 |
Возвращение к «Раковому корпусу»
|
|
|
|
Новую квартиру семья Солженицыных получила рядом со старой – на углу проезда Яблочкова и улицы Юнатов (1). «Весь март, по свидетельству Натальи Алексеевны, - поглотился квартирной эпопеей» (2)
«Солженицын и его тогдашняя жена Наталья Алексеевна Решетовская, - вспоминала Анна Михайловна Гарасева, - жили вместе с ее матерью, Марией Константиновной, и двумя ее тетушками в большой, очень удобной по рязанским меркам квартире на улице Урицкого*. Это была их вторая квартира: первая находилась в том же районе, примерно в середине улицы Урицкого…Они жили на первом, довольно высоко приподнятом этаже трех-…этажного старого дома, который в наших разговорах проходил под именем «розового дома». Квартира состояла из большого холла, большой кухни-столовой, большой общей комнаты, эркер которой выходил в сквер, такой же большой комнаты, в которой жила Мария Константиновна, теща Солженицына, со своими двумя сестрами (правильнее, золовками – А.О.), и маленькой комнатки самих Солженицыных, являвшейся одновременно кабинетом и спальней» (3).
*Так к тому времени стал называться 1-й Касимовский переулок (Запись беседы с Н.В.Ледовских. Москва. 6 июня 2003 г. // Архив автора).
2 апреля 1966 г. Наталья Алексеевна отправилась в Москву на двухмесячные курсы повышения квалификации (4). Решив квартирный вопрос, Александр Исаевич имел возможность снова уединиться и продолжить работу над «Архипелагом». Однако 4 апреля он отправился не в Тарту, а в Москву (5), где в это время, кстати, проходил очередной XXIII съезд КПСС. Открылся он 29 марта, завершился 8 апреля (6)
Накануне съезда получили распространение слухи, будто бы готовится политическая реабилитация И.В.Сталина (7). В таких условиях среди столичной интеллигенции появилось письмо, в котором выражалась тревога по поводу подобных ожиданий и содержался призыв не допустить возвращения к сталинизму. Письмо было адресовано Л.И.Брежневу и датировано 14 февраля. Под ним подписались академики Л.А.Арцимович, П.Л.Капица, М.А.Леонтович, И.М.Майский, А.Д.Сахаров, С.Д.Сказкин, И.Е.Тамм, писатели В.П.Катаев, В.П.Некрасов, К.Г.Паустовский, Б.А.Слуцкий. В.Ф.Тендряков, К.И.Чуковский, артисты и режиссеры – О.Н.Ефремов, М.М.Плисецкая, А.А.Попов, М.И.Ромм, И.М.Смоткуновский, Г.А.Товстоногов, М.М.Хуциев. художники – П.Д.Корин, Б.Н.Неменский, Ю.И.Пименов, С.А.Чуйков и организатор этого письма – журналист Эрнст Генри (8).
|
|
|
А.Д.Сахаров вспоминал, что Э.Генри привел к нему бывший сотрудник ФИАНа, позднее работавший в Институте атомной энергии Б.Г.Гейликман, а он «сделал это по просьбе своего друга академика В.Л.Гинзбурга» (9).
К открытию съезда появилось еще одно письмо – в защиту Ю.М.Даниэля и А.Д.Синявского. Оно была вызвано к жизни тем, что состоявшийся в январе 1966 г. суд приговорил Ю.М.Даниэля к пяти, а А.Д.Синявского – к семи годам заключения. Между тем хотя их обвиняли в антисоветизме, убедительных доказательств приведено не было. Точно также, как в свое время И.А.Бродский, оба обвиняемых не признали себя виновными. И точно также, как в истории с И.А.Бродским, после суда началась кампания протеста против судебного приговора (10).
Под письмом в защиту Ю.М.Даниэля и А.Д. Синявского поставили свои подписи 62 писателя* (11). Среди них мы не найдем фамилии А.И.Солженицына. Может быть про него забыли? Нет, через Н.В.Тимофеева-Ресовского письмо было передано Александру Исаевичу, но он отказался его подписать, заявив, что «не подобает русскому писателю печататься за границей». «Меня, – отмечала позднее жена А.Д.Синявского Майя Васильевна Розанова (Кругликова), – обескуражил не отказ, а его мотивировка» (12). Причем, «…самое забавное, – подчеркивает она, – что к тому времени все рукописи Солженицына уже были за границей» (13).
|
|
|
Весной 1966 г. Н.И.Столярова познакомила А.И.Солженицына с Александром Александровичем Угримовым (1906-1981), отец которого Александр Иванович (1874-1974) был до революции известным агрономом и некоторое время возглавлял Московское общество сельского хозяйства, а мать Надежда Владимировна (1874-1961) являлась дочерью адвоката, одного из руководителей московской еврейской общины – Владимира Иосифовича Гаркави (1846-1911).
