Нижняя Мезия 1 страница

– Кто прислал нам этих цыплят… А? – Центурион [3] скептически оглядел стоявшую перед ним восьмерку новобранцев. – Где растят нынче подобных птичек?

– Мы из Италии, – отозвался коренастый крепыш с очень смуглой, темно-оливковой кожей.

– Из Италии? Ты из Италии? – Центурион смерил новобранца взглядом с головы до ног. – А я думал – из Нумидии.

Стоявший рядом с темнокожим тощий новобранец громко заржал.

– Как звать тебя, человек из Италии? – продолжал центурион.

– Кука.

– Вернее, Кукус? – Центурион осклабился. Было отчего посмеяться – прозвище это означало «Кукушка», а еще – лентяй, лодырь, то бишь крестьянин, который не успевает по весне вспахать землю прежде, чем начнет куковать кукушка.

– Мы все из Италии! – Кука начал лиловеть.

– Значит, вы из Италии! – У центуриона была манера во время разговора обматывать полу своего красного плаща вокруг левой руки. Видимо, привычка возникла после того, как на руке появились два шрама – один параллельно другому. – Неужели в Италии еще кто-то хочет служить?

Последовала пауза. Довольно длинная. Новобранцы вполне резонно сочли вопрос риторическим. И правильно сделали. Центурион продолжал насмешливо оглядывать вновь прибывших. Они стояли перед ним в запыленных грязных плащах и туниках, [4] дорожные сумки немыми собаками лежали у грязных ног, обутых в драные башмаки с заржавевшими пряжками. Похоже, эти ребята, прибывшие из разных мест, покупали обувку у одного торговца старьем. Но нет, не у всех обувь так уж плоха, вон тот парень в тунике из синего сукна и новеньком сером плаще обут в добротные башмаки. И бронзовый кошелек у него на запястье наверняка хранит несколько золотых монет. Только сам он – желторотый птенец, тощ, узкоплеч, ростом едва дотягивает до нужной нормы. Кто только мог его завербовать? А, ну да, Сульпиций, как значится в сопроводительном письме. Этим все сказано! Вербовщик ищет особых парней. Ну, совсем особых! В прошлый раз прислал двух рабов вместо римских граждан. Хорошо, разобрались, чья вина, отправили обратно, а то бы могли и распять как беглых. Но этот худенький парень на раба не похож – черты истинно римские, нос с горбинкой, мочки ушей не проколоты, глаза карие. Светлокож, правда, как галл, но ведь и среди римлян бывают совсем белотелые, говорят, божественный Юлий имел кожу белую, как снега Альп. Ну, на то он и Божественный Юлий! А галлов и германцев среди римских граждан теперь полным-полно.

– Так вот я, центурион Валенс, спрашиваю вас, желторотые, – повысил голос центурион, – за какими сокровищами потянуло вас сюда, в Мезию, на Данубий, [5] в наш забытый богами лагерь? В ледяной холод и мерзкую слякоть зимой, в дикую жару летом из прекрасной, возлюбленной солнцем и богами Италии?

Белокожий паренек недоуменно приподнял бровь. Уж от кого-кого, а от этого ветерана лет сорока, обветренного и покрытого шрамами, меньше всего ожидали новобранцы услышать такие речи. Они-то полагали, центурион должен ругаться, как гладиатор, чуть что, охаживать палкой бока и задницы новобранцев и постоянно орать.

– Легион [6] Пятый Македонский, прославленный верностью, Урбана, то есть городской, создан в Риме, самый лучший… – ответил «цыпленок». Тон явно был дерзким.

– А-а… – многозначительно протянул центурион. И сморщился, как будто увидел что-то ну очень мерзкое. – Вранье.

– Разве это не Пятый Македонский… нам сказали ехать сюда… здесь лагерь… – угодил в нехитрую ловушку темнокожий крепыш. – Как раз у впадения реки Эск в Данубий. Дорога ведет прямая из Филиппополя. [7]

– По названию легион Македонский, по основанию – римский истинно, а по сути, давным-давно варварский. С тех пор как его перевели сюда с Востока. На латыни здесь говорят так, что не сразу поймешь. А ты, цыпленок, наверняка Цицерона читал? – повернулся центурион к белокожему.

– Читал. Это плохо?

– Ничего хорошего. Для тебя. Значит, так, сегодня я вам разрешаю вякать, что в голову взбредет. Но с завтрашнего утра отвечать только по моему приказу. Ясно?

– Ясно… – вразнобой и не сразу ответили новобранцы.

– Эй, Мурена! – кликнул центурион здоровяка лет тридцати, знаменосца когорты, [8] – если судить по накидке из волчьей шкуры. Правда, штандарта при нем сейчас не было, да и искусно выделанная волчья башка не была накинута на голову, а болталась за плечами. – Отведи их к себе, пусть Габур всех перепишет и заберет письма, у кого есть. Прихвати Кубышку для осмотра цыплят, сдается мне, здоровьем их боги наградили не самым крепким. Деньги, кроме мелочи, примешь на хранение. Учти – ребята мои. Будет кто из начальства что говорить – сразу к Декстру, а еще лучше – к легату легиона. [9] Теперь слушать внимательно, – центурион вновь повернулся к новобранцам. – Два раза не повторяю. Итак: в счет жалованья всем выдадут одежду и оружие. Вас восемь… отлично, будете жить в одной комнатушке в бараке. Сегодняшний вечер ваш. И ночь ваша. Завтра поутру в первую дневную стражу [10] всем в лагерь. Теперь марш за Муреной!

Новобранцы в самом деле попытались изобразить этот марш… то есть шагать, как шагают ветераны-легионеры. Но тощий новобранец тут же сбился с шага, едва не упал, Кука наградил его тумаком. Больше всего это походило на возвращение дружеской компании с веселой вечеринки. Впрочем, центурион был к новобранцам несправедлив. Не все казались дохляками и слабаками. В рядах «славной восьмерки» взгляд сразу натыкался на здоровяка с бычьей шеей и квадратными плечами. Центурион готов был поспорить на свое годовое жалованье, что друзья уже нарекли этого парня Малышом или Малявкой.

– Видели у него шрамы на руке? – шепотом спросил Кука. – Интересно, почему центурион остался в бою без щита? Размахивал своей палкой, полируя спины нерадивых бойцов?

– Иди, спроси у него, раз такой умный, – отозвался тощий парень с длинной жилистой шеей, на которой безобразно торчал острый кадык.

– А мы Малыша пошлем! – предложил жизнерадостный пухленький парнишка, явно самый юный в этой компании, и пихнул гиганта в бок. – Пойдешь?

– Прямо сейчас? – Малыш оглянулся.

– Конечно!

Малыш сделал шаг в сторону.

– Ладно, ладно, потом, – смилостивился юнец и дернул Малыша за тунику, возвращая здоровяка в строй.

* * *

За новобранцами, стоя возле принципии, [11] наблюдал молодой человек лет двадцати в тунике из желтоватой дорогой шерсти с широкой пурпурной полосой на груди. Сложен он был как Геркулес – высокого роста, широкоплечий, но не красавец: нос – слишком толстый и мясистый, а подбородок, непропорционально маленький, был к тому же изуродован шрамом. Парень явно следил за своей внешностью – волосы его были тщательно завиты, на запястьях сверкали золотые браслеты, небрежно накинутый плащ был такой же новенький и чистенький, как и туника.

Центурион подошел к молодому щеголю и что-то сказал. Что именно, никто из новобранцев не расслышал. Щеголь указал на кого-то из восьми. Похоже, на «цыпленка», которого заподозрили в чтении Цицерона. Валенс обернулся, вновь оглядел пополнение и сказал «нет». Сказал достаточно громко, новобранцы услышали.

– Стоять! – приказал молодой человек, и все восемь замерли. Остановился и Мурена.

Щеголь опять о чем-то заговорил с центурионом.

– Приск, кто это? – шепотом спросил Кука у «цыпленка» в новенькой тунике.

– Судя по всему, военный трибун, [12] из сенаторских сынков. Видишь его тунику с пурпурной полосой? Он трибун-латиклавий, здесь год или два отмается, не дольше, и отбудет в Рим делать карьеру.

– Что ему надо? – Кука прищурился. Он не любил щеголей с завитыми волосами.

– Ищет компанию для игры в мяч! – предположил Приск.

Тем временем трибун и центурион направились к ожидавшим новой команды новобранцам.

– Нам обещали не меньше сотни этой весной, насколько я помню, – расслышали они насмешливый голос трибуна. – Разве восемь равно сотне?

– Надо же… – изумился Приск, – выговор у него провинциальный. А я думал, парень из столицы.

– Вербовщик Сульпиций, чтоб его сожрали стигийские псы, должен был набрать пятьсот человек в Сирии, для нас – не меньше сотни, – разъяснил ситуацию центурион Валенс.

– Видимо, подцепил этих ребят где-нибудь по дороге в ближайшей таверне, – продолжал упражняться в остроумии трибун.

– В Неаполе! – гордо выкрикнул Кука.

– Молчать! – рявкнул центурион. – Молчать, пока не спрашивают.

– Подожди, не надо кричать! – одернул центуриона трибун-щеголь. – Я как раз их спрашиваю. Это вы нашли вчера убитого легионера?

– Мы! – отозвался Кука, взявший на себя обязанности старшего в этой восьмерке.

– Кто именно?

Новобранцы переглянулись.

– Все вместе! – опять ответил Кука. – Отошли с дороги, смотрим, лежит.

Ясно было как день: шли они, шли, решили отлить. У обочины неудобно, сунулись в кусты, там-то и увидели торчащую из-под веток ногу в солдатском башмаке. И запах учуяли: пролежавший два дня в кустах труп изрядно попахивал.

– У него на руке татуировка была Пятого Македонского, – сообщил Приск. – Сообразили, что легионер, вот и принесли тело в лагерь.

– Кто из вас может показать место? – Центурион и военный трибун разом уставились на Приска.

– Я могу, – сказал тот.

– Ты, я смотрю, парень сметливый, – заметил трибун. – Мне как раз нужен новый секретарь.

Приск не ответил, уставился на кирпичную стену принципии.

– Оставь его, Адриан, они все неучи, – ответил за новобранца Валенс. – К тому же это будущие быки Декстра. Или ты забыл?

– Быки Декстра? – Трибун опешил. – Вот эти? Ох, не могу… – Он расхохотался. – Да это скорее молочные телята. Ох, не могу…

– Выпиши себе нового секретаря из Греции, – сухо сказал Валенс.

– Учту, спасибо за совет… Нет, мне надо немедленно пойти на охоту и убить кабана, иначе я буду хохотать до самого вечера! – Адриан вновь окинул небрежным взглядом мальчишек, после чего последовал новый взрыв смеха.

Наконец, с трудом справившись с неуместным весельем, Адриан помахал в воздухе рукой и направился к одному из домиков, предназначенных для военных трибунов.

– Неженка, – буркнул тощий.

– Как звать тебя? – остановился перед злопыхателем центурион.

– Скирон.

– Так вот, Скирон, военный трибун Элий Адриан [13] отличный солдат. Никому из вас, тупицы, не советую называть его неженкой. Всем ясно?

– Ясно! – на разные голоса, кто громко, кто почти шепотом, отозвались новобранцы.

– Понятливые, – хмыкнул центурион.

* * *

Лагерь Пятого Македонского легиона построен был на совесть – бараки каменные, крытые черепицей, которую делали тут же – на заводике в канабе. [14] Имелись, мастерские, пекарня и кухни, амбары, склады, госпиталь с банями, несколько уборных с проточной водой. Все улицы лагеря были недавно вымощены, вот только перед принципией плитку клали зимой, теперь ее в двух местах вспучило, и надо было срочно перекладывать. Правда, в отличие от многих других лагерей, этот имел неправильную форму пятиугольника, [15] поскольку был построен на месте фракийского поселения, а римляне попросту укрепили и нарастили часть старых стен.

Знаменосец провел новобранцев через украшенные колоннами ворота принципии в просторный двор, а оттуда – в хранилище знамен. Здесь в прямоугольном зале на деревянном помосте стояли позолоченный легионный орел на древке, обмотанном серебряной проволокой, а также имаго – лик императора [16] Домициана, [17] опять же на богато украшенном древке. Остальные штандарты – знамена когорт и центурий – сейчас были заперты в хранилище – вдоль задней стены виднелись двери с номерами когорт. Здесь же, в зале, стояли два стола и деревянные скамьи. Да еще с невысокого постамента с недавних пор взирала на солдат строгим взором мраморная статуя – воплощение Дисциплины.

– Статую для нашего легиона заказал в Греции трибун Элий Адриан, – сообщил громко, так что эхо разнеслось по просторной зале, знаменосец Мурена.

Корникулярий, [18] щеголявший новеньким, начищенным до солнечного блеска шлемом с рожками, явился почти сразу же вслед за знаменосцем, отпер дверь в соседнюю комнату, принес оттуда бронзовый сундучок с документами. Судя по всему, в сундучке хранились рекомендательные письма и реестры легионеров.

Писец Габур и медик десятой когорты Меттий, в легионе прозванный Кубышкой за круглую физиономию и солидный живот, явились на зов не так спешно. Писец долго рылся в кожаном футляре, отыскивая подходящие куски пергамента для нового реестра и для новых личных дел. Не найдя чистого куска, писец пемзой счистил ненужный на его взгляд текст со старого свитка, заточил тростниковое перо и приготовился записывать. Тем временем новобранцы сбросили одежду, всю, кроме набедренных повязок, и сняли башмаки.

– Что скажешь об этих ребятах? – обратился знаменосец к медику.

Тот осмотрел полуголых мальцов критическим взглядом, точь-в-точь повар, которому предстоит приготовить из заморенных синих тушек шикарный обед для гурмана.

– Да уж… говорят же, пусть же юноша, которому предстоит отдаться делу Марса, будет с прямой спиной, с широкой грудью и мускулистыми плечами.

– С умеренным животом, – подсказал знаменосец. – Ну хотя бы это требование соблюдено.

– Задние части у него не должны быть излишни от мяса, – медик уже давился от смеха, с удовольствием цитируя наставления.

– Да хватит вам! – примирительно буркнул писец.

– Ну, ты, первый, – указал Кубышка на смуглого здоровяка.

– Тит Клавдий Кукус, сын Тита, – рявкнул темнокожий, выпучив глаза. – Из Неаполя.

– Возраст?

– Двадцать лет. Я родился в седьмое консульство императора Веспасиана и пятое Тита Цезаря. [19]

– А сейчас чье консульство? – поинтересовался знаменосец.

– Консульство в этом году было у Манлия Валента и… Антистия… кажется.

– А в прошлом году кто был консулом?

Кука растерянно оглянулся. Приск что-то хотел шепнуть, но знаменосец пригрозил ему кулаком.

– Неважно, кто консул, главное – императором у нас господин и бог Домициан! – тут же нашелся Кука.

Писец громко расхохотался. Знаменосец остался невозмутим.

– Грамоте обучен? – спросил Мурена. – Пароль будешь получать на табличках. Не разберешь – пеняй на себя.

– Э, да я читаю, что твой Цицерон! И по-гречески знаю.

– Это я проверю. Выдам каждому текст и устрою читку.

– «Энеиду»? – спросил Приск.

Знаменосец лениво повернул голову в сторону шутника, в ответ тот невинно округлил глаза. Новой реплики не последовало.

– У нашего Кубышки для этой цели книга эпиграмм Марциала имеется, – сообщил знаменосец. – Кто не прочтет, того велю высечь да выгнать с позором.

Медик первым делом подвел первого новобранца к столбу с отметиной – проверить, дотягивает ли темнокожий италиец курчавой головой до прибитой планки в пять с половиной футов. [20] Чтобы перекрыть метку, Куке пришлось чуть-чуть привстать на цыпочки, правда, самую малость. Медик это заметил. Заметил и знаменосец, но промолчал.

– В калигах [21] будет самое то, – хмыкнул писец. – Двойную подметку набьет.

– Итак, записывай, рост – минимальная норма, кожа темная, волосы курчавые, зубы крупные… особые приметы… – Медик придирчивым взглядом оглядел тело. – Волос на теле нет.

– Он их выщипал, – сказал кто-то из новобранцев.

Все прыснули.

– Тихо! – рявкнул знаменосец Мурена, сидевший за столом со скучающим видом и с полуприкрытыми глазами.

– Телосложение крепкое, никаких дефектов на теле. Зубы целые, – закончил свой осмотр медик.

– Кто твой отец, Тит Кукус? – спросил писец.

– Тит Клавдий Кукус из Неаполя, у него торговля железным товаром. Самая лучшая лавка в нашем городе. А может, и во всей Италии.

– Папаша отпустил тебя в легион?

– Да, он выбирал из нас, троих сыновей, кого отправить на службу, и выбрал меня. Сказал: Тит, ты будешь примипилом, [22] я верю!

– Не подброшенный? – вновь приоткрыл глаза знаменосец, да так и впился в смуглое лицо новобранца взглядом.

– Подброшенный? Да из нас троих отец меня больше всех любил! – Парень вдруг сделался лиловым.

– Отец у тебя тоже смуглый? – поинтересовался писец. Однако ничего не записал и переглянулся с медиком. С этим Кукой явно было что-то нечисто, и повидавший немало новобранцев медик это чуял, будто охотничий пес след кабана. Чуял и знаменосец, потому спрашивал, но допытывался без азарта, с ленцой, как будто не хотел обнаружить что-то позорное.

Здесь, на границе, рано или поздно разразится война, не будет мирно Децебал [23] сидеть за рекой; не в этом году, так в следующим явятся его даки [24] в провинцию, так что в данном случае не стоит особенно усердствовать. Пусть Юпитер следит за исполнением клятв, а люди сделают вид, что верят на слово.

Посему медик отрицательно покачал головой.

– Мой отец – один из лучших воинов Рима! – заявил Кука, изо всех сил стараясь поднять пошатнувшийся авторитет.

– Видимо, наш парень – незаконный сын императора Тита, разрушителя Иерусалима! – Писец решил, что наступил его черед шутить.

В комнате сделалось тихо, только слышалось, как гудит залетевшая с улицы муха.

– Язык-то прикуси, – хмуро буркнул знаменосец, – а то сделаю тебе пометку в личном деле, что не те разговоры ведешь.

Писец ничего не ответил, поджал губы, место у него было теплое, немаятное, и, если найдется другой грамотей, вмиг турнут из архива. Писец глянул на парня в синей тунике. Вот этот, к примеру, вполне может вместо тяжелого меча взять в руки легонький стиль. [25]

– Еще один вопрос! – внезапно спохватился знаменосец. – Рисовать умеешь?

– Самую малость. Пробовал голых теток в Байях рисовать, вроде получалось.

– Значит, умеет, – хмыкнул Кубышка. – Только кому это надо?

– Декстру, – сказал знаменосец. – Деньги на хранение сдаешь?

Тит Кука отрицательно покачал головой.

– У меня с собой ни асса! [26] – признался он.

– Осмотр окончен, – махнул рукой Мурена, а писец сделал пометки в реестре. – Жди испытаний в грамотности.

Вторым на осмотр вышел худой и длинный парень с острым кадыком. Он назвался Децимом Веллием Скироном, братом легионера из Первого Италийского легиона. Скирона Старшего знаменосец знал неплохо – лагерь Первого Италийского находился по соседству, в Новах. Так что вопросов Скирону не задавали. Просто замерили рост, записали приметы (шрам на спине слева, родимое пятно на плече и плохие зубы, двух уже не хватало).

– Шестой справа внизу тоже придется рвать, – «обрадовал» солдата медик.

Теперь настал черед поклонника Цицерона Приска.

– Гай Острий Приск из города Комо! – Приск выложил на стол перед писцом рекомендательное письмо – на пергаменте, запечатанное.

– От кого оно? – спросил подозрительно писец, разглядывая печать.

– От Гая Плиния Цецилия Секунда. [27] Он из Комо, как и я. Плиний соблаговолил дать мне письмо, когда приезжал в свое имение в Комо.

– Сам Плиний? Сенатор? – хмыкнул знаменосец. – Неужто для тебя, старина, [28] не нашлось местечка потеплее?

– Я хотел именно в легион.

Писец тем временем сломал печать и прочитал послание Плиния.

– Рекомендации самые лестные.

– Рисуешь?

Приск кивнул и почему-то покраснел до корней волос.

– Деньги сдаешь? – Знаменосец покосился на бронзовый кошелек парня, который тот положил на скамью вместе с одеждой.

– У меня два золотых, десять серебряных денариев [29] и еще несколько ассов.

– Денарии и золото сдать, ассы оставь.

– Это почему сдать? – вскинулся Приск.

– Чтоб в канабу не бегал к шлюхам в первые дни, да в таверне не надирался местным вином. Как закончишь учение, будешь больше себе оставлять.

Приск нехотя высыпал содержимое кошелька на стол перед знаменосцем, тот отделил золото и серебро от медяков и латунных сестерциев. [30] Денарии и золото пересчитал и ссыпал в свой сундучок, поставив против имени Приска в реестре число « CCIL ». Остальное сдвинул к краю стола.

– Погоди! – вспомнил вдруг писец, когда парень уже оделся. – Ты не назвал год, в котором родился.

– Год консульства Домициана Цезаря в седьмой раз. То есть год 833-й от основания Города, [31] – уточнил Приск.

Медик прищурился. Ему показалось, что парень старше, – но кто знает, может быть, он в самом деле такой сосунок. Плечи у него были как у подростка.

– Ладно, можешь идти! – махнул рукой знаменосец.

– А как же проверка грамотности?

– Топай, сказано! У тебя на лбу написано, что ты не только у грамматика, но и у ритора успел поучиться.

«Небось и цитатку на греческом вставить может», – добавил про себя знаменосец.

Но выяснять, почему этот парень, явно не из простой семьи, выбрал карьеру легионера, у Мурены желания не было. Прикажут вызнать – тогда вытряхнет из парня душу, а нет – пусть дает присягу и служит.

Да, с таким лучше не болтать лишнее. Мало ли что может ляпнуть молокосос: вдруг добавит, что Домициана прозвали грабителем за страсть убивать подданных и присваивать себе состояния. В нынешние времена, если кто из богатеев хотел оставить хорошее наследство детям, непременно должен завещать императору половину имения. Правда, знаменосца мало волновали проблемы богатеньких столичных жителей. Он свое состояние зарабатывал по́ том и кровью. А что в перспективе после двадцати пяти лет службы? Купить землю близ Эска да дрожать каждую зиму, ожидая набега даков из-за Данубия? Прошлой зимой опять четыре поместья разграбили и сожгли дотла…

Мурена вздохнул.

* * *

После окончания осмотра оставшиеся семеро уселись за стол и по очереди принялись читать выданную знаменосцем книжку. Сборник эпиграмм Марциала был так затрепан, что любой библиотечный свиток позавидовал бы его популярности.

Приск вышел из здания святилища и остановился. Идти одному в барак без сотоварищей не хотелось, но и толкаться просто так на площадке перед принципией тоже было неловко.

Однако стоять без дела ему не пришлось. Почти сразу же к нему подошел Адриан и с ним – высокий загорелый мужчина в красной военной тунике, поверх которой был наброшен серый грязноватого вида плащ. У здоровяка были светлые соломенные волосы и глаза, прозрачные как лед и такие же холодные.

– Вот этот. – Адриан указал на Приска.

– Покажешь мне место, – приказал белобрысый. Окинул внимательным колющим взглядом новобранца и добавил: – Имя.

– Приск. Гай Острий Приск.

– Ездить верхом умеешь?

– Могу.

– Пошли.

– Не задерживай долго парня, Декстр, у новобранца последний свободный вечер, – напомнил Адриан.

– Если не свалится с лошади, не задержу.

«Быки Декстра» – вспомнилась тут же Приску странная фраза центуриона.

Белобрысый вывел из конюшни двух оседланных лошадей – рыжую крепкую кобылу и вороного, уже немолодого, но бодрого жеребца. На жеребца вскочил сам Декстр, даже не прихватывая рукой одно из рожек луки, [32] – Приск тут же оценил ловкость наездника и красоту его посадки. Юноша забрался в удобное кожаное седло без труда, но и без особой грации.

Когда выбрались на дорогу, ведущую в Филиппополь, белобрысый поскакал первым, Приск за ним. Спустя милю они осадили лошадей и поехали шагом, внимательно оглядывая деревья и кусты справа от дороги.

Приск то и дело оглядывался.

– Я запомнил, что акведук еще не был виден, когда мы нашли тело. Там еще недалеко рос большой дуб с раздвоенной вершиной.

– Хороший ориентир, – похвалил Декстр.

Приск не пропустил место. Да и трудно было его пропустить – ветви кустов были смяты, трава вытоптана, как будто на дорогу выломилось стадо носорогов. Декстр привязал к дереву своего жеребца и проверил, правильный ли узел затянул на поводьях Приск.

Потом пошли осматривать место.

Солнечные лучи пронизывали заросли малины, гудели шмели, перебираясь с одного скромного цветка на другой.

– Вот здесь, – сказал Приск, указывая на молоденький дубок, тянувшийся вверх из кустов орешника.

Декстр присел на корточки, развел ветви рукой, тронул палую листву.

– Его убили не здесь, – сказал он наконец. – Сюда его только притащили.

Он пошел в сторону, осматривая листву, трогая ветви, как будто спрашивал у кустов и деревьев, не видели ли чего?

Внезапно Декстр нагнулся и вытащил из середины куста орешника кожаную солдатскую сумку. Ее всю выпотрошили, а потом закинули в кусты. Декстр стал искать дальше и вдруг со странным криком, похожим на клекот коршуна, ринулся вперед. В листве лежало что-то – как показалось Приску, продолговатый предмет.

Декстр схватил его, шагнул в пятно света, чтоб внимательнее рассмотреть. Приск невольно потянулся за ним. Теперь он отчетливо различил, что в руках Декстра форма для чеканки. Скорее всего, ее нижняя часть. Более того – если судить по круглому углублению – форма для чеканки монеты.

Декстр резко обернулся и спрятал находку в сумку на поясе.

– Что думаешь? – спросил отрывисто.

– Кто убил этого легионера? – ответил Приск вопросом на вопрос.

– Тот, кто всадил ему два раза меч в спину, – огрызнулся Декстр. – О том, что ты здесь видел, – никому ни слова.

– Я ничего не видел, – отозвался Приск. – А сам-то ты кто?

– Так новобранец к центуриону не обращается!

– Центурион? – Юноша опешил. А где же посеребренная лорика, [33] поножи, шлем с поперечным гребнем? Вид у парня был, как у водоноса.

– Фрументарий, занимаюсь поставками хлеба, – добавил Декстр.

– Убитый тоже занимался хлебом? – спросил Приск.

В следующий миг острие кинжала больно кольнуло кончик его носа. Юноша вздернул голову вверх и привстал на цыпочки.

– Придержи язык! Или… – Декстр убрал кинжал так же мгновенно, как и выхватил из ножен.

* * *

У здания принципии Приска поджидали все семеро его товарищей. Вместе с ними – знаменосец Мурена.

– Ну, что обнаружили? – поинтересовался знаменосец. – Еще пару трупов отыскали в кустах? Или целую когорту?

Приск пожал плечам:

– Нет, трупов там больше не было… Вообще ничего не было. Только трава смята.

– Узнали, кто убил нашего парня? – спросил Мурена.

Приск отрицательно покачал головой.

– Разбойники, – предположил Малыш.

– Даки. Это наверняка, – решил Кука.

– Вы молодцы, что принесли тело, – похвалил знаменосец. – Легионеры своих павших не бросают.

– Это все Приск! – сообщил Скирон. – Он настоял, чтобы мы целую милю тащили тело… – Кажется, Скирон до сих пор из-за этого злился.

– Держите тессеры! [34] – Знаменосец выдал каждому свинцовую пластинку с буквами « LVM ». – Можете напоследок повеселиться в канабе.

– Будто гладиаторы перед смертельным боем, – заметил Приск.

– Что?

– Это я так… вспомнил… В театре тоже тессеры выдают. На вино.

– Будет тебе здесь театр! – предрек Мурена. – Пить можно только в одном заведении, что содержит ликса [35] Кандид. По этим тессерам вас выпустят из лагеря.

– Обратно-то впустят? – спросил Кука.

– А ты шутник! Приказано явиться в первую дневную стражу. Ты – отвечаешь.

Кука глубоко вздохнул и вскинул руки:

– А мне здесь нравится! А воздух-то, воздух! Так и пьется. Почти Кампания.

– Ну-ну, – хмыкнул Мурена, – посмотрим, что ты запоешь зимой, когда задница в латринах [36] к сиденью примерзнет.

– К зиме один из нас, возможно, умрет, – сказал темноволосый парень с правильными чертами лица. Его можно было бы назвать красавцем, если бы не слишком густые брови и не постоянно сумрачное выражение лица. Широкие скулы говорили об этрусской крови. – Или попадет в большую беду.

– Неужто предсказатель? – съязвил Кука. – Гороскопы составляешь?

– Не тебе. – Парень еще больше насупил брови. Составление гороскопов было занятием опасным, гораздо опаснее, чем солдатская стезя: Домициан преследовал астрологов и философов то вместе, то попеременно, в зависимости от настроения. А настроение у третьего императора из рода Флавиев менялось частенько.

– Мне что предскажешь? – спросил тощий Скирон.

– Судьба твоя извилиста.

– Ха, да ты прям Тиресий! – хмыкнул Кука, с ходу награждая приятеля прозвищем на всю жизнь.