Отречение и новое рождение 2 глава

Если влюбленность – не любовь, то что же она тогда представляет собой, кроме временного частичного разрушения границ эго? Я не знаю. Однако сексуальная специфика явления заставляет предположить, что это генетически определенный инстинктивный компонент брачного поведения. Другими словами, временное падение границ эго, представляющее собой влюбленность, – это стереотипная реакция человеческого существа на некую совокупность внутренних сексуальных побуждений и внешних сексуальных стимулов; эта реакция повышает вероятность сексуального сближения и совокупления, то есть служит выживанию человеческого рода. Или, выражаясь еще прямее, влюбленность – это обман, трюк, который гены проделывают над нашим рассудком (в других случаях более сообразительным), чтобы одурачить нас и заманить в ловушку бракосочетания. Довольно часто трюк не срабатывает – когда сексуальные побуждения и стимулы гомосексуальны или когда внешние факторы, такие, как родительский контроль, душевная болезнь, конфликтующие обязанности или зрелая самодисциплина, вмешиваются и предотвращают связь. Но, с другой стороны, без этого обмана, без этой иллюзорной и неизбежно временной (не будь временной, она потеряла бы свой смысл) регрессии к инфантильному всемогуществу и слиянию с любимым существом, многие из нас, пребывающие сегодня в законном – счастливом или несчастливом – браке, отступили бы в чистосердечном ужасе перед реальностью супружеского обета.

 

 

 

 

МИФ О РОМАНТИЧЕСКОЙ ЛЮБВИ

Для того чтобы столь эффективно заманить нас к брачному союзу, состояние влюбленности должно включать в себя как характерную черту иллюзию того, что оно будет длиться вечно. В нашей культуре эту иллюзию поддерживает общепринятый миф о романтической любви, ведущий свое происхождение от любимых сказок детства, в которых принц и принцесса соединяют руки и сердца и живут счастливо всю оставшуюся жизнь. В сущности, миф о романтической любви убеждает нас в том, что для каждого молодого человека в мире существует где-то молодая женщина, "предназначенная ему", и наоборот. Более того, миф утверждает, что существует только один мужчина, предназначенный каждой отдельной женщине, как и каждому мужчине соответствует его единственная женщина, и все это предопределено "свыше". Если встречаются двое предназначенных друг другу, то это видно сразу: они влюбляются друг в друга. И вот мы встречаем того, кто уготован нам небом, и, поскольку наш союз совершенен, удовлетворяем все взаимные потребности постоянно и до конца дней, а поэтому живем счастливо, в полном согласии и гармонии. Если же случится так, что мы друг друга перестанем удовлетворять, возникнут трения и мы разлюбим друг друга, – что ж, произошла, очевидно, ужасная ошибка, мы неправильно прочитали указания небес, мы не являемся совершенной парой, а то, что мы приняли за любовь, не было настоящей любовью, и ничего тут не поделаешь, остается влачить несчастливую жизнь до конца. Или развестись.

Если обычно я признаю, что великие мифы велики именно потому, что представляют и олицетворяют собой великие универсальные истины (несколько таких мифов я рассмотрю в этой книге), то миф о романтической любви я считаю чудовищной ложью. Может быть, эта ложь и необходима, поскольку обеспечивает выживание человеческого рода, поощряя и одобряя состояние влюбленности, которое заманивает нас к браку. Но сердце психиатра едва ли не ежедневно сжимается от боли при виде мучительных заблуждений и страданий, порождаемых этим мифом. Миллионы людей тратят массу энергии, отчаянно и безнадежно пытаясь согласовать реальность своей жизни с нереальностью мифа.

Замужняя женщина А. нелепо обвиняет себя в том, что ее муж ни в чем не виноват: "Когда мы поженились, я на самом деле не любила его. Я только делала вид. Получается, что я его обманула, и теперь мне нельзя жаловаться, я должна позволять ему все, что он пожелает".

Господин Б. жалуется: "Я сожалею, что не женился на мисс В., мы были бы хорошей парой. Но я тогда не был безумно влюблен в нее и поэтому решил, что она мне не подходит".

