 |
Глава 15 ПУТЕШЕСТВИЕ
|
|
|
|
Приняв решение, Асад отвёл Тсамани в сторону и распорядился, как вести дела во время своего отсутствия. Затем он отпустил визиря и, поскольку погрузка судна закончилась, отдал приказ поднять якорь.
Убрали сходни, раздался свисток боцмана, рулевые бросились на корму к огромным кормовым вёслам. Прозвучал второй свисток; Виджителло и двое его помощников с хлыстами из воловьей кожи спустились в проход между скамьями гребцов и велели готовить вёсла.
По третьему свистку Ларока пятьдесят четыре весла погрузились в воду, двести пятьдесят тел, как одно, наклонились вперёд, затем распрямились, и огромный галеас рванулся с места. Над грот-мачтой развевался красный флаг с зелёным полумесяцем, а над запруженным людьми молом и берегом грянул прощальный клич.
В тот день сильный ветер с берега сослужил Лайонелу добрую службу. Иначе карьера молодого человека на поприще галерного раба была бы весьма короткой. Его приковали у самого прохода на первой, ближайшей к шкафуту скамье по правому борту. Как и остальные рабы, он был совершенно голым, если не считать набедренной повязки. Галеас ещё не успел отойти далеко от берега, а плеть боцмана уже обвилась вокруг белых плеч Лайонела. Молодой человек вскрикнул от боли, но никто не обратил на это внимания. Теперь он изо всех сил налегал на весло, и когда они подошли к Пеньону, сердце его бешено колотилось, и он весь обливался потом. К своему ужасу, Лайонел прекрасно понимал, что долго так продолжаться не может, и ясно представлял себе, что его ждёт, когда силы его окончательно иссякнут. Он не был вынослив от природы, а праздная жизнь, естественно, не могла подготовить его к подобному испытанию.
|
|
|
Однако когда они приблизились к Пеньону, тёплый бриз задул в полную силу, и Сакр аль-Бар, который по распоряжению Асада вёл судно, приказал распустить паруса. Ветер надул их, и галеас помчался с удвоенной скоростью. Последовал приказ сушить вёсла, и рабы, возблагодарив небо за передышку, застыли на своих местах.
Нос корабля заканчивался стальным тараном, и у обоих бортов просторной носовой палубы стояло по кулеврине. Здесь собрались корсары; сражение было впереди, и они предавались праздности, прислонясь к фальшборту или сидя небольшими группами, разговаривая и смеясь. Одни чистили оружие, панцири и шлемы, другие латали одежду. Десятка два корсаров пёстрым кольцом окружили высокого смуглого юношу, который, к немалому удовольствию товарищей, пел меланхоличную любовную песню, подыгрывая себе на гимре.
На богато убранной корме была вместительная каюта с двумя сводчатыми входами, завешенными тяжёлыми шёлковыми коврами с изображением зелёного полумесяца на тёмно-красном фоне. Над крышей каюты высились три огромных светильника, каждый из которых заканчивался шаром и полумесяцем. Перед каютой был натянут зелёный навес, затенявший добрую половину кормы. На подушках, разбросанных под навесом, сидели Асад ад-Дин и Марзак; прислонясь к золочёным перилам над скамьями гребцов, отдыхали Бискайн и несколько офицеров, которых паша оставил при себе на время похода.
У левого борта одиноко стоял Сакр аль-Бар в роскошном кафтане и тюрбане из серебряной парчи. Он задумчиво смотрел на тающий вдали Алжир. Город уже казался всего лишь нагромождением белых кубиков, взбирающихся по склону холма, залитого яркими лучами солнца.
Некоторое время Асад из-под нависших бровей молча наблюдал за корсаром, затем окликнул его. Сакр аль-Бар немедленно повиновался и, подойдя к паше, почтительно склонился перед ним.
— Не думай, Сакр аль-Бар, — заговорил паша, — что я держу на тебя обиду за случившееся прошлой ночью и что поэтому я здесь. У меня есть долг, которым я пренебрегал, — долг перед Марзаком, и пусть с опозданием, но я решил исполнить его.
|
|
|
Асад как будто извинялся, и Марзаку, разумеется, не понравились ни слова отца, ни его тон. «Почему, — размышлял он, — этот свирепый старик, заставивший весь христианский мир трепетать при одном звуке своего имени, всегда так мягок и уступчив с этим дюжим надменным отступником? »
Сакр аль-Бар церемонно поклонился.
— Господин мой, — сказал он, — мне не пристало подвергать сомнению твои решения и расспрашивать тебя об их причинах. Мне достаточно знать твои желания. Они — для меня закон.
— Вот как? — ядовито спросил Асад. — Твои поступки едва ли согласуются с такими уверениями. — Паша вздохнул. — Твой брак, лишивший меня франкской невольницы, причинил мне жестокую боль. Но я уважаю его, как и подобает доброму мусульманину, уважаю, несмотря на то, что он незаконен. Но — хватит об этом! Мы снова вышли в море, чтобы сокрушить «Испанца». Так пусть же взаимные обиды и неприязнь не омрачают нашей славной цели.
— Да будет так, господин мой, — покорно согласился Сакр аль-Бар. — Я уже начал бояться…
— Перестань! — прервал его паша. — Ты никогда и ничего не боялся, потому-то я и полюбил тебя, как сына.
Марзака отнюдь не устраивало такое досадное проявление слабости, тем более что за ним могли последовать слова примирения. Прежде чем Сакр аль-Бар успел ответить, юноша вмешался в разговор.
— Как собирается твоя жена коротать время в отсутствие супруга? — коварно спросил он.
— Я слишком мало общался с женщинами, чтобы ответить на твой вопрос.
В ответе корсара Марзаку почудился намёк, он нахмурился, но не отступил.
— Я сочувствую тебе — рабу долга, вынужденному столь скоро бежать её нежных объятий. Где ты поместил её, о капитан?
— А где должен мусульманин поместить свою жену, кроме своего дома, как то предписано Пророком.
Марзак усмехнулся.
— Не скрою, я восхищаюсь, с какой стойкостью ты покинул её.
Асад заметил усмешку сына и вопросительно посмотрел на него.
— Чему же здесь удивляться, если благочестивый мусульманин приносит удовольствия в жертву вере?
|
|
|
Укоризненный тон паши не смутил Марзака. Он грациозно потянулся на подушках и поджал под себя ногу.
— Внешние проявления ещё не доказывают подлинного благочестия, о отец мой, — заметил он.
— Ни слова больше! — громовым голосом объявил паша. — Придержи язык, Марзак, и да пошлёт всемудрый Аллах удачу этому плаванию, да умножит он наши силы для сокрушения неверных — тех, кому не суждено вдохнуть ароматы райских кущей.
— Да будет так, — повторил Сакр аль-Бар, хотя вопросы Марзака несколько насторожили его. Что скрывалось за ними? Праздное желание помучить его и оживить в душе Асада память о Розамунде? Или мальчишка действительно что-нибудь знает?
Вскоре опасения корсара усилились. Когда в полдень того же дня, облокотясь на поручни юта, он лениво наблюдал за раздачей рабам пищи, к нему подошёл Марзак. Несколько минут он стоял рядом с Сакр аль-Баром и смотрел, как Виджителло и его подручные, переходя от скамьи к скамье, выдавали гребцам сухари и сушёные финики и подносили к их губам миски с водой, смешанной с уксусом и несколькими каплями растительного масла. Порции были более чем скудные — на сытый желудок гребцы вяло работают вёслами. Затем, повернувшись к Сакр аль-Бару, Марзак показал на большую корзину из пальмовых листьев, стоявшую под грот-мачтой, у бочонков с порохом.
— По-моему, корзина стоит не на месте, — сказал он. — Не лучше ли снести её в трюм, где она не будет мешать во время сражения?
У Сакр аль-Бара сжалось сердце. Он знал, что Марзак слышал, как он сперва — до того, как Асад объявил о своём намерении участвовать в походе, — распорядился отнести корзину в каюту на корме. Он понимал, что это могло вызвать подозрения, или, скорее, зная о содержимом корзины, опасался подозрения. Как бы то ни было, он обернулся к Марзаку и высокомерно улыбнулся.
— Если я не ошибаюсь, Марзак, ты отправился с нами юнгой?
— Так что из того? — спросил юноша.
— А то, что тебе следовало бы довольствоваться возможностью смотреть и учиться. Чего доброго, ты скоро станешь учить меня бросать абордажные крючья и вести сражение.
|
|
|
Сакр аль-Бар показал на видневшуюся вдали тёмную, подёрнутую дымкой полосу, к которой они быстро приближались.
— Вон там, — сказал он, — Балеарские острова. Мы хорошо идём.
Это замечание преследовало только одну цель: сменить тему разговора, однако сам по себе факт, к которому корсар привлёк внимание Марзака, весьма примечателен и заслуживает хотя бы краткого разъяснения. На всём Средиземном море не было более быстроходного судна, чем галеас Сакр аль-Бара, шёл ли он под парусами или на вёслах. Вот и сейчас, подгоняемый ветром, он нёсся вперёд, и его хорошо смазанный жиром киль скользил по лёгким волнам.
— Если ветер не спадёт, мы ещё до захода солнца подойдём к мысу Аквила, а этим не грех и похвастаться, — заключил Сакр аль-Бар.
Казалось, Марзака не очень интересовало то, о чём говорил корсар, и он время от времени поглядывал на корзину у грот-мачты.
Вдруг, не сказав ни слова Сакр аль-Бару, он отошёл от него и, войдя под навес, опустился на подушки рядом с отцом.
Паша сидел с унылым и растерянным видом. Он уже жалел, что послушался Фензиле и позволил уговорить себя отправиться в плавание. Теперь он убедился, что не доверять Сакр аль-Бару оснований нет. Словно читая мысли отца, Марзак попытался раздуть тлеющий огонь его недоверия и подозрительности. Но он выбрал неудачный момент, и при первых же его словах паша велел ему замолчать.
— Ты изливаешь собственную желчь. Я был глупцом, позволив чужой злобе и коварству руководить собой в этом деле. Прекрати, говорю я!
Марзак надулся и замолчал. Его взгляд неотступно следовал за Сакр аль-Баром, который спустился с юта и шёл по проходу между скамьями гребцов.
Корсар пребывал во власти сильнейшего беспокойства. Такое беспокойство обычно испытывает человек, которому есть что скрывать и который боится, что его предали. Но кто мог предать его? На судне его секрет знали только трое: Али, Джаспер и Виджителло. Он был абсолютно уверен в Али и Виджителло и не сомневался в Джаспере, который хотя бы из соображений собственной выгоды будет служить ему до последнего. И всё же необъяснимый интерес Марзака к пальмовой корзине так тревожил Сакр аль-Бара, что он отправился разыскивать итальянца-боцмана, которому доверял больше остальных.
— Виджителло, — сказал он, подойдя к боцману, — не мог ли кто-нибудь донести на меня паше?
Виджителло внимательно посмотрел на своего капитана и понимающе улыбнулся. Они были одни на шкафуте.
— Про то, что мы принесли сюда? — спросил боцман, переводя взгляд на корзину. — Это невозможно. Если бы Асад что-нибудь знал, он бы выдал себя ещё в Алжире и уж во всяком случае — нипочём бы не отправился в плавание без надёжной охраны.
|
|
|
— Зачем ему охрана? — возразил Сакр аль-Бар. — Если дело дойдёт до ссоры между нами и мои подозрения оправдаются, стоит ли сомневаться, на чью сторону встанут корсары?
— Стоит ли сомневаться? — повторил Виджителло. — Не слишком ли ты в этом уверен? Большинство из них ходили с тобой в десятки походов. Для них паша — ты. Ты их предводитель.
— Может быть. Но они клялись в верности Асад ад-Дину, избраннику Аллаха. Случись им выбирать между нами, чувство долга заставит их принять его сторону, несмотря на привязанность ко мне.
— И всё же среди них есть недовольные тем, что тебя отстранили от командования походом, — сообщил Виджителло. — Конечно, многие из них будут верны паше, но я нисколько не сомневаюсь и в том, что многие пойдут за тобой хоть против самого великого султана. Кроме того, не забывай, — Виджителло инстинктивно понизил голос, — среди нас немало отступников, как ты да я; они-то не станут колебаться в выборе. Но надеюсь, сейчас это нам не грозит.
— Я тоже надеюсь и вовсе не хочу ссоры, — заметил Сакр аль-Бар. — И всё же на сердце у меня тревожно. Мне надо знать, на что я могу рассчитывать, если случится худшее. Походи среди людей, Виджителло, послушай, о чём они говорят, разведай их настроение и попытайся определить, на скольких сторонников я смогу положиться, если придётся объявить войну Асаду или если он сам объявит её. Только будь осторожен.
Виджителло с важным видом прищурил чёрный глаз.
— Не беспокойся, — сказал он, — скоро я всё разузнаю.
Они разошлись. Виджителло отправился на нос собирать нужные ему сведения; Сакр аль-Бар медленно пошёл на ют, но задержался у ближайшей к трапу скамьи и взглянул на прикованного к ней угрюмого белокожего раба. Упиваясь местью, корсар забыл о своих тревогах, и на его губах заиграла безжалостная улыбка.
— Итак, вы уже познакомились с плетью, — сказал он по-английски. — Но её удары — ничто в сравнении с тем, что вас ожидает. Вам повезло, сегодня хороший ветер. Так будет не всегда. Скоро вы узнаете, что именно я перенёс по вашей милости.
Лайонел поднял на брата измученные, налитые кровью глаза. Он хотел обрушить на него самые страшные проклятья, но был слишком подавлен сознанием того, что наказан по заслугам.
— О себе я не беспокоюсь, — ответил он.
— Всё впереди, любезный братец. Вы будете дьявольски беспокоиться о себе и горько оплакивать свою судьбу. Я сужу по собственному опыту. Готов поклясться, что вы не выживете, и это для меня самое досадное.
— Я уже сказал вам, что не беспокоюсь о себе, — упрямо повторил Лайонел. — Что вы сделали с Розамундой?
— Вероятно, вы удивитесь, узнав, что я поступил как джентльмен и женился на ней? — с издёвкой спросил Оливер.
— Женились? — задыхаясь, повторил Лайонел, боясь поверить услышанному. — Собака!
— К чему эти оскорбления? Или вы полагаете, что я мог сделать большее?
Сакр аль-Бар рассмеялся и не спеша пошёл дальше, оставив Лайонела терзаться муками сомнения и неизвестности.
Часом позже, когда неясные очертания Балеарских островов обрели рельефность и цвет, Сакр аль-Бар снова встретился с Виджителло на шкафуте, и они мимоходом обменялись несколькими словами.
— Точно сказать трудно, — прошептал боцман, — но, судя по тому, что мне удалось разузнать, силы будут примерно равны. Думаю, с твоей стороны было бы опрометчиво затевать ссору.
— Я вовсе не стремлюсь к ссоре, — ответил Сакр аль-Бар, — но мне надо рассчитать силы на тот случай, если мне её навяжут.
И они разошлись.
После разговора с Виджителло на душе у корсара не стало спокойнее, он по-прежнему не знал, что предпринять. Он взялся переправить Розамунду во Францию или Италию, дав слово высадить её на побережье одной из этих стран. Если ему не удастся осуществить свой план, Розамунда может подумать, что это вовсе и не входило в его намерения. Но как исполнить данное ей обещание теперь, когда Асад находится на борту галеаса? Неужели придётся так же тайно вернуться с ней в Алжир и дожидаться другой возможности переправить её в какую-нибудь христианскую страну? Такой план был не только крайне опасен, но и попросту неосуществим. Уже и теперь риск был очень велик. Розамунду могли обнаружить в любую минуту. Оставалось ждать и надеяться, полагаясь на удачу или одну из тех случайностей, которые невозможно предвидеть.
Час проходил за часом, а Сакр аль-Бар всё ходил по шкафуту, заложив руки за спину и задумчиво склонив голову на грудь. На сердце у него было тяжело. Он понимал, что запутался в собственной паутине и выбраться из неё можно только ценою жизни. Однако собственное будущее меньше всего заботило его. Он потерял всё; жизнь его была разбита. Он, не задумываясь, отдал бы её ради спасения Розамунды. Но в том-то и заключалась причина его смятения и тревоги, что он не знал, как это сделать.
Так он и ходил по шкафуту, терзаясь одиночеством, ожидая чуда и моля о нём.
|
|
|
