Долина реки Апа-Грэдиштя 4 страница

Только здесь, в Малой Скифии, Приск встретил Валенса. Основные силы Пятого Македонского пришли на равнину близ Дуростора на день раньше, чем три неполные центурии из основного лагеря.

Валенс тут же отыскал контуберний Куки и вновь взял под свое начало.

Центурия Валенса сильно поредела. И хотя, вопреки обычаю, была укомплектована с самого начала людьми опытными, все равно половины из них Валенс уже недосчитался – не столько убитыми, сколько ранеными. Так и в контубернии Куки осталось всего четверо – Молчун долечивался в лагере, и неясно было, оправится ли он к весне, когда наступит время идти на северный берег Данубия.

– А мы вам, ребята, уже на надгробие скинулись, – мрачно пошутил Валенс и похлопал Приска по плечу. – Дорогое надгробие из белого мрамора. Я даже надпись сочинил. Лично. Никому не доверил. Помни: местные каменотесы высекают латинские слова с ошибками. Впрочем, я знаю одного, что делает свою работу с душой и буквы режет ровно. Старикан Урс из нашей канабы. Мы у него надгробие Квинту заказывали. Урс, запомнил?

– Разумеется, – в тон Валенсу отозвался Приск. – Если Харон призовет тебя в свою ладью, я непременно надгробие закажу у него.

Валенс хмыкнул. Подобные шуточки были в обычае у легионеров: они и на похоронах отпускали остроты, как и положено добрым римлянам.

– Не знаешь, что с Кориоллой? – спросил вдруг центурион.

Хотя Приск ожидал подобного вопроса, но все равно на миг смешался и ощутил, как запылали щеки – будто у школяра, что попался на глупой ошибке.

– Она в нашем лагере, в безопасности… В семье ликсы Кандида, – бодро отчеканил Кука, придя на помощь товарищу.

Не слишком ли бодро сказанул? Догадался о чем-то таком Валенс? Или нет?

А в сущности, что тут трусить? Он же решил…

– С Кориоллой все хорошо, – выдавил Приск. – Она со мной.

Но последние слова центурион то ли не понял, то ли не расслышал. Зато услышал Кука, оттеснил товарища плечом и выпалил:

– Нонний теперь в нашем лагере!

– Что?

– Якобы проездом, но застрял надолго.

– Приск! – рявкнул Валенс, как будто Гай был повинен в этом.

– Нонний в госпитале, тяжело ранен. Медик сказал – не выживет.

Валенс нахмурился, стиснул кулаки.

– Если что, Пруденс не даст Кориоллу в обиду, – добавил на всякий случай Кука.

– Да, Пруденс, мы с ним в Эммаусе служили, он… – кивнул Валенс, но так и не закончил фразу. Потом тряхнул головой, прищурился. – Ну, ребята, молитесь всем богам, каких только знаете, чтобы нам дожить до завтрашнего вечера. Будет большая драка. Рим, разумеется, победит. Но не всем доведется поглядеть на эту победу.

– Что, варваров так много? – изумился Кука.

– Очень много, – сказал Валенс. – Я посылал своих людей их считать. Мои «быки» поймали пару перебежчиков. Вышло по самым приблизительным прикидкам, что против нас завтра будет сражаться не меньше семидесяти тысяч. Но, возможно, их куда больше.

– Конницы сколько? – спросил Приск.

– Если ты про катафрактов, то их не видели, – отозвался Валенс. – Это уже хорошо.

* * *

«Славную восьмерку», которая превратилась в «четверку», Валенс поселил в своей палатке. Милость вполне понятная – в холода так легче обогреться. К тому же четверо его легионеров давно уже были иммунами и вскоре наверняка получат возможность стать бенефициариями. Если уцелеют, конечно, в завтрашней сече.

Грядущая битва не обещала легкой победы. Что будет победа – в этом римляне не сомневались, но какой ценой – еще вопрос. Как ни старался Траян, но по деревянному настилу много войск не прогонишь. Не говоря о машинах. Их вообще пришлось оставить в Виминации. Это летом, страхуя канатами, можно на буксире протащить через Железные ворота [335] большие корабли с большими баллистами. Для того и была вырублена дорога над водой. Но в зимнее время Траян не рискнул на подобную операцию – Данубий не замерзал в теснине даже в самые сильные морозы, зато был полон льдин и шуги, утопить корабль было не просто, а очень даже просто. Так что по деревянному балкону над ледяной водой прошла только конница, а вслед за ней – пехота. Префект фабрума мог снабдить армию Траяна только теми машинами, что забрал в лагерях Пятого Македонского и Первого Италийского. Слава бессмертным богам, оба лагеря удалось отстоять – иначе сейчас бы варвары изготавливали римские машины к бою.

Только Адриан умудрился провезти в разобранном виде три своих диковинных машины, которые плевались дротиками и над которыми кое-кто из легатов потешался от всей души. Филон, Адрианов механик, кривился, выслушивая шуточки, и попросил Адриана приставить к машинам особую охрану из ауксиллариев.

* * *

Утром две армии выстроились друг против друга. Ночью шел снег, но на рассвете перестал. Небо, низкое, хмурое, клубилось над головами. Снег таял, было сыро и зябко. По всему римскому лагерю горели костры – солдаты торопились позавтракать, выпить горячей воды с вином и заесть сухарями. Кука умудрился состряпать для своего контуберния и Валенса бобовую кашу с салом.

Теперь их когорта выстроилась в третьей шеренге построения легионеров. Впереди них – еще три шеренги германцев-симмахиариев. [336] Германцы должны были ринуться в атаку первыми. Впрочем, и легионы сейчас не в самой силе – многие центурии разбавлены новобранцами и солдатами вне счета. [337] Из них тоже многие новички, не изведавшие, что такое настоящий бой.

Поле раскисло, поэтому легионные машины установили на помосты позади второго ряда построения – то есть позади шести шеренг.

«Это плохо», – подумал Приск.

Машины практически не могли двигаться. Значит, поддержат атаку легионов лишь до того момента, пока снаряды не начнут задевать своих. То есть недолго, поскольку легионы наверняка ринутся вперед. Два войска сшибутся, и все решит человеческая масса – прочность костей, сила мышц, слаженность действий.

Ожидая наступления, легионеры стучали пилумами о щиты, германцы ревели «бар-ра! ». Скорее бы вперед, пока они тут совсем не заледенели.

* * *

Приск не ошибся: римляне двинулись в атаку первыми – сначала германцы, потом легионеры – ровный идеальный ряд на заснеженном поле. Влажный снег набивался в калиги, ноги сразу же сделались мокрыми и окоченели. Будто по щиколотку ты уже стоишь в Стиксе. Невольно легионеры прибавили шаг.

Варвары стояли.

Германцы впереди уже не шли – мчались, не думая соблюдать построение. Лишь бы добраться до цели как можно быстрее.

Внезапно и даки сорвались с места, торопясь как можно быстрее покрыть расстояние, что отделяло их до германской шеренги. Сколько раз пехотинцы успеют метнуть пилумы? Один раз? Два? Первый удар нанесли римские метательные машины. Похоже, Приск ошибся, и часть машин все же последовала вслед за пехотой. Камни и большие копья угодили прямо в центр катящейся на римлян серо-коричневой массы. Но варвары, казалось, только ускорили бег, торопясь миновать опасный участок. Камни разбивали в щепки щиты, раскалывали черепа, во все стороны летели брызги крови и мозга. Но бегущие, казалось, не замечали потерь. Не замечали ни ядер из баллист, ни несущихся навстречу свинцовых зарядов пращников. Кто-то падал замертво, следующий наступал на его тело и устремлялся дальше. Страха нет, раз нет смерти, Замолксис дарует бесстрашным вечность.

Симмахиариев, первыми принявших удар на себя, даки раздавили, разорвали, как волки рвут зайцев, и ринулись дальше. На легионеров обрушились залпы стрел. Вой мчавшихся в атаку варваров заглушал во влажном воздухе сигналы военных труб. У каждого племени был свой боевой клич, и, сливаясь, он превращался в один невнятный но грозный рев.

