Отречение и новое рождение 4 глава

Ключевым словом для различия является слово "воля". Я определил любовь как волю к расширению собственного Я для того, чтобы питать духовный рост другого человека или собственный. Истинная любовь – преимущественно волевая, а не эмоциональная работа. Человек, который по-настоящему любит, поступает так в силу решения любить. Этот человек взял на себя обязательство быть любящим, независимо от того, присутствует ли любовное чувство. Если оно есть, тем лучше; но если его нет, то решимость любить, воля любить все равно остается и действует. И наоборот, для любящего не только возможно, но и обязательно избегать действий под влиянием любых чувств. Я могу познакомиться с чрезвычайно привлекательной женщиной и испытывать к ней любовное чувство, но, поскольку любовная интрига может разрушить мою семью, я скажу себе вслух или в тишине души: "Похоже, я готов любить вас, но я себе этого не позволю". Подобным же образом я отказываюсь брать нового пациента, более привлекательного и как будто перспективного в смысле лечения, потому что мое время уже посвящено другим пациентам, среди которых есть и менее привлекательные, и более трудные. Мои чувства любви могут быть неисчерпаемыми, но моя способность быть любящим – ограничена. Поэтому я должен выбрать человека, на котором я сосредоточу свою способность любить, на которого я направлю мою волю любить. Истинная любовь – это не чувство, переполняющее нас; это обязывающее, обдуманное решение.

Эта всеобщая склонность путать любовь с чувством любви позволяет людям всяческими способами обманывать себя. Пьяница-муж, чья семья в настоящую минуту нуждается в его внимании и помощи, сидит в баре и со слезами на глазах говорит бармену: "Я ведь очень люблю свою семью!" Люди, грубейшим образом пренебрегающие собственными детьми, чаще всего считают себя самыми любящими из родителей. Вполне очевидно, что в этой тенденции смешивать любовь с чувством любви кроется определенная эгоистическая подоплека: это ведь так легко и красиво – видеть подтверждение любви в собственных чувствах. А искать это подтверждение в собственных действиях – трудно и неприятно. Но поскольку истинная любовь является актом воли, который часто превосходит эфемерные чувства любви, или катексис, то правильнее всего будет сказать: "Любовь есть постольку, поскольку она действует". Любовь и нелюбовь, как добро и зло, – категории объективные, а не чисто субъективные.

 

 

 

 

РАБОТА ВНИМАНИЯ

Мы обсудили кое-что из того, что не является любовью, а теперь рассмотрим кое-что из того, что ею является. Во введении к этой главе отмечалось, что наше определение любви подразумевает приложение усилий. Именно это мы и делаем, преодолевая инерцию лени и сопротивление страха, когда ступаем еще один шаг или проходим еще одну милю. Расширение собственного Я, движение против инерции лени мы называем работой. Движение вопреки страху мы называем мужеством. Любовь, в таком случае, – это один из видов работы или один из видов мужества. Точнее, это работа или мужество, направленные на воспитание, усиление собственного – или чьего-то – духовного роста. Мы можем проявлять мужество или работать не ради духовного роста, а с другой целью, и тогда ни работу, ни мужество нельзя назвать любовью. Но любовь всегда можно назвать работой или мужеством, поскольку она требует расширения нашего Я. Если некоторое действие не является ни работой, ни мужеством, значит, оно не является и любовью. Исключений нет.

Работа любви принимает различные формы, и главной из них оказывается внимание. Когда мы любим кого-то, то уделяем ему наше внимание; мы внимаем развитию этого человека. Когда мы любим себя, то уделяем внимание собственному развитию. Если мы внимательны к человеку, то заботимся о нем. Акт внимания требует, чтобы мы сделали усилие, отложили в сторону все неотложные дела (как об этом говорилось в разделе о дисциплине "вынесения за скобки") и активно переключили свое сознание. Внимание – это акт воли, акт работы против инерции собственного разума. Как говорит Ролло Мэй: "Когда мы анализируем волю с помощью всех современных орудий психоанализа, то совершаем откат назад, на уровень внимания или намерения, где и обитает воля. Усилие, приводящее волю в действие, есть, по существу, усилие внимания; усилие воли – это стремление удержать ясность сознания, напряжение, поддерживающее внимание в сфокусированном состоянии".*

* Love and Will (New York: Delta Books, Dell Pub., 1969), p. 220.

Гораздо более типичный и более важный способ внимания – слушать. Мы расходуем огромную часть времени на слушание, притом почти бесполезно, ибо слушать как следует умеют немногие. Один промышленный психолог как-то сказал мне, что количество времени, посвященное обучению наших детей некоторому предмету, обратно пропорционально частоте использования этих знаний детьми в зрелом возрасте. Так, руководящий работник читает в среднем четыре часа в сутки, разговаривает два часа и слушает восемь часов. Тем не менее в школах мы обучаем детей преимущественно тому, как следует читать, уделяя значительно меньше времени тому, как следует говорить, и совсем не учим их слушать. Я не думаю, что обучение в школе следует распределять пропорционально тому, что мы делаем после школы, но дать нашим детям некоторые навыки слушания было бы разумно – не в том смысле, чтобы им стало легче слушать, а в том, чтобы они поняли, как это трудно – слушать как следует. Слушать как следует означает включить работу внимания, а это неизбежно трудная работа. Не понимая этого или не желая совершать эту работу, большинство людей слушают плохо.

Не так давно я слушал лекцию одного известного ученого на тему о взаимоотношении психологии и религии. Я давно интересовался этими вопросами и уже кое-что понимал в проблеме, поэтому сразу увидел, что лектор действительно крупный мыслитель. А еще я почувствовал любовь в тех огромных усилиях, которых он не жалел, чтобы передать нам на примерах смысл в высшей степени абстрактных понятий, труднодоступных для аудитории. Поэтому я слушал его со всем вниманием, на которое был способен. В течение полутора часов пот буквально струился по моему лицу, хотя в аудитории был кондиционер. К концу лекции у меня жестоко разболелась голова, мышцы шеи свело от напряжения; я чувствовал себя вконец истощенным. Я понял не более половины того, что сказал этот мудрец, но был восхищен многими блестящими открытиями, которые он подарил мне. После лекции, за чашечкой кофе, я прислушивался к высказываниям других слушателей – а это были серьезные люди, интересовавшиеся высшими проблемами культуры. Почти все они были разочарованы. Наслышанные о мудрости и познаниях ученого, они ожидали большего. Они пришли к выводу, что речь у него неясная и что за его мыслью трудно слепить. Он вовсе не такой блестящий лектор, как они ожидали. Одна женщина подытожила, при общем одобрении: "В сущности, он не сказал нам ничего".

В отличие от этих слушателей, я сумел услышать многое из того, что говорил нам этот великий человек, и сумел именно потому, что охотно выполнял работу слушания. Я хотел слушать его по двум причинам: во-первых, я увидел его величие и понял, что то, что он говорил нам, должно иметь большое значение; во-вторых, благодаря моему собственному интересу к проблеме, я был жаден к его знаниям, мне они были необходимы, чтобы укрепить свое разумение, ускорить свое духовное развитие. Мое слушание его было актом любви. Я любил его, потому что увидел в нем человека великого, достойного внимания, и я любил себя, поскольку желал трудиться для собственного духовного роста. Он был учитель, я – ученик; он – дающий, я – принимающий; поэтому моя любовь была практически однонаправленной: ее мотивом было – что я могу приобрести из наших отношений, а не что я могу ему дать. И все же ничуть не исключено, что он мог уловить среди массы слушателей мое внимание, интенсивность моей концентрации, мою любовь – и этим был вознагражден. Любовь, как мы еще не раз убедимся, всегда представляет улицу с двухсторонним движением, феномен взаимодействия, когда дающий также и принимает, а принимающий также и дает.

От этого примера слушания в роли принимающего мы теперь перейдем к наиболее доступному способу слушания в роли дающего – к слушанию детей. Процесс слушания детей может быть различным, в зависимости от их возраста. Давайте послушаем шестилетнего первоклассника. Если его не останавливать, он будет говорить почти беспрерывно. Как быть родителям с этой нескончаемой болтовней? Пожалуй, легче всего запретить ее. Невероятно, но есть семьи, где детям фактически не разрешается говорить и где правило "Дети должны быть видны, но не слышны" действует двадцать четыре часа в сутки. Нередко таких детей можно увидеть: немые и послушные, они тихо сидят в углу, никогда не перебивая взрослых и лишь наблюдая за ними. Другой способ – разрешить болтовню, но не слушать ее; тогда дитя разговаривает непонятно с кем или с самим собой, создавая более или менее терпимый шум, но не взаимодействуя с нами. Есть и третий вариант – притвориться, что слушаешь, продолжая, насколько это возможно, заниматься своим делом и изображать время от времени свое внимание к ребенку звуками "мгм", "очень хорошо" и т.п. Четвертый способ – селективное слушание, особенно активная форма притворного слушания: родители наставляют уши, как только им покажется, что ребенок говорит что-то важное; таким приемом они надеются отделить зерно от мякины ценою минимальных усилий. Но беда в том, что человеческий мозг не настолько компетентен и эффективен в такого рода отборе; в результате много мякины остается и много зерна теряется. Пятый и последний способ, конечно, заключается в том, чтобы действительно слушать ребенка, уделяя ему полное и серьезное внимание, взвешивая каждое слово и осмысливая каждое предложение.

Эти пять способов реагирования на детский разговор перечислены в порядке нарастания усилий; пятый способ, настоящее внимание к ребенку, требует от родителей "квантового скачка" энергии по сравнению с другими, менее затратными способами.

Читатель может наивно подумать, что я рекомендую родителям исключительно пятый способ – всегда по-настоящему внимательно слушать детей. Отнюдь! Прежде всего, продуктивность шестилетнего оратора настолько высока, что внимательно слушающему родителю практически не останется времени на что-либо другое. Во-вторых, усилия, необходимые для настоящего слушания, столь значительны, что родитель будет слишком измотан, чтобы делать что-то еще. Наконец, это невероятно скучно, в силу того, что болтовня шестилетнего ребенка, как правило, неинтересна.

Поэтому наиболее разумным будет сочетание всех пяти способов. Время от времени бывает необходимо просто велеть детям замолчать – например, когда ситуация требует полной концентрации внимания на чем-то другом или когда детские разговоры принимают характер враждебных попыток доминировать или грубо прерывать разговор взрослых. Очень часто шестилетние дети болтают из чистой радости бытия и ради удовольствия от самой болтовни, и тогда им просто ни к чему внимание взрослых, которого они и не просят, счастливые собственным щебетом. Бывают минуты, когда детям мало собственного говорения, они желают взаимодействовать с родителями, но при этом вполне достаточно притвориться, что слушаешь. В таких случаях дети, фактически, нуждаются не столько в общении, сколько в обычной близости; притворное слушание дает им достаточное ощущение бытия вместе с тем, кто им нравится. Кроме того, дети сами склонны часто "включаться" и "выключаться" из общения, поэтому легко принимают селективное слушание со стороны родителей, воспринимая это как правило игры. В общем, лишь небольшая доля болтовни шестилетнего ребенка требует истинного и полного внимания. Одна из самых сложных родительских задач в том и состоит, чтобы наилучшим способом сбалансировать пропорцию различных способов слушания и не-слушания и отвечать каждый раз подходящим способом на разнообразные запросы ребенка.

Баланс чаще всего не соблюдается. Многие родители, возможно даже большинство, не хотят или не могут уделить необходимое для истинного слушания количество энергии, несмотря на то что времени требуется не так уж много. Они могут думать, что и вправду слушают, тогда как на самом деле лишь имитируют слушание или, в лучшем случае, слушают селективно; это самообман, направленный на то, чтобы скрыть от себя собственную лень. Ибо истинное слушание, даже кратковременное, требует огромного усилия. Прежде всего, оно требует полной сосредоточенности.

Невозможно по-настоящему слушать кого-либо, делая одновременно что-то еще. Если родитель хочет по-настоящему послушать ребенка, то должен отложить в сторону все остальное. Время настоящего слушания должно быть всецело посвящено ребенку – это его время. Если вы не хотите отложить в сторону все, включая собственные тревоги и заботы, значит, вы не хотите слушать по-настоящему. Во-вторых, усилия, необходимые для полной концентрации на словах шестилетнего ребенка, значительно больше тех усилий, которые вы затрачиваете, слушая блестящего лектора. Ребенок говорит неровно: водопады слов перемежаются паузами, повторяются, и это мешает сосредоточиться. Кроме того, ребенок обычно говорит о вещах, которые не представляют внутреннего интереса для взрослого, тогда как аудитория блестящего лектора особо заинтересована именно в теме его выступления. То есть шестилетнего ребенка слушать неинтересно, и это вдвойне затрудняет концентрацию. Поэтому истинно слушать ребенка этого возраста – настоящий труд любви. Без любви, мотивирующей поведение родителя, эта задача невыполнима.

О чем, однако, мы так беспокоимся? Зачем столько усилий, зачем сосредоточиваться на примитивном лепете шестилетнего малыша?

Во-первых, ваше желание делать это является наилучшим конкретным доказательством вашей оценки малыша. Если вы оцениваете его так же высоко, как и великого лектора, то ребенок будет знать об этом и, следовательно, чувствовать себя значимым. Нет лучшего, а пожалуй, нет и никакого иного способа внушить вашим детям, что они значительные, ценные люди, чем придавая им значение, ценя их.

Во-вторых, чем более значительными чувствуют себя дети, тем более значительными и ценными становятся их слова. Они дорастают до уровня ваших ожиданий.

В-третьих, чем больше вы слушаете ребенка, тем больше убеждаетесь, что среди всех его заиканий, пауз и невинного лепета есть действительно ценные вещи, которые стоит послушать. Поговорка об "истине в устах младенца" известна как бесспорный факт всем, кто действительно слушает детей. Послушайте своего ребенка достаточно внимательно, и вы поймете, что он чрезвычайно индивидуален, самобытен. И чем больше вы будете осознавать его самобытность, тем больше появится у вас желания его слушать. И тогда вы многое узнаете.

В-четвертых, чем больше вы узнаете о своем ребенке, тем более эффективно станете учить. Зная мало о своих детях, вы будете учить их либо тому, к чему они еще не готовы, либо тому, что они уже знают, возможно, лучше вас. Наконец, чем лучше дети знают, что вы их высоко цените, что вы считаете их необыкновенными людьми, тем больше у них будет желания слушать вас и ценить вас столь же высоко. И чем более эффективно будете вы учить детей, основываясь на своем хорошем знании их, тем больше будет у них желания учиться у вас и дальше. И чем больше они узнают, тем более необыкновенными станут.

Если читатель уже уловил циклический характер процесса, значит, он на правильном пути и чувствует истину взаимной любви. Вместо порочного цикла унижения, здесь мы видим творческий цикл роста и развития. Ценность создает другую ценность. Любовь порождает любовь. Родители и дети совместно совершают это циклическое движение вперед и вверх, быстрее и быстрее, в любовном pas de deux.

Мы мысленно поговорили с шестилетним малышом. В общении со старшими и младшими детьми правильная пропорция слушания и не-слушания различна, но сущность процесса остается неизменной. Чем младше ребенок, тем менее словесным становится общение, но оно все так же временами требует полной концентрации. Даже в ладушки вы не сыграете как следует, если думаете в это время о чем-то еще. Но, играя в ладушки с безразличием, вы рискуете вырастить безразличного человека.

Подростки требуют от родителей полного внимания не так часто, как шестилетние, но это должно быть поистине полное внимание. Бесцельная болтовня у них бывает реже; если уж они говорят, то полное внимание к ним еще важнее, чем к малышам.

Потребность в родительском внимании с возрастом не проходит. Талантливый тридцатилетний специалист проходил курс лечения от беспокойства, связанного с низкой самооценкой, и припоминал много случаев, когда его родители, тоже профессионалы, не хотели его слушать или не придавали значения тому, что он говорил. Из всех воспоминаний самое живое и самое горькое связано было с его дипломной работой в колледже: работа вызвала споры и дискуссии, и степень бакалавра была присуждена юноше с большими почестями. Амбициозные родители были в полном восторге от сына и заслуженного им отличия. Однако, несмотря на то что работа еще целый год лежала на виду у всех в гостиной, несмотря на его намеки, что, "быть может, кому-нибудь захочется заглянуть в нее", ни у одного из родителей не нашлось времени, чтобы почитать работу. "Я думаю, они прочитали бы работу, – рассказывал он, когда лечение уже заканчивалось, – и даже не поскупились бы на похвалы, если бы я прямо попросил их почитать ее и высказать свою оценку. Но это означало бы, что я прошу их послушать меня; я же в свои двадцать два года поклялся, что ни при каких обстоятельствах не буду выпрашивать их внимание – это уронило бы меня в собственных глазах".

Истинное внимание, полная концентрация на другом человеке всегда означает проявление любви. Существенной частью слушания является техника "вынесения за скобки" – временный отказ от собственных представлений, предрассудков и желаний, временный переход "в шкуру" другого человека с целью как можно глубже почувствовать, испытать его мир изнутри. Такое объединение с говорящим есть, по существу, расширение, увеличение себя; из этого всегда получается новое знание. Более того, поскольку истинное слушание предполагает "вынесение за скобки", отказ от собственного Я, то тем самым оно означает полное принятие другого. Ощущая это принятие, говорящий становится менее и менее ранимым, все охотнее открывает самые потаенные уголки души слушателю. Когда это происходит, то взаимная симпатия все время возрастает, начинается любовный танец двух душ.

Энергия, требуемая для "вынесения за скобки" и полной фокусировки внимания, столь громадна, что ее может дать только любовь, только твердое намерение расширить свое Я ради обоюдного роста. Чаще всего нам этой энергии не хватает. Даже когда нам кажется, что в ходе делового или социального общения мы слушаем очень напряженно, на самом деле мы обычно слушаем селективно, с заранее разработанной установкой: мы ищем или ожидаем случая либо добиться определенного результата от беседы, либо закончить ее как можно скорее, либо повернуть в нужное нам русло.

Поскольку истинное слушание есть любовь в действии, то для него нет более подходящих условий, чем семейная жизнь. И все-таки супруги почти никогда по-настоящему не слушают друг друга. В результате, когда супруги приходят к нам на консультацию или для лечения, первой и самой большой нашей задачей, без выполнения которой нельзя рассчитывать на успех, является обучение их правильному слушанию. Нередко нам это не удается: требуемая энергия и дисциплина столь велики, что пациенты не хотят или не могут ни расширить свое Я, ни подчиниться дисциплине. Они обычно удивляются или даже приходят в ужас, когда мы говорим, что, помимо всего прочего, они должны разговаривать друг с другом по предварительному назначению. Это так грубо, неромантично, неспонтанно...

Но настоящее слушание возможно только при условии, что для него созданы условия и время отключено. Нельзя это делать за рулем, за плитой, когда хочется спать или навалилась усталость, когда кто-то или что-то может в любую минуту вас прервать. Романтическая "любовь" усилий не требует, и супружеские пары обычно крайне неохотно подчиняются дисциплине и совершают усилия истинной любви и внимания. Но когда они, в конце концов, идут на это, результаты вознаграждают их с лихвой. Множество раз нам приходилось слышать, как один из супругов говорит другому – когда процесс истинного слушания наладился: "Мы женаты двадцать девять лет, а я о тебе и не знал такого". Когда мы слышим это, то понимаем, что в семье началось духовное развитие.

Совершенно справедливо, что способность слушать по-настоящему может постепенно повышаться с практикой; но никогда этот процесс не совершается без усилий. Возможно, первейшим качеством хорошего психиатра является умение слушать, и все-таки несколько раз в течение "стандартного" сеанса я ловлю себя на том, что не слушаю по-настоящему своего пациента. Иногда я настолько теряю нить его ассоциаций, что вынужден сказать: "Извините, я на минутку позволил своему сознанию отвлечься и не слушал вас как следует. Будьте добры, повторите несколько последних фраз". Интересно, что пациенты, как правило, не досадуют на такие сбои. Наоборот, они, кажется, интуитивно понимают, что некий живой механизм в процессе настоящего слушания всегда начеку и ждет сигнала тревоги, когда случается пропуск; и если я признаюсь, что мое внимание отвлеклось, то это только подтверждает, что все остальное время я слушал по-настоящему.

Сознание того, что тебя слушают по-настоящему внимательно, часто само по себе дает сильный терапевтический эффект. Приблизительно у четверти наших пациентов, как детей, так и взрослых, значительное, а иногда просто решающее улучшение наступает в течение первых месяцев лечения, когда еще ни глубокие причины болезни не выявлены, ни существенные интерпретации не сделаны. Этот феномен объясняется несколькими причинами, но главная среди них, я считаю, – чувство пациента, что его действительно слушают, впервые за многие годы, а может быть, и вообще впервые в жизни.

Хотя слушание, несомненно, является важнейшей формой внимания, нельзя забывать и о других формах в любовных отношениях, особенно с детьми. Эти формы достаточно многообразны. Одна из них – игра. С младенцами это "ладушки" или "ку-ку"" для шестилетних хороши магические трюки, начала рыбной ловли, прятки; с двенадцатилетним можно сыграть в бадминтон или в карты и т. д. Чтение младшим детям требует внимания, так же как и помощь старшим по школьным заданиям. Очень важны семейные мероприятия – кино, пикники, поездки, выставки, ярмарки, карнавалы. Некоторые формы внимания представляют прямое обслуживание детей: нужно сидеть на пляже, не спуская глаз с четырехлетнего купальщика; без конца возить на машине младших школьников. Все эти формы внимания имеют одно общее свойство, как и серьезное слушание: они требуют проводить время с детьми.

В сущности, "быть внимательным к" эквивалентно "проводить время с", и качество внимания пропорционально интенсивности концентрации в течение этого времени. Время, проводимое родителями с детьми в такого рода деятельности, если оно используется правильно, дает родителям массу возможностей наблюдать детей и, таким образом, лучше узнать их. Как ребенок реагирует на проигрыш, как он выполняет домашнее задание и как учится, что его интересует и что не интересует, где он смел, а где пуглив в различных ситуациях, – все это жизненно важные фрагменты информации для любящего родителя. Время, проведенное с ребенком в какой-то деятельности, также дает родителям бесчисленные возможности учить его основным принципам и искусству дисциплины. Активное наблюдение и обучение ребенка – основной принцип игровой терапии; среди опытных детских врачей встречается немало убежденных ее сторонников: практически все время, отведенное для маленьких пациентов, они используют для игры сними, проводя при этом самые важные наблюдения и даже лечебные процедуры.

Не сводить глаз с четырехлетнего моряка, сосредоточиваться на бесконечном и несвязном рассказе первоклассника, обучать подростка вождению автомобиля, по-настоящему внимательно выслушивать повествование жены (мужа) о том, как прошел день на службе или что случилось в прачечной, понимать их проблемы "изнутри", стараясь быть неизменно терпеливым и предельно внимательным, – все это часто бывает скучно, неудобно и всегда утомляет, отнимает силы: это работа. Если мы очень ленивы, мы не будем ее делать. Если мы не очень ленивы, то будем делать ее чаще или лучше. Если любовь – это работа, то не-любовь – это лень. Вопрос о лени чрезвычайно важен. Скрытой темой проходит он через всю главу о дисциплине и через настоящую главу о любви. Мы вернемся к нему специально в заключительной главе, когда яснее станет общая картина.

 

 

 

 

РИСК ПОТЕРИ

Действие любви, то есть расширение собственного Я, как я уже говорил, требует либо работы (движения против инерции лени), либо мужества (преодоления страха). Мы перейдем теперь от работы любви к мужеству любви. Когда мы расширяем свое Я, то оно, можно сказать, вступает на новую, незнакомую территорию. Наше Я становится новым и иным. Мы делаем то, чего не привыкли делать. Мы изменяемся. Ощущение перемен, непривычная деятельность, незнакомая страна, где все не так, – это пугает. Так было всегда, и так всегда будет. Люди по-разному справляются со своим страхом перемен, но этот страх неизбежен, если они действительно этих перемен хотят. Мужество – это не отсутствие страха; это действие вопреки страху, преодоление сопротивления, порождаемого страхом неизвестного, страхом будущего. На некотором этапе духовный рост, а следовательно, и любовь требуют мужества и неминуемого риска. Именно риск любви мы теперь и рассмотрим.

Если вы регулярно ходите в церковь, то, наверное, замечали женщину лет сорока-пятидесяти, которая каждое воскресенье, точно за пять минут до начала службы незаметно проскальзывает к своему обычному месту на боковой скамейке в самом дальнем углу храма. Как только служба заканчивается, она бесшумно, но быстро направляется к дверям и исчезает прежде, чем кто-либо из прихожан выйдет из церкви. Если бы вы пошли с ней рядом (хотя вряд ли это возможно) и пригласили вместе выпить кофе, который подают после воскресной службы, то она вежливо поблагодарила бы вас, беспокойно поглядывая в сторону, и, сославшись на неотложное дело, бросилась бы прочь.

Если бы вы могли последовать за ней, чтобы узнать, что же это за неотложное дело, то увидели бы, что она возвращается прямиком домой, в свою крохотную квартиру, где окна всегда зашторены, отпирает дверь и, войдя, тут же снова запирает ее на ключ и в это воскресенье уже не выходит. Если бы вы могли и дальше наблюдать за ней, то узнали бы, что она выполняет работу машинистки низкой категории в большом офисе, где молча получает свою стопку листов рукописи, печатает ее без ошибок и так же молча возвращает потом выполненную работу. Она съедает свой завтрак за рабочим столом, и у нее нет друзей. По дороге домой она заходит всегда в один и тот же безликий супермаркет и покупает там немного продуктов, после чего исчезает за дверью своей квартиры до начала следующего рабочего дня. В субботу перед вечером она сама идет в ближайший кинотеатр, где фильмы меняются раз в неделю. У нее есть телевизор, но нет телефона. Ее почтовый ящик почти всегда пуст. Если бы вам удалось вступить с ней в разговор и сказать, что ее жизнь кажется такой одинокой, то она ответила бы, что одиночество ей приятно. А были ли у нее когда-нибудь хотя бы домашние животные? Да, у нее была собака, которую она очень любила, но собака погибла восемь лет назад, и теперь никакая другая не сможет заменить ее.

Кто эта женщина? Мы не знаем ее душевных секретов. Мы знаем только, что вся ее жизнь сводится к тому, чтобы избегать всякого риска, и в этом стремлении она не только не расширяет свое Я, но сузила и уменьшила его почти до не-существования. У нее нет катексиса ни к единому живому существу. А ведь мы говорили, что простой катексис – это не любовь: любовь превосходит катексис. Да, это так, но любовь требует катексиса для начала. Мы можем любить только то, что так или иначе важно для нас. Но катексис – это уже неизбежный риск потери или отказа.

Если вы устремляетесь к другому человеческому существу, то всегда есть риск, что это существо устремится прочь, оставляя вас в еще более мучительном одиночестве, чем раньше. Вы полюбите какое-нибудь живое существо – животное, растение, – а оно умирает. Вы доверяетесь кому-то – и можете жестоко пострадать. Вы зависите от кого-то – и он может предать вас. Цена катексиса – боль, страдание. Если некто решил не подвергать себя риску страдания, то ему придется обойтись без многих вещей – не вступать в брак, не заводить детей, лишить себя амбиций, дружбы, восторгов секса – всего того, что делает жизнь живой, полной смысла и значения. Двигаться или расти в любом измерении можно только ценой страдания и радости. Полная жизнь обязательно будет полна страданием. Но альтернативой может быть только – не жить полной жизнью или не жить вообще.

Сущность жизни есть изменение, карнавал развития и разложения. Выбирая жизнь и развитие, мы выбираем перемены и неизбежную смерть. Вероятной причиной изолированной, ограниченной жизни той женщины было переживание или ряд переживаний, связанных со смертью; для нее оно оказалось настолько болезненным, что она предпочла никогда больше не встречаться со смертью, даже если откупиться придется жизнью. Избегая переживаний смерти, она должна была избегать заодно развития и перемен.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: