 |
Лабиринт. Клуб девяноста девяти
|
|
|
|
Лабиринт
Хорхе написал сказку и, по моей ли просьбе, по собственному ли желанию или по этим двум причинам одновременно, поделился ею со мной.
Он всегда любил загадки. С детства он брался за любой кроссворд, головоломку, лабиринт, криптограмму или задачку на сообразительность, попадавшие в его руки.
Более или менее успешно он посвятил большую часть своей жизни и интеллекта решению задач, придуманных другими людьми. Естественно, и он ошибался, через его руки прошло много загадок, слишком сложных даже для него.
Столкнувшись с подобной дилеммой, Йорошка всегда следовал одному и тому же ритуалу: он долго ее разглядывал и, будучи экспертом, сразу определял, относится ли эта задача к категории нерешаемых.
Если его интуиция говорила «да», Йорошка глубоко вздыхал, но все равно принимался за ее решение.
Тогда у него начинался период разочарования, потому что стремление разобраться и в этой загадке превращалось в навязчивую идею.
Возникали вопросы без ответа, тупики, сложные символы, незнакомые слова и непредвиденные ходы.
А Йорошка уже давно понял, что ему нужно добиться успеха в жизни. Может быть, именно поэтому такие загадки начали вызывать у него скуку?
Дело в том, что вскоре после очередной неудачной попытки решения им овладевала просто вселенская скука и он бросал все на пол пути, ругая в глубине души дурацких составителей задач, которые даже он не мог решить…
Думаю, что, поскольку ему было скучно разгадывать и слишком легкие загадки тоже, он пришел к выводу, что существуют загадки по меркам каждого отгадчика, и только он может определить, какие именно ему больше всего подходят.
«В идеале каждый должен придумывать загадки “под себя”», — подумал он. Но сразу понял, что такая загадка теряет всякий смысл, потому что ее создатель заранее будет знать ответ.
|
|
|
Отчасти чтобы развлечься, отчасти вдохновленный идеей помочь таким же, как он, отгадчикам, он начал составлять загадки, игру слов, цифр, задачки на логическое и абстрактное мышление…
Но его шедевром стал построенный им лабиринт.
Однажды тихим солнечным днем в одной из комнат своего большого дома он начал кирпич за кирпичом возводить стены огромного лабиринта в натуральную величину.
Прошли годы. Он делился своими загадками с друзьями, специализированными журналами и некоторыми газетами. Но о лабиринте, который постоянно разрастался внутри его дома, не знап никто.
Порошка с каждым разом усложнял свой лабиринт. И даже не замечал, что в нем появляется все больше и больше тупиков.
Это творение стало частью его жизни. Не проходило и дня, чтобы Йорошка не добавил какой-нибудь кирпич, не закрыл какой-нибудь выход, не продлил какой-нибудь изгиб, чтобы затруднить проход по нему.
Примерно через двадцать лет в комнате, где был лабиринт, не осталось больше места, и он, естественно, стал проникать в другие помещения дома.
Чтобы попасть из спальни в ванную, нужно было сделать восемь шагов вперед, повернуть налево, сделать еще шесть шагов, повернуть направо, спуститься на три ступеньки, еще пять шагов, снова — направо, преодолеть препятствие и открыть дверь.
Чтобы выйти на террасу, нужно было перегнуться через левую стену, спуститься вниз на несколько метров и сразу же подняться по веревочной лестнице на верхний этаж.
Так понемногу его дом превращался в огромный лабиринт в натуральную величину.
Сначала это доставляло ему удовольствие. Было весело передвигаться по этим коридорам, приводившим иногда в тупик, потому что, даже будучи автором лабиринта, невозможно было помнить все пути наизусть.
|
|
|
Это был лабиринт, сделанный по его мерке.
По его мерке.
Начиная с этого момента Йорошка стал приглашать людей в свой дом, в свой лабиринт. Но даже тем, кто сначала проявлял интерес, это быстро наскучило, как и ему — все остальные загадки.
Йорошка предлагал им совершить экскурсию по дому, но через некоторое время его гости уходили. И все без исключения говорили ему примерно одно и то же: «Так жить нельзя».
В конце концов Йорошка устал от вечного одиночества и переехал в дом без лабиринтов, где он спокойно принимал гостей.
Однако каждый раз, когда он знакомился, как ему казалось, с разумным человеком, он вел его в свой настоящий дом.
Так же как летчик из «Маленького принца», со своими удавами внутри и удавами снаружи, Йорошка открывал свой лабиринт только тем, кого считал достойными такой чести.
…Йорошка так и не нашел никого, кто захотел бы жить с ним в этом доме.
Клуб девяноста девяти
— Почему, Толстяк? Почему нельзя жить спокойно?
— Разве?
— Конечно, я иногда об этом думаю. С Габриэлой у нас все хорошо, лучше, чем раньше, но не так, как мне хотелось бы. Не знаю. Чего-то не хватает: страсти, огня или веселья. В университете тоже происходит нечто подобное: я хожу на занятия, учу, успешно сдаю экзамены. Но мне этого не хватает. Нет чувства удовлетворения, ежедневного удовольствия от того, что я изучаю, что хочу. И с работой то же самое. Мне там хорошо, и мне платят хорошую зарплату, но не такую, какую мне хотелось бы получать,
— И везде так?
— Мне кажется, да. Я никогда не могу расслабиться и сказать: «Ну вот, теперь все хорошо». У меня происходит так же и с братом, с друзьями, с деньгами, со здоровьем… Со всем, что меня интересует.
— Несколько недель назад, когда ты переживал из-за обстановки у тебя дома, причина была та же?
— Думаю, да. Но там были более серьезные поводы для беспокойства, по сравнению с которыми это — просто ерунда. То, о чем я говорю сегодня, — в некотором роде «роскошь», необходимая для полноты ощущений.
— Одним словом, твое беспокойство проявляется, когда серьезные проблемы уже позади.
— Все правильно.
— Значит, эта проблема возникает, когда у тебя нет других проблем.
— В каком смысле?
|
|
|
— Когда во всем наблюдается улучшение.
— В общем… да.
— Скажи мне, Демиан, кем ты себя ощущаешь, признавая, что у тебя есть одна проблема, которая проявляется только тогда, когда все идет на лад?
— Я ощущаю себя дураком.
— Что есть, то есть, — сказал Толстяк — Я давно не рассказывал тебе сказку про короля.
— Действительно.
— Жил-был, что называется, классический король.
— А что такое классический король?
— Классический сказочный король очень могуществен, богат, у него прекрасный дворец, множество всяческих яств на столе, красивые жены, он не знает ни в чем отказа. Тем не менее он несчастлив.
— Ах…
— И чем более классической является сказка, тем менее счастлив король.
— А этот король, он был классический?
— Самый классический.
— Вот бедняга!
Жил-был очень грустный король, у которого, как у всех грустных королей, был очень счастливый слуга.
Каждое утро он будил короля, распевая и насвистывая веселые песни трубадуров. На его радостном лице сияла широкая улыбка, и жил он спокойно и счастливо.
Как-то раз король приказал позвать его.
— Паж, — сказал он ему, — в чем секрет?
— Какой секрет, ваше величество?
— В чем секрет твоего веселья?
— Нет никакого секрета, ваше величество.
— Не лги мне, паж. Я рубил головы за меньшие оскорбления, чем ложь.
— Я не лгу, ваше величество. У меня нет никакого секрета.
— Почему ты всегда весел и счастлив? А? Почему?
— Мой господин, у меня нет причин для грусти. Ваше величество оказывает мне честь, позволяя обслуживать себя. Моя жена и дети живут в доме, выделенном мне королевским двором. Нас одевают и кормят, и, кроме того, ваше величество иногда дает мне несколько монет на оплату какой-нибудь нашей прихоти. Как мне не быть счастливым?
— Если не откроешь мне свой секрет сию минуту, я прикажу отрубить тебе голову, — сказал король. — Никто не может быть счастлив по перечисленным тобой причинам.
— Но, ваше величество, никакого секрета нет. Больше всего на свете мне бы хотелось угодить вам, но я ничего не утаил.
— Уходи, уходи, пока я не позвал палача!
|
|
|
Слуга улыбнулся, поклонился и вышел из комнаты.
Король был на грани помешательства. Он не мог объяснить себе, почему паж так счастлив, живя взаймы, одеваясь в одежду с чужого плеча и питаясь объедками со стола придворных.
Успокоившись, он позвал самого мудрого из своих советников и передал ему утренний разговор.
— Почему этот человек счастлив?
— А, ваше величество, это потому, что он не член клуба.
— Не член клуба?
— Именно так.
— И это делает его счастливым?
— Нет, мой господин, это то, что не делает его несчастным.
— Правильно ли я понял? Ты несчастен, потому что ты член клуба.
— Все правильно.
— А он не в клубе?
— Именно так.
— А как он из него вышел?
— Он в него никогда не вступал.
— И что это за клуб?
— Клуб девяноста девяти.
— Я действительно ничего не понимаю.
— Ты смог бы понять, если бы увидел, как это действует.
— Как это?
— Позволить своему пажу вступить в клуб.
— Да, давай заставим его вступить.
— Нет, ваше величество. Никто никого не может заставить вступить в клуб.
— Значит, придется обмануть его.
— Этого не понадобится, ваше величество. Если мы дадим ему возможность, он сам в него вступит.
— Но он поймет, что это сделает его несчастным?
— Да, обязательно.
— Значит, он не станет вступать в клуб.
— Он не сможет этого избежать.
— Ты говоришь, что он поймет, какое несчастье ему принесет вступление в этот смешной клуб, и, несмотря на это, он в него вступит и не сможет выйти потом?
— Все так, ваше величество. Готов ли ты потерять великолепного слугу, чтобы понять, что это за клуб?
— Да.
— Очень хорошо. Сегодня ночью я зайду за тобой. Приготовь кожаный кошелек с девяноста девятью золотыми монетами. Ни больше, ни меньше.
— Что-нибудь еще? Взять охрану на всякий случай?
— Только кожаный кошелек. До вечера, ваше величество.
— До вечера.
Вот как все было.
Той же ночью мудрец зашел за королем. Вместе они тайком пробрались во внутренний двор дворца и спрятались около дома пажа. Там они дождались рассвета.
Когда в доме зажгли первую свечу, мудрец привязал к кошельку такую записку.
ЭТИ СОКРОВИЩА — ТВОИ.
ЭТО НАГРАДА ЗА ДОБРОТУ.
РАСПОРЯЖАЙСЯ ИМИ И НИКОМУ НЕ ГОВОРИ,
КАК ОНИ К ТЕБЕ ПОПАЛИ.
Потом он привязал кошелек к двери дома слуги, постучал и снова спрятался.
Когда слуга открыл дверь, мудрец и король наблюдали за всем происходящим из-за кустов.
Слуга увидел кошелек, прочитал записку, потряс им и, услышав металлический звон внутри, вздрогнул, прижал сокровище к груди, огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что его никто не видит, и вернулся в дом.
|
|
|
С улицы было слышно, как слуга задвинул засов, и шпионы заглянули в окно, посмотреть, что будет.
Слуга уже сбросил со стола все, кроме свечи. Сел и высыпал на стол содержимое кошелька. Он не мог поверить своим глазам.
Это была гора золотых монет!
У него, в руки которого за всю жизнь не попало ни одной золотой монеты, была теперь целая гора.
Паж трогал монеты и сгребал их. Гладил и любовался их блеском в свете свечи. Собирал их вместе и снова разбрасывал, складывал их штабелем.
Так, играя, он начал делать столбики по десять монет. Один столбик, два столбика, три столбика, четыре, пять, шесть… Одновременно он их считал: десять, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят… Пока в последнем столбике не оказалось… девять монет!
Сначала он поискал глазами на столе, где же еще одна. Потом глянул на пол и наконец в кошелек.
«Не может быть», — подумал он. Он придвинул последний столбик к остальным и убедился, что он ниже.
— Меня ограбили! — закричал он. — Ограбили! Будьте вы прокляты!
Он снова поискал на столе, на полу, в кошельке, в карманах одежды, под мебелью… Но не нашел того, что искал.
А на столе, как будто насмехаясь над ним, блестящий столбик монет напоминал, что их всего девяносто девять. Только девяносто девять.
«Девяносто девять монет — это большие деньги, — подумал он. — Но у меня не хватает одной монеты. Девяносто девять — это не круглое число. Сто — круглое, а девяносто девять — нет».
Король и его советник наблюдали через окно. У пажа уже было совсем другое выражение лица. Брови нахмурены, все черты искажены. Глаза словно уменьшились, а рот застыл в ужасном оскале, открывающем все зубы.
Слуга спрятал все монеты в кошелек и, оглядываясь по сторонам, не видит ли его кто-нибудь из домашних, засунул кошелек в дрова. Потом он взял перо и бумагу и занялся подсчетами.
Сколько ему пришлось бы копить, чтобы купить сотую монету?
Слуга разговаривал сам с собой.
Он был готов тяжело трудиться, чтобы добыть ее. А потом, может быть, он смог бы вообще бросить работу.
Имея сто золотых монет, человек может вообще не работать.
Имея сто монет, человек богат.
Имея сто монет, человек может жить спокойно.
Он закончил свои подсчеты. Если не будет тратить свою зарплату, а может, еще удастся подзаработать, то за одиннадцать-двенадцать лет накопится на недостающую золотую монету.
«Двенадцать лет — это большой срок», — подумал он.
Можно уговорить жену найти себе работу в городе на какое-то время. И, в конце концов, его служба во дворце заканчивалась в пять часов вечера, поэтому он мог бы еще куда-нибудь устроиться на подработку за дополнительную плату.
Подсчеты показали: если они с женой оба будут работать, то нужную сумму можно накопить за семь лет.
Это слишком долго!
Он мог бы продавать в городе еду, оставшуюся к концу дня. На самом деле, чем меньше они бы ели, тем больше стали бы продавать.
Продавать, продавать…
Начиналось лето. Зачем им столько зимней одежды? Зачем каждому больше одной пары обуви?
Все это требовало от них жертв. Но за четыре года лишений он накопил бы на свою золотую монету номер сто.
Король с мудрецом вернулись во дворец.
Паж вступил в клуб девяноста девяти.
В течение следующих месяцев слуга действовал согласно плану, продуманному той ночью. Однажды утром он вошел в королевскую спальню, громко хлопнув дверью. Он был раздражен и ворчлив.
— Что с тобой? — спросил король вежливо.
— Со мной все в порядке.
— Совсем недавно ты был весел, постоянно пел и смеялся.
— Я выполняю свои обязанности, не так ли? Что еще надо вашему величеству? Чтобы я был вашим шутом и трубадуром за те же деньги?
Очень скоро король уволил слугу. Так неприятно иметь пажа, у которого вечно плохое настроение.
— И сегодня, когда мы говорили, я вспоминал эту сказку о короле и слуге.
Ты и я, все мы были воспитаны в духе этой идиотской идеологии. Нам всегда чего-то не хватает, чтобы быть абсолютно довольными. А ведь только абсолютно довольный всем человек может наслаждаться тем, что имеет.
Поэтому мы запомнили, что счастье наступит, когда мы получим то, чего нам не хватает…
И поскольку нам всегда чего-то не хватает, мы возвращаемся к отправной точке: наслаждаться жизнью невозможно никогда…
Но что бы произошло,
если бы нас осенило
и мы бы поняли,
вот так, внезапно,
что наши девяносто девять монет —
это сто процентов богатства.
Что нам хватает всего,
что никто у нас ничего не отнимал,
что сто — не менее круглая цифра,
чем девяносто девять.
Что это всего лишь ловушка,
пряник,
которым нас манят,
чтобы мы, как дураки,
везли воз,
усталые, недовольные,
несчастные и смирившиеся.
Это ловушка,
чтобы мы не переставали
его тащить
и чтобы все шло,
как раньше.
Все время как раньше!
Как бы все изменилось,
если бы мы могли
просто радоваться тому,
что у нас есть.
— Но осторожно, Демиан, признать, что девяносто девять — это тоже богатство, не означает, что ты должен перестать к чему-нибудь стремиться. Это не означает, что ты должен соглашаться на что попало.
Потому что одно дело — это принять, и совсем другое — смириться.
Но это уже из другой сказки.
|
|
|