Госпожа Г. уже два года замужем и вдруг впадает в сильнейшую депрессию без видимой причины. Приступая к психиатрическому лечению, она заявляет: "Я не понимаю, в чем дело. У меня есть все, что мне нужно, в том числе идеальное замужество". И лишь несколько месяцев спустя она признает тот факт, что разлюбила мужа; но ведь для нее это не означает, что она совершила страшную ошибку.

Господин Д., также два года женатый, начал страдать по вечерам сильными головными болями, но не считает их психосоматическими: "У меня дома все в порядке. Я так же крепко люблю жену, как и в день свадьбы; она именно то, о чем я всегда мечтал". Но головные боли не оставляют его, и только через год он признает: "Она меня с ума сводит своими покупками. Ей постоянно что-то хочется купить; ей дела нет до того, как мне эти деньги достаются". И только после этого он сумел ограничить ее царские замашки.

Супруги Е. взаимно признаются, что разлюбили друг друга. А после этого начинают унижать и изводить друг друга открытой неверностью – якобы в поисках единственной, истинной любви, не понимая, что само их признание могло бы стать не концом, а началом работы по созданию настоящего союза. Но даже в тех случаях, когда супруги сознают и признают, что медовый месяц миновал и что они уже не влюблены так романтически, но еще способны пожертвовать собой и хранить взаимную верность, – даже тогда они цепляются за миф и стараются согласовать с ним свою жизнь. Они рассуждают так: "Даже если мы и разлюбили друг друга, но будем чисто сознательно действовать так, будто все еще влюблены, то, быть может, к нам снова вернется прежняя любовь". Такие пары очень дорожат своим согласием. Когда они участвуют в сеансах групповой терапии для супружеских пар (в этой форме моя жена и я, а также близкие нам коллеги оказываем самую серьезную консультативную помощь супружеским парам), то сидят вместе, отвечают друг за друга, выгораживают друг друга и по отношению к группе держат единый фронт, полагая, что такое единство является признаком относительного здоровья их семьи и предпосылкой дальнейшего улучшения отношений.

Рано или поздно (обычно рано) нам приходится говорить большинству пар, что они "слишком сильно женаты", слишком тесно объединены, что они должны установить некое психологическое расстояние между собой, прежде чем смогут начать эффективную работу над своими проблемами. Иногда бывает просто необходимо механически разделять их, заставляя садиться подальше друг от друга в групповом круге. Их всегда приходится просить воздержаться от выступлений вместо или в защиту друг друга. Снова и снова мы напоминаем им: "Пусть Мери сама скажет, Джон" или "Мери, Джон сам себя может защитить, он достаточно силен". В конце концов все пары, если они не отказываются от психотерапии, усваивают, что искреннее приятие индивидуальности и отдельности – как супруга, так и собственной – является единственным основанием, на котором можно строить зрелый брак и развивать реальную любовь.*

* Те, кто читал книгу О'Нейлов "Открытый брак", знают, что в этом как раз и заключается главный принцип открытого брака и его противоположность закрытому. О'Нейлы были удивительно деликатны и сдержанны в своей пропаганде открытого брака. Мой опыт работы с супружескими парами привел меня к твердому убеждению, что такой брак является единственной формой зрелого, здорового союза, не таящего в себе серьезных угроз духовному развитию и здоровью партнеров.

 

 

 

ЕЩЕ О ГРАНИЦАХ ЭГО

Высказывая утверждение, что влюбленность – это некая иллюзия и никоим образом не истинная любовь, я оставляю за собой право посмотреть на предмет с противоположной точки зрения и заметить, что на самом деле влюбленность очень близка к истинной любви. Действительно, влюбленность так часто и серьезно принимают за любовь именно потому, что в этом есть доля правды.

Переживание истинной любви связано с границами эго, поскольку предполагает расширение пределов любящего существа, то есть границ его эго. Когда мы расширяем наши границы через любовь, мы, образно говоря, тянемся к любимому, желая помочь его росту. Осуществить это желание мы можем лишь после того, как любимый предмет станет любимым; другими словами, мы должны быть привлечены внешним по отношению к нам объектом, должны посвятить ему себя, вложить в него свои усилия – выйти за пределы собственного Я. Этот процесс привлечения, посвящения и вложения сил психиатры называют "катексисом", или концентрацией на объекте. Но когда мы концентрируемся на объекте, находящемся вне нас, то одновременно мы психологически внедряем в себя соответствующее "представительство" этого объекта.

Рассмотрим, например, человека, который занимается садоводством как хобби. Это хобби удовлетворяет и поглощает его. Он любит сад. Сад для него означает очень много. Этот человек находится в состоянии катексиса, он сконцентрирован на своем саде. Он находит его привлекательным, вкладывает в него самого себя, он предан саду настолько, что вскакивает с постели на рассвете даже в воскресенье и бежит туда; он отказывается от путешествия, не в силах расстаться с садом; ради сада он может даже пренебрегать женой. Охваченный катексисом, стремясь создать самые лучшие условия жизни для своих цветов и кустов, он изучает массу различных вещей. Ему необходимо знать как можно больше о садоводстве – о грунтах, удобрениях, об укоренении и обрезке деревьев. И он знает свой сад – его историю, виды цветов и деревьев, произрастающих в нем, его планировку, его проблемы и даже его будущее. Несмотря на то что сад существует вне своего хозяина, благодаря катексису он существует также и внутри него. Знание сада и его значимость составили часть этого человека, часть его личности, биографии, разума. Любовь к саду и концентрация на нем приводят к тому, что сад самым настоящим образом внедряется в человека, расширяя его личность, расширяя границы его эго.

Идут годы, наполненные любовью, мы расширяем свои пределы, стремясь охватить объект нашей концентрации. Что же происходит в результате? Происходит то, что постепенно, но неуклонно мы обогащаем, расширяем себя, внедряем в себя внешний мир, границы нашего эго становятся все шире, они растягиваются – и утоньшаются. Чем дольше и дальше мы расширяем себя, чем больше мы любим, тем слабее становится различие между Я и миром. Мы отождествляемся с миром. И, по мере того как границы нашего эго становятся тоньше и расплывчатее, мы все больше испытываем то самое чувство восторга, которое открылось нам в состоянии влюбленности, когда эти границы частично разрушились. Только вместо временного и нереального слияния с единственным любимым объектом мы сливаемся реально и устойчиво с огромной частью мира. Так может установиться мистический союз со всем миром. Чувство восторга и благодати, связанное с этим союзом, может быть более мягким и не столь драматическим, как в период влюбленности; зато оно несравненно более устойчиво и длительно, а в конечном итоге приносит более глубокое удовлетворение. Между этими переживаниями такая же разница, как между горной вершиной и "высокогорным плато", о чем писал Абрахам Маслоу.*

* A. Maslow, Religions, Values, and Peak-Experiences (New-York: Viking, 1970), предисловие.

Очевидно – и обычно бесспорно, – что сексуальная активность и любовь, хотя и встречаются одновременно, чаще всего никак не связаны между собой; в сущности, эти явления совершенно различны. Сам по себе половой акт не является актом любви. Тем не менее переживание сексуальных сношений и, в частности, оргазма (даже при мастурбации) также связано с большим или меньшим разрушением границ эго и сопутствующим этому восторгом. Благодаря этому расширению границ, мы можем, обращаясь к проститутке в момент наслаждения, воскликнуть "Я люблю тебя!" или "Боже мой!", но несколько секунд спустя, когда границы встанут на место и двери нашего Я захлопнутся, у нас не останется к ней ни страсти, ни интереса. Это не означает, что экстаз оргастического переживания не может быть возвышен, разделен с любимым человеком. Но даже без партнера – возлюбленного или иного – границы эго во время оргазма могут полностью разрушиться, и тогда на секунду мы совершенно забываем о себе, теряем ощущение себя, теряемся в пространстве и времени; мы вне себя, нас куда-то уносит неведомая сила. Но только на секунду. Описывая длительное "единство со Вселенной", характерное для настоящей любви и отличное от мимолетного единства при оргазме, я употребил выражение "мистический союз". Мистицизм по сути своей есть вера в то, что реальность – единство. Наиболее последовательные мистики считают, что наше обычное восприятие Вселенной как вместилища многих отдельных объектов – звезд, планет, деревьев, птиц, домов и нас самих, разделенных между собой границами, – это ложное восприятие, иллюзия. Этот иллюзорный мир, ошибочно принимаемый многими из нас за реальный, индуисты и буддисты называют словом "майя". Подобно многим другим мистикам, они твердо убеждены, что истинная реальность может быть познана только через опыт единства, когда отбрасываются границы эго. Невозможно по-настоящему увидеть единство Вселенной, если вы все еще воспринимаете себя как самостоятельный объект, отдельный и отличимый от остальной части Вселенной благодаря размерам, форме или любым иным особенностям. Поэтому индуисты и буддисты часто утверждают, что до тех пор, пока не определятся границы эго, ребенок действительно обладает знанием, а взрослые им не обладают. Существует даже учение, что Путь к просветлению, или знанию единства реальности, требует от нас регресса, возвращения в состояние ребенка. Для некоторых молодых людей и подростков эта соблазнительная доктрина представляет настоящую опасность; не будучи готовыми принять на себя обязанности взрослых людей, пугаясь непосильной ответственности, эти юноши говорят себе: "Я не обязан выдерживать все это. Не буду я стараться стать взрослым, а от всех их взрослых требований уйду в святость". Однако этот путь ведет не в святость, а в шизофрению.

Большинство мистиков понимают ту истину, к которой мы пришли в результате обсуждения дисциплины: мы должны обладать чем-то или достичь чего-то, прежде чем отречься от этого, не потеряв своей самостоятельности и жизненности. Ребенок, не скованный границами эго, может соприкасаться с реальностью более тесно, чем его родители, но он не способен выжить без родительского ухода, как не способен и передать свою мудрость. Путь к святости лежит через взрослость. Не существует быстрых и легких дорог напрямик. Границы эго должны быть укреплены, прежде чем можно будет говорить об их ослаблении. Личность должна определиться, прежде чем можно будет выйти за ее пределы. Необходимо найти свое Я, чтобы иметь возможность потерять его. Временное освобождение от границ эго, связанное с влюбленностью, сексуальным наслаждением или употреблением некоторых психоактивных веществ, может дать нам мимолетное представление о нирване, но не саму нирвану. В этом и заключается одно из главных положений этой книги: нирвана, или длительное просветление, и подлинное духовное развитие могут быть достигнуты только через постоянную практику реальной любви.

Таким образом, временная потеря границ эго в состоянии влюбленности или при половом акте не только ведет нас к принятию на себя обязательств по отношению к другому человеку (с чего может начаться и истинная любовь), но также дает нам предвкушение, а следовательно, и стремление к более длительному мистическому экстазу, который мы можем обрести, прожив жизнь в любви. Поэтому, хотя влюбленность как таковая и не является самой любовью, она составляет некую часть великой и таинственной системы любви.

 

 

 

 

ЗАВИСИМОСТЬ

Второе широко распространенное заблуждение относительно любви состоит в том, что любовь – это зависимость. С этим заблуждением психотерапевтам приходится иметь дело ежедневно. Его драматические проявления особенно часто наблюдаются у лиц, склонных к угрозам и попыткам самоубийства или испытывающих глубокую депрессию вследствие разлуки либо размолвки с возлюбленным или супругом. Такие лица обычно говорят: "Я не хочу жить. Я не могу жить без моего мужа (жены, возлюбленного, возлюбленной), ведь я так люблю его (ее)". Нередко я отвечаю: "Вы ошибаетесь; вы не любите вашего мужа (жену, возлюбленного, возлюбленную)", – и слышу сердитый вопрос: "Что вы такое говорите? Я же только что сказала (сказал) вам, что не могу жить без него (нее)". Тогда я стараюсь объяснить: "То, что вы мне описали, – не любовь, а паразитизм. Если для вашего выживания необходим другой человек, значит, вы паразитируете на этом человеке. В ваших отношениях нет выбора, нет свободы. Это не любовь, а необходимость. Любовь означает возможность свободного выбора. Двое любят друг друга, если они вполне способны обойтись друг без друга, но выбрали совместную жизнь".

Я определяю зависимость как неспособность испытывать полноту жизни и правильно действовать без опеки и заботы со стороны партнера. Зависимость у физически здоровых людей – патология; она всегда указывает на какой-то умственный дефект, болезнь. Но ее необходимо отличать от потребности и чувства зависимости. У всех нас есть потребность зависимости и чувство зависимости – даже когда мы стараемся их не показывать. Каждому хочется, чтобы с ним нянчились, чтобы его пичкали, чтобы о нем заботился кто-то более сильный да еще и по-настоящему благожелательный. Как бы ни были сами вы сильны, заботливы и ответственны, – загляните в себя спокойно и внимательно: вы обнаружите, что и вам хочется хотя бы изредка быть объектом чьих-то забот. Каждый человек, каким бы взрослым и зрелым он ни был, всегда ищет и желал бы иметь в своей жизни некую образцовую личность с материнскими и/или отцовскими функциями. Но эти желания и чувства у большинства людей не являются доминирующими и не определяют развитие их индивидуальной жизни. Если же они управляют вашей жизнью и диктуют само качество вашего существования, то, значит, у вас – не просто чувство зависимости или потребность зависимости; у вас – зависимость. Выражаясь строго, человек, чья потребность зависимости настолько сильна, что фактически управляет его жизнью, психически нездоров, и мы в таких случаях ставим диагноз "пассивная зависимость личности". Вероятно, это самое распространенное психическое нарушение.

Люди, страдающие такими нарушениями, т. е. пассивно зависимые люди, столь интенсивно стараются быть любимыми, что у них не остается сил, чтобы любить. Они подобны голодающим, которые постоянно и всюду клянчат еду и никогда не имеют ее вдосталь, чтобы поделиться с другими. Словно таится в них некая пустота, бездонная яма, которую невозможно наполнить. У них никогда не бывает ощущения завершенности, наполненности; наоборот, постоянно бьется мысль: "Какой-то части меня мне не хватает". Они плохо переносят одиночество. Из-за такой неполноты они по-настоящему не ощущают себя как личность; фактически, они определяют, идентифицируют себя только через отношения с другими людьми.

Тридцатилетний штамповальщик пришел ко мне в крайне подавленном состоянии через три дня после того, как от него ушла жена, забрав с собой обоих детей. До этого она уже трижды собиралась оставить его ввиду полного отсутствия с его стороны какого бы то ни было внимания к ней и к детям. Каждый раз он умолял ее остаться, обещая перемениться, но перемена каждый раз длилась не больше одного дня; на этот раз жена привела угрозу в исполнение. Он не спал две ночи, дрожал от тревоги, слезы струились по его лицу, и он серьезно думал о самоубийстве.

– Я не могу жить без своей семьи, – говорил он, рыдая. – Я так люблю их всех.

– Странно, – сказал я ему. – Вы подтвердили, что жалобы вашей жены справедливы, что вы никогда ничего для нее не делаете, что приходите домой, когда вам захочется, что ни сексуально, ни эмоционально женой не интересуетесь, что с детьми целыми месяцами даже не разговариваете, не говоря уже о совместных вылазках или играх. У вас нет никаких отношений ни с кем из вашей семьи – почему же вы так подавлены потерей того, чего никогда не существовало?

– Неужели вы не понимаете? – отвечал он. – Я теперь ничто. Ничто. У меня нет жены. У меня нет детей. Я не знаю, кто я такой. Я мог не заботиться о них, но я должен любить их. Без них я ничто.

Учитывая его подавленное состояние – он потерял чувство собственной личности, которое ему давала семья, – я назначил ему следующий прием через два дня. Я не ожидал особого улучшения. Но он влетел в кабинет, широко улыбаясь, и радостно объявил:

– У меня полный порядок!

– Вы снова вместе с семьей? – спросил я.

– О, нет, – отвечал счастливец, – я о них даже не слышал с тех пор, как побывал у вас. Дело в том, что вчера вечером я познакомился в баре с девушкой, и она сказала, что я ей очень нравлюсь. Она тоже разошлась с мужем. Сегодня у нас с ней свидание. Я теперь снова чувствую себя человеком. И, видимо, мне больше нет нужды ходить к вам.

Такая способность к быстрой перемене состояния характерна для пассивно зависимых личностей. Для них не имеет значения, от кого зависеть, – лишь бы зависеть. Соответственно, и их отношения, при всей драматической видимости, отличаются удивительной пустотой. Сильное чувство внутренней пустоты и потребность ее заполнить приводят к тому, что такие люди не способны выдерживать паузу.

Красивая, шикарная и, в определенном смысле, очень здоровая молодая женщина за период от семнадцати до двадцати одного года сменила почти неисчислимое количество сексуальных партнеров. Один неудачник следовал за другим, и неизменно эти мужчины уступали ей и по интеллекту, и по другим способностям. Вся беда состояла в том, что ей не хватало терпения подыскать себе подходящего человека или хотя бы выбрать лучшего из осаждавших ее претендентов. Не проходило и двадцати четырех часов после очередной размолвки, как она подбирала где-нибудь в баре первого встречного, а на следующий сеанс психотерапии приходила с обычной своей хвалебной песенкой:

– Я знаю, что он безработный и слишком много пьет, но главное не это, а то, что он очень талантлив, а еще – он так внимателен ко мне... Я уверена, что эта связь будет прочной.

Но связь ни разу не была и не могла быть прочной, и не только потому, что выбор был неудачным, но и потому, что вскоре она начинала, как обычно, "виснуть" на партнере, требуя все новых и новых доказательств его страсти, не отходя от него ни на шаг, отказываясь оставаться в одиночестве. "Это потому, что я люблю тебя так сильно, что не выношу разлуки с тобой", – говорила она ему; но рано или поздно он чувствовал западню и удушье, ему некуда было спрятаться от ее "любви". И тогда происходил взрыв, их связь заканчивалась, а на следующий день начинался новый цикл.

Прервать эту цикличность женщина смогла только после трехлетней психотерапии; за это время она оценила собственный интеллект и другие положительные качества, осознала свою пустоту и голод и научилась отличать их от настоящей любви, поняла, каким образом этот голод толкал ее к поиску и поддержанию связей, для нее же разрушительных; она смирилась с необходимостью строжайшей дисциплины в отношении своего голода, если она хочет реализовать собственные возможности.

В формулировке диагноза слово "пассивный" употребляется в сочетании со словом "зависимый", поскольку эти пациенты воспринимают и мыслят себя исключительно в контексте того, что для них делают другие, при этом совершенно забывая, что же делают они сами. Однажды, работая с группой из пяти одиноких пассивно зависимых пациентов, я попросил их рассказать, какими они хотели бы видеть себя через пять лет. Каждый по-своему, они выразили одну и ту же мечту: "Мне хочется быть в браке с кем-нибудь, кто действительно заботился бы обо мне". Никто из них и словом не обмолвился о перспективной работе, о создании произведения искусства, об общественной деятельности, о положении, которое позволило бы любить или хотя бы родить детей. Понятие труда, усилия не входило в сферу их ежедневных мечтаний – им представлялось исключительно пассивное, ничем не обремененное состояние, когда о них заботятся.

Я говорил им то же самое, что говорил многим другим: "Если ваша цель – быть любимыми, то вам не удастся достичь ее. Единственная возможность быть действительно любимым состоит в том, чтоб стать действительно достойным любви; невозможно стать достойным любви, если цель вашей жизни – просто пассивно быть любимым". Это не означает, что пассивно зависимые люди никогда ничего не делают для других; они делают, но их мотивом является укрепление уз, которые обеспечивают им заботу со стороны других. И если возможность заботы со стороны этих других не просматривается, то "делать что-то" для них становится непосильной ношей. Все члены группы считали невыносимо трупной задачей купить дом, отделиться от родителей, начать чем-то заниматься, бросить явно неприемлемую старую работу или даже найти себе новое развлечение.

Обычно между супругами происходит дифференциация ролей, нормальное эффективное разделение труда. Женщина, как правило, берет на себя кухню, уборку дома, покупки, уход за детьми. Мужчине больше пристало ходить на службу, распоряжаться деньгами, стричь газоны, производить ремонт. Здоровая пара инстинктивно время от времени меняется ролями: мужчина может иногда приготовить пищу, провести один день в неделю с детьми, на удивление жене убрать дом. Жена может взять временную работу, подстричь газоны в день рождения мужа или проверить счета и расходы за год. Такие "переключения" можно рассматривать как игру, которая вносит разнообразие и пикантность в семейную жизнь, заметно снижает степень взаимной зависимости – даже когда эта игра неосознанна. В некотором смысле, каждый из супругов как бы тренируется, готовит себя к возможной потере другого.

Но для пассивно зависимого человека самая мысль о потере другого столь страшна, что он не может приготовиться к ней, он не переносит действий, которые уменьшают зависимость и увеличивают свободу этого другого. Это оказывается и одним из самых ярких признаков пассивно зависимых людей, состоящих в браке: разделение ролей у них жестко закреплено, и взаимную зависимость они стараются укрепить, а не ослабить, превращая таким образом семейную жизнь в явно выраженную западню. Во имя того, что они называют любовью, но что на самом деле является зависимостью, они уменьшают собственную свободу и собственное достоинство.

Нередко эта черта пассивно зависимых людей проявляется в том, что, вступив в брак, они забывают или забрасывают то, чему научились и что практиковали до брака. Типичным в этом отношении является синдром жены, которая "не может" водить автомобиль. В половине случаев она, возможно, и раньше никогда не водила; но другую половину составляют женщины, у которых в результате какого-нибудь незначительного дорожного приключения развилась "фобия", после чего они перестали садиться за руль. Последствия этой "фобии", особенно в сельской местности и в пригородах (т. е. там, где живет большинство населения), сводятся к тому, что жена становится целиком зависимой от мужа и приковывает его к себе собственной беспомощностью. Теперь все закупки для семьи он должен делать сам – или в качестве водителя возить жену по магазинам. Поскольку такое поведение поощряет потребность зависимости у обоих супругов, то оно почти никогда не воспринимается как болезнь или даже как проблема.

Когда я заметил одному банкиру, во всех других отношениях чрезвычайно умному человеку, что его жена, внезапно отказавшаяся водить машину из-за "фобии", вероятно, нуждается в психиатрическом контроле, он ответил: "О, нет, ей уже сорок шесть лет, и доктор сказал, что это у нее связано с менопаузой и что тут ничего не поделаешь". Теперь она спокойна, что муж не заведет себе интрижку и не оставит ее, поскольку все свободное время занят развозкой детей и поездками по магазинам. Он, в свою очередь, уверен, что жена не заведет интрижку и не уйдет от него, потому что в его отсутствие она лишена средств передвижения и, следовательно, не может ездить на свидания.

Благодаря такой линии поведения пассивно зависимые супружеские пары, быть может, и достигают долголетия и стабильности, но о них нельзя сказать ни что они здоровы, ни что они любят друг друга, потому что их безопасность приобретена ценою свободы и их связь служит задержке или прекращению индивидуального развития каждого из них. Снова и снова мы повторяем нашим парам: хороший брак возможен только между двумя сильными и независимыми людьми.

Пассивная зависимость ведет свое происхождение от недостатка любви. Внутреннее чувство пустоты, от которого страдают пассивно зависимые люди, является прямым результатом того, что их родители не сумели удовлетворить детскую потребность в любви, внимании и заботе, В первой главе мы уже говорили о том, что дети, получавшие более или менее стабильную заботу и любовь, входят в жизнь с глубоко укоренившейся уверенностью, что они любимы и значительны и что поэтому их будут любить и беречь и впредь, пока они сами будут верны себе. Если же ребенок вырастает в атмосфере, где отсутствуют – или проявляются слишком редко и непоследовательно – любовь и забота, то и взрослым он будет постоянно испытывать внутреннюю неуверенность, ощущение "мне чего-то не хватает, мир непредсказуем и недобр, и сам я, видимо, не представляю особой ценности и любви не стою". Не удивительно поэтому, что такой человек постоянно сражается, где только может, за каждую кроху внимания, любви или заботы, и если находит, то вцепляется в них с отчаянием, его поведение становится не-любовным, манипулятивным, лицемерным, он сам разрушает отношения, которые так хотел бы сохранить. В предыдущей главе говорилось также о том, что любовь и дисциплина неразделимы и поэтому нелюбящие, незаботливые родители всегда страдают и от недостатка дисциплины; они не могут внушить ребенку чувство, что он любим, и точно так же не могут передать ему способность к самодисциплине.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: