 |
Кровь на снегу 2 страница
|
|
|
|
– Все равно – рубите, – не раздумывая, приказал князь. – Два больших сруба сладим, так же почти, как у готов – длинные дома, только малость просторнее. В тех домах и жены, и детушки малые – вижу, народились уже – зиму и перезимуют. Камни для очагов на реке наберете… очаги кто умеет класть?
– Чай, найдутся умельцы, княже.
– Частокол, смотрю, строите… правильно. Еще и ров хорошо бы вырыть, хотя бы по склону холма – от леса отделиться получше. Из поживших-то людей, друже Истр, никого, говоришь, не осталось?
– Не, брате. Все повымерли.
Молодой мир… мать его за ногу! Ни опыта, ни особой сноровки. Зато энергии – хоть отбавляй, парни трудились так, что небу жарко было! Рубили – благо жили теперь в лесу – сосны, тащили, вкапывали, не забывали и об оставшемся – а сколько бы ни было – скоте, косили да складывали в копны сено, на полях уже колосились посеянные по весне хлеба, приближалась пора уборки. Молодые мужики и парни, кроме всех работ, еще промышляли дичь, те, кто помладше, ловили в реке рыбу да собирали орехи-грибы-ягоды. Так вот, колхозом, и трудились, а что было делать? Обстоятельства-то сложились форс-мажорные, в одиночку, частным хозяйством, не выжить. Впрочем, Радомир чувствовал себя в роли председателя сельхозартели вполне уверенно – в конкретику особо не лез, осуществлял, так сказать, общее руководство, чего не понимал – советовался, спрашивать никого не стеснялся.
Да и нечего было стесняться, с таким-то авторитетом! Люди на него да на Хильду – как на бога – молились!
Ах, как смотрели – радовались. Ведь совершенно искренне верили – раз уж князь с ними, так отступят и голод и – самое главное – мор!
А почему б и не верить? На то и князь. Вождь – перед всеми богами за род-племя ответственный, в нем и особая сила, колдовская, волшебная, чем-то сродни той, что весной заставляет растения цвести и тянуться к небу. Эту вот сакральность неожиданно ощутил в себе и Рад. Такое было ощущение что он должен нечто этакое всем этим людям, нечто такое, что сами для себя он и Хильда сотворить не могут… Чудо, что ли? Да нет, не чудо, а… уверенность в завтрашнем дне – так вот, наверное, куда лучше выразиться можно.
|
|
|
То же самое, кстати, относилось и к Хильде, которая несла этот свой крест с большим достоинством и тактом. Открыто во власть мужа не вмешивалась, но, оставаясь один на один, критиковала прямо в глаза, ни с чем не считаясь и не чинясь. Вот не понравился ей почему-то недавно выстроенный по приказу князя навес для общих собраний – на что, мол? Рад пытался, конечно, объяснить, что такое клуб, да махнул рукой. Правда, тут же и вывернулся: это, дескать, как и у римлян – базилика.
Хильда, однако, не сдавалась – упрямая попалась князю женушка:
– Не нужна нам базилика, и вообще – ничего здесь не нужно. Места-то плохие – сырость, света нет. Испокон веков тут никто не селился – только охотились да грибы собирали. На следующее лето обязательно переселяться надо.
– Согласен! Только эту зиму еще прожить нужно. И желательно – весело, в сытости да в тепле. Нас тут не будет, то так. Но это же наши люди! Наш народ. Вот я и хочу, чтоб им лучше было.
– Загоняешь ты их, о, муж мой. И так уже у парней языки свесились. И бревна таскай, и жатва, и сенокос – никакого просвету.
– Ничего! Вот, хлеба уберем, для всех праздник устроим. День всех богов!
Приличного жилища для князя и его благородной супруги в селении, увы, не нашлось. Истр хотел было уже отдать приказ выстроить, но Радомир махнул рукой – все равно месяца через три – в путь, на розыски могилы Аттилы, так что сойдет пока и любое жилье, лишь бы теплое, а с разными изысками да узорочьем – к чему строить? Место здесь гиблое, сырое – на следующий год другое нужно искать, благо, пустых земель теперь полно вокруг – черная смерть мало кого щадила.
|
|
|
Уточнить все – в этом Рад видел сейчас одну из главных своих задач, поскольку ощущал себя истинным князем, ответственным за свой народ, который теперь вовсе не собирался бросать, ибо жизни там, в далеком будущем, у него с Хильдой не было. Место-то занято тем… аватаром!
Конечно, ощущать подобное было довольно грустно, и временами самое жуткое отчаяние накатывало на молодого человека всепоглощающей волной. Правда, длилось это не долго – некогда было. Проблемы наваливались одна за другой и заканчиваться, похоже, не собирались. То болотные парни, то обустройство поселка, то – вот сейчас – контроль за эпидемиологической обстановкой в округе, точнее говоря – эпидемиологическая разведка, ибо в книжке доктора Юры в главе о профилактике чумы первым делом говорилось о «надзоре за чумой с использованием проверенных методов» и «выявлении неизвестных энзоотичных районов». Многие термины Рад не очень хорошо понимал, но, в принципе, об их значении догадаться было не трудно. Тем более, что было не очень понятно в одной главе, тут же разъяснялось в другой:
«Главной целью эпидемиологической разведки является быстрая оценка эпидемического состояния в очаге на основе эпизоотического обследования энзоотичной по чуме территории и медицинского наблюдения за населением».
Вот где-то так примерно. «Медицинское наблюдение» за жителями нового поселка вел лично сам князь, приобщив к этому и супругу, за «островитянами» же наблюдали близнецы – Линь с Горшенею. К удивлению Рада, эпидемиологическая обстановка на болоте, несмотря на тесное общение тамошних обитателей с чумным больным Урмаком Шишкарем, пока не вызывала никаких опасений. По словам Горшени, Гостой (тот самый мальчишка с финкой) чувствовал себя прекрасно – ни лихорадки, ни рвоты, ни каких-либо признаков сепсиса. Впрочем, в той же Юриной книжке было сказано, что «в первое время состояние больных нередко остается в целом удовлетворительным». Может, с Гостоем – именно такой случай? Лучше всего, как и решил князь, «болотников» следовало держать в отдалении – «в карантине», ибо «в любой момент бубонная форма чумы может вызвать генерализацию процесса и перейти во вторично-септическую или вторично-легочную форму. В этих случаях состояние больных очень быстро становится крайне тяжелым». Крайне тяжелым… и – очень быстро. Так что, ежели с болотниками что-то пойдет не так… Рад все же надеялся на близнецов, которых строго-настрого предупредил, чтоб соблюдали всяческую осторожность. Хотя, какая там, к чертям, осторожность? Если уж вспыхнет эпидемия, никому мало не покажется, и тогда останется лишь запереть людей рыжебородого Гоеслава на острове и убивать любого, кто рискнет выбраться из болота. Задача в данном конкретном случае – с гатью – очень даже нехитрая. Вот только что потом делать с близнецами? По уму – от них тоже придется избавиться. Не обязательно убивать, можно отправить с глаз долой куда подальше – на дальнее пастбище или сторожу, заимку охотничью. Много чего придумать можно.
|
|
|
У лесного ручья, в низинке, были устроены бани, за которыми опять-таки присматривали Линь да Горшеня, контролируя по приказу князя «эпидемиологическую обстановку». В те времена, не стесняясь, женщины мылись с мужчинами, а близнята уже примелькались, правда, Лишь как-то раз едва не получил ушатом по башке от какой-то девки – «за то, что таращился». Ну, а как было не таращиться, коли сам князь поручил «смотреть в оба».
Отложив книжку в сторону, князь пошире откинул полог шатра. Денек сегодня выдался славный, солнечный, но нежаркий, с ветерком, уносящим прочь комаров, мух, мошку и прочую кусачую гадость. Дела вроде пока шли неплохо – заканчивали уже возводить частокол, достраивали полуземлянки – в таких обычно жили и ранее, ничего тут нового не придумалось. Делали, как предки: выкапывали яму, так, чтоб пол находился ниже уровня земли на метр-полтора, выкладывали невысоким срубом стены, обмазывали глиной кровлю, устраивали глинобитную либо каменную, топившуюся по-черному, печь. Получалось довольно уютное – правда, темное, хоть коли глаз – «гнездышко» размерами пять на четыре. Для семьи из семи – десяти человек не очень-то развернешься. Ну, так день-деньской-то в такой избе даже по зиме не сидели. Мужчины да молодые парни – на охоту, за зверем, да к проруби – рыбу ловить, так вот дни напролет и возились, ну а летом-осенью и многих других забот хватало. И в первую голову – жатва. Недавно началась она и здесь, в расчищенных от леса полях, что принадлежали всей общине – верви. Сам князь с супругою, помолив и Христа, и древних богов – тех, по обычаю, никак нельзя было обижать, сжали серпами ритуальный сноп, который юные девушки, перевязав разноцветными лентами, тут же утащили в овин – на удачу. До скорого праздника урожая, а уж там – сжечь! Да плясать вокруг, веселиться. Скоро уже, скоро.
|
|
|
Налилась уже зрелостью пшеница, гнулись к земле колосья, доспевал и ячмень – для скота да на пиво. Опять же – на праздник.
Народу в поселке было не так уж и много, князь и княгиня с ними одними заботами жили. Нет, конечно, как все, спины до седьмого пота не гнули – невместно, все ж – власть! Но общими заботами не гнушались – Рад и на охоту ездил, а, бывало, и на рыбалку с мальчишками, не чинясь, хаживал. Кстати, и Хильда рыбу ловить обожала, особенно – на уду. Иное дело, что места-то здесь были нерыбные, приходилось уходить далеко, к реке, что прозывалась Светлой, к омутам. Уж там за пару часов можно было наловить изрядно – на два дня семье на ушицу хватало. Однако ж – не близко все, не рядом. А, если, не дай бог, враги?
Плохое, плохое место выбрали для поселка… ну, уж где смогли.
Рад потянулся и, поднырнув под полог, выбрался из шатра на вольный воздух, на минуту прикрыл от солнца глаза, оглядел все – и березовую рощицу, и густую хвойную чащобу, начинавшуюся прямо с околицы, да, в общем-то, нигде и не кончавшуюся, охватывающую весь поселок кругом. Частокол осмотрел – высокий, сверкающий новеньким тесом – любо-дорого взглянуть… если не знать, что бревна-то – летние – скоро, очень скоро, гнить будут. Да уж, по ранней весне для такого дела деревья рубить надо… ну, да не судьба была – так вот, наспех, переселились. Хорошо, хоть так сообразили, а остались бы в старом селище с умирающими – чума и этих сожрала бы, никого не помиловала, как не помиловала Творимира, Ирмана, Муму…
– Меня ждешь, брате? – выскочив верхом из березняка, Истр прыжком спешился, привязал низенькую гуннскую лошадь, а иных пород тут еще и не было – погладил по холке, повернулся. – Уж извини, задержался – к полям ездил, жатва по добру идет, по добру.
Светло-карие, как старое лыко, глаза юноши вспыхнули и сразу погасли:
|
|
|
– Жатва-то по добру, а урожай-то не очень. Мало полей раскорчевали-расчистили. Не успели, что ж, придется дичиной да рыбой добирать, в дальних лесах зимние заимки ставить.
– Это правильно, – согласно кивнул Рад. – Давай-ка прикинем – где.
Вытащив, он разложил прямо на траве кусок выделанной ягнячьей кожи – пергамент, вытащил и писало ромейское, и чернила, из древесного гриба да угля сделанные, примостился, задумчиво почесывая бородку, и, посмотрев на брата, прочертил по левому краю пергамента длинную кривую линию:
– Это – река Светлая… – Поставил чуть правее точку: – Это – болото, остров. Вот – леса, а вот – мы… На полдень от нас – что?
– Земли Келагастова рода. Далеко тянутся, Келагастовых-то много было… пока не перемерли все.
– Ага, – кивнув, Радомир отметил проблемные места русской буквой «Ч» – «чума». – А на юге что?
– Лес, потом – степи бескрайние, Луговых Кулишей земли.
– Знаю, знаю – тех, что слова растягивают.
– Да, говор у них – на особицу, – согласился Истр. – И гуннских слов много, вот как у нас – готских.
– А готы, значит, у нас – на полночь – за рекой… У них как? Тоже смерть лютует?
– Нынче везде смерть, брате. – Юноша посмурнел лицом и наконец спросил то, что давно уже хотел спросить, да все как-то не решался. – Что делать-то будем? Бежим от смерти, бежим, по гнилым лесищам таимся… а она возьмет – и догонит? Получается, зря бежали? Может, лучше было на старых местах остаться, где предки наши испокон веков жили? Многие старики так и сделали, отказались с нами новое место искать, вслед плевались.
Рад невесело усмехнулся:
– И где теперь те старики?
– Умерли. И их злая смерть не пощадила… О! – Истр вскинул голову. – Лошадь заржала. Видать, Хильда-госпожа с реки едет… больше некому, наши-то все – на полях.
Откровенно говоря, Рад не слышал никакого ржания, но все же доверял брату – раз тот сказал, значит, так оно и есть. Истр все ж моложе, да и вообще – местный.
И в самом деле, минут через пять на дорожке, что вела к воротам селения, показалась всадница в белом плаще – Хильда. Стянутые серебряным обручем волосы ее сверкали на солнышке белым золотом, голубые, широко распахнутые глаза сияли, видно было, что довольна чем-то княгинюшка, видать, неплохой улов.
Ну, конечно, спешившись, не преминула похвастаться супруга:
– Рыбы-то запромыслила немало. Язи, голавли, форель. Челядинке отдала, Раздане.
Раздана-челядинка – дебелая девица с круглым, густо усыпанным веснушками лицом и толстой рыжей косой – с недавних пор сделалась личной служанкой княгини, как бы сказали чуть позже – сенной девкою. Сильная, крепкая, преданная и очень добрая. А уж хозяйка… Повезет кому-то из смердов с супругой!
– Говоришь, рыбы немеряно? – встрепенулся Истр. – А где ты, госпожа-сестрица, ловила-то?
– На Светлой, где же еще-то? Покуда добралась, лошадь до пота загнала.
– Это у излучины, что ль?
– Нет, куда ближе. Где сосна на круче.
– Сторожа там наша стоит?
– Стоит… сидят, в кости играют.
– Ах, они змеи! Ладно, – княжич бросился отвязывать коня. – Сейчас погляжу… как они там.
– Уду не забудь, – со смехом крикнул князь вслед ускакавшему братцу. – Тоже еще, проверяльщик.
Оглянувшись вокруг, Хильда погладила мужа по волосам и вошла в шатер. Небрежно скинув плащ на кошму, выглянула, позвала тихонечко:
– Милый… Иди – что скажу!
– И что же такое? Очень интересно.
Уже предчувствуя, чем все дело закончится, молодой человек, опустившись на колени, вполз в шатер. Привстав, княгиня запахнула полог, устроив приятный полумрак… ко многому зовущий, томный.
Уселась сверху муженьку на спину, засмеялась:
– А ну, поехали-ка, лошадка! Н-но!
– И куда ж тебя везти госпожа?
– Ты ж сам знаешь.
– И все ж таки?
– А вот – на кошму, на ложе.
Рад ее туда и свалил – на кошму, как просила – обнял, погладил по волосам, поискал губами губы… Юная красавица подалась навстречу, обдавая пылким жаром любви, губы молодых людей наконец встретились и… словно искра пролетела! Взорвалась, ударила обоих, да так, что никто из супругов уже больше ничего не помнил и ничего уже не хотел, кроме… Кроме того, ради чего они и были сейчас здесь. Ради жарких объятий, поцелуев, бурных, будоражащих кровь, ласк. Радомир снял с жены тунику, лаская гибкое юное тело, такое податливое и, вместе с тем, упругое. Нежно, ласково прикоснулся к набухшей желанием груди, погладил, поцеловал, обнял, чувствуя, что улетает куда-то к Сатурну.
Он взял ее нежно и властно, красавица не противилась, ибо именно того и хотела, в чем не было никаких сомнений.
Жаркие губы, шелковистая кожа, упругая мягкость груди… И стон… стон… сто-о-он…
И мысли, упавшие в опрокинувшееся вниз небо.
– Знаешь, милая… Я никогда не брошу тебя, никогда.
– Знаю.
– И никогда больше не позову… туда… Наш дом – здесь!
– Все верно, – Хильда потерлась о плечо супруга щекою. – А ты становишься Цезарем, о, венценосный супруг мой!
Князь нежно погладил жену по спине:
– Цезарем – может быть. Но венценосным? У меня и венца-то нет… разве что тот, бургундский.
– Который нужно вернуть, – тревожным шепотом добавила Хильда. – Знаешь, милый, на этот раз я поеду с тобой.
Рад дернул шеей:
– Что? Со мной. Но это же невозможно!
– Все возможно. Разве я не была тебе верной спутницей во всех наших странствиях? Разве хоть раз подвела тебя в иных – очень странных – землях? Даже самобеглых повозок не испугалась.
– Ты самая смелая, любовь моя! – искренне отозвался молодой человек.
Хильда улыбнулась, вовсе не мягко, а с неким вызовом:
– Да, так. И, поверь, пригожусь тебе во всех скитаниях. Вместе мы сей венец взяли, вместе и вернем. Особого счастья он нам не принес… разве что от болезни избавил.
– Вот именно!
– Зато вызвал новую – страшную черную смерть! Я догадываюсь – почему.
– И почему же? – приподнялся на локте князь.
– Это наговор Брунгильды – древней бургундской колдуньи, про которую я слышала еще в далеком детстве. О, она была очень коварной и хитрой!
Рад прищурился:
– Как говорил старши… один уважаемый мной человек – на каждую хитрую жо… Ой… Короче – на каждый злой наговор найдется и добрый.
– О, супруг мой, это ты очень верно сказал! Без меня тебе не справиться с наговором, а я… я все-таки наполовину бургундка, тем более – из благородных людей. Пустимся в дорогу вместе, вместе и дальний путь короток, как зимний день.
Молодой человек ничего не ответил – да ему и нечего было сказать! Уж супругу свою, упрямицу, он успел узнать хорошо… более чем! Ежели уж втемяшилось ей в голову что – так и сделает, своего добьется, не мытьем, так катаньем. Не возьмешь собой – поедет сзади. Нет уж, пусть лучше на глазах, под присмотром. С другой стороны, и правда – короток будет путь, с такой-то красавицей, тем более – любимой.
Хильда, привстав, достала из стоявшего тут же, в княжеском шатре, сундука древнюю корону бургундов. Ничего особенно выдающегося – венец, как венец – золотой, стилизованный под венок римских триумфаторов. Работа, конечно, тонкая – варвары славились своим ювелирным искусством, значит, не такие уж были и варвары. Тончайшая золотая напайка – перегородками, меж ними – разноцветная эмаль изумительных по чистоте цветов – густо-синяя, небесно-голубая, изумрудная, желтая, красная. Жемчуг, драгоценные камни. Не граненые – гранить в те времена еще не умели, но все же – ценности необычайной.
Радомир хмыкнул: здесь, в этих глухих местах, куда большую ценность представлял хороший меч или хотя бы каравай заварного хлеба. Мягкий, душистый, с тонкой хрустящей корочкою. Ум-м…
– Ты чего слюни глотаешь? – осторожно положив венец обратно в сундук, Хильда закрыла крышку и посмотрела на мужа. – Есть хочешь уже? Так давай, поснидаем. Сейчас, я Раздану кликну…
– Подожди, – натянув тунику, князь поспешно обулся, словно бы вспомнив вдруг что-то важное. – Меня ведь ждать должны верные люди. С докладом пришли.
Красавица повела плечом:
– Это близнецы, что ли?
– Ну, – Рад почему-то замялся, не очень-то хотелось выказывать перед супругой свое доверие к столь сопленосому люду. – Они, да. А что? Ты их по пути видела?
– Видела… Ну-ка, помоги фибулу застегнуть… Застегнуть, я сказала, а не шею мне целовать… Да пусти же – щекотно! Не по пути видела, здесь уже.
– Здесь?
– У колодца близнецы ошивались, видать, к тебе навострились, да, меня увидев, раздумали, обождать решили. Вели – кликнут.
– Сам до колодца дойду, – откинув полог, Радомир посмотрел в небо. – Заодно прогуляюсь – денек-то эвон какой славный!
Глаза слепило яркое, но уже по-осеннему нежаркое солнышко, путалось средь желтевшей местами листвы, в березовых прядях. За березками, у колодца, улегшись на траву, терпеливо дожидались парни – Линь с Горшенею. Не просто так лежали, посматривали – не освободился ли князь, не покажется ли из шатра? Вот – увидели, показался.
Разом вскочив на ноги, близнецы помчались навстречу, шагов за десять перешли на спокойный шаг, а вот уже застыли почтительно, поклонились:
– К тебе, княже.
– Ну, доложите, – Рад уселся на ошкуренное бревно. – Слушаю вас внимательно.
Ничего страшного юные соглядатаи, как раз вернувшиеся с болота, слава богу, не сообщили. Никто из людей Гоеслава на здоровье не жаловался, все ходили бодрыми, а недавно вот, третьего дня, удачную охоту сладили. С охоты этой близнецы – как и обговорено было – кабанью голову привезли, окорок да тетерок без меры. Что и говорить, в дальних-то лесах дичь водилась. Не то, что здесь.
– Ну, и хорошо, что все там славно, – задумчиво покивал князь. Потом осмотрел близнецов внимательно, словно военкоматовский врач – призывников-новобранцев: – А сами-то вы как, отроки? Голова ль не болит, не кружится? Бессонницы да болей мышечных нет ли?
Близнята переглянулись, глазенками светлыми – не поймешь, серыми иль голубыми – разом хлопнули:
– Не, княже, ничего у нас не болит, все, слава Сварогу.
– Ну и ладненько. Болотник Борич, на княжну нашу похожий, а пуще того – сотоварищ его малой – тоже здоровы?
– Так мы б, князь, ежели что, сказали бы, знамо дело.
– Ладно. У излучины ничего этакого необычного не заметили? – так, между прочим, поинтересовался Рад.
Близнецы снова переглянулись, да так, что князь тут же что-то заподозрил, с чего это они промеж собой в гляделки играют? Наверное, наказ за сторожей болотной следить не выполнили, забыли.
– Не, господине наш, княже, не забыли, как можно? Просто… не знаем, как и сказать… да и говорить ли? Кой-что показалось… проверить бы надоть.
– Давайте, докладывайте! – всплеснул руками князь. – А насчет проверки – есть кому за вас думать. Что там вам показалось-то?
– Не нам – Горшене, вот – ему, – один из близнецов показал на другого. – Гунны ему у реки показались.
Услыхав про гуннов, Радомир сразу же насторожился – не хватало еще здесь этих разносчиков заразы! Грязных, немытых… Впрочем, большинство тех, кто именовал себя «гуннами», вовсе таковыми не были, являясь в большинстве своем германцами, словенами и даже греками. Просто, раз служили Аттиле-рэксу, так и звались – «гунны». Истинных-то, этнических, гуннов не так уж и много было. А вот они-то после смерти вождя и возвращались в свои степи! И несли с собой черную смерть. Из Европы – в Азию. Впрочем, первая волна уже должна бы пройти, укатиться далеко на восток, к Уралу. А вот вторая – от грызунов и прочих – снова должна вот-вот накатить… Ее бы пережить.
– Гунны, говорите?
– Горшеня так говорит, княже. Я-то сам сомневаюсь…
– Так, где ты, Горшеня, их видел?
Отрок шмыгнул носом:
– Не их самих, господине – следы конские. Линь пока со сторожею говорил, язм по бережку прошелся – вроде б как рыбки запромыслить малость. А сам-то глазами – зырк, зырк! Как ты наказывал, княже.
– Молодец, – похвалил Рад. – Ну, давай, давай, рассказывай дальше.
– Так вот, – ободренный похвалою, продолжил Горшеня. – У берега, за излучиной – следы копыт у водопоя.
– И только-то? С чего ты взял, что это именно гунны?
– Коней больно уж много, князь. У одних копыта в песок больше вдавлены, у других – меньше. Одни, значит, под всадниками кони, другие – пусты, заводные. У кого еще столько лошадей есть? Знамо – у гуннов.
Молодой человек уважительно взглянул на подростка – вот ведь, следопыт, все заприметил:
– И давно там эти гунны были?
– День, два назад, – уверенно отозвался Горшеня.
– А сторожа болотная о них докладывала?
Близнецы разом пожали плечами и так же разом – хором – ответили:
– Нет, господине.
Нет… Вот как, значит… значит… и что это значит-то? А то, что рыжебородый Гоемысл что-то себе на уме держит, с пришлыми гуннами какие-то шашни ведет… хорошо бы узнать – какие? И гуннов получше высмотреть – сколько их, куда податься решили? И – самое главное – нет ли средь них больных?
Радомир снова ощутил на своих плечах тяжкий груз ответственности за свой народ, свой род, свое племя. Именно так – за своих! Все эти люди – братец Истр, близнецы, все-все – были для него родными в самом первичном значении этого слова – родичами. И он, князь, должен был сделать для них все, именно к этому призывало некое внутреннее естество – то ли воля давно погибшего древнего богатыря, чье имя носил князь, то ли просто – зов крови. Все жители поселка – это был его народ, и молодой человек понимал, что другого – не будет. И от осознания этого как-то все меньше тянуло назад – туда, в начало двадцать первого века… Нет, все равно, тянуло, конечно… но уже куда меньше, нежели прежде. Может быть, потому что зов этот уравновесился зовом другим – все тем же зовом крови.
К концу сентября все полевые работы в поселке были наконец-то закончены. Хлеба сжаты и сметены в снопы, частью уже и высушены, обмолочены, морковь, репа, капуста, ожидая своего часа, наливались силой, нагуливал жирок на вольных выпасах скот, а в солодовнях поспевал ячменный солод. Все ждали праздника, ну а какой же праздник без пива?
Выстроили и частокол, сколотили ворота, осталось лишь углубить ров – ну да за этим дело не стало, работой сей можно было и в дождик, в ненастье, заняться, ништо. Вот покрыть крыши изб-полуземлянок торопились – успели, слава богам, повезло с погодой, сентябрь отстоял ведреный, теплый, а вот теперь, краснея кленовыми листьями, серебрясь поволокой летящих на ветру паутинок, приходил октябрь – месяц сытый, довольный, праздничный.
В начале октября и праздник – матери сырой земле поклониться, поблагодарить за урожай да засеять озимыми новое, только что распаханное поле. Пусть небольшое, да зато – первое. Еще по весне лес подсекли, без соков оставили, теперь вот – сожгли, пни выкорчевали, распахали, проборонили бороной-суковаткой. Великое дело – одной семье такое век не под силу, только общине – верви. Колхозу – как выражался про себя Радомир.
Всем «колхозом» и управились, распахали – теперь посеять только. Не просто так бросить семена в землю – был во всем этом таинственный сакральный смысл. Молодые пары и люди уже женатые, да и просто – юноши и девушки – совокуплялись на пару, перед посевом, чтобы дали боги матери-земле плодородную силу. Чтоб родило новое поле, чтоб дало урожай, чтоб ушел за горы, за моря голод.
По весне то же самое делали – на яровые – в честь Ярилы-бога тогда был праздник – ярилки, ну, а этот вот, осенний, по-разному назывался. Кто-то Семаргловым днем – древнее божество плодородия Семаргл считался охранителем побегов и злаков, кто-то называл Мокошицами – от страшненькой Мокоши-богини, так же как и Семаргл, дающей земле плодородие. Однако ж не только урожаю покровительствовала Мокошь, но и смерти. Богиня сыра земля – всяк в нее уходил, всякий мертвый. Уходил, чтобы возродиться вновь, как древний герой Радомир возродился много лет спустя в теле нынешнего молодого князя.
Для праздника принарядились всяк как мог. Чистые рубахи надели, в баньке вымылись, девушки в волосы разноцветные ленты вплели. Так и вышли на поле… Первым – князь со своей супругою, остальные почтительно остановились на краю, на меже, у самого леса.
Рад тоже остановился – как-то непривычно все было: расстеленное прямо на пашне полотно, разбросанное тут и там – чуть ли не копнами – мягкое сено. И сотни глаз – совсем рядом. Нет, в открытую-то, конечно, никто не смотрел, но по кустам жались, выглядывали – интересно было, а как там, у князя с княгинею? Хорошо ли стараются те во благо рода? Будет ли плодородной земля? Честно говоря, Рад чувствовал себя не в своей тарелке: как-то не мог вот так, на глазах…
А Хильда – ничего, видать, и у готов похожие обычаи имелись. Сбросив на копну белый плащ, расстегнула пояс, лукаво посматривая на мужа:
– Ну, что, помочь тебе раздеться, милый?
Рад с неожиданным смущением хмыкнул:
– Да уж как-нибудь сам…
– Тогда мне помоги, – улыбаясь, юная красавица задрала подол…
Князь наклонился, ухватил двумя пальцами тунику, осторожно стянул… Разделся и сам… так они и встали друг против друга – нагими. Правда, под тусклым осенним солнышком молодые люди стояли недолго – живо кинулись друг другу в объятия, упали на сено, на брошенный плащ…
Так вот, на поле, у всех на виду, целовали, любили друг друга до жара, до звона в ушах, до сладостных громких стонов, уносящихся ввысь, к журавлиным стаям. Любили без стеснения – некого было стесняться, да и незачем – все понимали – князь и супруга его делают очень важное для будущего урожая дело.
Наконец, утомленные, отпустили друг друга, немного полежали, глядя на медленно плывущие в голубых небесах облака. Встали… оделись…
И тут же на поле бросились остальные – юноши и девушки сбрасывали на ходу одежду, хохотали, предаваясь важному обряду любви.
Улыбаясь, Хильда подошла к лошади:
– Поеду в селение, прослежу, как готовится пир.
Князь махнул рукой:
– Да ну, милая – и без тебя приготовят.
– Сам знаешь – без хозяйского глазу – никак!
– Упрямица ты моя голубоглазая… Не обижайся. Уж, что есть – то есть. Я с тобой поеду!
– Нет! – жестко отозвалась юная княгиня. – Ты – князь! Ты должен быть сейчас среди людей. Обязан!
Рад пожал плечами – обязан, так обязан – женушке лучше знать, она ведь из этой эпохи, а он… он, уже и не поймешь, из какой, и там и сям – приблуда.
Помахав на прощанье супруге, князь, обходя тут и там занимавшихся любовью молодых людей, направился на опушку… тоже уже занятую. Да где хоть от стонов сладострастных спастись-то?
Усмехнувшись, князь спокойно перешагнул сплетенных парня и девушку. Самозабвенно занятые своим делом, те не обратили на идущего никакого внимания, а вот сам Радомир все же узнал в парне того самого болотника с локонами – Борича. Все правильно – сплочать надо народ, вот и позвали людей с острова. Тем более, эпидемиологическая обстановка там оказалась в полнейшей норме – Рад никогда не забывал ее мониторить через близнецов. Что ж, пусть молодежь радуется, пусть любит, тем более – дело-то важное: плодородия землицы-матери ради, ради жизни всей. Интересно, много ль с болота пришло? И как бы их невзначай расспросить насчет гуннов? Снова близнецов подключить… а они не здесь, случаем? Не должны бы – рано. Хотя – почему же рано? По здешним понятиям – в самый раз.
|
|
|
