 |
Способы защиты и особенности осуществления вещного права находятся в прямой зависимости от содержания самого права и особенностей правового режима его объекта.
|
|
|
|
На примере действия ряда ограниченных вещных прав (права преимущественной покупки, вещных выдач, сервитута, залога, узуфрукта) показано, что виндикационный или негаторный иски не могут считаться единственными и универсальными способами гражданско-правовой защиты вещных прав.
3. В отечественном гражданском законодательстве система вещных исков включает в себя:
- виндикационный иск (ст. 301 ГК РФ);
- негаторный иск (ст. 304 ГК РФ);
- иск об освобождении имущества от ареста или об исключении имущества, состоящего из индивидуально-определенных вещей, из описи;
- иск о признании вещного права;
- иск титульного владельца к третьему лицу (ст. 305 ГК РФ);
- иск титульного владельца к собственнику имущества (ст. 305 ГК РФ);
- иск об исправлении записи о регистрации права на объект недвижимого имущества в ЕГРП.
§ 1.4. Притязание, виндикационное и негаторное
правоотношение: понятие и значение
Притязание как относительное субъективное право. Притязание, т.е. особое правовое состояние, в котором одно лицо считается вправе требовать чего-либо от другого <211>, в отличие от права на вещный иск, существует до правонарушения. К примеру, по сложившимся в юридической науке представлениям требования собственника как управомоченной стороны абсолютного вещного права сводятся к притязанию, обращенному к широкому, потенциально обязанному кругу лиц - contra omnes. При таком понимании абсолютно не важен количественный состав обязанных лиц в вещном правоотношении: будь то любые третьи лица (В.К. Райхер); лица, имеющие непосредственное соприкосновение с собственником (Н.Г. Александров) или прилагающие труд к объекту вещного права (С.И. Аскназий), либо и вовсе весь людской субстрат, подчиненный данному правопорядку (О.С. Иоффе). Важно, что из этого контингента не выделяется никакое особенное лицо, которое бы находилось в отличном от других положении, ибо на всех них без исключения распространяется пассивная обязанность воздержания от любого вмешательства в осуществлении вещного права. В данной связи выдающиеся представители германской цивилистики отмечали, что выраженное в норме права абстрактное притязание - Anspruch - еще не составляет конкретного правоотношения собственника с третьими лицами, а только подразумевает охранительное требование <212> как следствие вещного права. Как может быть понято, притязание должно действовать постоянно по мере существования самого субъективного гражданского права.
|
|
|
--------------------------------
<211> См.: Виндшейд Б. Учебник пандектного права. М., 1874. Т. 1. С. 86. Нельзя не отметить абстрактность данного определения, которая видится нам очевидной. В таком случае притязание применимо практически ко всем субъективным гражданским правам, в том числе и к вещным и обязательственным, а значит, притязание уже не может претендовать на особое место и значение в структуре субъективных прав определенного вида.
<212> См.: Savigny F.C. System des heutigen roemischen Recht. Berlin, 1841. S. 5; Hellwig K. Anspruch und Klagerecht. Jenna, 1900. S. 6; Windscheid B Die action roemischen Zivilrecht von Standpunkte des heutigen Recht. Berlin, 1856. S. 19; Zitelmann E. Das 
Gesetzbuch: Allgemeiner Teil. Leipzig, 1900. S. 23; Westermann H. Sachenrecht. Heidelberg, 1998. S. 2.
Осмысление этого положения, с одной стороны, позволяет нам утверждать то, что свести внутреннюю сущность вещного права исключительно к господству лица над вещью не представляется возможным. В противном случае получается, что рассматриваемое явление выходит из сферы общественных отношений, переставая при этом быть правом. С другой стороны, речь может идти о превентивном действии нормы закона относительно вмешательства третьих лиц в осуществление вещных прав. Учитывая эти особенности структуры вещного права, представители современной германской цивилистической школы делают вывод о невозможности существования унифицированного понятия притязания в отношении вещных и обязательственных прав <213>. Глубинной причиной появления теории притязания в вещном праве, по всей видимости, явилась осознанная попытка недопущения смешения вещного права с абсолютным при непременном сохранении абсолютности как одной из формальных, но не содержательных характеристик вещного права.
|
|
|
--------------------------------
<213> См.: Henckel W. Vorbeugender Rechtsschutz im Zivilrecht // AcP. 1974. Bd. 174. S. 141; Westermann H. Sachenrecht. Heidelberg, 1998. S. 2.
Иное объяснение теории притязания создает особые дополнительные сложности. Получается, что помимо вещных и обязательственных прав и исков существуют некие промежуточные формы. Для Г. Вилинга теория притязания создает гермафродитов в вещном праве - Eigenartige Zwitter des sogenannten dingliche Anspruch <214>. Думается, это связано с тем, что Г. Вилинг вслед за К. Козаком допускает существование вещного притязания лишь после нарушения права, понимая под ним само вещное право в состоянии войны - Dingliche Recht im Kriegszustande <215>. Такой вывод приводит к логическому тупику в суждении, поскольку получается, что притязание всегда действует в отношении определенного лица, напоминая связь участников обязательственного правоотношения, но одновременно в таком теоретическом понятии делается акцент на "нерастворимый вещно-правовой остаток". Последовательный ход рассуждений в этом направлении уже заставил ученых предполагать в структуре вещного притязания contradictio in adjecto <216>.
--------------------------------
<214> См.: Wieling H.J. Sachenrecht. Berlin, 2006. S. 16.
<215> Cosack K., Mitteis H. Lehrbuch des Buergerlichen Rechts. Jena, 1922. Bd. II. S. 2.
<216> Dulckeit G. Die Verdinglichung obligatorischer Rechte. Tuebingen, 1951. S. 8.
Тем не менее высказанные нами предположения относительно функционального назначения никак не снимают остроты вопросов, связанных с распространением теории притязания не только на абсолютные, но и на относительные права. Действительно, с чем связана исключительная принадлежность притязания одному из видов абсолютных прав, в частности вещному праву, и почему иные субъективные права не могут рассчитывать на использование особой конструкции притязания, и в чем видится отличительное значение последней для относительных прав в сравнении с правами абсолютными? Каково, в конце концов, соотношение права на иск, вещного права и притязания? Нам не удалось встретить обстоятельных ответов на эти вопросы в теории континентального гражданского права. Скорее, наоборот, сами ученые задаются риторическим вопросом: нужно ли нам понятие "притязание" и его теоретическое осмысление в догматике гражданского права? <217>
|
|
|
--------------------------------
<217> См.: Okuda M. Ueber den Anspruchsbegriff im deutschen BGB // AcP. 1964. Bd. 164. H. 5/6. S. 547.
Необходимо отметить и попытки современных цивилистов квалифицировать притязание как особое субъективное право, в котором предлагается усматривать относительную природу. Возникает вопрос: чем объясняется постулат о том, что притязание является субъективным гражданским правом, которое в дополнение к этому относится к числу относительных? Нельзя не отметить, что в этом случае притязание позиционируется как самостоятельное субъективное право, пусть и особого рода. Этот вопрос остается открытым. Полагаем, что отсутствуют основания для признания притязания субъективным гражданским правом даже sui generis, в связи с чем вопрос о его правовой природе и классификации как абсолютного или относительного отходит на второй план. Впрочем, в современной юридической литературе предприняты серьезные теоретические попытки идентификации притязания как особого субъективного гражданского права. Л. Райзер высказал идею, что субъективные гражданские права делятся по функциональному признаку на две большие группы. К первой относятся субъективные гражданские права, которые структурируют систему гражданского права (вещные, обязательственные, наследственные, исключительные и др.), ко второй - вторичные права, которые служат защите и осуществлению прав первичных. То есть первичные права предоставляют управомоченному лицу определенное материально-правовое положение (статус), а вторичные являются правами лишь с точки зрения строго инструментально-технической, представляя собой юридические технологии <218>. Осталось неясным, чем объясняется потребность субъективных прав первой группы в субъективных правах второй группы и почему для защиты субъективных прав первой группы так необходимы субъективные права второй. Наконец, непонятно, обоснованно ли применительно к первой и второй группе прав говорить о действии единой конструкции субъективного гражданского права, его однородном понятии и структуре.
|
|
|
--------------------------------
<218> См.: Raiser L. Der Stand der Lehre vom subjektiven Recht im Deutschen Zivilrecht // JZ. 1961. S. 466.
Представляется более предпочтительной точка зрения Б. Рейфельда о том, что притязание предоставляет лишь полномочие управомоченному лицу в случае правонарушения обратиться в судебные органы с требованием о защите своих прав и не является при этом особым субъективным гражданским правом <219>. Невозможно не отметить и иные точки зрения на природу притязания, осмысление которых, как представляется, не приводит к выводам о единственно правильной возможности квалификации притязания как особого субъективного гражданского права. Й. Эссер понимает притязание в сугубо процессуальном смысле как нечто самодостаточное лишь в судебном процессе <220>.
--------------------------------
<219> См.: Rehfeldt B. 
in die Rechtswissenschaft. Berlin, 1962. S. 61.
<220> См.: Esser J. in die Grundbegriffe des Rechts und Staates: eine in die Rechtswissenschaft und in die Rechtsphilosophie. Wien, 1949. S. 159.
Полагаем, что отражение теории притязания в учении о субъективном гражданском праве порождает дополнительные сложности, но уже практического значения. Так, отдельными авторами было признано, что притязание есть право, существующее наряду с вещным правом <221>. Логика авторов такого понимания притязания состоит в том, что при отказе удовлетворить требование собственника о нечинении ему препятствий в осуществлении права притязание превращается в иск о защите собственности (Eigentumsklage). Содержание вещного права и права на притязание понимается здесь различно: вещное право сводится к понятию господства лица над вещью, а притязание состоит в требовании не становиться в противоречие с волей управомоченного субъекта, что порождает всеобщую пассивную обязанность третьих лиц. Понимание автономного существования вещного права и права на притязания чревато тем, что вещное право и право на притязание оказываются независимыми. Притязание отрывается от права, во имя которого оно существует, а само право как будто может обойтись и без него. Но в чем тогда смысл притязания? Возведение притязания в ранг права может трактоваться как неспособность самого права реагировать на правонарушение. Получается, что вместо права реагирует притязание. Однако помимо теоретических нагромождений данная точка зрения имеет еще одно крайне негативное последствие в виде признания возможности субъективного гражданского права без защиты. Неясна также связь вещного права и притязания. Почему в такой ситуации считается нарушенным именно субъективное вещное право, а не притязание? Чем объясняется действие притязания при нарушении вещного права, а не самого вещного права, которое оказалось нарушенным? Как соотносятся содержание и субъектный состав и объекты вещного права и права притязания? Ответы на эти вопросы не получены, в связи с чем автор считает возможным остановиться на изложенной и аргументированной им точки зрения об особом значении понятия притязания для германского правопорядка, связанного с историко-социальными особенностями его развития, ограничившись утилитарным пониманием притязания.
|
|
|
--------------------------------
<221> Windscheid B., Kipp T. Lehrbuch der Pandektenrechts. Frankfurt, 1906. Bd. 1. S. 188.
Закрепление в источниках права возможности существования субъективного гражданского права, и в частности вещного права, не исчерпывает весь процесс его развития. Как известно, субъективное право только тогда получает действительную ценность, когда оно реализуется в конкретных социальных отношениях. Иными словами, речь идет о том, что контуры юридически значимых возможностей управомоченного субъекта должны быть определены на законодательном уровне относительно тех или иных жизненных ситуаций. Иными словами, правопорядок закрепляет в норме закона должный, желаемый порядок существования и развития общественных отношений. Предполагается, что общие предписания ("программы"), заложенные в правовых нормах, получат адекватное выражение в реально существующих социальных отношениях. Когда подобного тождества фактического и юридического положения в распределении материальных благ не наблюдается, имеет смысл ставить вопрос о нарушении права.
Вследствие наступления этого нежелательного юридического факта между особыми субъектами - правонарушителем и потерпевшим - устанавливается особое правовое отношение: каждый из них наделяется комплексом гражданских прав и обязанностей, содержание которого устанавливается нормами материального права, а формы и процедуры реализации - процессуальным законодательством. При этом речь не идет о модернизации или модификации существовавшего до момента правонарушения правоотношения, а о возникновении нового правоотношения, отличающегося и по кругу субъектов и по содержанию. Частным примером сказанного являются случаи, когда в силу действий других лиц создаются препятствия к осуществлению правомочий субъекта вещных прав. Отсюда логически вытекает, что генеральная задача гражданско-правовой защиты в указанной ситуации состоит в обеспечении субъекту права гарантий для свободной реализации возможностей, предоставленных ему субъективным правом.
В российском праве можно встретить утверждения, что виндикационное притязание не находится в непосредственном единстве с правом собственности и не существует как его элемент, а выступает по отношению к нему в качестве самостоятельного субъективного права <222>; притязание является самостоятельным субъективным правом, вытекающим из особого юридического факта - правонарушения <223>. Как правило, данное право классифицируется как относительное. Нельзя не отметить завидное превращение спора о понятии, значении, структуре притязания как особого субъективного права в дискуссию о существовании особых охранительных правоотношений, противопоставляемых регулятивным. Нередко с трудом удается проследить за мыслью авторов, рассматривающих в едином контексте охранительные субъективные права, охранительные правоотношения и притязания.
--------------------------------
<222> См.: Крашенинников Е.А. К теории права на иск. Ярославль, 1995. С. 28.
<223> См.: Мотовиловкер Я.М. Теория регулятивного и охранительного права. Воронеж, 1990. С. 57.
Положительное решение обозначенных вопросов, которое не приветствуется автором этих строк, требует, с нашей точки зрения, детального изучения функциональной нагрузки используемых в данной связи конструкций притязания, субъективного гражданского права и правоотношения, обоснования взаимосвязи охранительного субъективного права и охранительного правоотношения, аргументации обособленного значения вводимых конструкций в свете возможности автономного рассмотрения механизма действия гражданско-правовых охранительных мер <224>.
--------------------------------
<224> Ср.: Илларионова Т.И. Механизм действия гражданско-правовых охранительных мер. Свердловск, 1980.
Несогласие вызывает тезис современных авторов о том, что "русское понятие "притязание" соотносится с английским словом "caim" <225>. В первую очередь возникают сомнения в происхождении данного термина как творения отечественного правопорядка, во-вторых, в корректности проводимых аналогий с англо-американским правом, традиции развития которого существенно отличаются от континентального, в-третьих, в обоснованности отождествления конструкций иска и притязания <226>.
--------------------------------
<225> См.: Новоселова А.А., Подшивалов Т.П. Указ. соч. С. 21.
<226> Ср.: Там же. С. 22.
Виндикационное, негаторное правоотношения как относительные гражданские правоотношения. Возможность включения широкого круга лиц в субъекты активной легитимации по виндикационному иску способствовало постановке перед российским гражданским правом дополнительных проблем. Так, на страницах литературы сегодня можно встретить следующие понятия: "виндикационное правоотношение", "исполнение виндикационного обязательства", "основание возникновения виндикационного обязательства" <227>. Надо сказать, что с такими теоретическими конструкциями не знакомы, насколько нам известно, правопорядки германской ветви континентального права (Германия, Австрия, Швейцария), что говорит о "новизне" предлагаемых авторами теоретических решений. К сожалению, отечественными авторами построение соответствующих конструкций осуществляется крайне непоследовательно, хотя в настоящее время они активно используются в литературе в качестве понятий, значение которых является общепризнанным, не нуждающимся в уточнениях <228>. При этом один автор пишет, что, в отличие от виндикационного правоотношения, управомоченное лицо в негаторном обязательстве не лишено возможности владеть вещью <229>; другой - раскрывает соответствующее понятие следующей дефиницией: "Виндикационное правоотношение (обязательство) - это вызванная нарушением владения юридическая связь между виндикантом и фактическим владельцем, облеченная в абстрактную нормативную модель виндикации и выражающаяся в виндикационном правопритязании и соответствующей ему юридической обязанности, реализуемых посредством оказания правового воздействия на поведение обязанного лица (нарушителя владения) и совершения последним действий по возврату индивидуально-определенной вещи в натуре в пользу виндиканта" <230>. Налицо не только полное и недопустимое смешение вещных и обязательственных правоотношений в аморфную сущность, но и неопределенность с основаниями возникновения и содержанием таковых. Также неясны в данном случае правовые последствия признания виндикации обязательством, не допускают ли цитируемые авторы возможность применения к данным отношениям общих положений об обязательствах?
--------------------------------
КонсультантПлюс: примечание.
Статья Д.Н. Кархалева "Виндикационное охранительное правоотношение" включена в информационный банк согласно публикации - "Бюллетень нотариальной практики", 2008, N 6.
<227> См.: Кархалев Д.Н. Виндикационное охранительное правоотношение // Юрист. 2008. N 6. С. 8 - 11.
<228> См.: Кулаков В.В. Обязательство и осложнения его структуры в гражданском праве России. М., 2010 // СПС "КонсультантПлюс".
<229> См.: Кархалев Д.Н. Негаторное охранительное правоотношение // Законы России: опыт, анализ, практика. 2008. N 7.
<230> См.: Лоренц Д.В. Виндикация: юридическая природа и проблемы реализации: автореф. дис.... канд. юрид. наук. Краснодар, 2008. С. 9.
Тем не менее в литературе без труда можно встретить утверждения, что "к числу восстановительных правоотношений относится правовая связь, в рамках которой реализуется такая мера защиты как виндикация. Это виндикационное охранительное правоотношение. В юридической литературе по гражданскому праву не обращалось внимание на наличие "самостоятельного виндикационного правоотношения" <231>. Весьма любопытна обосновываемая цитируемым автором связь виндикационного и вещного правоотношений: "Субъективное гражданское право собственности существует в рамках вещного гражданского правоотношения, которое является регулятивным. Как и любое право, право собственности может нарушаться, что влечет применение мер правового воздействия. В этом заключается взаимосвязь виндикационного правоотношения с вещным правоотношением" <232>. Однако в чем в данном случае видится смысл теоретического конструирования особого виндикационного правоотношения и выяснения его структуры, взаимосвязи с вещным правоотношением? Полагаем, что одной из причин такого подхода является постулат о том, что гражданские права и обязанности не могут существовать вне правоотношения. Однако это никак не мешает считать вещное право существующим в рамках гражданского правоотношения, которому свойственны особые методы регулирования. Нарушенное вещное право в зависимости от типа правонарушения порождает гражданско-правовую обязанность вернуть вещь или прекратить на нее воздействие, но никак не какое-либо особенное обязательство.
--------------------------------
<231> Кархалев Д.Н. Охранительное гражданское правоотношение. М., 1999. С. 189.
<232> Там же. С. 191.
Неверно говорить об особых, взаимных обязательствах субъектов виндикационного правоотношения и их относительной связи, поскольку у правонарушителя, совершившего неправомерное действие, существует обязанность вернуть чужую вещь, а у управомоченного лица есть правомочие потребовать соответствующих действий. Управомоченное лицо и правонарушитель не связаны каким-либо особенным правоотношением, возникновение которого могло бы повлечь возникновение взаимных прав и обязательств его участников. В центре внимания оказывается нарушенное субъективное гражданское право и обязанность правонарушителя вернуть вещь либо прекратить свое влияние на нее. Появление субъекта обязанности свидетельствует лишь об этапах развития субъективного права, его динамической природе, стадиях субъективации. Правонарушение видится критическим этапом развития субъективного права, требующим предельной конкретизации субъекта обязанности, но никак не возникновения виндикационного и негаторного правоотношения. Германские цивилисты обращали внимание на эту особенность, отмечая, что obligatio не тождественен обязательству в современном понимании данной терминологии, поскольку в таком случае совершенно непонятно, почему по-немецки нельзя говорить об обязательстве владельца на выдачу вещи против требования собственника <233>.
--------------------------------
<233> См.: Pfueger H.H. Ueber das Wesen der Dinglichkeit // AcP. 1892. Bd. 79. S. 410.
Надо полагать, что корни появления "теории" виндикационного правоотношения следует искать в широко распространенной ныне идеологии охранительных правоотношений как более общего понятия гражданского права.
Обнаруживается и иной подход, согласно которому вследствие нарушения вещного права охранительного правоотношения не возникает, юридическая же природа правоотношения, существовавшего до правонарушения, подвергается изменениям. Ю.Г. Басин утверждал, что при нарушении вещного права возникают обязательственные отношения, направленные на устранение нарушений <234>. Правонарушение не изменяет состояния права в пределах данного юридического отношения, а изменяет само правоотношение: из абсолютного оно превращается в относительное, происходит изменение в его субъектном составе, содержании, объекте <235>. По утверждению А.Г. Певзнера из нарушения абсолютного правомочия возникает притязание об устранении последствий допущенного нарушения <236>, а возникающее из нарушения абсолютного правомочия правоотношение является уже относительным <237>. Налицо удивительное взаимное превращение абсолютных и относительных правоотношений друг в друга, сопровождаемое конфигурацией структуры самого субъективного права, которое классифицируется как охранительное.
--------------------------------
<234> См.: Басин Ю.Г. Проблемы советского жилищного права: дис.... докт. юрид. наук. Л., 1963. С. 345.
<235> Там же. С. 370.
<236> См.: Певзнер А.Г. Понятие и виды субъективных гражданских прав. С. 218.
<237> Там же.
Однако гражданское право не химия, где происходят цепочки превращения элементов посредством химических реакций, которые не всегда напрямую зависят от действий субъекта, вещное право не может превратиться в обязательственное, а абсолютное - в относительное в результате противоправных действий третьего лица.
Высказанные точки зрения не дают никакой информации об основаниях возникновения "виндикационного правоотношения". Что следует считать таковым: факт утраты собственником вещи? Но тогда, если личность правонарушителя неизвестна, кто будет должником в этом обязательстве до того момента, когда личность нарушителя станет известной? И неужели в этом случае само обязательство возникает просто из факта правонарушения вне зависимости от действий управомоченного лица? Именно к последнему выводу приводит ознакомление с современными исследованиями по гражданскому праву. В частности, Е.Я. Мотовиловкер определяет возникновение охранительного правоотношения непосредственно самой конфликтной ситуацией <238>, а В.К. Бабаев - реакцией государства и общества на неправомерное поведение <239>. Однако, если речь идет о правоотношениях в сфере частного права, почему игнорируется воля и направленные ею действия самого потерпевшего? Очевидно, что без обращения в суд с иском о защите нарушенных прав искомых исследователями виндикационных и негаторных правоотношений просто не возникнет.
--------------------------------
<238> См.: Мотовиловкер Я.М. Указ. соч. С. 55.
<239> Цит. по: Новоселова А.А., Подшивалов Т.П. Указ. соч. С. 29.
В Новое и Новейшее время виндикация исторически понималась в контексте иска невладеющего собственника к владеющему несобственнику. Следовательно, отношения, связанные с виндикацией вещи, мыслимы как отношения истца и ответчика по поводу принятого к производству виндикационного иска в рамках гражданского или арбитражного процесса. Но едва ли при этом отношения собственника, утратившего владение, и правонарушителя могут пониматься в контексте понятия самостоятельного гражданского правоотношения, тем более в рамках обязательственного права. Утрата фактического владения вещью собственником не влечет за собой прекращения правомочия владения в составе субъективного гражданского права. Собственник вещи остался собственником, а нарушитель его владения, учинив хищение, никаких прав на вещь не приобрел. В результате противоправного отнятия вещи у собственника не возникает нового самостоятельного права требования к ее возврату от незаконного владельца. Таковое следует из уже существовавшего на момент совершения противоправных действий права собственности. Назначение виндикации видится в восстановлении собственника в реальном владении вещью. Виндикация (виндикационный иск) - это способ исковой защиты нарушенного права собственности, а не самостоятельное гражданское правоотношение.
Конструкция и противопоставление регулятивных и охранительных правоотношений также не оправдывает существования виндикационного правоотношения как охранительного. В литературе отмечается, что охранительные правоотношения "выступают необходимым условием проведения в действие правовых средств защиты субъективных прав", что "без них не могут быть реализованы многие охранительные нормы", что "субъектами охранительного правоотношения должен быть правоохранительный орган и лицо, совершившее противоправное действие" или же, что "охранительные правоотношения призваны опосредовать деятельность государства по обеспечению функционирования правового механизма и социальной структуры" <240>. Указывается, что в основе охранительного правоотношения "всегда лежит идея восстановления субъективного права" <241>. Если цель охранительного правоотношения состоит в обеспечении защиты гражданского права, то возникает вопрос о значении охранительного правоотношения как автономной юридической конструкции. Возникают сомнения относительно допустимости характеристики охранительного правоотношения, т.е. юридической связи управомоченного лица и правонарушителя, признаками равенства, автономии воли и имущественной самостоятельности его участников, поскольку в таком случае правонарушитель и потерпевшее управомоченное лицо рассматриваются как формально равноправные субъекты гражданского права, в отношении которых презюмируется добросовестное осуществление субъективных гражданских прав.
--------------------------------
<240> См.: Протасов В.Н. Основы общеправовой процессуальной теории М., 1991. С. 71.
<241> Кархалев Д.Н. Охранительное гражданское правоотношение. С. 9.
В части определения субъектов охранительного правоотношения изложенный подход устраняет личность собственника как виндиканта из круга субъектов правоотношения, которое предлагается цитируемыми авторами называть виндикационным. Складывается нетипичная для гражданского права ситуация, когда участниками правоотношения являются правонарушитель и юрисдикционный орган власти, что более характерно для публично-правовых, но не гражданских правоотношений.
Своеобразен подход Д.О. Тузова, высказавшего мнение, что виндикационное правоотношение, "возникая лишь в момент нарушения права, противостоит обязанности строго определенного субъекта - незаконного владельца. Это правоотношение обладает всеми признаками обязательства: оно относительно, поскольку в каждый конкретный момент истребуемая вещь может находиться только у одного обязанного лица, а не у "всех и каждого"; в его содержании на первый план выступает обязанность незаконного владельца совершить положительное действие - выдать вещь, а интерес лица управомоченного не может быть удовлетворен его собственными действиями; ему предоставлено лишь право требовать выдачи вещи. В рамках виндикационного правоотношения реализуется охранительное право требования - притязание, а любое притязание, как известно, может быть только относительным" <242>.
--------------------------------
<242> См.: Тузов Д.О. Теория недействительных сделок: опыт российского права в контексте европейской правовой традиции. М., 2007. С. 464.
Позиция Д.О. Тузова вызывает недоумение и ряд возражений. Представляется, что учиненное правонарушение, повлекшее лишение фактического владения собственника, порождает лишь гипотетическую и всецело зависящую от собственника возможность предъявления иска заинтересованным лицом, но не возникновение самостоятельного правоотношения на основе голого факта совершения противоправного действия. Автор не раскрывает соотношения виндикационного правоотношения и правоотношения собственности (как и любого другого вещного правоотношения), особенностей их одновременного существования. Указывая, что виндикационному правоотношению противостоит обязанность строго определенного субъекта, цитируемый автор сливает воедино совершенно различные категории: права и правоотношения. Получается, что в виндикационном правоотношении участвует лишь виндикант, и это правоотношение противостоит юридической обязанности строго определенного субъекта, которая существует автономно от самого правоотношения! В чем смысл подобных теоретических нагромождений и где их теоретическое обоснование? Да и откуда следует, что притязание непременно должно являться относительным, разве не существует вещных притязаний, которые до правонарушения претендуют на абсолютный характер? Остается неясным, что вкладывает Д.О. Тузов в понятие притязания. Очевидно, что эти выводы должны опираться на серьезный анализ догматических источников, посвященных проблемам возможности существования субъективного права вне правоотношения, о соотношении понятий обязательственных и относительных прав с приложением необходимой аргументации подробнейшего и обстоятельного обоснования такого явления, как "виндикационное правоотношение". К сожалению, в цитируемой работе автора этого обнаружить не удалось. При этом автор четко не определяет, какими нормами права должно регулироваться виндикационное правоотношение (материальными или процессуальными; допустимо ли применение общих норм об обязательствах, коль скоро виндикационное правоотношение представляется цитируемому автору обязательством). Как представляется, поставленные вопросы имеют большое не только теоретическое, но и практическое значение. Отождествление "виндикационного правоотношения" с обязательством влечет за собой целый ряд гражданско-правовых последствий, неразрывно связанных с "жизнью" обязательства в гражданском праве. Получается, что нет никаких препятствий для применения без ограничения положений о перемене лиц в обязательстве, обеспечении исполнения обязательств, норм о прекращении обязательств к отношениям по виндикации вещи! Как следует, к примеру, понимать надлежащее исполнение обязательств по виндикации? Что происходит с "виндикационным правоотношением" в случае гибели или повреждения индивидуально-определенной вещи - объекта права собственности? Можно ли прекратить обязательство по виндикации новацией или отступным и как это отразится на нарушенном праве собственности? Ответы на эти вопросы должны предшествовать отнесению виндикации к числу обязательств. Впрочем, по нашему мнению, рассмотрение отношений по виндикации в контексте понятия обязательства недопустимо.
Однако и в германской литературе можно встретить мнения, что "в принципе обязательственно-правовые нормы применимы ко всем вещным притязаниям, пока им не противостоит вещная природа притязаний" <243>, что "ничего не мешает тому, чтобы следовать основным мыслям, касающимся обязательственного права, во всей правовой сфере, если только идея сопоставления является той же самой" <244>. Не малые осложнения вносят мотивы к BGB, которые во многом способствовали слиянию воедино понятий "обязательство" и "гражданско-правовая обязанность". Отношения по возврату чужой вещи при виндикации получили следующую характеристику - "это обязанность исполнения обязательства, которая подлежит обладателю или владельцу по отношению к собственнику как таковому" <245>. Данная формулировка встретила серьезные опасения в литературе, связанные с отсутствием граней между вещными и обязательственными правами. В отчаянии Г. Рюмелин заключил, что "не находится определения обязательству", - в контексте господствующего учения, - "под которое не могло бы быть подведено вещное притязание" <246>.
--------------------------------
<243> См.: Mager H. Besonderheiten des dinglichen Anspruchs // AcP. 1993. H. 1. S. 81.
<244> См.: Schmelzeisen G.K. Die Relativitaet des Besitzbegriffs // AcP. 1932. Bd. 136. S. 157.
<245> Motive zu dem Entwurfe eines buergerlichen Gesetzbuches fuer das Deutsche Reich, 1888. Bd. III. S. 398.
<246> См.: Ruemelin G. Obligation und Haftung // AcP. 1885. Bd. 68. S. 194.
Однако, как представляется, понятия притязания, обязательства, гражданско-правовой обязанности представляют собой разнородный инструментарий гражданского права. Полагаем, что в русском и немецком юридическом диалекте понятия "обязанность" (Verpfichtung) и "обязательство" (Verbindlichkeit) существенно различаются с точки зрения смысла и значения. В римском праве понятие "obligatio" также не является универсальным, объединяющим в себе специфику не только обязательств, но и обязанностей, а претендует на вполне конкретную область своего применения.
Теоретическое обоснование виндикационных и негаторных правоотношений и обязательств оставляет за собой неполноту понимания функциональной нагрузки, падающей в данном случае на понятия правоотношения и обязательства. Зачем они тут? Не объясняется и сущностных причин, которые бы не позволяли охарактеризовать сложившееся правовое положение как состояние субъективного права в период правонарушения.
В цитируемой работе Д.О. Тузов не дает определения охранительного правоотношения, но по тексту своей работы отмечает его некоторые признаки. Так, по мнению цитируемого автора, их возникновение является реакцией правопорядка на безосновательные изменения в имущественной сфере <247>; в рамках охранительных правоотношений реализуются меры защиты или меры ответственности <248>. Попробуем разобраться, есть ли что-нибудь общее у "виндикационного правоотноше
|
|
|
