Диссоциации и сознание. Теории диссоциаций между осознаваемым и неосознаваемым. Выводы. Вопросы для обсуждения

Диссоциации и сознание

Теории диссоциаций между осознаваемым и неосознаваемым

Выводы

Вопросы для обсуждения

Введение: что такое нейропсихологическая диссоциация?

Когда повреждение мозга затрагивает функции мышления, нейропсихологи пытаются получить точную картину того, какие именно функции поставлены под угрозу, а какие все еще работают нормально, точно так же, как до повреждения. Иначе говоря, нейропсихологов интересуют их характеристики, паттерны. «Паттернами» в данном случае называются сочетание сохраненных и поврежденных когнитивных функций. Любое повреждение мозга уникально, и мозг каждого человека имеет те или иные анатомические особенности. Поэтому нарушения когнитивных функций, обнаруженные после определенного типа повреждения головного мозга, невозможно точно предсказать только на основании сканирования головного мозга больного и локализации поврежденной области. Анатомическая локализация повреждения обычно дает хорошие прогнозы о том, каких типов когнитивных расстройств можно ожидать. Однако при этом необходимо провести различные нейропсихологические тесты или эксперименты, чтобы выяснить, что пациент все еще способен сделать легко, а какие виды задач стали для него трудными или вообще невыполнимыми.

Паттерны делятся на три разных типа. Паттерн под названием ассоциация означает, что, как правило, после повреждения конкретной части мозга определенные когнитивные способности (или возможность выполнять определенные нейропсихологические задачи) страдают одинаково; в этом смысле они «ассоциированы». Показательный пример – способность распознавать зрительные объекты и способность распознавать лица. При повреждении зрительных областей в затылочно‑ височной области коры, особенно в правом полушарии, у больного, скорее всего, возникнут трудности в распознавании обычных объектов или изображений объектов, а также трудности в распознавании лиц знакомых людей. И наоборот, если повреждены какие‑ то другие участки мозга, скажем, префронтальные области левого полушария, у пациента, скорее всего, не будет трудностей в распознавании ни зрительных объектов, ни знакомых лиц. Таким образом, судьба этих двух нарушений идет рука об руку: либо обе способности сохранятся, либо обе они будут утрачены.

Обычно обнаруживается ассоциация разных типов нарушений, и это неудивительно. Если разные функции локализованы в разных областях мозга, то чем обширнее поврежденная область, тем более вероятно, что в результате окажутся повреждены несколько различных когнитивных функций. В частности, если две когнитивные функции используют нервные пути, которые анатомически расположены рядом друг с другом, то весьма вероятно, что повреждение в этой области нарушит обе функции, а не только одну из них, оставив вторую в неприкосновенности. Повреждения мозга не считаются с анатомическими или функциональными границами в мозге и поэтому оказывают влияние сразу на несколько когнитивных функций.

Но может быть и еще одно, не менее вероятное объяснение тому, почему две когнитивные функции связаны друг с другом. Возможно, эти две функции, с точки зрения когнитивной архитектуры мозга, на самом деле не две разные функции, а просто варианты одной и той же функции, использующие одни и те же нервные пути. Давайте снова вспомним зрительное распознавание объектов. В мире существует множество разных видов объектов: цветные и черно‑ белые, большие и маленькие, неодушевленные объекты, животные, лица и т. д. Но существует ли в мозге единая основная перцептивная система, обрабатывающая информацию обо всех этих разных типах объектов, когда мы их видим? Или есть множество небольших, независимых систем, которые специализируются на распознавании только определенных типов объектов? Возможно, в мозге есть разные системы для распознавания больших и маленьких объектов, круглых и квадратных объектов или лиц и других типов объектов? Возможно ли это в принципе? Как можно это выяснить?

Чтобы ответить на вопросы о том, сколько в мозге различных специализированных когнитивных систем и каковы их типы, нужно обратить особое внимание не на ассоциации нарушений, а на диссоциации между сохраненными и поврежденными функциями. Ассоциации оставляют открытым вопрос о том, являются две когнитивные функции частью одной и той же системы (и поэтому на самом деле это не две отдельные функции, а просто вариации одной функции) или эти две функции просто находятся в соседних участках мозга и поэтому нарушаются вместе всякий раз, когда возникает повреждение в этой области. Диссоциации, по контрасту, указывают на то, что две функции действительно отличаются друг от друга – и когнитивно, и анатомически.

Диссоциация – это ситуация, при которой одна когнитивная функция сохранена, а другая повреждена. Таким образом, в случае распознавания лиц и распознавания объектов диссоциация проявилась бы в том, что больной, все еще способный без труда распознавать все остальные объекты, не смог бы распознавать лица. Такую ситуацию можно назвать единичной диссоциацией между распознаванием объекта и распознаванием лиц, и такие случаи действительно наблюдались: у пациента сохранена функция распознавание объектов, но при этом он утратил способность распознавать лица. По контрасту, не обнаружено никаких диссоциаций между распознаванием круглых и квадратных объектов. Это значит, что они связаны с одной и той же системой распознавания объектов.

Даже если способность распознавать лица и распознавать объекты указывает на единственную диссоциацию, описанную выше (объекты распознаются, а лица – нет), остается вероятность того, что распознавание лиц – просто особенно трудный тип распознавания объектов. Поэтому если система распознавания объектов повреждена, но не слишком, она все еще способна распознавать обычные «простые» объекты, но не справляется с более трудной задачей: с распознаванием более сложных объектов, например лиц.

Чтобы исключить эту возможность, нужно обратить внимание на особый вид диссоциации – двойную диссоциацию (рис. 5. 1). Это две отдельные диссоциации, которые приводят к противоположным расстройствам у двух (по крайней мере) разных больных.

Рис. 5. 1. Двойная диссоциация между распознаванием объектов и распознаванием лиц

Чтобы установить наличие двойной диссоциации между двумя когнитивными функциями, нужно найти хотя бы двух пациентов с противоположными нарушениями. Пациент А может распознавать знакомые лица, но не объекты. Пациент Б, наоборот, может распознавать объекты, но не знакомые лица. Двойная диссоциация показывает, что эти две задачи – распознавание объектов и распознавание лиц – функционально и нейроанатомически отличаются и независимы друг от друга.

У больного Б мы видим единичную диссоциацию, описанную выше: объекты распознаются, а лица – нет. У пациента А мы наблюдаем противоположный паттерн: лица распознаются, а объекты – нет. Двойная диссоциация, теоретически, – самый интересный вариант, ведь только наличие двойной диссоциации указывает на то, что две когнитивные функции – это действительно независимые функции, и поэтому, должно быть, они используют анатомически разные нервные пути, даже если эти пути находятся рядом (если два пациента демонстрируют ассоциацию нарушений, мы уже знаем, что связанные с ними нейрональные механизмы должны располагаться рядом друг с другом). Раздел нейропсихологии, который исследует паттерны нарушений, называется когнитивной нейропсихологией. Когнитивные нейропсихологи стремятся объяснить причину когнитивных расстройств у больных с нейропсихологическими расстройствами и создать когнитивную модель мышления, которую можно использовать для теоретических объяснений. Поэтому они проявляют особое внимание к двойным диссоциациям. Всякий раз, когда они ее находят, это подтверждает гипотезу о том, что когнитивная модель мышления, вероятно, включает в себя две отдельные системы для двух функций, подвергшихся двойной диссоциации, а не является вариацией одной функции. Дальнейшее развитие теории когнитивной нейропсихологии, таким образом, во многом зависит от того, будут ли обнаружены двойные диссоциации в паттернах пациентов с нейропсихологическими расстройствами.

Диссоциации и сознание

Какое отношение все это имеет к сознанию? К собственному удивлению (и к удивлению всех остальных), в 80‑ х и в начале 90‑ х годов специалисты в области когнитивной нейропсихологии впервые наблюдали весьма специфические диссоциации. Это были диссоциации не между двумя разными когнитивными функциями, а между сознательным переживанием, связанным с той или иной когнитивной функцией, и неосознаваемой обработкой информации, связанной с той же самой функцией. Эти наблюдения вызвали смятение в рядах специалистов в области когнитивной нейропсихологии, ведь в их когнитивных теориях до сих пор не было места сознанию. Но результаты этих исследований так или иначе заставили их размышлять о сознании. В то время в когнитивной психологии было не принято открыто обсуждать вопросы сознания, и поэтому нейропсихологи не совсем понимали, что делать с этими результатами. Однако к этим захватывающим эмпирическим данным немедленно проявили интерес философы. Фактически активное взаимодействие между нейропсихологами и философами, начавшееся в начале 90‑ х годов, стало одним из первых свидетельств появления мультидисциплинарной науки о сознании.

Исследование специфических диссоциаций между сознанием и поведением, или между осознанными и неосознаваемыми процессами обработки одной и той же информации, стало одним из важнейших направлений эмпирических исследований на ранних стадиях развития науки о сознании. Сначала нейропсихологии использовали термины, позволявшие не акцентировать внимание на том, что речь идет о сознании или о субъективном переживании. Они говорили о диссоциации между явной (эксплицитной) и неявной (имплицитной) обработкой информации, о явном и неявном восприятии или явной и неявной памяти. Также, в связи с распознаванием лиц, использовались термины «скрытое распознавание» и «явное распознавание». Тем не менее эмпирические факты указывали на то, что больные с повреждениями мозга могут утратить субъективное переживание обычно возникающий при воздействии стимулов определенного типа, но результаты объективных измерений при этом показывают, что информация об этих стимулах все же представлена в мозге пациента и обрабатывается в нем где‑ то за рамками сознания.

Что удивляет еще больше: при этом неосознаваемая информация продолжает управлять некоторыми аспектами поведения больного, даже если он совершенно не осознает этой информации или ее влияния на его поведение: пациент может точно указать на зрительный стимул или дотронуться до него, хотя не видит его! Эта способность кажется почти мистической. На первый взгляд это нечто сверхъестественное; должно быть, это какое‑ то сверхчувственное восприятие! На самом деле здесь нет ничего сверхъестественного, но объяснение не менее увлекательно: у нас в голове есть зомби! Системы нейронов, которые обрабатывают информацию и управляют поведением без участия осознанного переживания и за его рамками, называют «зомби‑ системами». Как и зомби, эти системы не обладают сознанием, но при этом ведут себя разумно. Конечно, они не похожи на жутких уродцев из фильмов про магию вуду или на «философских зомби» [8].

Зомби‑ системы мозга – это неосознаваемые механизмы обработки информации, управляющие поведением. Есть предположение, что в мозге многих животных (например, ящериц и лягушек) представлены только такие зомби‑ системы, и они полностью управляют их поведением (например, ловлей мух с помощью языка, который вылетает изо рта со скоростью молнии и поражает муху прямо в полете). Если это так, то такое животное можно смело назвать зомби (ведь оно лишено феноменального сознания). Это предположение подтверждается тем фактом, что лягушка может заметить, поймать и съесть муху только в том случае, когда муха движется, и умерла бы от голода, если бы оказалась посреди кучи мертвых мух! Очевидно, понятие «еды» в мозге лягушки – это движущаяся точка в воздухе, которую нужно поймать языком. Вполне возможно, что такая ригидная (и даже дурацкая) функция вполне может выполняться без участия сознания.

В тех диссоциациях сознания, где обнаруживается действие зомби‑ систем, субъективное сознательное восприятие информации утрачено, но имеют место неосознаваемые диссоциации между сознанием и поведением, или между явными (сознательными) и неявными (неосознаваемыми) когнитивными процессами. Давайте рассмотрим некоторые из самых известных случаев этого явления.

Слепозрение

При диссоциации под названием «слепозрение» повреждены нейроны первичной зрительной коры, или области V1 (рис. 5. 2). Полученная от сетчатки глаза информация проходит по зрительный нерву через таламус в зрительную зону коры, где сначала входит в зону V1, а затем направляется в следующие зрительные области коры. В зоне V1 все поле зрения представлено в виде организованной карты. При слепозрении зона V1 (частично) повреждена. Поэтому в поврежденной части зоны V1 отсутствует фрагмент карты поля зрения. Чем больше повреждена зона V1, тем больше пробелы в карте. Если зона V1 в одном полушарии мозга полностью разрушена, то одна половина поля зрения полностью отсутствует (о второй его половине позаботится зона V1 неповрежденного полушария). При зрительном восприятии поврежденная область V1 проявляется как слепая область в поле зрения: стимулов, расположенных в этой части поля зрения, человек просто не видит. У него нет ни предположений, ни осознаваемых переживаний, связанных с тем, что находится в слепой области. На это и указывает часть «слепо‑ » в слове «слепозрение».

Рис. 5. 2. Зона V1 и слепозрение

Но откуда в нем взялось «‑ зрение»? И здесь нас ждет настоящий сюрприз. В лабораторных экспериментах испытуемым с поврежденной зоной V1 демонстрировали зрительные стимулы. Типичный эксперимент состоял в том, что в разных местах перед сидящим пациентом ненадолго зажигались источники света, а пациент при этом смотрел прямо вперед, не двигая головой или глазами. Увидев вспышку света, пациент должен был всякий раз просто сообщать об этом. Как и ожидалось, пациенты без труда замечали стимулы в неповрежденных частях карты поля зрения, но не могли видеть стимулы, расположенные в ее поврежденной части. Однако экспериментаторы просили пациентов предположить, была там вспышка света или нет. Эта процедура формально называется «задачей с принудительным выбором»: испытуемые не могли сказать «я не знаю» – что они и делали бы каждый раз, если бы им позволили. Иногда пациент должен был показать пальцем на то место, где могла быть вспышка света. Обычно пациенты считали эту задачу бессмысленной, ведь они действительно не могли увидеть стимулы и только предполагали их наличие. Тем не менее их догадки были невероятно точными, гораздо точнее, чем это бывает, когда люди делают предположения действительно вслепую! Так или иначе, ответы больных («свет» или «нет света»), обусловливала какая‑ то невидимая зрительная информация – зомби в их мозге! Эта информация ни разу не достигла сознания, но тем не менее она существовала, указывала на возникновение или местоположение невидимого стимула и побуждала пациента отвечать так, а не иначе. Пациенты были поражены результатами не меньше, чем нейропсихологи.

В дальнейших экспериментах исследовалась природа этой невидимой зрительной информации (см. Weiskrantz, 1997). Было обнаружено, что такая невидимая информация кодирует только относительно базовые аспекты стимула, например его присутствие (или отсутствие), местоположение, направление движения и простую форму (например, Х или О). Она не кодирует такие параметры, как идентичность или смысл стимула. Таким образом, слепозрение, эта зомби‑ система в мозге, «знает», есть стимул или нет, движется ли он и в каком направлении, является стимул круглым или квадратным. Но она «не знает», является этот стимул, скажем, животным или предметом. Информация более высокого уровня, например семантическое содержание или смысл, столь характерная для осознанной репрезентации зрительных объектов, кажется, не относится к той неосознаваемой информации, на основании которой возникает слепозрение.

Действия под влиянием неявной зрительной информации

Больная по имени Д. Ф. – самый известный случай, описанный в нейропсихологической литературе, когда действия человека направляют зрительные стимулы, которых он не видит (см. Goodale & Milner, 2005). Пациентка отравилась угарным газом, и в результате зрительная зона коры ее мозга оказалась сильно повреждена. Однако основные повреждения были не в области V1, как при слепозрении, а в более поздней области, в латеральных отделах затылочной коры LO. Область LO активируется в здоровом мозге, когда мы видим целостные объекты или формы, в противоположность непонятным объектам или совершенно дезорганизованным зрительным стимулам. Таким образом, область LO, вероятнее всего, необходима для того, чтобы создавать целостную форму объектов. Повреждение этой области приводит не к слепоте, а к зрительной агнозии, когда человек не способен видеть зрительные объекты как целостные формы. Д. Ф. страдала тяжелой формой зрительной агнозии.

Она не могла назвать или описать объекты, которые ей показывали. Когда ее просили скопировать изображение или сделать контурный рисунок предмета, ее рисунки были совсем не похожи на оригинал (но когда ее просили нарисовать предмет по памяти, ее рисунки были похожи на оригинал; это показывает, что ее внутренняя зрительная память была сохранена). Она не могла объяснить, на что похож ее зрительный мир, потому что это была не просто размытая версия нормального зрительного мира, как у близорукого человека без очков. Конечно, она не была слепой. Напротив, что касается элементарных зрительных качеств, например цвета, Д. Ф. могла видеть самые мелкие детали, но каким‑ то образом эти детали не были связаны в устойчивые целостные формы. Ее состояние напоминало зрительную агнозию, описанную в предыдущей главе.

Неосознаваемая зрительная информация об объектах, которой все еще располагала Д. Ф., проявлялась в задачах, где Д. Ф. нужно было что‑ то делать с объектами, физически взаимодействовать с ними. Например, перед Д. Ф. помещали предметы разного размера и формы. Сначала исследовали ее осознаваемое зрительное восприятие: ее просили описать предметы, находящиеся перед ней. Она была совершенно не способна это сделать – не могла описать форму, размер или предназначение этих предметов. Затем ее просто просили взять в руки какой‑ то из них. Ее поведение записывали на видео для более тщательного анализа. Она не видела, какие предметы перед ней находятся, не могла описать их размер или форму или даже точно указать, где они, но ее рука, казалось, прекрасно это знала!

Она без всяких затруднений могла дотрагиваться до предметов и брать их в руки. Она протягивала руку в правильном направлении, ее ладонь и пальцы двигались именно так, чтобы взять предмет именно этой формы и размера. Так или иначе, неосознаваемая зрительная информация от глаза обусловливала ее способность манипулировать предметами. Похожий результат был получен в другой задаче, напоминавшей опускание письма в почтовый ящик. Перед больной стоял ящик с узкой прорезью. Ориентацию прорези (вертикальную, горизонтальную или промежуточную) можно было менять. Д. Ф. показали ящик и спросили, какова ориентация прорези, но она не смогла ответить. Осознанно она просто «не видела» прорези.

Но когда ей дали листок бумаги – предполагаемое письмо – и сказали, что перед ней стоит почтовый ящик и ей нужно бросить туда письмо, она сделала это с удивительной точностью. Казалось, ее рука «знает», какова ориентация прорези, и она раз за разом протягивала руку с «письмом» так, что оно точно попадало в прорезь, и она успешно справлялась с задачей.

Поведение Д. Ф. можно объяснить тем, что в коре мозга существует два основных пути обработки зрительной информации (рис. 5. 3). Один из них, вентральный зрительный тракт ( ventral visual stream ), специализируется на создании зрительных представлений целостных объектов в сознании. Поврежденная область, LO, находится на этом пути. Однако второй путь, дорсальный зрительный тракт ( dorsal visual stream ), в мозге пациентки остался неповрежденным. Этот путь дает информацию о том, где находятся видимые объекты и как с ними взаимодействовать. Эта информация, как прекрасно показывает случай Д. Ф., не осознается. Она руководит нашим поведением по отношению к объектам, но не создает никакого субъективного переживания или осознаваемых представлений о предметах. Дорсальный тракт – это зомби‑ система в мозге!

Рис. 5. 3. Вентральный тракт и дорсальный тракт

Два основных пути зрительной обработки, которые идут от первичной зрительной коры к височной коре (вентральный тракт) и задней области теменной коры (дорсальный тракт)

Эта гипотеза позже была подтверждена тем, что возможна двойная диссоциация между функциями вентрального и дорсального трактов. Так, пациентка с поврежденным дорсальным трактом, но неповрежденным вентральным трактом демонстрировала поведение, прямо противоположное поведению Д. Ф. Эта пациентка прекрасно видела, узнавала и описывала расположенные перед ней объекты. Но когда ее просили взять предмет в руки, ее пальцы и руки начинали беспорядочно ощупывать его, как будто в темноте. Она не могла определить точное положение, размер или форму предметов и поэтому ей удавалось взять предмет в руку, только случайно натолкнувшись на него, когда она шарила руками вокруг. В зрительном осознании этой пациентки предметы остались на своих местах, но в ее действиях это не отражалось. Такое состояние в нейропсихологии называют оптической атаксией. При оптической атаксии «зомби» дорсального тракта падает замертво (только в фильмах ужасов зомби не могут умереть и их невозможно уничтожить никакими способами! ). Визуальное сознание не повреждено, но осталось само по себе, и без помощи зрительномоторного «зомби» оно не может управлять поведением.

Имплицитное распознавание лиц при прозопагнозии

Каждый день мы видим сотни человеческих лиц и мгновенно узнаем среди них знакомые. Мы видим и узнаем лица так быстро и легко, что не отдаем себе отчета в том, насколько это сложная работа для нашего мозга. Трудности, связанные с распознаванием лиц, становятся очевидными лишь в том случае, когда с этой функцией что‑ то не так.

Что может случиться в таком случае? Человеческие лица могут казаться нам пустыми овалами или чем‑ то вроде тех, что на картинах Пикассо: хаотичными комбинациями глаз, носов, ушей, губ. Или мы можем видеть лица как обычно, но не узнавать, чьи они. В таком случае все покажутся нам незнакомцами.

Прозопагнозия – расстройство восприятия или распознавания лиц. Бывают разные типы прозопагнозии. Первый тип приводит к трудностям в базовом восприятии лиц . Пациент видит чье‑ то лицо и говорит, что видит не лицо, а его отдельные части (глаза, губы, нос) в виде какой‑ то хаотичной или непостоянной конфигурации. Некоторые больные также говорят, что лица похожи на пустые овалы, лишенные деталей. Такие пациенты не воспринимают лица как лица и поэтому, очевидно, не могут узнать человека по лицу. Второй тип прозопагнозии связан с трудностями в узнавании лиц, а не в их восприятии. Пациенты прекрасно могут видеть лица и способны даже описать лицо, которое видят, с точки зрения возраста, пола, привлекательности и т. д.

Проблема состоит лишь в том, что все лица, которые они видят, кажутся им совершенно незнакомыми. Когда они смотрят на лица (или на изображения лиц) знаменитостей, друзей, родственников или членов семьи, эти лица ни о чем им не говорят. Больные понятия не имеют, на чьи лица смотрят. У них не возникает чувства узнавания – они ведут себя так, как будто никогда не видели эти лица раньше. И дело не в том, что они забыли лица знакомых людей. Они могут узнавать людей по другим признакам, например по голосу, по одежде или по походке. Когда они говорят по телефону со знакомым человеком, то без проблем узнают собеседника. Имея дело только с голосом, они знают, что человек, с которым они говорят, им знаком, и знают, кто он.

Нейропсихологи попытались понять, что происходит в таких ситуациях, и создали многоступенчатую модель распознавания лиц (Ellis & Young, 1988). Когда мы видим чье‑ то лицо, первая стадия обработки информации о нем называется структурным кодированием (рис. 5. 4). Это процесс, при котором возникает целостный зрительный образ лица. В результате мы видим лицо в целом, а не просто разные его части, не связанные между собой. Очевидно, для первого типа прозопагнозии именно на этом этапе возникают трудности. Мозг больше не может создавать целостные зрительные образы лиц.

Рис. 5. 4. Когнитивная модель обработки информации о лицах

Следующий этап в модели обработки информации о лицах связан с единицами распознавания лица. Его функция – взять образ увиденного лица, созданного на предыдущей стадии структурного декодирования, и быстро сравнить этот образ со всеми образами лиц, с которыми человек когда‑ то встречался. В результате мозг либо находит соответствие, либо нет. Если соответствие найдено, система указывает на это, вызывая в сознании чувство знакомого. У испытуемого возникает эмоциональное переживание знакомого, которое означает: «Да, я видел это лицо раньше; это лицо человека, которого я знаю». Этап обработки информации, связанный с чувством знакомого, при прозопагнозии затруднен, и таким пациентам все лица кажутся незнакомыми.

В дополнение к первой стадии структурного кодирования и ко второй стадии, связанной с единицами распознавания лиц и чувством знакомого, когнитивная модель распознавания лиц включает два дальнейших этапа: узловые точки идентичности человека, где содержится информация, которая у нас есть о знакомых людях. К этой информации можно получить доступ и другим путем, например услышав голос или имя человека, а им ена знакомых людей хранятся не там, где вся остальная информация.

Наш повседневный опыт подтверждает, что эти этапы обработки существуют и что иногда некоторые из них работают не слишком хорошо даже в здоровом мозге. Мы порой видим на улице какого‑ то человека и испытываем чувство узнавания; мы уверены, что видели его раньше, но никак не можем вспомнить, кто он, где мы с ним познакомились и т. д., – ничего, кроме факта, подтвержденного чувством узнавания, что мы его откуда‑ то знаем. В этом случае узловые точки идентичности «отказываются с нами сотрудничать» и не находят или не «открывают» информацию, которая у них есть об этом человеке. Еще чаще бывает так, что мы встречаем кого‑ то на улице, испытываем чувство узнавания, вспоминаем, где мы встречали этого человека раньше, но понятия не имеем, как его зовут, хотя точно знаем, что должны помнить его имя. В этом случае все этапы узнавания проходят как нужно, кроме этапа, связанного с именем.

У пациентов с прозопагнозией, которые могут видеть лица, но не узнают среди них знакомые, иногда сохраняется неосознаваемое знание о знакомых лицах – в их мозге, кажется, обитает «зомби» распознавания лиц! Первые исследования, проливающие свет на эту удивительную и таинственную способность, состояли в измерении изменений в электрической проводимости кожи пациентов (кожно‑ гальванической реакции) – те же самые показатели используются при проверке на детекторе лжи. Пациентам показывали изображения знакомых и незнакомых лиц. Они считали, что все лица им незнакомы, и говорили об этом, но кожно‑ гальваническая реакция при этом ясно указывала на различие между знакомыми и незнакомыми лицами. Кожно‑ гальваническая реакция связана с эмоциональной активацией, и у здоровых людей знакомые лица вызывают более высокий уровень активации, чем незнакомые.

Каким‑ то образом знание о знакомых лицах поступало в систему эмоциональной активации больных прозопагнозией, но не в их сознание. Дальнейшие эксперименты показали, что изображения знакомых лиц влияли на реакции пациентов и другими способами: было зарегистрировано сокращение времени реакции, изменение направления движения глаз и активационные сдвиги на ЭЭГ при восприятии знакомых и незнакомых лиц. Все эти данные указывают, что у этих больных (по крайней мере, у многих из них, если не у всех) в мозге все еще где‑ то хранится информация о знакомых лицах, и эта информация активируется, когда они видят знакомое лицо.

Проблема в том, что информация об этом так и не достигает сознания. Знакомые лица кажутся им совершенно незнакомыми, и поэтому они относятся к знакомым людям как к незнакомцам, если не используют для их узнавания какие‑ то другие средства, кроме лиц. Информация об узнавании и распознавании может быть получена только косвенным образом и не отражается в осознаваемом, преднамеренном поведении. Кажется, их мозг (или зомби в их мозге) больше знает о знакомых лицах, чем их сознание.

Неосознанное распознавание слов и объектов при игнорировании

Больной, страдающий синдромом игнорирования, перестает осознавать левую часто перцептивного поля зрения и поэтому не знает о существовании каких‑ либо объектов в этом поле. Но любопытные данные, связанные со слепозрением и другой неосознаваемой информацией у пациентов с другими нейропсихологическими расстройствами, ставят вопрос о том, не знают ли пациенты с игнорированием, на каком‑ то неосознаваемом уровне, о существовании левой части поля зрения и о ее содержании. В конце концов, при игнорировании повреждена правая задняя париетальная область, а не зрительная область коры головного мозга. При этом все зоны зрительной области коры мозга и вдоль вентрального зрительного тракта должны остаться неповрежденными и продолжать обрабатывать зрительную информацию так же, как всегда. Эти системы способны создавать представления об объектах, которые обычно поступают в сознание. Действуют ли они и у больных, страдающих синдромом игнорирования? Возможно, они продолжают создавать высокоуровневые, подробные представления об объектах, но эти представления просто не могут войти в сознание?

Чтобы выяснить это, больным с синдромом игнорирования демонстрировали стимулы, где была какая‑ то информация с правой стороны поля зрения (они могли увидеть ее, посчитать или описать устно) и какая‑ то информация слева (они не могли ни увидеть, ни описать ее). Идея состояла в том, чтобы проверить, влияет ли информация слева, которую не осознает больной, на его реакции. В одном исследовании пациентке, страдающей синдромом игнорирования, показывали два рисунка, одинаковых в правой части, но немного отличающихся в левой. Например, на одном из двух рисунков дома слева были изображены ярко‑ красные языки пламени (рис. 5. 5). Этот эксперимент получил название «Горящий дом» (Marshall & Halligan, 1988).

Сначала больную спрашивали о том, что она видит на этих двух рисунках и замечает ли она какие‑ то различия между ними. Она сказала, что видит на обоих рисунках один и тот же дом и между рисунками нет никакой разницы. Она не замечала языков пламени слева. Затем ее просили выбрать дом, в котором она предпочла бы жить. Пациентке этот вопрос показался глупым, ведь оба рисунка, по ее мнению, были одинаковыми. Все же она выбрала один из двух домов. Думаю, вы уже догадались, что почти все время (80% проб) в нескольких пробах она выбирала рисунок, где не было языков пламени. На каком‑ то неосознаваемом уровне ее мозг определял, что с одним из домов что‑ то не так, и выбирал другой дом.

В других экспериментах в правом и левом полях восприятия высвечивались два слова или изображение и слово. Пациенты с синдромом игнорирования могли видеть и описывать лишь стимулы, расположенные справа, но при этом на время их реакции влиял и стимул, расположенный слева. Если и право– и левосторонний стимулы были связаны по смыслу (например, облако – дождь), то время реакции на воспринимаемый стимул было меньше, чем когда два стимула были никак не связаны по смыслу (например, облако – сыр). Смысл стимула, расположенного слева, обрабатывался мозгом больного, страдающего синдромом игнорирования, и эта информация взаимодействовала со смыслом стимула, расположенного справа. Но все это происходило за рамками сознания. Те же самые результаты были получены, когда в качестве стимулов были использованы изображения объектов, а также сочетания изображений и слов (обзор см. В Ladavas, Berti, & Fame, 2000).

Рис. 5. 5. Эксперимент «Горящий дом»

Больному с синдромом игнорирования эти два дома кажутся одинаковыми, потому что главное различие находится слева, на той стороне, которая подвержена игнорированию. Но если пациента просят выбрать дом, в котором он предпочел бы жить, выясняется, что он каким‑ то образом воспринимает эту информацию. В таком случае пациенты выбирают дом без пламени, но не могут объяснить, чем он лучше другого.

При игнорировании перцептивный мир, находящийся слева, отсутствует в сознании, но не в мозге. Информация о нем все еще обрабатывается и представляется мозгом на довольно высоком уровне, где удается выявить осмысленные отношения стимула с другими стимулами. Кажется, это более высокий уровень обработки, чем при слепозрении, где неосознаваемая информация кодирует только примитивные или низкоуровневые элементы стимула, но не их смысл. Теории диссоциаций между осознаваемым и неосознаваемым

Слепозрение при кортикальной слепоте, действия под влиянием неосознаваемой зрительной информации при зрительной агнозии, неосознаваемое распознавание лиц при прозопагнозии и неосознаваемое восприятие объектов при игнорировании – возможно, самые яркие примеры диссоциаций между осознаваемой и неосознаваемое информацией, имеющейся в мозге. Это ни в коем случае не единственные случаи диссоциаций между осознаваемым и неосознаваемым: в литературе по нейропсихологии описано множество других случаев. Имплицитная (неосознаваемая) память при амнезии связана с данными о том, что люди, имеющие серьезные проблемы с памятью и неспособные ничего помнить дольше минуты, неосознанно обучаются тому, что они сделали: они не помнят, что чему‑ то научились или чему научились. Но если они регулярно чем‑ то занимаются, скажем, каждый день играют в компьютерные игры, их навыки улучшаются и время реакции уменьшается. Они не помнят, что уже пользовались компьютером, даже если много раз играли на нем раньше.

Неосознанная обработка речи была обнаружена у некоторых больных с афазией, неспособных понимать слова или предложения. Однако время реакции или реакции ЭЭГ таких больных показывают, что их мозг способен отличать осмысленные слова или предложения от бессмысленных, хотя у них, кажется, нет осознанного доступа к смыслу слов и предложений, которые они читают или слышат.

Так что у нас вполне достаточно данных, подтверждающих, что даже если какая‑ то информация не может достичь сознания, в мозге происходит ее неосознаваемая обработка. Как это объяснить? Что это говорит нам о сознании?

Было предложено несколько разных объяснений того, каким образом могут возникать диссоциации между сознанием и неосознаваемой обработкой информации (Kö hler & Moscovitch, 1997). Одна модель (модель отделенных знаний ( distinct knowledge ); рис. 5. 6) предполагает, что в мозге существуют разные пути для обработки осознаваемой и неосознаваемой информации, по крайней мере что касаетс

⇐ Предыдущая10111213141516171819Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: