Иаков V и Мария де Гиз – родители Марии Стюарт 11 глава

Морей отказался дать разрешение, а 4 декабря Тайный совет подтвердил существование бумаг, «написанных ею собственноручно», которые указывали на соучастие Марии в убийстве Дарнли и даже обвиняли ее в заговоре с целью погубить младенца Якова. Постепенно стали распространяться слухи о Крейгмилларском соглашении, и, по сообщению Друри, Летингтон сжег все существовавшие его копии, за исключением одной, касавшейся «участия королевы; сохраненной, чтобы показать при случае». Чтобы увязать между собой тюремное заключение Марии и регентство Морея, собравшийся 15 декабря парламент придал действиям мятежных лордов законную форму. Убийство Дарнли, мятеж Босуэлла и заключение Марии в Лохливене произошли «по вине самой королевы». Босуэлла описали как «главного исполнителя указанного ужасного убийства». Прозвучало требование заслушать письма Босуэлла и Марии, но их не предъявили, хотя парламентариев заверили в том, что они доказывали: «Она заранее знала и соучаствовала в упомянутом убийстве короля, своего законного супруга». Парламент также отметил «передачу короны и власти в королевстве, совершенную ее милостью королевой, дражайшей матерью нашего господина, подтвержденную ее письмами, подписанными лично и запечатанными ее личной печатью 24 июля». Парламент также мудро ратифицировал все сделанные Марией земельные пожалования, тем самым не давая ей возможности отозвать их в день своего рождения. Мария больше не была королевой Шотландии, она сама провозгласила: «Мы так расстроены и опечалены, что наши тело и дух не в состоянии сохранять силу в данной ситуации. Поэтому мы отказались от управления нашим королевством».

Довольно неуклюже высказывая пожелание, чтобы такое никогда больше не случалось в будущем, парламент выступил против женщин в целом: «Женщин не дблжно ни в коем случае допускать к публичной власти в королевстве или позволять им иметь ее в стране».

Лорд Херрис объявил протест в отношении писем об отречении, назвал их недействительными и потребовал нанести визит Марии, чтобы лично услышать ее пожелания. Он возглавил парламентское меньшинство, отказавшееся подписать акт об отречении. Этот акт тем не менее был принят наряду с остальными актами, укреплявшими реформированную церковь, включая исповедание веры, заново утверждавшее положения кальвинистского учения, а также более радикальными актами, направленными против католиков. Партия Хэмилтонов на заседании парламента не присутствовала.

Морей провел два дня в Эдинбургском замке, а затем начал свое регентство с конфискации всего имущества Босуэлла, немедленно вынудив Патрика Уилсона, объявленного убийцей короля, передать ему замок Данбар. Эти действия имели более важное значение, нежели просто подчинение территорий, ведь именно в Данбаре хранилась основная часть драгоценностей Марии. Как она справедливо полагала, Морей наложил руку на всё, включая ее кольца. Мария знала, как это случается: так было с Дианой де Пуатье после смерти Генриха II и с ней самой после смерти Франциска II. В обоих случаях драгоценности становились собственностью короля, однако теперь Морей подарил некоторые из них жене, а остальные сохранил для себя.

В сентябре Морей принял делегацию лордов, преподнесших ему позолоченную посуду и задавших вопрос о его намерениях в отношении Босуэлла. Морей ответил им, что «не стоит делить шкуру неубитого медведя». Трокмортон также отметил, что Хэмилтоны «созвали вассалов на западе страны». 5 сентября Бедфорд сообщил Сесилу, что Морей собирается выступить против них с оружием в руках. Однако 15 сентября Морей принял Аргайла и Хэмилтонов для обсуждения спорных вопросов. Это, должно быть, оказалось бесполезным, поскольку 17 сентября Хэмилтоны потребовали освободить королеву и призвать к ответственности убийц Дарнли. Они поклялись в верности Якову, однако как принцу, а не королю, и вознамерились «помочь лордам, которые поддержали наше дело». К тому времени они смогли собрать 400 пехотинцев и получили обещание, что будут присланы еще 9 тысяч. Ясно обрисовались противоборствующие стороны, хотя 14 октября Морей уверял Сесила: «Состояние королевства указывает на всеобщее спокойствие». Однако подводный камень – тайные письма из шкатулки, становившиеся все менее и менее тайными, – оказался на виду 16 сентября, когда Морей в присутствии лордов Тайного совета подписал расписку в получении ларца. Как и Мортон, он объявил письма подлинными.

Морею также пришлось столкнуться с извечной проблемой любого правительства: у него теперь «почти не осталось денег», и он начал распоряжаться драгоценностями Марии, продав некоторые из них всегда готовой к новым приобретениям Елизавете. Сама Мария постепенно смирялась со своим заключением, «нарастила жирок», «вместо ярости проявляла благодушие и уже разжалобила многих». Вероятно, она всегда имела склонность к полноте, но раньше контролировала свой вес при помощи постоянной физической активности. Лишенная этой возможности, она быстро располнела. Начиная с июня в замок стали приходить сундуки с одеждой и прочими вещами для пленной королевы, к которой теперь присоединилась Мэри Сетон, хотя от прежней роскоши королевского гардероба не осталось и следа. Среди присланного были ткань для вышивания и для платьев, новые туфли, головные платки, нижнее белье и даже накладные волосы для прически. Подобно всем заключенным, Мария постоянно надеялась на освобождение, но в то же время страшилась событий, которые разворачивались за стенами ее темницы.

У второстепенных участников заговора против Дарнли исторгли признания, и они были казнены с варварской жестокостью. Их признания показывали, что главным организатором заговора был Босуэлл, теперь благополучно пребывавший в заграничной тюрьме, а его жена, бывшая королева, являлась его соучастницей. Все это было вполне удовлетворительно, и прочие лорды, подписавшие Крейгмилларское соглашение, могли спать спокойно в своих постелях. Лорды даже размышляли о возможности нового брака для Марии – она все еще оставалась женой Босуэлла, но эту неприятную деталь легко было исправить – и приняли во внимание целый ряд возможных кандидатов из числа знати, хотя саму Марию вряд ли спросили.

Она все еще оставалась пленницей, мечтавшей о побеге. Однако Мария хотела бежать из Лохливена не для того, чтобы бороться за королевскую власть, но скорее чтобы вновь наслаждаться жизнью принцессы. Она написала Екатерине Медичи и Елизавете, прося о помощи, причем ей удалось тайно переправить письма за пределы замка. Впрочем, ни одна из правительниц не была склонна рисковать, чтобы спасти королеву, обвинявшуюся в убийстве мужа. Возможности самой Марии организовать побег были незначительными, ведь, чтобы написать эти письма, ей даже пришлось изготовлять чернила из каминной сажи. Она смогла очаровать лодочника, переправившего ее послания, но вся остальная прислуга находилась под постоянным наблюдением: тюремщики Марии были такими же пленниками, как и она сама. Королева, однако, превратила в своего добровольного помощника Джорджа Дугласа, младшего брата сэра Уильяма. Когда брат приказал ему покинуть остров после одной из многочисленных ссор в семействе Дугласов, Джордж сумел вступить в контакт с лордом Сетоном, верным сторонником Марии.

Первая попытка побега Марии, состоявшаяся в конце весны, предполагала переодевание в прачку, а Мэри Сетон в это время должна была оставаться на острове и играть роль королевы. Однако один из лодочников заподозрил, кем на самом деле являлась служанка шести футов ростом, и попытался сорвать закрывавший ее лицо шарф. Мария инстинктивно схватилась за шарф, выдав себя – ведь руки у прачки красные и огрубевшие от постоянной стирки, а руки женщины в лодке были белыми, с изящными длинными пальцами. Хотя королева вернулась в свою тюрьму, лодочник никому не сказал о попытке побега.

Теперь Мария использовала в качестве курьера юного сироту Уилли Дугласа, однако он был ненадежен и даже умудрился потерять адресованные ей письма, которые нашла дочь лэрда. Девочка обещала сохранить все в секрете, если Мария возьмет ее с собой, но та, почувствовав возможную ловушку, ответила, что не имеет намерения бежать. Уилли, которого Мария вознаградила золотыми, был обвинен в подготовке побега и изгнан с острова. Удивительно, но сэр Уильям и леди Дуглас не усилили мер безопасности, однако похвалялись перед самой Марией, что хорошенько о ней позаботятся. Тем временем Джордж Дуглас и лорд Сетон собрали группу вооруженных людей в прибрежной деревне у Лохливена и ждали там известий. Юному Уилли позволили вернуться, и он сообщил Марии, что ее побег запланирован на 2 мая.

Незадолго до назначенного срока произошла случайная заварушка, когда слуги подняли ложную тревогу, обернувшуюся бедой: один из людей сэра Уильяма схватил аркебузу – считая, как он утверждал позднее, что она заряжена только пыжом, – и выстрелил в толпу, ранив двоих зевак.

2 мая Уилли организовал праздник Неразумия, на котором он сам был Аббатом Беспорядка, и настоял на том, чтобы Мария следовала за ним повсюду, куда бы он ни пошел. Благодаря этому ему удалось нарушить заведенный в замке распорядок и отвлечь внимание от действий, которые в обычной обстановке вызвали бы всеобщую тревогу. В прибрежной деревне появилась большая группа вооруженных всадников во главе с Джеймсом Хэмилтоном из Ормистона, а сама Мария до ужина удерживала леди Дуглас беседой, чтобы та не увидела их. Сэр Уильям заметил, как Уилли сковывал цепью и привязывал все лодки на острове, кроме одной, но Марии удалось отвлечь и его внимание. Мария получила от Джорджа Дугласа жемчужину при посредничестве подкупленного крупной взяткой лодочника – это был сигнал, означавший, что все готово.

Сэр Уильям лично подал ужин Марии и затем оставил ее на попечении «человека по имени Драйсдейл», который позднее ушел играть в ручной мяч. Мария покинула двух дочерей хозяина замка, сказав им, будто идет молиться, что и делала весьма благочестиво до тех пор, пока не пришло время надеть плащ с капюшоном. Так же поступила одна из ее служанок. Все фрейлины Марии, в том числе Мэри Сетон, Джейн Кеннеди и француженка Мари де Курселль, были посвящены в план побега. Тем временем Уилли, прислуживая сэру Уильяму, выкрал ключ от главных ворот. Затем он и Мария на глазах нескольких слуг миновали главный двор и вышли в ворота, Уилли запер их за собой и бросил ключ в дуло ближайшей пушки. Марию узнали несколько прачек, но Уилли приказал им молчать, а затем королева села в лодку. Лодочник посоветовал ей лечь на дно лодки на случай, если начнут стрелять. Путь через озеро – от заключения к свободе – занял всего несколько минут. На берегу королеву встретили Джордж Дуглас и Джон Битон с лошадьми, а также верный Уилли Дуглас. После того как они проехали две мили, к эскорту королевы присоединились лорд Сетон и лэрд Риккартона, они переправили ее через реку Форт у Квинсферри. На южном берегу реки Марию приветствовал Клод Хэмилтон, второй сын герцога Шательро, приведший еще двадцать лошадей. Около полуночи кортеж благополучно прибыл в замок Сетона в деревне Ниддри.

Наши познания о последующих событиях основываются на воспоминаниях Марии, записанных Клодом Но. Она припоминала, что в Ниддри ее ожидали – нет, не новости о политических делах в Шотландии – «платья и прочие вещи, подобающие ее полу и положению». Поскольку личный гардероб Марии находился в руках Морея и лордов-конфедератов, эти платья, должно быть, у кого-то одолжили. Из замка Ниддри Мария, проехав двадцать пять миль, попала в Хэмилтон, где могла не беспокоиться о возможном нападении лордов. Трокмортон, впрочем, не доверял побуждениям Хэмилтонов: «Те, кто организовал побег, сделали это исключительно ради того, чтобы захватить власть в королевстве».

Тем временем в замке Лохливен дочери Дугласа быстро обнаружили отсутствие Марии, и сэр Уильям осознал, что самая важная заключенная в Шотландии только что сбежала у него из-под носа. Его театральная и неудачная попытка совершить самоубийство, заколовшись, была отмечена властями, и возмездия не последовало. Сэр Уильям не производил впечатления очень умного человека, однако он находился в сложном положении: ему приходилось угождать своему сводному брату Морею и одновременно вести себя благородно по отношению к Марии на тот случай, если бы ей удалось вернуться к власти. Как многие люди, застигнутые государственным переворотом, он вполне разумно воздерживался от того, чтобы открыто принять ту или иную сторону. Три дня спустя он отправил вслед Марии ее вещи, так что она опять получила обратно часть имущества.

При Марии теперь находились два новых человека – Джордж и Уилли Дугласы; оба они поддались ее чарам и добровольно продолжали ей служить. Королева – теперь в качестве свободной женщины – стала магнитом для своих сторонников. 8 мая в Хэмилтоне было подписано новое соглашение. Среди подписавших были девять графов, девять епископов, восемнадцать лордов и многие другие; они обещали «служить и повиноваться королеве, отдавая ей свои тела, земли, друзей и т. п.». Тем не менее «их силы не слишком велики и совсем не организованы».

Регент Морей в это время отнюдь не бездействовал. 3 мая он, как говорят, «пребывая в сильном изумлении», приказал собрать армию в Глазго, а четыре дня спустя Роберт Лепревик напечатал объявление, ставившее всех сторонников Марии вне закона как изменников. Поскольку сам Морей находился в Глазго, всего в восьми милях от Хэмилтона, и обе стороны могли быстро встретиться, шансы на повторение нелепого «Загонного рейда» были невелики. Мария объявила свое вынужденное отречение недействительным, а Друри сказал Трокмортону: он сомневается, что она вообще прочла документ. Мария теперь вела себя так, как если бы вернула себе полную власть. Она отправила Хёпберна из Риккартона в Данбар с инструкциями захватить замок, а потом отправиться в Данию и отозвать Босуэлла. Путешествие оказалось досадно неудачным, и ни одна из целей не была достигнута.

Марии, однако, надлежало решить, насколько жестко она будет добиваться восстановления собственной власти. Мелвилл сообщал, что «она не собиралась сражаться или рисковать в полной превратностей битве» – вполне объяснимое настроение после Карберри, – но Хэмилтоны посоветовали ей начать войну, так как поняли, что имеют численное преимущество над силами Морея, причем рекомендовали наступать и немедленно ввязываться в сражение. Мария 5 и 6 мая написала письма «всем королям, принцам, герцогам, владетелям и магистратам, нашим подданным… всем нашим законным и благонамеренным друзьям». Письма были крайне резкими: королева назвала Морея «бесчестным ублюдком», «чудовищным изменником», убившим Дарнли и подстрекавшим Босуэлла похитить ее. Шательро теперь был ее «приемным отцом»; она отказалась от собственного отречения и назначила Шательро и его наследников регентами и наставниками Якова «на случай ее отсутствия за границей». В случае ее смерти Шательро и дом Хэмилтонов должен был унаследовать корону. Летингтона и Балфура осудили как изменников вместе с лэрдом Крейгмиллара, а Сессфорд и Керр из Фаудонсайда были названы бездушными проклятыми тиранами. Список продолжался в том же духе, однако сомнительно, чтобы письма были подписаны или доставлены по назначению. Историк Хэй Флеминг считает, что Мария, безусловно, видела их и одобрила, возможно, даже участвовала в их составлении, но подлинным автором был Хэмилтон, архиепископ Сент-Эндрюсский.

Наилучшим решением было бы занять выгодную оборонительную позицию и там сосредоточить объединенную армию для выступления против Морея, отряды которого уже начали переходить на сторону Марии и присоединяться к ее войскам под командованием Аргайла. Быстрое передвижение на север, чтобы обойти Глазго с востока, открыло бы дорогу на Дамбартон, а численное преимущество сдержало бы действия Морея. В Дамбартоне Мария смогла бы перевести дух и собрать силы – «постепенно призвать своих подданных к подчинению». Более того, если бы она двигалась достаточно быстро, то смогла бы достичь Стирлинга, находившегося под контролем Мара, прежде, чем последний успел бы соединиться с силами Морея. К несчастью, возобладали воинственные намерения Хэмилтонов и Аргайла, и Мария, отвергнув свой прежний план «не рисковать в сражении, а отправиться к замку Дамбартон», приняла худшее решение и выступила на северо-запад с шестью тысячами человек. Морей был удивлен этим шагом, однако направился на юго-восток к воротам Галлоугейт и разместил свои куда менее внушитедьные силы на холме у деревни Лэнгсайд. Мария не ожидала никаких военных действий и вела свою армию как обычно – словно бы «на парад».

Лэнгсайд имела форму буквы «Т», а длинная узкая улица Лонг Лоан – всего сорока футов в ширину – шла с севера на юг. Она состояла из домов, окруженных небольшими садами. Там Киркалди из Грэнджа разместил аркебузиров, которые должны были играть роль снайперов. Копейщиков и кавалеристов он разместил на западной стороне деревни.

Авангард армии Марии составлял Херрис и его кавалеристы из Пограничного края. Они смело ворвались в деревню, однако, оказавшись в пределах Лонг Лоан – худшая тактика для конницы, – попали под уничтожающий огонь людей Киркалди. Кавалерия не предназначена для рукопашной схватки, и отряд Киркалди с легкостью устранял одного всадника за другим. Но, даже несмотря на потери, Херрис продвигался вперед, ему была жизненно необходима помощь основной армии, находившейся под командованием Аргайла. В этот критический для сражения момент граф Аргайл не отдал приказа наступать.

Расположенные к нему хронисты утверждают, что у него внезапно случился приступ «каменной болезни» и граф потерял сознание от боли. Скептики же указывают, что, будучи шурином Морея, он мог рассчитывать на высокое положение в случае, если бы Мария проиграла сражение. Один анонимный комментатор утверждал, что он «упал в обморок в начале сражения от трусости». В любом случае не был отдан приказ поддержать Херриса, а Киркалди приказал своим копейщикам атаковать оставшихся без командира горцев Аргайла. Мария, находившаяся на ближайшем холме, видела, как горцы Аргайла побросали оружие и бежали с поля боя. Копейщики яростно напали на главные силы ее армии, а когда их копья были сломаны, «бросали в лицо врагу кинжалы, обломки копий, камни и все, что попадалось под руку». Все закончилось в течение часа. Морей потерял одного человека, тогда как армия Марии потеряла сто человек убитыми и еще триста были взяты в плен.