Скульптурное изображение Марии Стюарт в Люксембургском саду в Париже 3 глава

Замешательство Норфолка усилилось еще и потому, что, пока комиссия заседала в Йорке, Летингтон нанес герцогу визит и предложил устроить брак между ним и Марией. Если бы Мария согласилась признать свое отречение от престола, Морей с радостью принял бы ее в Шотландии в качестве герцогини Норфолк. Елизавета была бы только рада, если бы ее беспокойная кузина уехала. При этом появлялась возможность ратификации Эдинбургского договора, а в качестве герцогини Норфолк Мария оказалась бы под контролем английской короны. Норфолка, которого отправили в Иорк с недвусмысленным указанием Сесила: его долг состоит в признании вины Марии в прелюбодеянии и убийстве, теперь поощряли жениться на ней. Герцогу было бы не слишком сложно прийти к какому-нибудь соглашению относительно католической веры Марии – его собственные религиозные взгляды зависели от политических обстоятельств, – а ее вина, по сути, определялась довольно шаткими уликами «писем из ларца». Мало кто лучше Летингтона знал, насколько ненадежными могут оказаться документы, а Норфолк вряд ли был самым проницательным придворным в Англии. Он мог вернуться в Шотландию вместе с Марией. Летингтон прекрасно понимал, что можно предъявить любые доказательства – «подделанное досье» – и Мария предстанет белее свежевыпавшего снега. Незамужняя Мария представляла собой угрозу, но она же в качестве жены Норфолка была практически неопасна. Норфолк был склонен поверить всему, что ему говорили, а будучи знатным и амбициозным человеком, он вполне мог одобрить идею брака с королевой, даже если ее мужья и не задерживались на этом свете.

15 октября Ноллис по собственной инициативе попытался устранить некоторые опасности, вытекавшие из незамужнего статуса Марии, предложив ей выйти замуж за его кузена Генри Кэри^[97], которого она встретила в сентябре. Предложение тихо проигнорировали.

Несмотря на все детальные инструкции, посланные Норфолку Елизаветой, он по-прежнему терялся в догадках относительно того, какого исхода расследования желали королева и Сесил. Пока брачное предложение еще витало в воздухе, 16 октября Норфолк имел длительную беседу с Летингтоном, и оба они согласились, что лучшим результатом оказался бы компромисс, в результате которого Мария осталась бы с висевшим на ней грузом недоказанной вины, предоставив тем самым Елизавете возможность дольше держать кузину под стражей, не давая ей официальной аудиенции. Не имея окончательного заключения, Елизавета получала предлог не оказывать полной поддержки Морею. Этот туман нерешительности предоставлял Елизавете возможность двигаться в том направлении, какое она пожелала бы избрать.

Елизавета завершила работу комиссии в Йорке, отправила Норфолка инспектировать оборону Северных марок и дала Сассексу инструкции оставаться на посту главы совета Севера. Сэдлер, Летингтон, Макгилл, Херрис и аббат Килуиннинга были вызваны в Лондон, где расследование должно было продолжаться под бдительным присмотром Сесила и самой королевы. Наивная Мария радовалась: «Ее добрая сестра сама рассмотрит дело».

21 октября, через несколько дней после того, как завершились разбирательства в Йорке, Морей написал Сесилу, что в качестве регента или правителя обязан вернуться в Шотландию, чтобы позаботиться о безопасности короля, но на самом деле его просто не пригласили в Лондон. Он также посоветовал Сесилу игнорировать все доводы в пользу того, что подлинным наследником Марии являлся герцог Шательро. Морей настоятельно рекомендовал Сесилу поддержать его правительство в Шотландии без всякого промедления, «в противном случае разрастутся враждующие партии, ущерб будет нанесен ее [Елизаветы] друзьям, а поддержка будет оказана ее врагам, религия и дружба с Англией окажутся под угрозой, а на остров вторгнутся чужеземцы». В контексте возрожденного соперничества Стюартов и Хэмилтонов вина – или невиновность – Марии была совершенно забыта. Сесил, вероятно, сохранил это письмо в числе прочих сообщений, говоривших о «политическом фоне». Впрочем, он также получил письмо от Сассекса, в котором говорилось о необходимости найти некий компромисс «для спасения чести Марии, если она окажется опозоренной», чтобы предотвратить возможность переворота в пользу Хэмилтона, весьма вероятного в случае полного признания ее вины, на котором настаивал Морей. В конце письма Сассекс приходил к выводу, что лучшим выходом было бы предоставление Мореем таких улик, которые помогли бы признать Марию виновной по закону, а потом содержать ее в Англии «за счет Шотландии».

Дотошный Ноллис тоже написал Сесилу, вновь выражая надежду на то, что его вскоре освободят от обязанностей тюремщика, и утверждая, что чем быстрее Елизавета примет решение, тем лучше, поскольку, если Мария заподозрит, что ее будут держать в вечном заточении, она «ни перед чем не остановится, лишь бы совершить побег». Мария каталась на лошади каждый день, если позволяла погода, и группе сторонников легко было бы освободить ее, ведь никто из свиты Ноллиса не был в состоянии догнать ее верхом.

Тем временем Елизавета готовилась перевести Марию в замок Татбери неподалеку от Дерби, еще на сто миль южнее. Ноллис указывал, что вся мебель и утварь в Болтоне взяты напрокат и их нельзя везти на юг. Он завершил письмо Сесилу следующей фразой: «Я молю вас о том, чтобы ни мне, ни моим сыновьям не приходилось больше выполнять эту службу». Сесил проигнорировал его мольбу.

Проигнорировал он и письмо Фрэнсиса Уолсингема, отосланное 20 ноября. Уолсингем информировал Сесила, что, если невозможно будет найти убедительных улик против Марии, один из его агентов готов их предоставить. Уолсингем был ревностным пуританином и членом елизаветинского Тайного совета. Он управлял самой эффективной шпионской сетью в Европе, используя шифры, агентов и пытки для того, чтобы защитить Елизавету. Его обожание королевы доходило до мании, причем сама Елизавета не доверяла порой слишком дорогостоящим результатам его рвения.

Через несколько дней, 24 ноября, Елизавета приказала второй комиссии собраться в Вестминстере и завершить дело, начатое в Йорке. Изначальная троица была расширена за счет маркиза Норхэмптона, графов Эрендела, Пемброка и Лестера, лордов Сайя, Клинтона и Ховарда, сэра Уильяма Сесила, сэра Уолтера Майлдмея и сэра Николаса Бэкона^[98]. Это впечатляющее собрание английских аристократов постановило: они собираются не в качестве судебного трибунала, но лишь как члены комиссии. Вновь вызвали Морея, формально для того, чтобы представлять Якова VI, от имени Марии выступали епископ Росский, лорд Херрис и другие. Поскольку Яков не мог присутствовать, Марии тоже не было нужды появляться на заседаниях лично, а сама Елизавета не собиралась принимать участия в разбирательстве. Елизавета утверждала также, что лондонское разбирательство было призвано допросить Морея, посмевшего обвинить Марию в столь ужасных преступлениях. Английская королева, вероятно, не верила ни одному из произнесенных ею слов, но приняла меры для того, чтобы ее не обвинили в том, что она заставила свою сестру и королеву дважды предстать перед судом за одно и то же преступление.

Слушания – слова «суд» тщательно избегали – открылись 25 ноября в Расписной зале Вестминстерского дворца. Члены комиссии восседали вдоль длинного стола, на котором был помещен внушительный документ, дававший им полномочия. После того как они принесли присягу, первый шаг был сделан Мореем: на следующий день его сторона сделала «добавление» к обвинению – теперь речь шла о том, что Босуэлл не просто убил Дарнли с согласия Марии, более того, преступная пара замышляла убить младенца Якова и тем самым «передать корону от законной линии кровавому убийце и безбожному узурпатору». Поэтому верные дворяне вынудили Марию отречься, короновали ее сына и назначили Морея регентом.

Поскольку в Лондоне началась вспышка чумы, работа комиссии была перенесена в Хэмптон-корт; там, выслушав «добавление», представители Марии попросили для нее разрешения появиться на слушаниях и лично ответить на обвинения. Елизавета ответила, что сначала должен быть прояснен вопрос о виновности Марии в убийстве Дарнли, так как она «никак не может поверить, что она дала на это согласие»; появиться же перед комиссией – «значит нанести ущерб ее чести и сану». Поскольку такое решение благоприятствовало Морею, представители Марии отказались его принять и 6 декабря покинули заседание комиссии.

В качестве ответа Морей предоставил «Книгу статей» Бьюкенена и указал также на акт шотландского парламента, утверждавший его в звании регента. На следующий день после того, как представители Марии удалились, Морей снова предъявил «небольшой позолоченный ковчежец меньше фута длиной». «Письма из ларца» зачитали и исправно скопировали – с добавлением ошибок и неверных переводов на английский – клерки Сесила. Морей огласил показания Хэя, Поури и Далглиша, а также «подписанное Макгиллом письмо», в котором Мария давала согласие на свое похищение Босуэллом. Епископ Росский решительно протестовал против предъявления ничем не подкрепленных утверждений, сделанных под пыткой или под угрозой пытки, однако Мортон торжественно поклялся в истинности своей истории обнаружения ларца. Согласившись с этой версией, Морей в свою очередь поклялся, что письма подлинные и «написаны рукой самой королевы». Потребовали дальнейшего подтверждения путем сравнения писем с известными посланиями Марии, однако результат оказался неоднозначным: среди присутствовавших не было экспертов по почерку. Члены комиссии не имели намерения приходить к какому бы то ни было четкому выводу без инструкций от Елизаветы, которая не выносила решения и в то же время отказывалась встречаться с Марией до тех пор, пока не заслушает дело полностью. Мария отказалась делать заявления или даже наносить визит кому-либо еще, кроме Елизаветы. Тюдоровский темперамент Елизаветы дошел до точки кипения, и она потребовала, чтобы Мария ответила на обвинения либо в письменном виде, либо – «знатным дворянам, которых она пошлет, иначе она [Елизавета] сочтет ее виновной». Положение казалось безвыходным. Непримиримость Марии означала, что она не могла больше игнорировать обвинения Морея, ведь это равнялось бы признанию вины. Елизавета, однако, не собиралась принимать их без дополнительных улик, и, поскольку она знала, что ее кузина отказалась предстать перед кем-либо, кроме нее самой, дело не могло быть разрешено. А сама Елизавета не желала, чтобы ее принуждали предпринять то или иное действие.

Летингтон и епископ Росский продолжали устраивать встречи с Норфолком, внешне выглядевшие как поездки на соколиную охоту, время от времени напоминали о перспективе брака с Марией и даже учитывали возможность обручения дочери Норфолка Маргарет с младенцем Яковом VI. Они прилагали усилия, чтобы сохранить свои планы в секрете, особенно от Елизаветы, однако «среди влиятельных людей прошел слух», а Трокмортон и Лестер высказывались в поддержку этой идеи. При этом никто, похоже, не озаботился спросить Марию, что она думает о человеке, готовом делить с ней ложе.

Летингтон предпринял новую попытку вывести дело из тупика, предложив тонкую уловку: Мария признает свое отречение как передачу короны Якову, так что она по-прежнему будет титуловаться королевой, а он будет признан королем, но, если он умрет раньше нее, она вернет себе полноту власти. К несчастью, из этого изящного предложения ничего не вышло. Ответ Марии на «добавление» Морея, с полным на то основанием, представлял собой «обвинение их самих (обвинителей Марии. – А. С.) в том, что они замыслили и совершили то преступление, в котором обвиняют нас». Сесил тем временем набросал для себя еще несколько длинных меморандумов о том, что Марию можно удержать в Англии – как «узницу закона».

Ноллис умолял Марию подчиниться требованию Елизаветы и предстать перед Мореем и членами английской комиссии. Мария ответила просто: «Я не равна восставшим против меня и никогда не позволю судить себя наравне с ними». Это практически точная аналогия линии защиты, избранной ее внуком Карлом I, утверждавшим позднее, что, будучи королем, он не имеет себе равных и поэтому никто по закону не может его судить. Итог в обоих случаях оказался одинаковым.

В декабре 1568 года Мария неосторожно написала неизвестному адресату, приказывая «собрать наших друзей, моих подданных, созвать и провести заседание парламента, если получится». Это был неразумный поступок, поскольку письмо, как и большая часть ее корреспонденции, было перехвачено Сесилом и переправлено им Морею. В другой раз, 10 января, посланник Марии Томас Керр был перехвачен в Берике комендантом замка лордом Хадсоном; при нем было письмо «о делах, достойных размышления», однако его секрет остается нераскрытым.

Елизавета же устала от противостояния, вызванного, как она считала, действиями своей несговорчивой кузины. Двор полнился слухами о том, что Марию подвергнут тюремному заключению где-нибудь в Англии. Хотя комиссия все еще заседала, в середине декабря граф Шрусбери писал жене: «Дела королевы Шотландской совсем плохи… Теперь уже точно известно, что она прибывает в Татбери под мою ответственность».

Елизавета и Сесил смогли обнародовать все обвинения против Марии, а ее отказ предстать перед комиссией толковался как признание вины. В начале января 1569 года Хантли и Аргайл обратились к членам комиссии, рассказав им о заключении Крейгмилларского соглашения, тем самым обвинив себя наряду с Босуэллом, Летингтоном, сэром Джеймсом Балфуром и Мореем. Мария здесь упоминается как соучастница, которая никоим образом не могла отрицать, что знала о заговоре против Дарнли, даже принимая во внимание ее слабую попытку настоять на том, чтобы не было совершено ничего, «наносящего мне вред». Если бы утверждение графов оспорили, они готовы были вызвать Морея и Летингтона на поединок – Летингтон не был достаточно знатен, однако они проявили великодушие и согласились отступить от строгих рыцарских правил и позволить ему сразиться с ними. Ответ Морея на вызов был весьма прост: он решительно отрицал, что был в Крейгмилларе в указанные дни. Поэтому, по крайней мере в этом отношении, обвинение было выдумкой.

Впрочем, прежде чем были обнародованы оба заявления, 7 января Елизавета объявила:

«Королева Шотландии ни в коем случае не должна считать, что Ее Величество собирается дальше рассматривать это дело, учитывая, что она не дала ответа на обвинения в убийстве мужа. Граф Морей должен вернуться к делам управления, и Ее Величество не нанесет ущерба тому положению, какое он занимал до того, как был сюда призван. Королеву Шотландии отправят в Татбери, и к ней больше не будут свободно допускаться посетители, как раньше. Общее правило состоит в том, что никто не должен посещать ее или писать ей, не сообщив об этом Ее Величеству».

После этого резкого приказания не осталось и тени сомнения в том, что Мария являлась узницей. 10 января Елизавета написала представителям шотландской стороны: «До сих пор против них (представителей Морея. – А. С.) не было доказано ничего, наносившего бы ущерб их чести, но и, с другой стороны, не было приведено достаточно доказательств против их правительницы, вследствие чего английской королеве пришлось бы плохо думать о своей сестре-королеве, исходя из того, что она видела». Это – прекрасный образец тюдоровской уклончивости, который на языке шотландского права описывается как вердикт «не доказано». Он предоставлял Елизавете абсолютную свободу действий в отношении Марии, но при этом заставлял ее задуматься о том, что же именно она собирается с ней делать.

Когда Мария начала осознавать всю серьезность своего положения, ее поведение изменилось. Филипп II Испанский вновь сделал ей предложение от имени дона Хуана Австрийского, однако Мария ответила, что, поскольку ее судьба находится в руках Елизаветы, она не может заключать подобные соглашения. Несмотря на это, в своем письме Елизавете от 22 января Мария не сделала ни одной уступки и не предложила никакого выхода, но лишь неразумно порицала английскую королеву за ее поведение по отношению к ней. Елизавета не приняла ее, ей не показали копии «писем из ларца», а позволив Морею вернуться в Шотландию после небольшой выволочки, она фактически приняла решение в его пользу и осудила Марию. Кроме того, было множество «мелких грубостей»: Мария не получала известий от своих французских родственников и была лишена возможности получать новости из Шотландии. В ее письме не было больше ни радостной надежды на то, что личная встреча королев все исправит, ни высокомерия Гизов, с которым она раньше требовала обращения, подобающего ее статусу. Теперь Мария говорила умоляющим тоном арестанта, просящего о милости.

Елизавета, с другой стороны, с обычной деловитостью расчистила себе путь. Сообщения о том, что Яков прибудет в Англию, что Эдинбург, Стирлинг и Дамбартон примут английские гарнизоны, а Морей будет объявлен законнорожденным и наследует Шотландию в случае смерти Якова, были объявлены совершенно не соответствующими действительности. Мария не предстала перед судом, но в глазах общественного мнения была признана виновной на основании сомнительных улик и тайных слухов. Теперь Елизавета переместила ее в более безопасное и удобное место. И по крайней мере, на время могла забыть о своей беспокойной шотландской кузине.

Перемещение Марии в Татбери должно было быть несложным. Сесил получил от графа Сассекса описание предполагаемого маршрута: из Болтона в Рипон (шестнадцать миль), из Рипона в Уэзерби (десять миль), потом из Помфрета (Понтефракта) в Ротерхэм (шестнадцать миль) и так далее короткими перегонами вплоть до Татбери. Поскольку дом в Татбери тогда не был полностью обставлен, предполагалось, что Мария поселится сначала в доме Шрусбери в Шеффилде. Все, однако, запуталось, когда хозяйка обоих поместий леди Шрусбери послала за мебелью для Татбери в Шеффилд, и в то время как Марию утром 26 января 1569 года вынудили покинуть Болтон, в поместьях царил организационный хаос. Пленница задержалась на несколько дней из-за плохой погоды и нездоровья, но теперь ее свита должна была пуститься в дорогу. Для Марии и ее свиты наняли шестнадцать лошадей, еще шестнадцать предназначались для ее охраны, тридцать две – для слуг, а также шесть повозок для багажа и восемь тягловых лошадей. Пар от дыхания лошадей стоял в морозном воздухе, когда Мария наконец вышла из дверей, закутанная в теплые одежды, и неуклюжая процессия двинулась сквозь сугробы, прибыв в Рипон поздно вечером.

В Рипоне Марию встретил сэр Роберт Мелвилл с инструкциями обсудить возможность ее брака с Норфолком. Поскольку одним из главных опасений Морея было то, что, оставшись на свободе в Шотландии, она может выйти замуж за иностранного принца, идею брака с Норфолком следовало поощрить. Учитывая дурное настроение и крайнюю усталость Марии, неудивительно, что обсуждение ни к чему не привело, хотя она нашла время написать Елизавете, жалуясь на принудительное перемещение из Болтона и отрицая подлинность «писем из ларца». Мария сообщила Елизавете, что написала длинное оправдательное письмо Сесилу, но она избавит «добрую сестру и королеву» от необходимости его читать. Ведь Сесил, несомненно, уже передал все его важные положения королеве.

Ноллис, «глубоко обеспокоенный своими грустными обязанностями в чуждой ему стране», все еще рассчитывал разместить кортеж в одном из домов Шрусбери в Шеффилде, но 28 января получил известие, что в них теперь жить невозможно, а ему надлежит двигаться прямо в Татбери. Из-за суровой зимней погоды путешествие становилось все более затруднительным. В Ротерхэме леди Ливингстон так сильно разболелась, что ее пришлось там оставить. В Честерфилде постоянно жаловавшаяся на боль в боку Мария отказалась продолжать путешествие без своей дамы. Леди Ливингстон – Агнес Флеминг – была кузиной Марии и дальней родственницей двух других Марий. Настроение Марии в Честерфилде не стало лучше от получения письма от Елизаветы, которая не понимала, почему Мария расстроена, и советовала ей: «Успокойте свое благородное сердце принцессы, данное вам от Бога».

Мария не нуждалась в покровительственных советах, словно бы предназначавшихся упрямому ребенку, и в конце января написала Норфолку: «Наше заблуждение не таит в себе позора. Вы обещали быть моим, а я – вашей; полагаю, что королева Елизавета и страна одобрят это. Если вы считаете, что опасность велика, поступайте так, как сочтете наилучшим… Ради вас я навсегда останусь пленницей и с готовностью подвергну свою жизнь опасности. Ваша верная до самой смерти королева Шотландии, мой Норфолк». Двадцатишестилетняя Мария вела себя как взбалмошная школьница тринадцати лет.

3 февраля Мария прибыла, наконец, в Татбери, где была передана на попечение графа и графини Шрусбери. Неделей раньше Елизавета послала Шрусбери, самому знатному пэру Англии после герцога Норфолка, инструкции, подтверждая принятое в середине декабря решение. Граф и графиня должны обращаться с Марией как с королевой, но не подчиняться ее власти и не позволить ей обрести свободу без прямого распоряжения Елизаветы, которое она собиралась отдать, «когда придут удобное время и обстоятельства». Шрусбери было предписано сократить свиту Марии – содержать их было слишком накладно – и не позволять никому выше ранга «низкорожденных слуг» приезжать к ней из Шотландии. Поскольку Елизавета знала, что дом в Татбери был не в лучшем состоянии, Марию следовало поселить в доме Шрусбери в Шеффилде. В Лондоне явно не представляли себе все домашние осложнения графа Шрусбери. Ясно обозначив свои пожелания, Елизавета недописала письмо; его продолжение написано рукой Сесила: если Мария позволит себе жаловаться на Елизавету, тогда будут опубликованы все обвинения против шотландской королевы; если она заболеет или пожелает поговорить с графиней, ее контакты будут ограничены, ни одной даме, за исключением графини, не полагается ухаживать за ней.

Хозяином дома, на попечении которого Марии предстояло пребывать еще пятнадцать лет, был Джордж Тэлбот, граф Шрусбери. Елизавета, несомненно с одобрения Сесила, тщательно выбирала тюремщика для Марии. Тэлботу было около сорока лет, он был чрезвычайно богат и, что более важно, владел семью дворцами, не считая двух великолепнейших дворцов Англии, принадлежавших его жене. Все они находились неподалеку друг от друга в центральных графствах. Шрусбери был мирным человеком и, как многие богатые люди, ненавидел лишние расходы. Его переписка изобилует отчаянными жалобами Сесилу на высокую цену гостеприимства, оказываемого им Марии и ее свите. Можно и не упоминать, что все жалобы остались без внимания.

Не менее важна для Марии была хозяйка дома – Элизабет, графиня Шрусбери. Более известная как Бесс из Хардвика, она была второй женой графа, однако он был ее четвертым мужем. Ее первый муж, Роберт Барлоу, умер, оставив ее обладательницей его имущества. Затем она вышла замуж за сэра Уильяма Кавендиша, там самым ступив на первую ступеньку аристократической лестницы. Десять лет спустя он скончался, и затем она вышла замуж за сэра Уильяма Сент-Лоу, который на смертном одре исключил из числа наследников членов своей семьи, оставив все Бесс. Она теперь владела Хардвик-Холлом и Чатсворт-Хаусом, а по богатству уступала лишь королеве. Один из современников сказал о ней: «Ее ум был прекрасно приспособлен к ведению дел, она была амбициозна, высокомерна, эгоистична, горда, коварна и бесчувственна». Такова была Бесс из Хардвика, полностью подчинявшая себе Джорджа Тэлбота в те минуты, когда он не выполнял приказы Елизаветы Тюдор. Этому семейству предстояло теперь приветствовать Марию Стюарт.

Татбери, пожалуй, был наименее комфортабельным из всех домов Шрусбери: то был средневековый замок, периодически использовавшийся как охотничий дом; он был приспособлен для кратковременного пребывания – в течение одной-двух ночей. В некоторых местах прохудилась крыша, а стены не были целиком закрыты гобеленами. В одних комнатах были кровати, в других же – лишь матрасы на каменном полу. Постепенно из лондонского Тауэра доставили серебряную посуду, стены больших залов завесили гобеленами, поставили кровати, а затем прибыл и балдахин Марии. К облегчению Шрусбери, Мария отвечала ему «сдержанно, не выказывая признаков раздражения». Она даже приняла сокращение ее свиты с шестидесяти до тридцати человек без жалоб. Однако спустя много лет Мария обнародовала свое подлинное мнение о Татбери:

«Я заключена за высокими стенами, на холме, открытом всем ветрам и превратностям погоды. В пределах стен, напоминающих Венсенский лес, находится старый охотничий дом, построенный из дерева и оштукатуренный, повсюду трещины, а штукатурка отходит от деревянных стен и во многих местах облупилась. Упомянутый дом стоит на расстоянии двух фатомов от крепостной стены и расположен так низко, что находящийся за стеной вал стоит на том же уровне, что и самая высокая часть здания, так что с той стороны никогда не светит солнце и не бывает свежего воздуха. По этой причине там так сыро, что невозможно поставить ни одного предмета мебели без того, чтобы тот не покрылся плесенью за несколько дней. Я предоставляю вам догадаться, как это действует на человеческое тело. Короче, большая часть здания – просто тюрьма для низкорожденных преступников, а не место, приспособленное для обитания знатной персоны… Покои, которыми я там располагала, состояли – и я могу призвать в свидетели тех, кто там был, – из двух жалких маленьких комнат, настолько холодных – особенно по ночам – что без размещения повсюду ковров и гобеленов, которые я сама расшила, в них невозможно было бы находиться и днем. Те же, кто оставались там со мной ночами во время моей болезни, не могли избежать насморка, простуды или иного заболевания. Окрестности дома выглядят скорее похожими на свинарник, нежели на сад… В том доме нет отхожего места, и в нем постоянно воняет; каждую субботу очищали выгребные ямы, а одна из них находится прямо под моим окном, и оттуда до меня доносится не самый приятный аромат».

Тем не менее Татбери как нельзя лучше подходил для целей Елизаветы. Он находился достаточно далеко от Шотландии, чтобы предотвратить попытку побега, а сообщение с Лондоном было легче, чем из Болтона. Елизавета могла честно сказать, что ее сестра-королева, не признанная виновной в ходе расследования, не была помещена в тюрьму. Однако Мария находилась под строгим надзором доверенного придворного, который к тому же владел еще семью домами по соседству; то было важное преимущество, учитывая долговременное заключение Марии в Англии. Большие дворцы того времени не отвечали санитарным нормам, их каменные или деревянные полы были устланы сеном или, у более богатых владельцев, небольшими коврами, их следовало чистить хотя бы раз в год; полы и стены подметали и мыли, из-под крыш и из погребов изгоняли паразитов; очищали конюшни и отхожие места, а экскременты вывозили на телегах; тушили кухонные очаги, а каминные трубы прочищали – так что каждый год в течение некоторого времени эти дома были непригодными для жилья. Поэтому Марии и ее свите не нужно было далеко ехать, а Шрусбери мог оставаться ее гостеприимным хозяином, вернее – тюремщиком.

9 февраля в Татбери остановился Николас Уайт, везший на север послание Сесила Морею. Он оказался свидетелем того, как Мария посетила англиканскую службу с Книгой общих молитв в руках. Приглашенный побеседовать с королевой, он услышал, что ее английский не слишком хорош и она часто использует перевод службы. Гость и Мария поговорили об искусстве, обсудив резьбу, живопись и вышивание. Уайт знал о страсти Марии к вышиванию, однако оба они сошлись на том, что лучшим из искусств является живопись. Мария сказала Уайту, что вышивает в дурную погоду, хотя постоянная боль в боку делает любое движение затруднительным. Он отметил, что на парчовом балдахине была вышита надпись En та fin est та commencement ^[99] , однако он не «понял этой загадки». Он, естественно, счел ее «привлекательной, изящной, говорящей с милым шотландским акцентом, скрывающей остроумие под мягкостью манер». Он также восхищался ее волосами цвета воронова крыла, хотя Ноллис сказал ему, что они почти наверняка фальшивые. Мария признала, что считает Сесила своим непримиримым врагом. Николас Уайт явно входит в длинный список очарованных ею мужчин. Даже в несчастье и плену Мария Стюарт по-прежнему демонстрировала привитые ей воспитанием изящные манеры, хотя у нее оставалось все меньше и меньше людей, на которых можно было бы их практиковать.

Мария должна была признать, что ее жизнь радикально изменилась. Она больше не была гостьей в королевстве своей сестры, ожидавшей, пока Елизавета подготовит армию и отстранит Морея от власти в Шотландии. Ее личная свита сократилась до тридцати человек, хотя это правило Шрусбери никогда не соблюдал слишком строго, и порой число ее придворных удваивалось. Шрусбери также содержал ее лошадей – за свой собственный счет – и позволял ей вышивать вместе с Бесс в присутствии леди Ливингстон и Мэри Сетон. Маски и балы отошли в прошлое, и Мария проводила дни на охоте и в разговорах. То был не ориентировавшийся на Валуа двор в Холируде, но скорее «двор-пародия»: на возвышении под полотнищем с вышитыми гербами находились парчовый балдахин и красное бархатное кресло. Мария восседала там, окруженная фрейлинами. Она ела блюда, которые предварительно пробовали, с серебряной посуды, подававшейся ей слугами, а на ее кровати ежедневно меняли простыни. Сэр Джон Мортон находился при ней в качестве ее священника, и в целом соблюдались все подобавшие королеве церемонии. Ей не нужно было заниматься политикой, если не считать назначения Шательро, Хантли и Аргайла своими лейтенантами в Шотландии. Единственной ложкой дегтя было то, что увеличившиеся в числе домочадцы Шрусбери уничтожили в окрестностях Татбери все запасы дерева и угля, и 20 апреля 1569 года, спустя всего два с половиной месяца после прибытия, вся свита перебралась в дом Шрусбери в Уингфилде.

Мария все еще поддерживала переписку с Францией при посредничестве посла Бертрана де Салиньяка да ла Мот Фенелона, хотя шифры, принятые ею в марте, были быстро дешифрованы, и Сесил читал ее письма. Она просила Фенелона поздравить Екатерину Медичи с победой короля Карла IX в битве при Жарнаке, где был убит захваченный в плен гугенот Конде. На самом деле командование принял Колиньи, сумевший вывести войска гугенотов без больших потерь^[100]. Поздравления Марии по случаю гибели лидера гугенотов вряд ли могли понравиться Сесилу, они только подкрепили его мнение о том, что с Марией необходимо покончить как можно скорее. Именно Фенелону Мария справедливо жаловалась на то, что Морей посадил Шательро и Херриса в Эдинбургский замок. Когда многократно задерживавшийся посланец Сэнди Бог рассказал Марии об их помещении под стражу, она расплакалась, а Бог вместе с епископом Росским был отправлен в Лондон. Елизавета изобразила ярость при получении этих новостей, но лишь одна Мария верила этому театральному представлению.

⇐ Предыдущая19202122232425262728Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: