Зачем был нужен дневник?

       Коллега, очевидно, уже задался вопросом – зачем же 28 мая 1922 был начат такой необычный для врачей документ, как «дневник» лечащих врачей пациента В. И. Ульянова (Ленина), 1870 г. р., который никак нельзя отнести к стандартным медицинским документам, вроде «истории болезни»?

       Комментарий. Медицинская документация – это документы установленной формы, предназначенные для регистрации результатов диагностических, лечебных, профилактических, реабилитационных и прочих мероприятий. Она позволяет врачам систематизировать и анализировать полученную информацию. Медицинская документация является учетной и отчетной, её держателем выступают медицинские учреждения, следовательно, врачи медицинских учреждений несут ответственность за неправильное оформление соответствующих документов.

       Что обращает на себя внимание в дневнике:

       1. Этот документ не оформлен должным образом, принятым как для медицинских документов, как тех лет, так и сегодняшнего дня.

       2. Дневник не несет в себе входящего диагноза. По тексту ни разу, даже вскользь, не указан диагноз пациента, без чего не может существовать ни один медицинский документ под названием «история болезни», «карта пациента», «амбулаторная карта» и т. д.

       3. В документе нет ни одной четкой прописи или коммерческих названий использованных лекарственных средств арсенобензольного ряда, мазей ртути и висмута, большей частью не указаны и дозировки.

       4. Документ не позволяет выделить позицию каждого отдельного врача по отдельным вопросам (за исключением, частично данных осмотра В. В. Крамера от 28 мая 1922, мнения В. М. Бехтерева и В. П. Осипова от 5 мая 1923 года, 20–22 ноября 1923, консолидированного мнения С. М. Доброгаева, В. П. Осипова, Ф. А. Гетье и дублирующего их мнение О. Ферстера).

       5. Текст содержит множественную информацию, напрямую не относящуюся к болезни. Объем сторонней информации местами значителен.

       Дневник начат 28 мая со сбора анамнеза доктором В. В. Крамером, доктор А. М. Кожевников начал диктовать его с 29 мая 1922. Об этом свидетельствует надпись рукой врача: « Дневник со дня пребывания А. М. Кожевникова» уже в тексте от 29 мая. Это вписано между двух строчек очень убористым почерком, что свидетельствует о том, что машинистка не оставила места, и тогда Алексею Михайловичу самому пришлось править дневник, отметив момент «вступления в должность».

       Можно с уверенностью сказать, что дневник не мог появиться без приказа сверху, по желанию или решению самих врачей. Того, кто будет вести тот или иной период дневника, назначали. На обложке документа написано «Дневник истории болезни В. И. Ленина», в ответах сотрудников архива на мои запросы прозвучали и другие названия «дневники дежурных врачей», «дневник дежурного врача В. И. Ленина 1922–1923 гг. А. М. Кожевникова». Таким образом, данный документ имеет несколько произвольных названий, которыми пользуются для его обозначения сами сотрудники РГАСПИ.

       Стиль языка, точность фиксации событий, в том числе и медицинского характера от первых страниц до конечных, очень различается, а когда уже становится очевиден негативный исход болезни пациента, дневник становится «телеграфным» – одна запись на несколько дней или даже неделю, становится скорее правилом.

       Итак, в разные периоды болезни дневник ведут по очереди три русских врача. При этом, на протяжении всего времени с пациентом почти постоянно находится один немецкий врач. Кроме того, к Ленину вызывают много докторов-консультантов различных специальностей, как граждан РСФСР, так и Германии, Швеции (венерологов и сифилидологов в списке нет). Подчеркну, что дежурными врачами было гораздо большее количество лиц, которые прямо указаны в тексте данного документа – например, 29 апреля 1923 дежурил – Гетье, 16 мая – Елистратов, 5 мая 1923 – Розанов и т. д. В тексте дневника указываются и ночные события, которые врачам, ответственным за составление дневника, передавались дежурантами. Это говорит о том, что данный документ является трудом большого медицинского коллектива.

       Для ведения и консультаций пациента Политбюро вызывает группу немецких и шведских врачей, необходимости в которых, как убежден автор, совершенно не было. Вот как об этом пишет Д. А. Волкогонов: «Ленин опасно болен. Политбюро вызывает врачей из-за рубежа. Сталин дает инструкции Крестинскому в Берлин: Всеми средствами воздействовать на Германское правительство с тем, чтобы врачи Ферстер и Клемперер были отпущены в Москву на лето… Выдать Ферстеру (Клемпереру выдадут в Москве) пятьдесят тысяч золотых рублей. Могут привезти семьи, условия в Москве будут созданы наилучшие».

       В РГАСПИ хранится письмо Сталина И. В. Крестинскому Н. Н. «о поручении Политбюро ЦК РКП(б) договориться с правительством Германии о вызове в Москву для лечения Ленина В. И. профессоров Ферстера О. и Клемперера Г. ». Этот момент также хорошо описан в книге «Ленин. Политический портрет» Д. А. Волкогонова: «Традиция политического, партийного лечения уже существует. Одних врачей отводят, других предлагают, не торгуются по поводу гонораров. Н. Крестинский (полпред в Германии) сообщает шифром из Берлина, что приедут профессора Минковски, Штрюмпель, Бумке, Нонне. С другими «идет работа». Выясняются вопросы, как платить врачам: фунтами, долларами или марками. Но этих специалистов мало. Сталин телеграфом поручает А. Симановскому в Швеции командировать известного специалиста Хеншена. Тот требует 25. 000 шведских крон, Москва тотчас же соглашается».

       Почему ответственным за диктовку дневника не был назначен немецкий врач Отфрид Ферстер? Ведь именно он провел больше всего времени с больным. Очевидно, потому, что ведение каких-либо дневников не входит в прямые обязанности врачей, и профессор Ферстер мог просто не согласиться, получив такое предложение. Кроме того, иностранного врача тяжелее контролировать, когда он уедет за границу, особенно, в его разговорах в ближнем кругу, поэтому дневник вели только врачи, граждане РСФСР.

       Гипотеза автора: группу хорошо оплаченных зарубежных специалистов пригласили как свидетелей которые должны были правильно изложить, и донести до мирового сообщества идею, что у великого человека все, даже болезни происходят, необычно настолько, насколько велики его деяния.

       Целая толпа врачей высокого, вернее, высочайшего уровня, должна была спорить, высказывая разные точки зрения, если бы в дифференциальной диагностике или лечении существовала какая-то спорность. Но этого нет, перед нами просто фиксация событий из жизни пациента, в том числе и не медицинского плана. Если в начале болезни фиксируется даже как пациент посмеивается над описаниями состояния его здоровья в СМИ, которые вводят читателей в заблуждение, то позднее, когда ситуация приобретает клинически грозные формы, дневник становится крайне немногословным. Несмотря на то, что дневник заполняли разные врачи с разными стилями и разным подходом к ведению больного, в нем на протяжении всего времени существования ни разу не поменялось только одно – нет диагноза, нет точных назначений и дозировок. Возможно, именно в силу того, что был избран довольно скудный и необычный вариант изложения медицинской информации, документ дожил до наших дней.

       Близость клинического мышления врачей разных временных эпох, основанного на творческом подходе, тем не менее, позволяет нам сформировать точное мнение по данному клиническому случаю. При наложении информации из дневника на формулировки медицинских учебников за авторством участников описываемых нами событий, на их монографии и на работы их учителей, объективная картина проявляется как черно-белая фотография в комнате с красной лампой.

       Важный вопрос: является, ли «дневник» подлинным, и не несет ли он в себе признаков фальсификации. Должен отметить, что объектом моего исследования был не дневник сам по себе, как объект источниковедения, а его текст, который строго соответствует духу и оформлению медицинских монографий по неврологии, сифилидологии и патологической анатомии конца XIX – начала XX веков. У меня не возникло подозрений в стороннем искажении клинического мышления лечащих врачей. А вот то, что дневник страдает ограниченностью в степени свободы изложения медицинского материала, заметно на всем его протяжении, но никак не является признаком подделки.