– Держать строй! – послышались крики центурионов. – Вперед!

Две волны катились навстречу друг другу.

Наконечники стрел градом стучали по шлемам, били по щитам.

Тридцать футов оставалось до бегущих варваров.

– Приготовиться! – рявкнули центурионы одновременно. – Бросай!!

Дождь пилумов обрушился на серую, катящуюся на римлян массу.

Рябь прошла по рядам нападавших – так рябит вода в дождливый день на могучей реке. Волна изогнулась, язык ее ударил в первую линию легионеров, ударил, но не пробил – откатился. Новая волна. Уже почти повсюду фальксы рубят римские щиты, а порой и руки, и головы – тоже. Но легионеры держат строй. Не прорваться. И сами давят, идут вперед. Дакийские мечи, прорубая кожу и древесину, порой застревали в щитах, оставляя варваров либо безоружными, либо вынужденными биться одним кинжалом. Но и щит с застрявшим в нем фальксом мало на что пригоден. Да, первый дак, лишившись своего фалькса, пал, но и легионер открывается, чтобы получить смертельный удар от другого варвара. Жизнь за жизнь – счет идет простой. Варварский счет.

Играет команду труба – но ее сигнал не сразу и разберешь за яростными воплями.

– Пригнуться! – слышится команда.

Центурионы охрипли, выкрикивая команды.

Первый ряд припал на колено, укрывшись щитами.

– Бросай! – кричит центурион второго ряда – и через головы товарищей, из-за спин летят в варваров новые пилумы.

Но кто может остановить людской Данубий залпом пилумов?

– Встать!

Легионеры поднимаются.

Сомкнув щиты, стоят неподвижно. Идти уже некуда: впереди – разливанное людское море. Первого ряда уже практически нет, их добивают. Кипят вокруг немногих уцелевших водовороты отдельных стычек. Теперь удар человеческой волны приходится на вторую шеренгу.

– Мечи из ножен!

– В атаку!

– Держать строй!

Пока строй нерушим, потери невелики. Но стоит варварам прорвать шеренгу, как начнется бойня.

Легионеры вновь начинают движение вперед. Они тоже волна – стальной непобедимый вал. Приск среди них. Он будто зажат в тиски. Нельзя двинуться ни влево, ни вправо. Только вперед! Под ногами чавкает ледяная жижа. Две волны сшибаются. Давят друг на друга, стараясь разорвать шеренгу. Если строй лопнет, тогда все, конец. Нет возможности даже ударить – щиты плотно сомкнуты. Главное, чтобы варвары на миг подались назад, отступили, и тогда… тогда можно разить. И вдруг где-то слева римский ряд лопается – так лопается натянутая струна на кифаре. Шеренгу сразу же продавливает внутрь. Приска оттесняют вправо. Рядом с ним Кука и Валенс.

– Держаться вместе! – приказывает центурион.

Теперь они – не встречная волна, а всего лишь островок, о который разбиваются волны. Варвары несутся, сбивают, захлестывают.

Приск пытается представить, как далеко врезались варвары в построение римлян. Судя по крикам – очень глубоко, смяли сразу несколько шеренг.

В сером небе не видно летящих камней из баллист – фабрам [338] не понять, где свой, где чужой, все смешалось.

* * *

Валенс строит обломок шеренги в круг. Четверо легионеров отчаянно отбиваются, их пытаются смять, но у варваров ничего не выходит. Первая волна варваров катится дальше, Валенса и его контуберний пытаются добить следующий за основной силой отряд дакийских ополченцев. Кука шатается, он уже не может стоять от усталости и потери крови – чей-то фалькс все-таки достал его. Валенс тоже в крови, но это точно чужая кровь. У Приска онемела левая рука. Он даже не знает, держат ли еще пальцы щит, он попросту их не чувствует. Но щит все еще в руке. Теперь уже и десница немеет от усталости. Сможет ли он нанести хотя бы один удар? Тиресий рядом орудует в основном щитом, прикрываясь от ударов или разя умбоном. Малыш в стороне, один, окружен, но бьется отчаянно, пытаясь прорваться к своим.

«Малыш! » – шепчет Приск.

Краткий просвет между наступающими – один ряд уже умчался вперед, второй – не накатил.

Малыш всаживает в ножны меч, хватает щит за край и рубит окованным ребром по голове ближайшего дака. Тот валится. В следующий миг в руках у Малыша фалькс, он отбрасывает щит и начинает рубить направо и налево дакийской косой. Силы его поразительны. Он уже среди своих. Его принимают в круг.

– Теперь надо двигаться к своим! – решает Валенс.

– Как? Нас сомнут, – бормочет Кука.

– Как-нибудь. Отступаем к флангу – там проще уцелеть. Останемся в центре – смерть.

Ну, Валенсу виднее. К тому же они и так в начале сражения стояли ближе к флангу, в центре ни за что бы не уцелели. Только сейчас Приск сообразил, что именно в центре видел осколки прежних центурий, дополненные новичками. Значит, Траян нарочно поставил в центр ослабленные части – чтобы варвары прорвали первый ряд и устремились вперед.

«А потом Траян задавит варваров с флангов… Это же… нами пожертвовали…»

Лишь первые шеренги варваров, несколько отборных сотен, наступали более или менее организованно. Следующая волна атакующих уже неслась наперегонки – кто быстрее ринется в кровавую реку.

Малыш начинает прорубаться к флангу, остальные прикрывают его справа и слева, Приск – со спины.

А потом наступает безумие.

Сразу несколько варваров кидаются на маленький отряд – Приск убивает дака, что лезет на него с фальксом. Приску везет – меч варвара застревает в превращенном в лохмотья щите, и обезоруженный дак получает удар в живот. Следующий напарывается на меч Валенса. Малыш зверствует.

Вокруг них раненые и убитые. Вслед за их маленьким отрядом ползет раненый легионер – удар фалькса вспорол лорику, и теперь металлические полосы, растопырившись, торчат у него на боку, как обнаженные ребра, а ниже свисает нечто серо-коричневое. Гай видит, но не соображает, что это кишки вывалились у раненого из живота. В следующий миг Приск едва не спотыкается, переступая через убитого, – у того отрублены обе ноги – парень забыл надеть поножи. Затем переступает через убитого дака – у этого нет головы, и кровь бьет из обрубка шеи толчками – этого только что прикончил Малыш.

Снова их атакуют. Раненым медведем ревет Малыш. Валенс надрывается:

– Держать круг!

Фалькс гремит, пытаясь разрубить и без того изувеченный щит. Кто-то давит сбоку, Приск не выдерживает, падает на колени, но все же прикрывается сверху щитом и уже в последний момент колет куда-то… Сам попадает, варвар рушится на него сверху. Кто-то сбрасывает упавшее сверху тело, ему помогают подняться. Это Тиресий. Теперь Валенс и его славный контуберний сражаются не за победу в битве. Только за свои жизни. А может быть, все-таки за победу.

Слева, точно так же построившись в круг, пытается отступить еще один осколок римской шеренги. В центре легионеры прикрывают щитами нескольких раненых. На них набрасываются сразу несколько даков. Один особенно зверствует, фалькс его мелькает с бешеной скоростью, нанося удар за ударом. Кто-то из отступавших падает замертво, с ним еще трое – без оружия и без щитов – вываливаются из круга. Они ползут на коленях, не в силах встать. Бешеный варвар накидывается на легкую добычу.

– Сабиней… – бормочет Малыш.

Приск не понимает, о чем он. Только отмечает про себя, что варвар отрубает одному из убитых руку. Зачем? Смутный желтоватый отблеск вспыхивает и гаснет на окровавленном запястье. Варвар поворачивается, идет на Приска. Дак весь в крови, своей и чужой. Малыш вновь вырывается из круга навстречу даку. Гремят друг о друга фальксы, в следующий миг Малыш отскакивает назад. Дак остается на земле.

Приск пятится. Он не может обернуться, не может понять, насколько близки римские шеренги, можно ли пробиться к своим. Он лишь видит, что на них катится новая волна даков. Правда – основные подкрепления мчатся в центр, туда, где прорваны первые ряды римского построения и куда теперь, как заведенные, мечут камни баллисты.

И тут над головами римлян летят дротики. Летят кучно, поражая бегущих варваров непременно в грудь. Приск чувствует, как чья-то рука хватает его за ворот туники и разворачивает. Он вдруг понимает, что свои уже рядом. Валенс и его легионеры уже не сражаются – бегут к своим. Малыш еще на ходу успевает кого-то зарубить, кажется, неудачника-бастарна. Еще несколько шагов – ряд щитов раздвигается, и маленький отряд скрывается за живой стеной. Спасшихся ставят в задний ряд построения. Здесь можно немного отдышаться, отереть кровь с лица и глотнуть из фляги. Кука валится, капсарий волочет его по снегу на плаще – куда-то к остальным раненым. Валенс вместе с незнакомым опционом перестраивают обломки вышедших из-под удара центурий.

* * *

Далеко не все римские машины стояли на месте. Несколько карробаллист [339] двигались по правому флангу, где проходила старая дорога и почва была более или менее твердой.

Здесь же Адриан приказал поставить на повозки три машины Филона. В отличие от обычных карробаллист они стреляли короткими дротиками, и стреляли непрерывно. Надо было лишь вращать деревянные рукояти ворота взад и вперед. Против строя легионеров в лориках и шлемах эта штука была бесполезна. Но варвары здесь, на правом фланге, почти все были без доспехов, и практически каждый дротик находил себе цель. Сами дротики, связанные ремнями по тридцать в пучке, лежали в большой плетеной корзине.

– Отлично! Отлично! – приговаривал Филон, наблюдая за работой своих «потешных механизмов», как он называл машины, не делая разницы между механическим театром и своим стрелометом.

– Если варвары тебя поймают, то с живого сдерут шкуру, – предрек стоявший рядом с Филоном Зенон.

– Адриан дал мне охрану… – Филон поглядел на ауксиллариев, что стояли рядом с повозками.

Впрочем, они должны были не столько охранять повозки, сколько вытаскивать их из ям, полных воды, вести лошадей под уздцы и подавать связки дротиков.

– Они-то тебя и выдадут, – добавил Зенон. – Это точно. Вырвут глаза и заставят живого съесть…

Филон отер длинным рукавом туники лоб. Огляделся, ища глазами Адриана, – почему-то в этот момент охрана из двух контуберниев показалась ему совсем ненадежной.

Но Адриана рядом с ним не было. Зато позади появилась римская конница.

– По-моему, уже все сделано, – пробормотал Филон. – Пора бы нам уступить место храбрым кавалеристам.

* * *

Шеренга впереди медленно движется. Фланги смыкаются, сдавливают увязшего в атаке противника. Варварам все труднее сражаться. Они мешают друг другу, давят своих. Их уничтожают камнеметы. Теперь нужно лишь одно – чтобы варвары побежали. Как только они побегут, начнется резня.

Тиресий трогает Приска за плечо и кивает в сторону. Приск оборачивается. Справа движется римская конница. На зимнем солнце блестят доспехи. Кавалерийские турмы срываются в галоп. Сейчас конница ударит варварам в тыл, и все будет решено. Если бы роксоланы не были разбиты заранее, еще неведомо, чем бы кончилась битва. Но Фортуна всегда на стороне римлян!

– Цезарь! – кричат легионеры.

* * *

Крепчающий к ночи морозец схватывает стеклянной коркой алые лужи. Снег, перепаханный копытами и башмаками, тоже красен. Повсюду тела – в льняных рубахах и шароварах, в туниках и железных лориках. Щиты, мечи, согнутые и сломанные пилумы, полные крови шлемы. В телах и в снегу – стрелы и дротики. Повсюду разбросан этот ненужный скарб, что вывалился из огромной повозки Беллоны.

Небо уже сделалось мутно-синим, и в синеве проступила кривая, надкусанная вечностью льдина Мендис, фракийской Селены-Луны.

Капсарии падали от усталости – с самого начала битвы, то есть с утра, они вытаскивали из битвы раненых и относили к палаткам. Теперь, после заката, уже с трудом стоя на ногах, опираясь на копья и обломки пилумов, бродили они среди лежащих тел, торопясь найти тех, в ком еще теплилась жизнь, потому что к утру все они, даже легкораненые или просто оглушенные, замерзнут. Вместе с капсариями бродили по полю легионеры – добивали тяжелораненых даков, а тех, кто мог стоять на ногах, вязали и отводили в загородку к пленным.

Тела погибших складывали друг подле друга. Своих к своим, врагов – друг к другу. Писцы, дрожа от холода, следовали за центурионами и трибунами, записывая на табличках имена погибших. Много, слишком много имен. Иногда кто-то из лежащих начинал шевелиться. Его вытаскивали, спешно укутывали плащами, относили в палатки или к кострам. Перевязывали как можно быстрее – в отогревшемся теле кровь из ран начинает бежать куда как шустро.

– Мы и варвары… Римляне всегда сражаются с варварами, – глубокомысленно заметил Малыш, оглядывая страшную картину. Кажется, в первый раз он высказал нечто пафосное.

– Ну да, – согласился Тиресий. – В том случае, если римляне не грабят греков.

Сабиней

Март 855 года от основания Рима. [340]

Правый и левый берега Данубия

Рано утром Адриан с Декстром подошли к загородке. Пленные, сидящие вплотную друг к другу в деревянной клетке, обреченно ожидали своей судьбы. Ночью подморозило, трое раненых умерли, и теперь они лежали в углу подле живых.

– Кто из вас говорит на латыни? – крикнул Адриан.

Поначалу никто не отозвался, потом поднялся мужчина лет двадцати пяти с обмотанной окровавленной тряпкой головой.

– Освободить его! – приказал Адриан.

Увидев, что за одно знание латыни можно вырваться на свободу, тут же трое или четверо полезли к наружной стенке.

– Я тоже говорю… И я…

Всего таких говорящих набралось шестеро.

Остальные, из тех, кто готов был освободиться, не могли ответить даже на простые вопросы. Этих же шестерых, сумевших пробормотать пару слов на латыни или на греческом, центурион поставил перед императорским племянником – все еще связанными, но уже с надеждой в глазах. Разумеется, Адриан мог воспользоваться услугами переводчика. Но он рассуждал просто: человек, знающий латынь или греческий, более склонен перейти на сторону римлян, нежели не тронутый цивилизацией варвар.

– Вас шестерых отпускают на свободу! – объявил Адриан. – Император Траян не хочет горя дакийской земле, он мечтает, чтобы племена и народы, ее населяющие, справедливо жили под римским правлением. Вы пойдете от деревни к деревне на той стороне реки, – продолжал Адриан, – и расскажете всем, что римляне придут не убивать и грабить, а устанавливать справедливость и порядок, закон. Каждая деревня, что снабдит нас зерном и заплатит налог за год вперед, а старейшины дадут клятву быть покорными и верными, останется в неприкосновенности. Крестьяне сохранят свою землю, мужья – жен, родители – детей, и каждый получит уверенность в завтрашнем дне, а в будущем – все римские блага, которые в ваших диких краях недоступны даже богатым. У вас будут термы, школы, базилики…

– Вряд ли они знают, что такое базилики, – шепнул за его спиной Декстр.

Адриан на миг сбился, но в следующий момент вновь возвысил голос:

– Лучшие из вас сделаются римскими гражданами и наденут тоги. Встречайте нас с открытым сердцем, спрятав оружие в ножны, и никто не пожалеет о том, что подчинился Траяну Августу.

Пленные переглядывались. Не все поняли замысловатую речь императорского племянника. Тогда вперед выступил переводчик и повторил сказанное на северно-фракийском наречии.

– Мы не предатели! – сказал внезапно парень с обвязанной тряпкой головой. – Мы не продаемся за горсть римских монет и обещания, которые никогда не будут выполнены.

Говорил он на латыни, так что переводить не потребовалось.

– Никто не просит тебя предавать свой народ, – заявил Адриан. – Ты просто скажешь на том берегу, что взять оружие в руки – это смерть, а покорно принять свою судьбу и заплатить налог – жизнь. Ты ведь не хочешь, чтобы твоя мать и сестра стали рабынями, а твои братья и отец – погибли? Я ничего от вас шестерых не требую – ни залога, ни выкупа, только чтобы вы поклялись своими жизнями и жизнями своих матерей, что исполните данное вам поручение.

– Я клянусь! – спешно сказал немолодой сак в грязном плаще из грубой шерсти, связанном на плече обрывком туники – какой-то легионер сорвал с его плаща массивную серебряную фибулу.

– И я… – отозвался стоявший рядом с ним желтоволосый парень с рассеченным подбородком.

– Клянусь, – пробормотал дак с обмотанной окровавленной тряпкой головой. – Пусть не увидеть мне милости Замолксиса, если нарушу данную клятву.

* * *

Всех шестерых два дня везли из Малой Скифии вдоль Данубия-Истра вверх по течению – и лишь ближе к тому месту, где могучая Алута вливается в Данубий, отпустили. Бывшим пленникам даже вернули кинжалы и снабдили для дальней дороги мешками с едой, флягами с вином и уксусом и теплыми плащами.

И хотя сильно растеплило и шел дождь, съедая снег и обнажая уставшую от морозов землю, река все еще была скована льдом, так что перейти на ту сторону для шестерых избранных не составило труда.

Раненый с перевязанной головой шел впереди всю дорогу – но, пока не добрались до северного берега, он молчал. И лишь оказавшись на дакийской стороне, заговорил с остальными.

– Звать меня Сабиней, сам царь Децебал послал меня в Мезию в надежде, что мезы и геты, бессы и прочие фракийцы скинут проклятое ярмо римской власти и захотят прежней свободной жизни.

– Свобода под рукой Децебала или нашего Сардонея? Что-то не видел я там прежде свободы! – огрызнулся немолодой сак. – Хочешь служить Децебалу – так служи, нас к этому не примешивай. У нас свои обычаи и своя земля. А то, что наш царь Сардоней решил заключить союз с Децебалом, – то, как заключил, так теперь и расторгнет. Децебал – он хитрый, отсидится у себя в неприступных горах, а нашу Сацидаву римляне разграбят и сожгут.

– Если мы не объединимся… – набычился Сабиней.

– Да замолчи ты! – неожиданно заорал сак. – Иди куда хочешь, а мы пойдем и предупредим своих. Я не хочу, чтобы мои сыновья погибали под мечами римлян лишь потому, что твой Децебал любит свои горы больше всего на свете.

Сабиней ничего не ответил, повернулся, перекинул поудобнее мешок на палке за спину и двинулся на север, в сторону ближайшей деревушки.

Остальные пятеро смотрели ему вслед.

– Куда он теперь? – спросил желтоволосый парень с отметиной на подбородке.

– Наверняка вверх по Алуте, – отозвался сак. – Подойдет к Боутам, как раз когда перевал можно будет уже перейти. А там – лизать пятки своему Децебалу.

– Ну… и пусть… топает, – сморщился от боли желтоволосый с рассеченным подбородком. Из-за раны каждое слово давалось ему с трудом.

– Зря его отпустили, – пробормотал сак. – Чует мое сердце – зря.

* * *

Предчувствие не обмануло сака.

Следующий день был ясный, солнечный, вовсю таял снег, птицы будто посходили с ума, надрываясь в зарослях, пророча близкое тепло. Этот солнечный блеск и радостное чириканье настроили идущих на благодушный лад.

Старый сак, чаявший еще до темноты очутиться в родном селении, ускорил шаг и, на свою беду, оторвался от остальных. Когда заросли распахнулись темной пещерой, оттуда, из мелкого ельника ринулся на прежнего товарища Сабиней. Сак не успел ни закричать, ни – тем более – схватиться за кинжал… В следующий миг он остался лежать на влажном снегу, который таял и алел от его горячей крови, льющейся из перерезанного горла.