молчу…
Как же это мама догадалась,
что теперь я
только спать хочу?!
Дождик бежит по траве
с радугой
на голове!
Дождика я не боюь,
весело мне,
я смеюсь!
Трогаю дождик рукой:
"Здравствуй!
Так вот ты какой!.."
Мокрую глажу траву…
Мне хорошо!
Я — живу.
Да, некоторые слова
легко
запоминаются.
К примеру,
есть одна трава, —
крапивой
называется…
Эту вредную траву
я, как вспомню,
так реву!
Эта зелень до самых небес
называется тихо:
Лес-с-с…
Эта ягода слаще всего
называется громко:
О-о-о!
А вот это косматое,
чёрное
(говорят,
что очень учёное),
растянувшееся среди трав,
называется просто:
Ав!
Я только что с постели встал
и чувствую:
уже устал!!
Устал всерьёз, а не слегка.
Устала
правая щека,
плечо устало,
голова…
Я даже заревел сперва!
Потом, подумав,
перестал:
да это же я спать
устал!
Я, наверно, жить спешу, —
бабушка права.
Я уже произношу
разные
слова.
Только я их сокращаю,
сокращаю,
упрощаю:
до свиданья —
"данья",
машина —
"сина",
большое —
"шое",
спасибо —
"сиба"…
Гости к нам вчера пришли,
я был одет красиво.
Гостей я встретил и сказал:
"Данья!..
Шое сиба!.."
Я вспоминал сегодня прошлое.
И вот о чём
подумал я:
конечно,
мамы все — хорошие.
Но только лучше всех —
моя!
Виноград я ем,
уверенно держу его в горсти.
Просит мама,
просит папа,
просит тетя:
"Угости!.."
Я стараюсь их не слышать,
мне их слышать не резон.
"Да неужто наш Алеша — жадный?!
Ах, какой позор!.."
Я не жадный, я не жадный,
у меня в душе разлад.
Я не жадный!
Но попался очень вкусный виноград!..
Я ни капельки не жадный!
Но сперва наемся сам…
…Если что-нибудь останется,
я всё другим отдам!
?
Биография
Рождественский Роберт Иванович (1932–1994) (настоящая фамилия — Петкевич) русский поэт, публицист. Родился 20 июня 1932 в селе Косиха — районном центре на Алтае. Отец его — Станислав Никодимович Петкевич — потомок ссыльных поляков. Мальчик запомнил об отце немного, так как в 1937 году родители разошлись. А в 1941 отец ушёл добровольцем на фронт и вскоре погиб. Мать, Вера Павловна, накануне войны окончила Омский медицинский институт и сразу ушла на фронт военным врачом. Роберт остался с бабушкой. В июле 1941 в "Омской правде" появилось небольшое стихотворение, написанное школьником — Робертом Петкевичем. Свой первый — девятирублёвый — гонорар Роберт перечислил в Фонд обороны.
Его военное детство мало чем отличалось от того, что испытывали его ровесники — мальчишки и девчонки той поры: голод, холод, ожидание писем с фронта, страх за родителей.
Затем — учёба в военно-музыкальном училище, но будущему поэту удалось закончить лишь первый его курс. Летом сорок пятого приехали родители — мать и отчим — и увезли его с собой. Роберт был усыновлён офицером, у него появился отец, которого он сразу полюбил. Семье часто приходилось переезжать с места на место. Сначала это был Кенигсберг, потом Каунас, затем Таганрог, потом Вена. Самое сложное для поэта было менять школы, а значит, товарищей, компании. Нелегко было этому застенчивому, с дефектом речи, парню знакомиться с новыми товарищами, быть вечным новичком.
Заканчивать школьное обучение Роберту пришлось в Ленинграде. Он мечтал о Московском Литературном институте. И в 1951 году его мечта осуществилась — он первокурсник Литинститута. Молодой поэт сразу же окунулся в атмосферу литературных споров, коридорных дискуссий, дружеских застолий.
Тогда здесь учились Евгений Евтушенко, Расул Гамзатов, Григорий Бакланов, Владимир Соколов. С ними будущий поэт познакомился, подружился. Здесь в 1953 году Роберт встретил свою первую и единственную любовь, студентку отделения критики Аллу Кирееву, будущую жену. Ему было 21 год, а Алле 20. Первокурсницу Кирееву, как он позже вспоминал, приходилось на комсомольском бюро прорабатывать за курение. Вот и допрорабатывался до того, что пришлось отправиться в ЗАГС. Невозможно кажется подсчитать, сколько у Рождественского стихотворений посвящено любимой. Где бы ни был поэт, мысль его неизменно возвращается к родному дому. Он обращается к любимой из Америки в стихотворении "Оттуда" и с дрейфующей льдины ("Я уехал от весны"), с целины ("Ожидание"). Он не просто тоскует — он уверен, что и любимая его тоже ждёт, тоже неспокойна. И эта мысль помогает ему переносить и разлуку и невзгоды.
В 1952 году стихи Рождественского печатаются в журнале "Смена", а несколько позже появляются и в других центральных изданиях. Первая книга стихов Рождественского "Флаги весны" вышла в 1955 году в Петрозаводске, а через год в Москве был издан второй сборник "Испытание". Затем поэтические сборники стали выходить с регулярностью движения поездов, — их насчитывается более семидесяти.
Поэт много и легко печатался. Он объездил весь мир, практически никогда не нуждался материально. Популярность огромная: книги расхватывались, творческие вечера при полных залах, государственные премии. Рождественский читал любому, кто умел и хотел слушать! От строителей БАМа до академиков. От физиков до лириков. Он чутко улавливал вызовы времени, другими ещё не услышанные. Поэтому он так остро чувствовал свою обязанность перед поэзией — вернуть ей имена всех незаслуженно забытых поэтов. Именно Рождественский возглавил комиссию по литературному наследию Владимира Высоцкого при Союзе писателей. Возвращение Цветаевой в отечественную литературу тоже случилось во многом благодаря его усилиям: поэт помог открыть в Москве её Дом-музей. Он работал в игровом и анимационном кино. Был членом жюри 26-го и 32-го МКФ в Канне (1973, 1979). Роберта Рождественского несколько раз награждали премиями: 1970 год — поэт получает премию Московского комсомола, 1972 год — присуждение премии Ленинского комсомола, а в 1979 году Роберт Рождественский удостоен Государственной премии.
Ему было не безразлично, что происходит в его стране, поэтому в 1993 году Роберт Иванович вместе с единомышленниками подписывает "письмо 42-х", адресованное Борису Ельцину. Авторы письма требуют запретить коммунистические и националистические партии, оппозиционные демократическому курсу.
К концу жизни откровения даются многим. Но не все способны ими распорядиться. Роберту Рождественскому этот дар был дан сполна. Будучи тяжело больным, уединившись в Переделкино, поэт создал лучшую свою лирику, которая впоследствии и составила редкий по своей пронзительности и жизнелюбию сборник "Последние стихи Роберта Рождественского", который вышел в печать в 1994 — после смерти поэта. Умер Роберт Рождественский от инфаркта 19 августа 1994 года. Похоронен на кладбище в Переделкино под Москвой.
Рождественский Роберт Иванович родился 20 июня 1932 в селе Косиха Алтайского края в семье военнослужащего. В девять лет оказался в детском доме — родители ушли на фронт. После окончания школы поступил в Петрозаводский университет, где начинает писать стихи (первые напечатаны в 1950). Оставляет университет ради Литературного института им. М. Горького (окончил в 1956).
За время учёбы в институте выпустил в свет сборники стихов "Флаги весны" (1955) и "Испытание" (1956); напечатал поэму "Моя любовь" (1955).
Затем последовали другие поэтические сборники: "Дрейфующий проспект" (1959); "Ровеснику" и "Необитаемые острова" (1962); "Радиус действия" (1965); "Посвящение" (1970); "За двадцать лет" (1973) и др.
Высокая гражданственность поэзии Р. Рождественского привлекает внимание различных изданий и издательств. На его стихи пишутся популярные песни: "Стань таким", "Песня неуловимых мстителей", "Огромное небо" и многие другие.
В 1971 выходит книга путевых очерков "И не кончается земля".
В 1980-е выходит ряд его поэтических сборников: "Голос города", "Семь поэм", "Выбор", "Стихи, баллады, песни", "Друзьям", "Возраст" и др.
В 1990-е опубликовал сборники стихов "Бессонница" (1991), "Пересечение" (1992), стихи для детей — "Алёшкины мысли" (1991).
Умер Р. Рождественский 19 августа 1994. После смерти поэта вышел сборник "Последние стихи Роберта Рождественского".
Отец — офицер, мать — военный врач. Учился сперва на филологическом факультете Петрозаводского университета, затем, в 1951–1956 годах, в Литинституте им. Горького.
Когда я встретил его в 1952 году, он поразил меня тем, что, несмотря на сталинское время, знал на память множество в то время запрещённых стихов Б. Корнилова, П. Васильева. Несмотря на разницу характеров, мы подружились, выступая с чтением стихов в библиотеках и студенческих аудиториях вместе с Владимиром Соколовым, а поздней — с Ахмадулиной, Окуджавой, Вознесенским. Нас принимали восторженно, как первых весенних птиц после тяжёлой зимы. Мы были все очень разные и как поэты, и как люди, но почему-то считались поэтами одного направления. По образному выражению Вознесенского, мы были похожи на путников, шедших по совсем разным дорогам, но которых разбойники на перекрёстке дорог привязали к одному и тому же дереву.
Некоторые стихи Рождественского декламационно-либерального содержания были характерны для наших надежд во время весьма короткой оттепели при Хрущеве. Всем нам казалось, что стоит расправить крылья — и мы полетим. Но наступила, по выражению Рождественского, "нелётная погода".
Он написал огромное количество песен, многие из которых стали весьма популярными. Но это была уже популярность иного рода, чем та, когда мы читали вместе на лестнице университета.
Мы все в молодости были риторичны, но это нам прощалось, ибо это была вдохновенная риторика свободы. Одно время в стихах Рождественского стала преобладать консервативная риторика, лишь с небольшим либеральным оттенком. Само пребывание его в секретариате Союза писателей во времена застоя не помогало его репутации.
Однако Рождественский оказался не с теми, кто повис на часовой стрелке истории. В 1986 году Роберт Рождественский, Андрей
|
|
|
