Скульптурное изображение Марии Стюарт в Люксембургском саду в Париже 1 глава

 

Можно и не упоминать, что Брантом – которого там не было – рассказывал, что Мария лично обращалась к войскам, стремясь воодушевить их. Однако истина менее романтична: единственный шанс сохранить свободу заключался в том, чтобы ускакать на юг, в Гэлоуэй. Сначала Мария думала ехать дальше на север, по направлению к Дамбартону, однако вскоре повернула на юг. Морей отказался от преследования Марии, он считал, что она – беглянка, ее сторонники рассеяны, внешность ее известна всем и прятаться ей негде.

Реальность была совсем иной. Сторонники Морея покидали его уже с начала апреля, когда он держал открытый суд в Глазго и вынес крайне суровые приговоры. Несмотря на все парламентские акты, власть регента подвергалась сомнению, а число сторонников Марии росло. Французский посол в Лондоне де ла Форе считал, что две трети шотландцев выступали за Марию, а не за Морея. Даже его сторонники советовали ему не идти на юг к Лэнгсайду, а отступить к Стирлингу, где Мар держал для него замок и короля. Если бы Мария придерживалась собственного плана занять Дамбартон, она на самом деле создала бы опору собственной власти, вокруг которой можно было бы собрать достаточно сторонников для восстановления ее на троне.

Вместо этого, приняв первое из целой серии катастрофических решений, королева в сопровождении лорда Херриса и нескольких личных слуг обратилась в бегство, хотя обстоятельства того не требовали. Королевская свита направилась в долину Лох Кен, чтобы пересечь реку Ди у деревни Тонгленд. Там она сожгла мост, чтобы задержать несуществующих преследователей. Вся еда, которой располагала Мария, заключалась в хлебе, размоченном в воде источника, отдохнуть ей удалось в близлежащем поместье, пока ее спутники поджигали мост. В конце концов они добрались до замка лорда Максвелла в Террегле, в миле от Дамфриза. Мария побывала в этой части страны во время «Загонного рейда», однако теперешнее путешествие совсем не напоминало триумфальное продвижение королевы по стране. В письме кардиналу Лотарингскому, написанном три дня спустя, она рассказала о своем путешествии:

«Я испытала оскорбления, бедствия, тюремное заключение, голод, холод, жару, бегство в неизвестном направлении; я проделала 92 мили, не останавливаясь и не сходя с седла. Мне приходилось спать на голой земле, пить прокисшее молоко и есть овсянку без хлеба. Три ночи я провела без сна, без спутницы-женщины, в стране, где вдобавок ко всему этому я почти что пленница… Мне все равно, что случится со мной, но я не хочу, чтобы мои подданные были обмануты и погублены. Ведь у меня есть сын, которого мне больно оставлять в руках изменников».

Прошло шесть лет с тех пор, как Рэндолф написал: «Она жалеет лишь о том, что она – не мужчина, и не знает, каково это – провести всю ночь на поле боя или же ходить по замковой стене, надев шлем и взяв в руки выкованные в Глазго щит и меч». Столкновения Марии Стюарт с реальностью всегда оказывались неприятными. Теперь же на кону стояло само ее существование и необходимо было принять решение относительно будущего.

Находясь в Террегле, Мария могла выбирать из нескольких вариантов. Первый из них, к которому склонялись ее сторонники, заключался в том, чтобы собрать войска в Дамфризе и Гэлоуэе и вновь двинуться на север. Морей покинул Глазго, он совсем утратил популярность, конфисковав имущество сторонников Марии и тем самым только увеличив их число. Оставаться в Шотландии и сражаться против регента было не только реальной возможностью, но и наиболее разумным решением.

Другим вариантом было бегство во Францию, где Мария была не только герцогиней Туренской, но и вдовствующей королевой. Во Франции Екатерина Медичи уж конечно позаботилась бы о том, чтобы Мария Стюарт не имела никакого политического влияния – этого Мария в любом случае не хотела, – но там ей бы позволили вести относительно комфортную жизнь в сельском уединении. Двадцатишестилетняя Мария еще могла выйти замуж, и под неусыпным контролем Екатерины опять превратилась бы в пешку на поле династических игр, хотя теперь была бы не в состоянии упрямо следовать собственным идеям. Кроме того, во Франции всегда возможно было достаточно длительное время жить в богатом монастыре.

Последним, и наименее привлекательным вариантом было бегство в Англию и обращение за помощью к кузине Елизавете. Однако Елизавета ни за что не стала бы тратить деньги на войну ради восстановления Марии на престоле, не получив гарантий какой-либо выгоды для себя. Присутствие младенца-короля в Лондоне могло бы оказаться выгодным, но он находился в руках регента Морея. Возможно, Мария смогла бы просто жить в качестве королевской гостьи с собственным двором. Но Сесил быстро указал бы, что за Марией придется постоянно наблюдать, так как она станет естественным центром притяжения для католиков, а ее личная безответственность приведет ее к опасным играм. Елизавета была бы счастлива видеть свою кузину удобно устроившейся в сказочном замке на Луаре со шпионами Сесила в составе свиты.

Наряду с другими сторонниками Марии Херрис решительно выступал за то, чтобы остаться в Шотландии. Если бы Мария отвоевала свой трон – а у нее были на то хорошие шансы, – они могли быть уверены в щедрой благодарности, в противном случае они отдавались на милость Морея и его союзников. Возможность бегства во Францию зависела от способности Марии принять унижение от своей бывшей свекрови, но умение смиряться никогда не относилось к числу добродетелей семейства Гизов. Елизавета вряд ли могла отказать мольбам кузины о помощи, ведь та тоже была помазанной королевой. Английская королева открыто выразила свое возмущение ужасным событием – смещением Марии, и та предпочла забыть ее сдержанные высказывания по поводу брака с Босуэллом. Она отправится в Англию. Как и в случае брака с Дарнли, Мария сделала худший выбор из возможных, а сделав его, упрямо отказалась слушать любые советы.

Возможно, Мария полностью разочаровалась в родной стране. За семь лет пребывания в ней она столкнулась с враждебностью Нокса и подозрительностью протестантских лордов; выполняя свой долг, вышла замуж за сифилитика-бисексуала; стала свидетельницей того, как ее любимого советника закололи у нее на глазах; поставленная в безвыходное положение, оказалась в курсе планов убийства собственного мужа. Потом она вышла замуж еще раз, была пленена, родила мертвых близнецов в тюрьме, видела, как ее солдаты бежали перед мятежниками, которых возглавлял ее сводный брат. Марию можно простить за то, что она больше не хотела иметь ничего общего с Шотландией. Лорд Херрис против своей воли написал Ричарду Лоуэру, заместителю коменданта замка Карлайл, предупреждая его о предстоящем приезде Марии.

Было решено сначала отправиться к аббатству Дандреннан. Там Мария передохнула достаточно, чтобы написать короткое письмо Елизавете. В нем она выражала надежду в скором времени увидеть английскую королеву и лично рассказать ей о своих бедствиях. В воскресенье 16 мая 1568 года в три часа дня Мария Стюарт в сопровождении путешествовавших без всякого желания Херриса, Максвелла, Флеминга и лорда Клода Хэмилтона, а также еще шестнадцати личных слуг взошла на борт небольшой рыбачьей шхуны и отправилась в Англию. Она больше никогда не увидит свою родную страну.

 

 

Часть IV
АНГЛИЯ
1568–1587

 

Глава XIV
ЖЕЛАЕМОЕ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ

 

Клод Но сделал все что мог для мифологизации прибытия Марии в Англию. «Когда королева переправилась через залив и выбиралась из лодки, она упала на берег, что многие истолковали как знак успеха, понимая его в соответствии с обычаем и имея в виду, что она претендовала на Англию, обладая на это законным правом». Такую же историю рассказывали о Вильгельме Завоевателе, так что падение прибывающих монархов имеет под собой солидную традицию.

Мария высадилась у небольшого порта Уоркингтон – теперь эта деревня называется Мэрипорт – 16 мая 1568 года около семи часов вечера. Пока она ела свой ужин, лорд Херрис отправил посланца к сэру Генри Карвену из Уоркингтон Холла. Пытаясь – и совершенно напрасно – скрыть личность Марии, Херрис сообщил Карвену, что он сопровождает молодую шотландскую наследницу, которая не прочь будет выйти замуж за его сына. К несчастью, Карвена не оказалось дома, но его особняк и слуги были немедленно переданы в распоряжение Марии. Местные жители тут же догадались, кто она такая, а один из слуг Карвена это подтвердил, поскольку видел Марию «в лучшем положении, нежели сейчас». Присутствие Марии в Англии теперь стало общеизвестным.

Известие о бегстве Марии из Шотландии поразило всех, кто его получил. В своих фантазиях Мария вскоре по прибытии встречалась с Елизаветой и рассказывала ей, как знать отвергла ее, помазанную королеву, как угрожала ей смертью и принудила отречься от престола. Кроме того, если, конечно, Мария продумывала свои действия на много шагов вперед, она сказала бы кузине, что желает вернуться в свое королевство, а Елизавета незамедлительно предоставила бы ей армию. Реальность оказалась совсем иной. Мария прибыла в Англию вопреки всем советам, повинуясь внезапному импульсу. Она вряд ли имела какой-то план действий, если не считать желания доверить разрешение своих проблем кому-нибудь другому. Чтобы добиться этого, она, находясь в Уоркингтоне, написала второе, более длинное письмо Елизавете, описывая свое положение и все оскорбления, нанесенные ей ее дворянами. Оно начиналось с описания «Загонного рейда» – было там и единственное упоминание о Дарнли: le feu roy mon mari ^[85] – причем Мария подчеркивала, что простила его участников по совету Елизаветы, хотя эти люди убили Риццио у нее на глазах. Мария просила помощи не как королева, а как несчастная, лишившаяся всего женщина, которая проскакала шестьдесят миль, а потом боялась передвигаться в дневное время. Она подписалась как «добрая сестра, кузина и беглая пленница». Елизавета могла считать письмо формальным началом переговоров о том, как оказать помощь шотландской кузине и при этом получить выгоду для Англии.

Однако Сесил и Елизавета внимательно наблюдали за сильно изменившейся ситуацией. С Шотландией под управлением Морея было легко иметь дело: регент согласился бы заплатить высокую цену за признание Англией его режима. Но возвращение Марии поставило бы это соглашение под угрозу. С другой стороны, если бы Елизавета отказалась помочь Марии, та могла бы обратиться к другим монархам, и ее очевидным выбором стала бы Франция. Францию разрывали Религиозные войны, дворяне враждовали между собой и не были готовы поддерживать дело католической церкви, а у короля Карла IX отчаянно не хватало денег. Годом раньше Карл конфисковал церковные земли на сумму в 1,8 миллиона ливров, но этого все равно не хватало даже на внутренние потребности, так что военное вмешательство Франции в шотландские дела было маловероятно. Однако Мария по-прежнему могла выйти замуж. Выпущенная на просторы континентальной Европы, дважды овдовевшая королева превратилась бы в неконтролируемое и сексуально привлекательное орудие. Поэтому ей нельзя было позволить покинуть пределы страны, хотя в Англии она теперь стала центром притяжения для католиков, число которых увеличилось благодаря агитаторам из Европы. Елизавета не могла просто посадить Марию в тюрьму – сама мысль о том, чтобы поступить так с помазанницей Божьей, заставляла кровь стыть в жилах, но если бы удалось доказать, что Мария принимала активное участие в убийстве Дарнли, то открылись бы новые возможности. Самым суровым вариантом из них было бы отослать ее в Шотландию, чтобы ее там судили как убийцу короля, а самым мягким стало бы заключение в Англии. Елизавете удалось достичь оптимального решения: она согласилась встретиться с Марией, но лишь после того, как будет доказана невиновность последней. То был блестящий образец умения потянуть время.

Необходимо было урегулировать практическую сторону дела, поскольку Мария, чья свита разрослась до двадцати человек, явно не могла оставаться в Уоркингтоне. С визитом к Елизавете прибыл помощник коменданта Карлайла Ричард Лоутер, он также привез письмо от изумленного Сесила, в котором тот писал, что Марию отвезут в Карлайл, где она останется до тех пор, «пока я не узнаю, какова воля Вашего Величества». Лоутер также желал знать, является Мария почетной гостьей королевы или же пленницей.

Елизавета отправила к Морею Томаса Лейтона, дав ему инструкции сначала посетить Марию и обрисовать ей условия, на которых она могла остаться в Англии на пока неопределенный срок. Послание Елизаветы начиналось с выражения радости по поводу того, что Мария теперь свободна, далее сообщалось, что всем подданным английской королевы приказано подчиняться ей, что она «не замедлит получить помощь той властью, что Господь даровал королеве (Елизавете). Если она согласна оставаться в распоряжении королевы, пока та улаживает противоречия среди ее подданных, не призывая на помощь Францию, она получит от королевы всю необходимую помощь, чтобы убедить или принудить их».

Однако если бы Мария стала искать помощи Франции, тогда «Елизавета заключила бы, что ее главная цель – разжечь старые распри», и Лейтон должен будет объявить о ее недовольстве. Таким образом, Марию заверяли в том, что Елизавета окажет ей помощь лишь в том случае, если не будет военного вмешательства Франции. Морея же Лейтон «должен убедить передать спорный вопрос» на суд королевы Елизаветы. Елизавета и Сесил сразу поняли, что Мария может спровоцировать вооруженное вторжение, замаскированное под попытку освободить ее из английской тюрьмы.

Тем временем Лоутер, все еще не получивший разъяснений относительно статуса Марии, 18 мая перевез королевскую свиту в замок Карлайл. Замок, основанный в 1092 году Вильгельмом II, был достаточно величествен, чтобы разместить там королеву, однако не мог противостоять пушечным залпам. Поэтому в долговременной перспективе он был неподходящим местом для Марии, если бы Елизавета решила, что та – и в самом деле пленница и необходимо исключить возможность побега. Лоутер опасался, что Мария, которую разместили в покоях коменданта, «сбежит ночью из окна спальни при помощи полотенец, ведь женщина, столь крепкая духом и телом, легко может сбежать, находясь столь близко от границы». Он писал Сесилу: «Одежда ее милости износилась», однако с удовольствием сообщал, что оплатил все долги Марии в Кокермуте и обеспечил лошадей для ее переезда. Лоутер стал первым в длинном списке вынужденных оказывать Марии гостеприимство людей, которые посылали счета за расходы Елизавете. Им редко возмещали траты и практически никогда – полную сумму. Мария Стюарт недорого обошлась Шотландии, но в Англии стала очень дорогим иммигрантом.

Лоутер по-прежнему выражал сомнения относительно статуса Марии: «Если Ее Величество примет ее при дворе… то как и в какой форме?» Мария проливала слезы, получив известия о том, что Морей казнил некоторых из ее сторонников, и призвала отомстить за них Елизавету или – неразумная угроза! – она будет просить об этом своих друзей во Франции.

Всего лишь через два дня после прибытия Марии в Карлайл ее положение прояснилось, что явствует из письма английского Тайного совета: «Совет приказывает шерифу, мировым судьям и джентльменам Камберленда оказать шотландской королеве и ее свите почетный прием, который устроит граф Нортумберленд^[86], и не позволить никому из них сбежать». Упоминание о побеге показывало, что Мария – скорее пленница, нежели гостья.

В конце месяца ситуация стала еще яснее. Граф Нортумберленд попытался получить право охранять Марию, но Лоутер отказал ему в доступе к ней. Елизавета же официально препоручила Марию заботам лорда Скроупа из Болтона^[87]. Скроуп был попечителем Восточной пограничной марки и комендантом замка Карлайл. Елизавета также направила туда своего вице-канцлера, сэра Фрэнсиса Ноллиса^[88], которому предстояло стать попечителем Марии. Ноллис был 55-летним опытным придворным, близким другом Елизаветы, а его многочисленные родственники связывали его с большинством знатных семей Англии. Его дочь Летиция, овдовевшая после смерти графа Эссекса, недавно вышла замуж за Роберта Дадли, графа Лестера^[89]. Хотя Ноллис был пуританином, он оставался другом Марии, тогда как многие другие из близкого окружения Елизаветы были заклятыми врагами шотландской королевы. В Лондоне граф и графиня Леннокс нанесли визит Елизавете и истерически требовали, чтобы Марию судили за убийство.

Тем временем Мария создавала собственную дипломатическую службу: она послала Херриса в Лондон с письмами для Елизаветы и Сесила, лорду Флемингу были даны инструкции нанести визит во Францию с письмом к Екатерине Медичи, заверяющем ту в неувядающей любви Марии. Екатерина, со своей стороны, написала Елизавете и поблагодарила ее за то, что та заботится об интересах Марии, а также отправила в Лондон месье де Монморена в качестве посла. Подразумевалось, что Екатерина от души благодарна Елизавете – ведь теперь Мария была ее проблемой. Инструкции Марии Флемингу были, однако, гораздо более взрывоопасными. Поскольку Елизавета не собиралась употреблять силу для того, чтобы восстановить Марию на шотландском престоле, и, более того, оказала поддержку Морею, Мария теперь просила Францию предоставить ей две тысячи пехотинцев, а также деньги для найма пятисот кавалеристов, приобретения артиллерии и боеприпасов и отправки их в Дамбартон. В качестве платежного средства могли быть использованы ее драгоценности, все еще находившиеся во Франции. Мария предупредила французского короля о шотландских агитаторах, прибывавших во Францию, и советовала ему не принимать никого, кроме носителей паспортов, подписанных ею. Флеминг также вез письмо с аналогичными требованиями кардиналу Лотарингскому. На самом деле Флеминг не уехал дальше Лондона, где его остановил Сесил. Карл IX был избавлен от постыдной необходимости ему отказать. Мария отправила Херриса в Лондон, с тем чтобы разрешить все сомнения, какие могла иметь Елизавета. Письмо начиналось с искренней просьбы о личной встрече, однако Мария добавляла: «Если по какой-либо причине я не могу приехать к Вам, хотя я добровольно предала себя в Ваши руки, Вы, я уверена, позволите мне искать поддержки других союзников – ведь, благодаря Господу, у меня их достаточно». То была неразумная угроза человека, находившегося в уязвимом положении, и Елизавета спокойно проигнорировала ее. Мария жаловалась дальше: «Меня держат в Вашем замке как пленницу уже 15 дней, а по прибытии Ваших советников мне было позволено не отправиться к Вам, но всего лишь поведать Вам истину о моих бедствиях». Под конец она вспомнила о своих манерах: «Я не могу не поблагодарить Вас за благожелательный прием… особенно со стороны помощника коменданта мистера Лоутера, который оказал мне любезность без прямого на то приказа».

В тот же день Скроуп и Ноллис встретились с Херрисом, который собирался отбыть в Лондон, и все трое принялись обсуждать сложившееся положение. Одно из самых серьезных опасений Елизаветы, несомненно, состояло в возможности, хотя и весьма отдаленной, появления в Шотландии освободительной французской армии. Тогда Елизавете пришлось бы ответить на это введением туда собственных войск; восемь лет назад она уже оказывала помощь силам Реформации. Эта кампания оказалась весьма дорогостоящей, и Шотландия выиграла больше, чем Англия. Все стороны согласились, что Мария не может быть допущена к аудиенции у Елизаветы до тех пор, пока полностью не опровергнет обвинения в соучастии в убийстве Дарнли. Сойдясь на этом, Скроуп и Ноллис были впервые приняты Марией. Они передали, что Елизавета сокрушается относительно «достойного сожаления бедствия и вынужденного обстоятельствами приезда». Против обыкновения, двое мужчин не высказали Марии комплиментов по поводу ее красоты, однако «нашли, что она весьма красноречива и хладнокровна, а из ее действий следует, что она обладает мужеством и щедрым сердцем». Когда ей сообщили об условиях встречи, выдвинутых Елизаветой, Мария разрыдалась и немедленно попросила об охранной грамоте на проезд через территорию Англии, поскольку Франция и Испания непременно окажут ей помощь. Оказавшись на грани истерики, она обвинила шотландских лордов в том, что они силой захватили земли, которые она собиралась вернуть короне в день своего рождения. Она опять пригрозила обратиться за помощью к Франции, и на этом встреча закончилась. Скроуп и Ноллис считали, что предоставленная самой себе, она не вернется в Шотландию без французской помощи, но может попытаться пробраться через Шотландию по пути во Францию, хотя это легко предотвратить, вовремя передав сообщение Морею. Кроме того, они осознали, что дилемма состояла в следующем: хотя Марию нельзя было держать в настоящем заключении, сама ее близость к границе требовала бдительной охраны. Однако перемещение ее вглубь страны рассматривалось как «путь к опасному мятежу». Любой выбор таил угрозу, а Марию было невозможно уговорить. Елизавета желала услышать совсем не это, и Сесил, как обычно, подготовил длинный меморандум, обрисовывавший ситуацию.

К Марии не должны были допускать посетителей, не имевших особого разрешения, а все тайные письма надлежало перехватывать. Любого человека, подозревавшегося в соучастии в убийстве Дарнли или в поддержке брака с Босуэллом, следовало «заключить под стражу и призвать к ответу». Францию нужно предупредить не вмешиваться. Необходимо найти неопровержимые доказательства соучастия Марии в убийстве Дарнли. Если она окажется невиновной, Елизавета может помочь восстановить ее на троне, но в случае, если она виновна, Елизавета должна поселить ее в Шотландии, свободной от французской тирании. Марию ни в коем случае не следует отпускать из королевства. «Ее Величеству подобает разрешить любые споры относительно шотландской короны – ведь она по древнему праву принадлежит английской короне, что можно доказать множеством документов, исторических примеров и прецедентов». Если бы Марию оправдали, тогда Литский договор – здесь Сесил допустил редкую ошибку, ведь договор, подтверждавший права Елизаветы на престол, назывался Эдинбургским – следовало немедленно ратифицировать. Если бы Марию сочли виновной, тогда ее могли бы восстановить на престоле при определенных условиях. Далее в меморандуме говорилось:

«…Если ее преступления окажутся слишком велики, ее следует поселить в безопасном месте, но не возвращать ей королевство. Если восстановить ее на престоле, она и ее сын станут править совместно, а регент сохранит свою должность вплоть до совершеннолетия сына. Если она уедет во Францию, Англия окажется окруженной могущественными врагами, а Франция обладает большими силами, чем мы. Если она останется, то поощрит дурных подданных к мятежу. Если она вернется в Шотландию, то друзья Англии потеряют свое положение, а друзья Франции возвысятся».

Это был длинный документ, в котором проанализирована каждая возможность и предусмотрены все варианты. Хотя Сесил и не говорит этого прямо, подразумевается, что Мария останется в заключении до тех пор, пока не состоится некое подобие суда, и хотя его результаты и не предсказывались, понятно, что Сесил предпочел бы держать Марию под арестом в Англии. Сесил также опасался, что в Шотландии Хэмилтоны совершат переворот, который поставит границы Англии под угрозу – тем самым увеличивая расходы на их оборону. (Если Елизавета прочла меморандум – а она скорее всего так и сделала – то, несомненно, пришла в ужас от мысли, что ей придется действовать против кузины, и от объема возможных расходов.) Сесил также приказал, чтобы «ни англичане, ни французы или шотландцы не допускались к ней… и были приняты серьезные меры для перехвата писем, которые будут ей тайно посылать».

За ужином в воскресенье, 30 мая, Ноллис прямо заговорил с Марией о ее предполагаемом участии в убийстве Дарнли, и «в своей обычной манере» она расплакалась. Три дня спустя он обсудил с Сесилом возможные места ее содержания под стражей – места, где «папизм не так силен, как у нас на севере», – от души надеясь, что не он окажется «постоянным тюремщиком» Марии. Шпионы Сесила донесли, что, по их подозрениям, она уже состоит в секретной переписке с Францией. Патовая ситуация затягивалась. Мария вела себя так, как если бы находилась на свободе, Ноллис же, со своей стороны, обязан был держать ее под постоянным наблюдением, одновременно он и Сесил пытались подготовиться к ее длительному заключению под стражей. Ноллис жаловался Тайному совету: ему вменили в обязанность следить, чтобы королева не сбежала, однако «у нас нет приказа оправдать ее или держать в заключении». Елизавета позволила событиям идти своим чередом, уверенная в том, что Сесил обеспечит ее безопасность. 8 июня она написала длинное письмо Марии, вновь заверяя в вечной любви и горячем желании увидеть, как она очистится от «обвинений, которые эти люди выдвинули против вас». Письмо было доставлено Миддлмором, новым посланником, «хорошо известным», однако, Марии.

Бездействие Елизаветы делало Марию все более нетерпеливой. Она намекала Ноллису, что использует свою вдовью долю – 12 тысяч фунтов стерлингов в год, – чтобы нанять солдат против Англии и Шотландии и удовлетворить «страстное желание пролить кровь своих врагов».

Мария первый раз приняла Миддлмора в воскресенье 13 июня в восемь часов утра. Она потребовала объяснить ей, как она может доказать свою невиновность Елизавете, если та не изволит ее принять. «Никто не может заставить меня обвинить себя, однако если я и скажу что-то о себе, то только ей и никому другому. Но я вижу, что дело оборачивается не в мою пользу. У меня много врагов среди приближенных моей доброй сестры-королевы». Миддлмор сообщал, что все это было произнесено со слезами и жалобами на дурное обращение с ней. Если Елизавета не желает помочь, говорила Мария, «не позволит ли она мне отбыть к другим государям? Я бы обратилась к турецкому султану за помощью». Мария также жаловалась, что Елизавета явно предпочитает ей Морея. В надежде успокоить впавшую в истерику королеву хорошими новостями, Миддлмор сказал ей, что Елизавета пожелала перевезти ее ближе к себе, «где ей будет удобнее и спокойнее и не будут угрожать ее враги». Мария «немедленно спросила, отправляется ли она в качестве пленницы или же по собственному выбору», сообщал Миддлмор. «Я сказал: уверен, что ее величество не имела в виду помещать ее под стражу… но считаю, что она хотела доставить ей удовольствие, перевезя поближе к себе». Миддлмор полагал, что Мария не хотела переезжать дальше на юг, так как это затрудняло побег. Встреча завершилась, когда Мария, исполненная жалости к себе, пленнице своей сестры, передала Миддлмору письмо для Елизаветы, состоявшее из одних жалоб. Мария так и не поняла, что угрожать Елизавете означало лишь укрепить свойственную Тюдорам решимость, а жалобы, адресованные женщине, пережившей ужасы Тауэра^[90], воспринимались как жалкое нытье и сочувствия не вызывали. То, что могло тронуть сердце льстеца-придворного, не оказало совершенно никакого действия на королеву Елизавету.

Однако на следующий день все это было забыто. Ноллис сообщал:

«Вчера она вышла на прогулку на площадку для игр, обращенную в сторону Шотландии. Ее сопровождали Скроуп и я сам, а также 24 алебардщика Рида и некоторые из ее джентльменов. 20 человек из ее свиты в течение двух часов играли перед ней в мяч – сильно, ловко и без обмана. С момента прибытия она уже дважды наблюдала за игрой и один раз выезжала на охоту на зайцев; она скакала так быстро, а ее свита имела таких хороших лошадей, что мы не раз опасались, что ее шотландские друзья выручат ее, и не собираемся позволять такого в будущем».

Вероятно, Мария и не думала о побеге, а просто наслаждалась летним солнцем и ветром, развевавшим ее волосы. Она и ее дамы регулярно гуляли вдоль южной стены замка, это место и в наши дни по-прежнему именуется Тропой королевы.

Переговоры относительно условий пребывания Марии в Карлайле зашли в тупик. В Лондоне Тайный совет с тревогой прочел отчет Миддлмора о его встрече с Марией и немедленно рекомендовал перевести ее в Ноттингем, Фотерингей или в Татбери. Поскольку Мария отказалась предстать перед публичным судом, о ее несговорчивости следовало информировать королей Франции и Испании.

Тем временем Морей проводил карательную кампанию на юго-западе Шотландии, вешая «воров», уничтожая имущество и усмиряя противников голодом. Клод Но назвал его действия «актом отвратительной и беспрецедентной жестокости». Мария продолжала писать Елизавете, настаивая, чтобы они, две королевы, уладили дела между собой. 22 июня она написала: ей стало известно, что Морей хвастает, будто располагает доказательствами ее соучастия в убийстве Дарнли, жаловалась на «изготовление фальшивых писем». На заднем плане постоянно присутствовали письма из ларца.

Обращения Марии к Елизавете спустя несколько дней звучат еще жалобнее: «Уверяя себя в том, что Вы либо призвали бы меня к себе, либо позволили бы отбыть в другие страны так же свободно, как я прибыла сюда… я умоляю Вас, королева, сестра, кузина, посочувствовать равной себе». Мария явно писала свои письма под влиянием обуревавших ее чувств, не думая ни о стратегии, ни об убедительности доводов. Ее главной – и практически недостижимой – целью было убедить Сесила признать справедливость ее дела и открыть дверь к Елизавете. Однако Мария вела себя так, как если бы Елизавета была другом ее детства и только и ждала случая ответить на ее детское нытье.

Ноллис пришел к убеждению, что Марию необходимо перевезти дальше на юг, и выбрал для этой цели принадлежавший Скроупу замок Болтон в Йоркшире. Мария отказалась дать согласие на переезд, однако обрадовалась возвращению своей придворной дамы Мэри Сетон, ведь «теперь каждые два дня она делала новую прическу совершенно бесплатно, и это приносит ей великую радость».

⇐ Предыдущая17181920212223242526Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: