Нейтральная и молчаливая роль

       Государственные службы являются третьей стороной, от которой многие ждут поддержки и понимания. Однако все не так просто. Об этом свидетельствует история Лив, которая обратилась в территориальный центр социальной помощи семье и детям.

       Они оба заговаривали о разводе, но Лив так и не решилась на этот шаг, ведь у них с Харальдом было четверо детей.

       На протяжении многих лет Харальд вел себя агрессивно. Он мог впасть в ярость и громил все вокруг, оставляя после себя сломанные стулья, двери, разбитые тарелки и чашки. Дети часто наблюдали эти вспышки ярости. Когда Лив заговаривала с Харальдом о проблемах в их отношениях, он начинал угрожать, что раздавит ее психологически и финансово, а также отнимет у нее детей. Он расскажет им «правду» о Лив, о том, что она совсем больна, и о том, что это она разрушила семью.

       Лив некоторое время ходила на психотерапию, чтобы научиться иначе взаимодействовать с Харальдом. Ей очень помогла психотерапевт, посчитавшая, что проблемы семьи по большей части связаны с личностью Харальда. Психотерапевт посоветовала Лив обратиться за профессио­нальной помощью вместе с мужем. Харальд согласился, и Лив связалась со специалистами территориального центра социальной помощи семье и детям.

       «Раз семь или восемь на протяжении полугода мы ходили на сеансы психотерапии, каждый из которых длился по часу. Всякий раз там присутствовали два психотерапевта — мужчина и женщина. Они заверили нас, что будут вести себя нейтрально, не станут давать оценок и вообще будут беспристрастны. Мы должны будем само­стоятельно найти решение наших проблем. При обсуждении любых вопросов, связанных с отношениями в семье, психотерапевты должны были придерживаться следующей установки: каждая из сторон внесла свой " вклад" в развитие конфликта. Перед специалистами стояла задача — услышать и понять обе стороны, не давая оценочных суждений в отношении услышанного», — рассказывает Лив.

       Специалисты также считали, что необходимо извлечь на свет божий все «грязное белье». Психотерапия была парной, то есть в каждой беседе принимал участие и Харальд. Поэтому Лив не могла свободно говорить обо всем, опасаясь последствий, ожидающих ее по возвращении домой. Психотерапевты поняли, что она отказывается откровенно рассказывать о некоторых вещах, и определили ее позицию как негативную. По их мнению, такое поведение препятствовало достижению положительного результата от их работы. Они сочли, что Лив не настроена конструктивно. Она возражала, что у них с Харальдом уже было множество неудачных попыток наладить отношения. Специалисты этого не понимали, поскольку Харальд производил на них впечатление приятного человека ― доброжелательного и мягкого. Все попытки Лив намекнуть им, что дома все иначе, расценивались как ее неготовность к сотрудничеству. Харальд отрицал многое из того, о чем она рассказывала. Лив просила поговорить с ней с глазу на глаз, но специалисты соглашались проводить беседы только с обоими супругами.

       Однажды Харальд страшно рассердился на Лив, когда она позволила себе о чем-то рассказать психотерапевтам. Он высмеял жену и при этом крайне негативно отозвался о ней. Тогда один из специа­листов, мужчина, задал ему несколько прямых откровенных вопросов. Харальд воспринял их как критику в свой адрес и пригрозил, что больше не придет ни на один сеанс. После этого оба психотерапевта начали едва ли не заискивать перед ним.

       Лив все больше и больше укреплялась в решении развестись с мужем, но в то же время она беспокоилась о том, что дети, если они захотят остаться с отцом, могут стать для Харальда объектами вымещения ярости, а ее не будет рядом, чтобы защитить их.

       «В одной из последних бесед я набралась смелости и рассказала о физическом насилии и домашних погромах. Я сказала, что боюсь находиться с Харальдом в одной комнате — я вижу, как его глаза темнеют, и понимаю, что за этим последует. Я хотела, чтобы Харальду помогли справляться с приступами ярости, чтобы наши дети могли чувствовать себя спокойно. Психотерапевты выслушали меня, не сказав ни слова, они также не задали Харальду ни одного вопроса. Вместо этого они обратились ко мне, полагая, что, возможно, это я слишком пуглива. Они сказали, что я веду себя как мышь при виде кошки. Также они выразили опасение, что мой страх может повлиять на отношение детей к отцу. По их мнению, я отводила Харальду роль монстра. Терапевты сочли, что это мне надо ходить на терапию, чтобы проработать свои страхи. Услышав это, муж удовлетворенно улыбнулся», — рассказывает Лив.

       После этого специалисты поинтересовались, с кем останутся дети в случае развода. Лив сказала, что хотела бы жить с детьми, предоставив Харальду право беспрепятственного общения с ними. Но психо­терапевты указали ей на то, что Харальд проявил взаимопонимание и готовность к взаимовыгодному разделу имущества, поэтому ей нужно изменить свой негативный настрой по отношению к нему и ситуации и не следует выдвигать такие жесткие требования.

       Лив сдалась, чувствуя, что у нее больше нет сил для борьбы. На следующей встрече она подписала договор, согласно которому дети могут жить как у матери, так и у отца. Харальд посчитал это своей победой. Позже он неоднократно использовал против Лив то, что говорили о ней психотерапевты.

       Лив тяжело переживала эту неудачную парную терапию. Спустя год она обратилась уже к другому специалисту. По его совету женщина позвонила в территориальный центр социальной помощи семье и детям, чтобы рассказать своим прежним консультантам, как на нее подействовали их беседы и оскорбительные рекомендации. К ее большому изумлению, психотерапевт сообщил ей, что они прекрасно понимали, что у Харальда серьезные личностные проб­лемы, но особенности психотерапии таковы, что говорить об этом было нельзя. На тот момент казалось очень важным, чтобы Харальд не прервал работу в паре, поэтому ему не особенно и возражали. То, как повлияло на Лив это «чуткое» отношение к Харальду и обвинения ее в узколобости и забитости, терапевтов не интересовало.