Сам Александр Александрович был женат на Ирине Николаевне Муравьевой, дочери московского адвоката и общественного деятеля Николая Константиновича Муравьева (1870-1936), возглавлявшего в 1917 г. Чрезвычайную следственную комиссию по расследованию преступлений царских министров и других должностных лиц старого режима. Сестра Н.К.Муравьева Софья Константиновна находилась замужем за Пантелеймоном Алексеевичем Вихляевым (1869-1928), занимавшим во Временном правительстве пост товарища министра земледелия.
В 1922 г. А.И.Угримов с семьей был выслан за границу, жил сначала в Германии, потом во Франции. Александр Александрович в первой половине 30-х годов принадлежал к младороссам. В годы войны принимал участие в Сопротивлении, затем входил в Союз советских патриотов, в 1947 г. был выслан в Советский Союз. Здесь несколько лет провел в заключении.
А.А.Угримов согласился оказывать А.И.Солженицыну помощь и в частности взял на хранение материалы «Архипелага» (14).
7 апреля А.И.Солженицын и Н.А.Решетовская посетили П.Л.Капицу, 8-го Александр Исаевич отправился в Переделкино, куда на следующий день приехала и Наталья Алексеевна. Здесь они отметил Пасху и здесь же 10-го апреля по свежим впечатлениям Александр Исаевич написал очерк «Пасхальный крестный ход» (15). 13-го он уединился в Борзовке (16), но не вернулся к «Архипелагу». «Определив весной 1966 г., – пишет он, – что мне дана долгая отсрочка, я еще понял, что нужна открытая, всем доступная вещь, которая пока объявит, что я жив…Очень подходил к этой роли «Раковый корпус», начатый тремя годами раньше. Взялся я его теперь продолжить» (17). Когда 23 апреля в Борзовку приехала Наталья Алексеевна, она застала мужа работающим над повестью (18). Из «Хронографа» явствует, что ее первая часть была закончена 10 мая (19)
|
|
|
«…весной 1966 г., - вспоминает А.И.Солженицын, - окончив в Рождестве первую часть «Ракового корпуса» и готовясь, как всегда, сам перепечатывать, что, правда, и полезно, как очередная 3-я - 4-я редакция, - я соблазнился неоднократным настойчивым предложением Люши – печатать вместо меня. Как будто и невозможно было печатать не самому – и вместе с тем в моей стесненной жизни мне предлагали подарить полные две недели!…Поежившись, я согласился. А вернулся в майское Рождество – подарочное настроение, две недели взялись ниоткуда» (20), а «пока Люша выстукивала первую часть – я быстро писал вторую, она подхватисто, с огоньком у меня пошла…я по силе и по времени будто удвоился и за лето исключительно быстро кончил вторую часть «Корпуса»…» (21).
Однако, отправившись в Москву не позднее 12 мая (22) и пробыв там до 15-го (23), А.И.Солженицын вернулся не в «майское Рождество», а в Рязань и пробыл дома около недели (24). Дни, проведенные здесь он назвал «автомобильными вихрями», так как был занят ремонтом автомобиля (25). За эту неделю он сумел выкроить для литературной работы только один день – 22 мая, когда написал предпоследнюю главу первой части «Ракового корпуса» «Воспоминание о прекрасном» (26). Факт, который дает основание думать, что к 10 мая работа над первой частью «Ракового корпуса» полностью завершена не была.
23 мая Александр Исаевич снова появился в Москве (27). «Из Рязани, - читаем мы в воспоминаниях Н.А.Решетовской, - муж привез новость: пришло приглашение из Чеховловакии, нам двоим, на три недели! За подписью председателя Союза чешских писателей! Весь вопрос в том, разрешат ли?» (28).
В Москве Александр Исаевич провел несколько дней, вычитывая и корректируя отпечатанные Е.Ц.Чуковской главы «Ракового корпуса» (29), после чего Наталья Алексеевна передала их в «Новый мир» (30). «С той ссоры, – пишет А.И.Солженицын, имея в виду декабрьскую ссору с А.Т.Твардовским, – мы так и не виделись. Учтивым письмом (и как ни в чем ни бывало) я предварил А.Т., что скоро предложу полповести и очень прошу не сильно задерживать меня с редакционным решением» (31).
|
|
|
28 мая в Москве, когда на одной из московских квартир Александр Исаевич читал своим поклонникам главы из «Ракового корпуса», ему был задан вопрос об «Архипелаге» (32). Несмотря на конспирацию, удержать в тайне работу над ним не удалось.
30 мая А.И.Солженицын вернулся в Борзовку и пробыл здесь неделю (33), но, по свидетельству Н.А.Решетовской, занимался не «Раковым корпусом», а ремонтом дома (34), после чего 6 июня отправился в поездку по маршруту: Москва – Ленинград – Вологда – Феропонтов – Кириллов – Белозерск – Вытегра – Петрозаводск – Беломорканал – Повенец – Ленинград – Москва (35). Домой вернулся 16 июня (36).
Проведя в Рязани буквально один день, 18-го Александр Исаевич поехал в Москву на обсуждение «Ракового корпуса» (37), а на следующий день – в Борзовку (38), где, по свидетельству Натальи Алексеевны, пытался настроиться на роман о революции «Р-17», однако из этого ничего не вышло (39). От дела его отвлекала первая часть «Ракового корпуса», судьба которой в это время решалась редакцией «Нового мира» (40). В связи с этим мы видим его в редакции 27 июня (41) и 4 июля (42). Резюмируя результат этих поездок, Н.А.Решетовская писала: «Редакция должна была просмотреть исправления и окончательно решить, будут ли печатать в таком виде. Две недели надо постараться об этом не думать и работать над второй частью «Ракового корпуса» (43).
Из этого явствует, что «подхватисто» и «с огоньком» Александр Исаевич мог взяться за вторую часть своей повести не в середине мая, как он утверждает, а лишь после 4 июля.
Как было условлено, через две недели 19 числа редакция «Нового мира» вынесла окончательное решение: первую часть не печатать (44). Но, пишет А.И.Солженицын, «в противоречие…со всем сказанным А.Т. объявил: редакция считает рукопись «в основном одобренной», тотчас же подпиывает договор на 25%, а если я буду нуждаться, то потом переписывает на 60%. «Пишите 2-ю часть! Подождем, посмотрим» (45). Александр Исаевич отказался подписывать договор и забрал рукопись повести из редакции (46).
«…Не прошло и месяца, - вспоминает он, - как Твардовский через родственницу моей жены Веронику Туркину срочно вызвал меня. Меня, как всегда, «не нашли», но 3 августа я оказался в Москве и узнал: донеслось до А.Т., что ходит мой «Раковый корпус», и разгневан он выше всякой меры; только хочет убедиться, что не я, конечно, пустил его (разве я б смел?!), - и тогда он знает, кого выгонит из редакции. Подозревалась трудолюбивая Берзер, вернейшая лошадка «Нового мира», которая тянула без зазора» (47).
|
|
|
«Я не поехал на вызов Твардовского, - читаем мы далее в воспоминаниях А.И.Солженицына, - а написал ему так: «…Если вы взволнованы, что повесть эта стала известна не только редакции «Нового мира», то…я должен был бы выразить удивление…Это право всякого автора и было бы странно, если бы вы намеревались лишить меня его…»…Я писал – и не думал, что это жестоко. А для А.Т. это очень вышло жестоко. Говорят он плакал над этим письмом. О потерянной детской вере? о потерянной дружбе?…С тех пор я в «Новый мир» ни ногой, ни телефонным звонком, свободный в действиях, я бился и вился в поисках: что еще? что еще мне предпринять против наглого когтя врагов…? Судебный протест был бы безнадежен. Напрашивался протест общественный» (48).
Так, по утверждению А.И.Солженицына у него возникла идея обращения к намечавшемуся в декабре 1966 г. съезду Союза писателей СССР. (49). «Но, - пишет Александр Исаевич далее, - не скоро будет съездовский декабрь, а подбивало меня как-то протестовать против того, что делают с моими вещами. И я решил пока обратиться – еще раз и последний раз – в ЦК» (50).
*С декабря 1966 г. съезд Союза писателей СССР был перенесен на мая 1967 г.
Однако, если «Новый мир» признал нежелательной публикацию первой части «Ракового корпуса» 19 июля, то идеей обращения с письмом к своим собратьям по перу А.И.Солженицын поделился с Н.А.Решетовской за два дня до этого - 17 июля (51). В «Хронографе» под этим число значится: «У С. родилась идея - 100 писем писателям» (52). Следовательно, решение редакции «Нового мира» не имело никакого отношения к возникновения у А.И.Солженицына мысли о выступлении с подобным письмом.
Во время пребывания в Москве Александр Исаевич посетил К.И.Чуковского, С.М.Ивашева-Мусатова, побывал Жуковке, видимо, у Л.З Копелева (53). Не исключено, что одним из вопросов, который он обсуждал, была вопрос о его открытого общественного выступления. Видимо тогда же ему было предложено обратиться с письмом на имя Л.И.Брежнева. Первые наброски обоих писем А.И.Солженицын сделал в Борзовке 21–23 июля (54)
Повествуя о своем обращении в ЦК КПСС, он пишет: «Мне передавали, что там даже ждут моего письма, конечно, искреннего, т.е. раскаянного, умоляющего дать мне случай охаять всего себя прежнего и доказать, что я – “вполне советский человек”» (55). Александр Исаевич не сообщает, кто именно поставил его в известность о подобных ожиданиях, но из его воспоминаний явствует, что самое непосредственное отношение к составлению этого письма имел Эрнст Генри.
«Сперва, – пишет Александр Исаевич, – я хотел писать письмо в довольно дерзком тоне: что они сами уже не повторят того, что говорили до XX съезда, устыдятся и отрекутся. Э.Генри убедил меня этого не делать…Я переделал, и упрек отнесся к литераторам, а не к руководителям партии» (56). Если учесть, что А.И.Солженицын не слишком считался даже с мнением своего литературного отца А.Т.Твардовского, то его покладистость в данном случае заслуживает особого внимания.
Письмо на имя Л.И.Брежнева датировано 25 июля (57). Александр Исаевич не включил его в свои литературные воспоминания. И не случайно. Чтобы понять это, обратимся к тексту письма, опубликованного в воспоминаниях Натальи Алексеевны.
«Глубокоуважаемый Леонид Ильич! – писал А.И.Солженицын, – Скоро уже будет год, как органами госбезопасности изъяты мой роман «В круге первом» и еще некоторые рукописи из моего архива. По этому поводу я обращался в ЦК в сентябре и в октябре прошлого года, однако тщетно ждал ответа или возврата рукописей. Тогда же я писал в ЦК, что среди этих рукописей есть такие, которые написаны 18-15 лет назад, еще в лагере, носят на себе невольную печать тамошней среды и тогдашних настроений, и что сегодня я также мало отвечаю за них, как и многие литераторы не захотели бы сейчас повторить иных речей, статей, стихов и пьес, напечатанных до XX съезда …В первую очередь это относится к пьесе “Пир победителей”, написанной в 1948-49 гг. в заключении, вынужденно без бумаги и карандаша, на память – и поэтому в стихах (как после освобождения из лагеря я никогда больше не писал)».
И далее: «С тех пор были XX и XXII съезды. С тех пор партия отмежевалась от сталинских преступлений. Настроения пьесы “ Пир победителей ” мне самому давно уже кажутся несправедливыми, а так как и сама пьеса – ранняя и художественно слабая, да еще и в стихах, которыми я не владею, то я никогда не предназначал ее ни для печати, ни для обсуждения».
Письмо заканчивалось просьбой: «Я прошу Вас принять меры, чтобы прекратить незаконное тайное издание и распространение моих давних лагерных произведений, изданное же – уничтожить*. Я прошу Вас снять преграды с печатания моей повести “Раковый корпус”, книги моих рассказов, с постановки моих пьес. Я прошу, чтобы роман “В круге первом” был мне возвращен и я мог бы отдать его открытой профессиональной критике» (58).
*После изъятия романа «В круге первом» и пьесы «Пир победителей» они были отпечатаны небольшим тиражом для служебного пользования.
Из этого явствует: как бы ни негодовал А.И.Солженицын по поводу самой мысли о возможности «охаивания» им «себя прежнего», «Письмо Л.И.Брежневу» - пример подобного «охаивания» и самоотречения.
После самоотречения
Почти весь август Александр Исаевич провел в Борзовке.
И хотя он имел возможность полностью отдаться литературному творчеству, ему не работалось. 1 и 2 августа он ездил в Рязань (1). 8-го побывал в Москве, 17-го снова съездил на один день в Рязань, 20 и 21 крыл рубироидом крышу, 24-го готовился к велопоходу (правда, он не состоялся) (2). И тогда, вспоминала Н.А.Решетовская, «почти не надеясь поехать в Чехословакию, мы в конце августа пускаемся в автомобильное путешествие» (3).
Таким образом, с середины мая до конца лета 1966 г. А.И.Солженицын мог заниматься второй частью «Ракового корпуса» менее двух месяцев. Однако в течение этого времени его неоднократно отвлекали другие дела, поэтому над повестью он работал урывками и его уверения, что «пока Люша выстукивала» первую часть, он «быстро писал вторую», что работа над нею пошла «подхватисто, с огоньком» и что он «за лето исключительно быстро кончил вторую часть» (4), не соответствуют действительности.
Собираясь в путешествие, А.И.Солженицын отправил рукопись первой части «Ракового корпуса» в ленинградский журнал «Звезда» (5) и в воронежский журнал «Простор» (6).
Выехав из Рязани 29 августа (7), Александр Исаевич и Наталья Алексеевна посетили Чернигов, Винницу, Одессу, Крым и 28 сентября через Харьков вернулись в Борзовку (8). «Съездив в Рязань и Москву, – вспоминала Н.А.Решетовская, – муж собирается тут кончать вторую часть «Ракового корпуса» (ту самую, которую, по свидетельству А.И.Солженицына, он закончил к концу лета – А.О.) да и поработать в саду», но «второго октябрямы помчались домой» (9).
Характеризуя последствия своего обращения наверх, Александр Исаевич отмечает: «Письмо на имя Брежнева было отослано в конце июля 1966 г. Никакого ответа или отзыва не последовало никогда. Не прекратилась и закрытая читка моих вещей, не ослабела и травля по партийно-инструкторской линии, может призамялись на время» (10).
Ответ на его обращение все-таки был дан. Когда «позанимавшись дома корреспонденцией», Александр Исаевич «уехал в Москву», там его «ждала важная новость: секцией прозы Московского отделения Союза писателей на 25 октября в Центральном доме литераторов назначено обсуждение первой части «Ракового корпуса». Одновременно его пригласили на встречу в НИИ Курчатова» (11)
«Почти весь октябрь 1966 г., – писала Н.А.Решетовская, – Александр Исаевич прожил в Борзовке. Каждое утром начинал с обливания из речки. Потом работал на грядках и писал последнюю часть «Ракового корпуса» (12). В действительности на даче Александр Исаевич обосновался не ранее 6 – 7 октября (13), а 23-го снова отправился в Москву (14). 24 октября он выступил в Институте Курчатова, 25-го в ЦДЛ планировалось обсуждение первой части «Ракового корпуса», но было перенесено на ноябрь, 26-го А.И.Солженицын вернулся в Рязань и с 28 октября продолжил работу над повестью (15).
Отмечая факт выступления А.И.Солженицына в Институте Курчатова, необходимо обратить внимание на то, что осенью 1966 г. он почти одновременно получил приглашения более чем из десяти учреждений, которые вдруг воспылали желанием видеть его в своих стенах: «Посыпались приглашения в Институт молекулярной биологии АН СССР, в Институт народов Азии АН, в Фундаментальную библиотеку общественных наук АН СССР, в ЦАГИ и ОКБ Туполева, МВТУ, Большую советскую энциклопедию, НИИ имени Карпова, НИИ в Черноголовке, в Институт элементарно-органических соединений АН СССР, в МГУ» (16). А «учреждения – устроители, – пишет Александр Исаевич, – были не такие уж захолустные» (17).
Если первая встреча состоялась 24 октября, то последняя была назначена на 2 декабря. За полтора месяца планировалось провести 11 встреч. В те времена подобные мероприятия были невозможны без санкции парткомов названных учреждений. Поэтому перед нами не спонтанный взрыв интереса к писателю, который начинал превращаться в опального, а спланированная акция.
Пока А.И.Солженицын трудился над второй частью «Ракового корпуса» и готовился к намеченным выступлениям, в столице развернулась кампания против включения в Уголовный кодекс новой статьи 190-1, по сути дела восстанавливавшей отмененную к тому времени статью 58-10 (антисоветская агитация).
«В октябре или сентябре, – вспоминал А.Д.Сахаров, имея в виду 1966 г., – ко мне зашли два человека, один из них, кажется, был опять Гейликман, фамилию другого я сейчас забыл. Они принесли мне напечатанный на машинке на тонкой бумаге листок – Обращение» по поводу готовящихся статей 190-1 УК РСФСР (18). После того, как А.Д.Сахаров поставил свою подпись под этим обращением, произошло его знакомство с Р.А.Медведевым (19).
«Рой Медведев, – читаем мы далее в воспоминаниях Андрея Дмитриевича, – оставил у меня несколько глав своей рукописи. Потом он приходил еще много раз и приносил новые главы, взамен старых. При каждом визите он также сообщал много слухов общественного характера, в том числе о диссидентах и их преследованиях…для меня все это было очень важным и интересным, открывало многое, от чего я был полностью изолирован» (20). По признанию Андрея Дмитриевича, именно из книги Р.А.Медведева он впервые узнал о масштабах сталинских репрессий (21). Так постепенно происходило приобщение А.Д.Сахарова к диссидентскому движению.
Между тем А.И.Солженицын был в стороне от кампании, направленной против новой статьи УК РСФСР. Он был занят «Раковым корпусом».
Обсуждение первой части повести состоялось в ЦДЛ 16 ноября (22). Описывая его, Н.А.Решетовская отмечала: «…очень многие сравнивали мужа с Пушкиным, Достоевским, Толстым, Лесковым, Буниным». Подавляющее большинство высказалось за необходимость публикации этого произведения (23).
Еще в Рязани Александр Исаевич получил предложение японского журналиста Седзе Комото дать ему интервью. По существовавшим тогда правилам, для этого требовалось разрешение Иностранной комиссии Союза писателей. Однако А.И.Солженицын не поставил ее в известность о полученном предложении (24). 15 ноября он подготовил письменные ответы на вопросы С.Комото и в тот же день из Рязани отправился в Москву (25), а 16-го, пишет он, «в день обсуждения там «Ракового корпуса», достаточно оглядя помещения, я из автомата позвонил японцу и предложил ему интервью завтра в полдень в ЦДЛ» (26). На следующий день А.И.Солженицын дал свое первое интервью зарубежному журналисту (27). Он надеялся на то, что оно произведет впечатление за рубежом. Однако его никто не заметил.
Накануне Александр Исаевич должен был выступать в Фундаментальной библиотеке общественных наук, выступление не состоялась. 17-го было отменено выступление в несмеяновском НИИ. 18-го – в Редакции Большой советской энциклопедии, 19 ноября – в Институте Карпова (28).
Видимо, в тот же день А.И.Солженицын вернулся в Рязань и 20 ноября «сел опять за «Раковый корпус» (29). Однако и на этот раз другие дела отвлекли его. В среду 30 ноября мы снова видим его в Москве, где он выступал в Институте востоковедения (30). 1 и 2 декабря планировались выступления в МВТУ, ЦАГИ, МГУ, они были отменены (31). Из одиннадцати назначенных встреч состоялись только две.
Как будто бы кто-то стремился придать А.И.Солженицыну ореол неугодного, опального писателя.
Вторая зима под Тарту
2 декабря вечерним поездом А.И.Солженицын уехал из Москвы, опять в Эстонию (1). 3-го он мог быть в Тарту, четвертого – снова на хуторе Хаава. Если учесть, что завершение работы над «Архипелагом» датируется 22 февраля 1967 г. (2), получается, что на этот раз Александр Исаевич провел в своем «укрывище» 81 день. Именно эту цифру мы видим во втором издании «Теленка», однако в первом издании фигурирует другая цифра – 73 дня. Сравните:
| Первое издание | Журнальное издание |
| «За декабрь-февраль я сделал последнюю редакцию «Архипелага» – с переделкой и перепечаткой 70 авторских листов за 73 дня – еще и болея, и печи топя, и готовя сам. Это – не я сделал, это – ведено было моею рукою» (Солженицын А. Бодался теленок с дубом. Paris, 1975. С.164). | «За декабрь-февраль я сделал последнюю редакцию «Архипелага» – с допиской, переделкой и перепечаткой 70 авторских листов за 81 день – еще и болея, и печи топя, и готовя сам. Это не я сделал, это – ведено было моею рукою!» (Солженицын А.И. Бодался теленок с дубом // Новый мир. 1991. №6. С.104). |
Это дает основание думать, что по крайней мере 8 дней, проведенных на хуторе под Тарту, были нерабочими. Видимо, именно в эту зиму Александр Исаевич встречал католическое Рождество в семье Сузи (3). Кроме того, необходимо учесть его поездки к Лембиту. «Во вторую зиму, – пишет А.И.Солженицын, – он стал учиться заочно в Тартусском университете; когда приехал на зимнюю сессию – мы встретились в городе в условленном месте, у него в сумке были недостающие части “ Архипелага ”, я повел его знакомиться с Сузи-старшим» (4).
«Обе зимы, - читаем мы в «Теленке», - так сходны были по быту, что иные подробности смешиваются в моей памяти…И за эти два периода стопка заготовок и первых глав «Архипелага» обратилась в готовую машинопись, 70 авторских листов (без 6-й части). Так…я не работал никогда в моей жизни…Я ничего не читал, изредка листик из далевского блокнота на ночь…Западное радио слушал я только одновременно с едою, хозяйством, топкой печи... Во вторую зиму я сильно простудился, меня ломило и трясло, а снаружи был тридцатиградусный мороз. Я все же колол дрова, истапливал печь, часть работы делал стоя, прижимаясь спиной к накаленному зеркалу печи вместо горчичников, часть – лежа под одеялами, и так написал, при температуре 38 градусов, единственную юмористическую главу («Зэки как нация»). Вторую зиму я в основном уже только печатал, да со многими мелкими переделками, - и успевал по авторскому листу в день!» (5).
Описывая свое пребывание на хуторе Хаава зимой 1966-1967 гг., А.И.Солженицын отмечает, что в перерывах между работой над «Архипелагом» он возвращался мыслями к замыслу «Р-17» (6) и именно в ту зиму 1966-1967 гг. не только начал осознать его грандиозность, но и пришел к выводу о невозможности его осуществления, если придерживаться обычного последовательного освещения событий. В связи с этим у него родилась идея ограничиться только наиболее важными моментами, имеющими узловой характер. Поэтому, пишет он, если «в 1965-м определилось название “Красное колесо”», то «с 1967 года – принцип Узлов, то есть сплошного густого изложения событий в сжатые отрезки времени, но с полными перерывами между ними» (7).
Правда, и в таком случае реализация замысла требовала много времени. Поэтому Александр Исаевич, если верить ему, видел перед собою два пути: «Один путь был – поверить во внешнее нейтральное благополучие…, продолжать сидеть как можно тише и писать… А лет мне нужно на эту работу семь или десять. Путь второй: понять, что можно так год протянуть, два, но не семь. Это внешнее обманчивое благополучие самому взрывать и дальше…Ведь “железный Шурик” тоже не дремлет, он крадется там, по закоулкам, к власти, и из первых его будет движений – оторвать мне голову эту» (8). Так, по утверждению А.И.Солженицына у него возникла готовность к открытому общественному выступлению: «Во вторую зиму мысли мои были все более наступательные. Выгревая больную спину у печки, под Крещение (т.е. 18 января 1967 г.-А.О.), придумал я письмо съезду писателей – тогда это казался смелый, даже громовой шаг» (9).
Когда в 1974-1975 гг. Александр Исаевич писал эти слова, он забыл перечитать то, что было написано им ранее. Из его же собственных воспоминаний и мемуаров Н.А.Решетовской мы уже знаем, что идея письма к съезду появилась у него еще летом 1966 г.
25 января 1967, когда у студентов начались каникулы, Н.А.Решетовская отправилась в Москву, 26-го она была на приеме у онколога (у нее появилась опухоль в груди), 27-го выехала в Тарту и на следующий день была там (10). Александр Исаевич встречал ее на вокзале (11).
«Дальше, – вспоминала Наталья Алексеевна, – начался полусон – полусказка…Жили мы недалеко от Тарту в совершенном уединении и тишине…Встаем, когда еще не рассвело. Работать утром можно лишь при электрическом свете. А он слабый. Если включить электрическую плитку – совсем никуда не годится. Но все предусмотрено. Еще с вечера термос наполнен кипятком. Теперь им заливается растворимый кофе. Выпиваем по чашечке и садимся работать. Александр Исаевич за рукопись, я – за машинку. Зима была злая, морозы достигали 30 градусов и ниже. Печатала я… возле печки, часто даже завернувшись в одеяло…Таких было 10 дней» (12).
Как явствует из дневника Н.А.Решетовской, она пробыла на хуторе до 6 февраля, когда Александр Исаевич проводил ее до Тарту и там посадил на московский поезд (13). В разговоре со мной Наталья Алексеевна сообщила, что ко дню ее отъезда работа над «Архипелагом» была завершена и это событие они отметили с мужем в одном из тартусских ресторанов (14). Последний факт нашел отражение и в ее воспоминаниях: «В нашей жизни это бывало нечасто. Разве что однажды, невдалеке от «укрывища», по случаю окончания «Архипелага» (15)
7 февраля 1967 г. Наталья Алексеевна была в столице (16). «В Москве, - читаем мы в ее воспоминаниях, - я сначала развезла все экземпляры отпечатанного «Архипелага» в надежные места и лишь тогда появилась у Вероники. Теперь пусть за мной следят! Опасаться больше нечего! Сказала Веронике, чтоб отдала Александру Трифоновичу вторую часть “Ракового корпуса”» (17). С собою с хутора Наталья Алексеевна забрала также письма А.И.Солженицына в журналы «Звезда» и «Простор» (18).
«А 13 февраля спустя два месяцапосле того, как Саня закончил «Раковый корпус», - вспоминала Н.А.Решетовская, - я оказалась в таком же. Только в Кашире» (19). У Натальи Алексеевны был обнаружен рак груди. 18-го ей сделали операцию, которая оказалась удачной (20).
Где же в это время находился Александр Исаевич? Если обратиться к опубликованному тексту «Архипелага», получается, что он продолжал работу над ним до 22 февраля 1967 г. (21).
К сожалению, текст первой редакции «Архипелага» нам неизвестен. Поэтому мы можем судить о нем главным образом со слов самого автора. Между тем его свидетельства на этот счет не только скупы, но и противоречивы. Так, в одном из послесловий к «Архипелагу» мы читаем: «Таким образом, к марту 1967 г. шесть первых частей «Архипелага» были в основном закончены» (22). В «Теленке» об этом же говорится: «И за эти два периода стопка заготовок и первых глав «Архипелага» обратилась в готовую машинопись 70 авторских листов (без шестой части)» (23).
Шестая часть «Архипелага» – это «Ссылка», о которой точно известно, что она была написана позднее (24). Поэтому есть основания думать, что первоначальная редакция этой книги состояла не из семи, как сейчас, а из пяти частей. Это подтверждает и Е.Ц.Чуковская, занимавшаяся перепечаткой «Архипелага» (25). Завершалась первая редакция, по всей видимости, обзором откликов на публикацию «Одного дня Ивана Денисовича» – «Читают Ивана Денисовича».
По утверждению А.И.Солженицына, первая редакция книги составляла 70 авторских листов (26). Если это было действительно так, получается, что зимой 1966-1967 гг. он написал не менее 20 листов. При средней скорости работы для этого нужно было примерно 60 дней. Чтобы вычитать и отредактировать рукописный текст по существовавшим издательским нормам требовалось не менее 70 дней (27). Даже если допустить, что автор работал не по 8, а по 16 часов – это еще 35 дней. Кроме того, текст следовало перепечатать. Принимая дневную производительность Александра Исаевича и Натальи Алексеевны в пределах авторского листа (официальная норма профессиональной машинистки) (28), получим 70 дней. Следовательно, для завершения работы над первой редакцией «Архипелага» зимой 1966-1967 гг. А.И.Солженицыну требовалось 165 рабочих дней.
Очевидно, что ни за 73 дня, ни 81 день даже с помощью Н.А.Решетовской эту работу он выполнить не мог. Поэтому или у него были другие помощники, или же он писал «Архипелаг» не один.
Ту редакцию «Архипелага», которую мы сейчас называем первой, Александр Исаевич рассматривал в 1967 г. как окончательный вариант. «Сейчас, – писал он в одной из глав, – у меня нет материалов, чтобы эту главу окончить так, как хотелось бы…Обрывая эту книгу в начале 1967 года, не рассчитываю я больше, что достанется мне возвратиться к теме «Архипелага» (29).
«Кончив работу, - пишет А.И.Солженицын, - я поехал в Таллин, в семью Сузи, - переснимать теперь весь “Архипелаг” на пленку» (30). Если работа над «Архипелагом» действительно была закончена 22 февраля и в этот день Александр Исаевич покинул хутор, то в Таллине он был не ранее 23-го. Фотографирование рукописи требовало около двух дней, поэтому уехать из Таллина он мог не ранее 25-го. По пути домой А.И.Солженицын заехал в Ленинград к Е.Д.Воронянской, которая фигурирует в его воспоминаниях под кличкой Кью. «В феврале 1967 проездом из Эстонии, – читаем мы в «Теленке», – я отдал Кью свой густо отпечатанный экземпляр “Архипелага”, один из двух для более просторной перепечатки» (31).
В Ленинград Александр Исаевич мог приехать не ранее 26-го, а 2 марта он уже был в Москве (32), в пятницу 3-го разговаривал с Натальей Алексеевной по телефону и 4-го вернулся домой (33). «Приехал, – вспоминала Н.А.Решетовская, – очень измученный» (34).
Весна 67-го
«Весной 1967, – вспоминает Александр Исаевич, – получил в Рязань телеграмму от двух словацких корреспондентов, просят интервью. Конечно, беспрепятственный приход телеграммы подозрителен, но бывают же и осечки, вдруг ГБ прохлопало?.. Принял. Один из них, назвавшийся Рудольфом Алчинским,…все время молчал и приятно улыбался…Старший же был – топтыжистый Павел Личко, корреспондент словацкой «Правды», уже тогда смелой газеты еще неизвестного миру Дубчека. В прошлом командир партизанского отряда против немцев…в конце интервью…попросил меня Личко: «А не можете ли вы дать нам «Раковый корпус» для Чехословакии? Это будет нашей интеллигенции такая поддержка, мы будем пытаться напечатать его по-словацки». «И уж тогда и по-чешски!» – предложил я встречно. А для начала, в журнале, напечатать главу “Право жить” (уж самую безъершистую). И легко дал ему 1-ю часть “Корпуса” и в придачу “Оленя и шалашовку”. Ведь в восточноевропейскую страну, как будто совсем не за границу, не Запад же!» (1).
Не все в этой версии вызывает доверие. Прежде всего, как мы знаем, ко времени приезда словацких журналистов у А.И.Солженицына уже существовали контакты с Чехословакией и в мае 1966 г. он получил приглашение Союза писателей ЧССР посетить их страну. Поездка, правда, не состоялась. Между тем в том же 1966 г. издававшийся в Братиславе журнал «Словенка» решил дать на своих страницах серию публикаций советских писателей, в их список был включен и А.И.Солженицын (2).
«В конце 1966 года, – вспоминала жена Павла Личко Марта, которая в это время работала в редакции “Словенки” – наш журнал обратился к ряду русских писателей, в том числе и к Солженицыну, с просьбой предоставить небольшие отрывки из их произведений. Мы собирались издавать анталогию. К нашему удивлению он прислал главу из “Ракового корпуса” – романа, который как раз в то время заканчивал (речь идет о главе “Право лечить” – А.О.). Мы сразу поняли, какие это замечатальное произведение, хотя в женском журнале оно вряд ли было уместно» (3).
Приведенное свидетельство подтверждается воспоминаниями Н.А.Решетовской. Она пишет, что уезжая 30 ноября 1966 г. из Рязани в Москву, Александр Исаевич специально проинструктировал ее в связи «с возможным изданием»…главы «Право лечить» (4). Это значит, к концу ноября она уже была отослана в Братиславу. Получив ее и «поразмыслив, - вспоминала Марта Личко, - мы с Павлом решили отдать эту главу в литературное приложение братиславской газеты “Правда”, где она и была напечатана в моем переводе 7 января 1967 года» (5).
Из этого явствует, что упоминаемая А.И.Солженицыным глава из «Ракового корпуса» была отправлена в Братиславу не в марте 1967 г., а еще 1966 г. Зачем ему понадобилось скрывать данный факт, а следовательно, и свое заочное знакомство с П.Личко до встречи с ним, станет понятно далее.
П.Личко был не обычным словацким жуналистом. Во время Второй мировой войны он работал в советской военной разведке, в 1948 г. возглавил редакцию братиславской «Экономической газеты», в 1949-1951 гг. занимал пост директора Д
|
|
|
