 |
ГЛАВА IX Добрая тетушка Финни
|
|
|
|
— Несчастненький номер 12-1! Ох, какая беда! Да ты только посмотри на себя!
Сорен застонал и открыл глаза.
— Что случилось? — спросил он.
— Нет-нет, мой сладенький! Видишь, до чего тебя довели твои вопросы? Придется нам теперь быть чуточку построже. Ты должен понять, что вел себя очень плохо, но теперь ты снова здесь, в нашей коморочке, и… — из клюва Тетушки полился воркующий поток утешений.
Голова у Сорена гудела от вопросов. Приходилось крепко сжимать клюв, чтобы снова не попасть в беду. Судя по всему, он потерял сознание во время сеанса смехотерапии.
Сорен попытался вспомнить, что произошло. Сигнал тревоги, потом ужасные клювы, смех — жуткий, кошмарный смех! — но почему у него так болят крылья? Последний вопрос замер у него в клюве, но не из страха перед наказанием, а потому что Сорен повернул голову и сам разглядел ответ. Крылья были голые!
«Великий Глаукс!» — в ужасе подумал совенок, и чуть снова не потерял сознание.
— Ничего, маленький, — защелкала клювом Финни. — Тетушка обо всем позаботится! Сейчас ты почувствуешь себя лучше. Ничего страшного! И не нужны нам эти дурацкие перышки, верно, мой сладкий?
— Мне не нужны перышки!? — это был скорее крик отчаяния, чем вопрос. Неужели все они здесь сошли с ума? — Мне не нужны перышки, — уже равнодушно повторил Сорен. Сначала он хотел спросить, как же он будет летать без перьев, но вовремя стиснул клюв.
Тем временем Тетушка что-то энергично пережевывала своим клювом, потом сильно икнула, и целый комок влажного мха вылетел из ее клюва и шлепнулся на голое крылышко Сорена. Совенок судорожно вздохнул от удовольствия.
— Приятненько, правда? Нет лучшего средства для твоих крылышек, чем порция влажного мха. Теперь ты можешь звать меня Нянюшкой.
|
|
|
— Нянюшкой? — переспросил Сорен, но тут же поправился: — Нянюшка!
— Вот молодец! Как быстро ты учишься, дорогой! Иногда приходится проявлять строгость. Но я уже вижу, что ты усвоил преподанный урок и больше никогда не будешь наказан ощипыванием.
— Ощипывание… — прошептал Сорен. Значит, они выщипали ему перья!? Нарочно выщипали?
— Знаю-знаю! Знаю, о чем ты думаешь. Ах, сладенький, сама я нисколько не одобряю подобных мер. Но разве кто-нибудь прислушивается к словам старой глупой Тетушки? Все что я могу — это окружить заботой и лаской каждого совеночка в моей пещерке.
Я стараюсь! Стараюсь изо всех сил! — казалось, она вот-вот расплачется.
Но на этот раз Тетушка-Нянюшка не угадала. Сорен думал совсем о другом. Но она смотрела так ласково… и ни о чем не спрашивала: Сорен решился.
— Тетушка… То есть Нянюшка, — поправился он. Совенок уже понял, что особое значение настоятельница придает именам.
Он начал осторожно подбирать слова, чтобы высказать свои сомнения, не задав при этом ни единого вопроса. Тетушка была права — он отлично усвоил преподанный урок!
— Я ничего не понимаю. Вот вы такая добрая, Нянюшка, а остальные такие ужасные… Стражники, охранники в Глауцидиуме и в Погаднике. Они ведут себя жестоко без всякой причины…
— Ну что ты, крошка! У них есть причина.
— Есть причина… — бесстрастно повторил Сорен. — Это было невероятно!
— Понимаешь, сладенький, — продолжала Финни. — Испытания закаляют характер.
— Закаляют характер… — так же безучастно повторил Сорен.
— Самоотречение вкупе с тщательно дозированным наказанием воспитывают стойкость и выносливость, — заученно произнесла Нянюшка, и Сорен понял, что ей много раз приходилось повторять эти слова.
— Я все понял. Чтобы закалить характер, нужно сломать крылья, — как можно равнодушнее произнес Сорен.
|
|
|
— Да, душечка, ты все схватываешь на лету! Я так рада, так рада…
— Раньше я думал, что характер совы закаляется в полете. Каким я был глупым!
Похоже, он отлично научился обходиться без вопросов.
— Ах, ты такой умненький совеночек! — радостно загукала Нянюшка. — Ты схватил самую суть! Совенок может заслужить право на полет, если, конечно, он предназначен для полета.
— Ну да, конечно, — пробормотал Сорен, из последних сил стараясь сохранить рассудительный тон. Но сердце его колотилось, как бешеное, а кишки сводило судорогой. Безумный страх начал подступать к горлу.
— А вот и наша номер 12-8! Прекрасный пример совенка НПП. Сорен непонимающе вытаращил глаза.
— НПП, миленький, означает Не Предназначен для Полета. Номер 12-8 — одна из таких сов. Ее задача ухаживать за другими совятами.
«Что еще за номер 12-8?» — подумал Сорен, лихорадочно перебирая в памяти все знакомые номера. В мозгу что-то мелькнуло, но тут он заметил прыгавшую неподалеку крапчатую неясыть по имени Гортензия, которая так ненавидела собственное имя, что была счастлива сменить его на номер.
— Подойди сюда, номер 12-8! Я преподам тебе первый урок ухода за больным! — заверещала Тетушка Финни.
Глаза бывшей Гортензии, а ныне номера 12-8, показались Сорену еще более пустыми, чем обычно.
— Угу-угу! Новый пациент! Пациент! Милая Тетушка, научи меня делать компрессы из мха.
Финни стала показывать маленькой неясыти, как следует пережевывать мох, чтобы он стал мягким и сочным. Сорен ничего не имел против их заботы: после влажных компрессов он почувствовал себя значительно лучше. Он не сводил глаз с номера 12-8. Интересно, почему она не предназначена к полетам? Как бы узнать это, не задавая вопросов?
— Мне кажется, я видел тебя утром в Погаднике, — наугад начал он.
— Нет-нет! Этого не может быть. Я наседка и только наседка.
— Наседка, — повторил Сорен. Воцарилось молчание. — Наседка, — снова повторил он. Номер 12-8 не проронила ни звука. — Наверное, это очень приятно быть наседкой… Ну, насиживать и все такое. Работать в Наседнике, — выпалил Сорен, на ходу сочинив новое слово. Если есть Погадник, может быть, существует и Наседник?
— Место, где я работаю, называется совсем не наседник, — монотонно произнесла номер 12-8. Судя по всему, она как следует была облучена лунным светом.
|
|
|
— Ну конечно, — как ни в чем не бывало поправился Сорен. — Я сказал глупость. Это называется как-то по-другому. Просто слово выскочило у меня из головы.
— Слово не выскакивало у тебя из головы. Ты его никогда не знал. Его никто не знает, — голос номера 12-8 зазвучал резче. — Это секрет. Высшая степень секретности.
— Высшая степень секретности.
— Да. У меня есть допуск к секретной работе, — распушилась от гордости маленькая совиха.
— Да-да, допуск к полетам.
— Вовсе нет! Какая глупость! Если бы у меня был допуск к полетам, меня никогда не допустили бы к секретам.
«Но неужели тебе не хочется летать?» — захотелось крикнуть Сорену, но тут появилась Тетушка Финни.
— Ах, номер 12-8, ты все сделала великолепно! Из тебя получится прекрасная сиделка!
— Моим крыльям значительно лучше, — выдохнул Сорен, поражаясь собственному лицемерию. Вообще-то крылья и правда почти перестали болеть, но сейчас его больше всего интересовал вопрос, который было не так-то легко замаскировать под просьбу. — Но чтобы совсем поправиться, мне нужно еще кое-что. Знаете, отчего у меня всегда поднимается настроение?
— Чего ты хочешь, сладенький? — проворковала Финни.
— Послушать сказку! Больше всего на свете я люблю легенды о стражах Га'Хуула! Кажется, они называются Цикл Га'Хуула, да?
Из разинутого клюва Тетушки Финни исторгся странный звук, нечто среднее между отрыжкой и визгом. Казалось, полярная сова вот-вот свалится в обморок.
А крапчатая неясыть затараторила:
— Какой ужас! Какой ужас! Понятия не имею, что ты сказал, номер 12-1, но сейчас я должна тебя оставить. Мне нужно оказать помощь нашей Нянюшке, — и засеменила в поисках лекарства.
— Зато я отлично знаю, что сказал, — прошептал Сорен. — Я сказал — Цикл Га'Хуула!
ГЛАВА Х Шиворот-навыворот
Ночью Сорен с Гильфи встретились под аркой Глауцидиума. Все было готово к началу Грандиозного Плана, но в последний момент Сорен вдруг засомневался.
— Что-то мне не по себе, Гильфи. А вдруг у нас ничего не получится?
|
|
|
— Как ты можешь так говорить? — возмутилась Гильфи. — Я не знаю, получится у нас или нет, но почему бы не попробовать? Что мы потеряем, если даже у нас ничего не выйдет?
— Разум, — мрачно ответил Сорен.
Гильфи издала тихое чурр-чурр — такой звук издают все совы, когда смеются.
Внезапно воздух со свистом всколыхнулся, и маленькая Гильфи оказалась лежащей на спине.
— Смех запрещен! Смеяться можно лишь по команде лейтенанта Ищейке. Запомни это раз и навсегда. Если тебе снова захочется посмеяться, я с радостью преподам тебе урок правильного смеха!
Надзиратель отошел в сторону. Сорен с Гильфи молча переглянулись.
Что за странное место! Их учат, как правильно спать, как правильно смеяться. Тут есть даже смехотерапия! Зачем все это? Чего добиваются в Академии Сант-Эголиус? Чему они на самом деле учат совят, а главное — для чего? И что за крупинки, которые ценнее золота? В кого хотят превратить похищенных птенцов Виззг с Ищейке? Ведь ясное дело, что не в сов!
Но сейчас было не время для этих вопросов. Совсем другая тяжесть лежала на сердце у Сорена, которая после сеанса смехотерапии стала совсем невыносимой.
— Гильфи, возможно, ты и сможешь выбраться отсюда, но я обречен. Мне никогда не спастись.
— Что ты такое болтаешь, Сорен?
— Взгляни на себя, Гильфи. Со дня на день ты полностью оперишься. Мне кажется, сегодня у тебя появились новые маховые перья. Очень скоро ты сможешь улететь отсюда.
— И ты тоже.
— Ты смеешься? Или тоже спятила от луны? Они же меня общипали!
— Глупости! Они выщипали тебе пух, а не перья! Посмотри, вот твои будущие первостепенные маховые перья, а вот и несколько второстепенных.
Сорен приподнял крыло и впился в него глазами. И в самом деле, на нем виднелись хорошо заметные бугорки. Похоже, Гильфи права. Но как же он будет летать без пуха?
Гильфи словно прочитала его мысли.
— Тебе не нужен пух, чтобы летать! Пух предназначен для тепла. Но летать можно и без него. Просто тебе будет холодно, вот и все. Но к тому времени, как ты полностью оперишься, может быть, у тебя и пух новый отрастет.
Сорен захлопал глазами. Впервые за все время надежда вспыхнула в его глазах, похожих на два черных круглых и блестящих камушка, и у Гильфи радостно затрепетало сердце. Ей удалось его убедить! Она заставила его поверить в свой Грандиозный План!
Гильфи своими глазами видела, как после долгих дней порхания ее старшие братья и сестры каким-то таинственным образом обретали силу и поднимались в воздух. Это было настолько удивительно, что однажды она даже пристала с расспросами к отцу. Его ответ до сих пор звучал у нее в ушах:
|
|
|
«Гильфи, ты должна понять одну простую вещь. Можно тренироваться всю жизнь, но ты не оторвешься от земли до тех пор, пока не поверишь в свои силы. — Отец помолчал и задумчиво добавил: — Забавно, что все самые сильные наши чувства рождаются в желудке — даже те, что управляют крыльями, — словно в подтверждение своих слов он медленно распушил свои маховые перья. — Все рождается там…»
— Слушай, Сорен, — выпалила Гильфи. — После того как ты потерял сознание, и тебя унесли из Погадника, мне удалось кое-что разведать.
Сорен моргнул и пошевелил плечами, как делают все совята, когда они чем-то смущены или раздосадованы.
— Прости меня, Гильфи. Пока я, как дурак, задавал вопросы, ты смотрела и слушала.
— Прекрати пинать и щипать самого себя! Тем более, что это уже сделали надзиратели, — с грубоватой прямотой оборвала его Гильфи.
Сорен растерянно захлопал глазами и уставился на воинственную крошку-эльфа.
— Слушай, что я тебе скажу. Все в этой Академии перевернуто с лап на голову. Наша задача — не дать превратить себя в лунатиков. Мы должны продолжать оставаться на лапах, когда все вокруг ходят на головах. Если мы поддадимся, то уже никогда не спасемся. Главное — не потерять разум. Только сохраняя способность размышлять, мы сможем придумать план бегства. Теперь слушай меня внимательно. Сорен кивнул.
— Я вычислила, что сегодня третья ночь полнолуния. То есть, луна уже пошла на ущерб. Помнишь, что я тебе рассказывала? Скоро ты своими глазами увидишь, что через несколько дней она почти исчезнет, и тогда можно будет не опасаться облучения. С каждой ночью в Глауцидиуме будет становится все темнее и темнее, а значит, нам будет легче найти укрытие. Но не забывай, мы должны вести себя, как лунатики.
Сорен едва удерживался от вопросов. Разумеется, он не боялся спрашивать Гильфи, просто не хотел сбивать ее с мысли.
«Такая маленькая, а такая умная!» — восхищенно подумал он.
— После следующего новолуния, — размышляла вслух Гильфи, — у тебя отрастут почти все маховые перья, а к новому полнолунию, думаю, ты уже сможешь летать.
— А как же ты, Гильфи? Ведь ты будешь готова уже через несколько дней!
— Я буду ждать тебя.
— Ждать меня?!
Это был не вопрос, а возглас изумления. Сорен был так потрясен, что потерял дар речи, так что Гильфи пришлось прийти ему на помощь.
— В чем дело, Сорен?
— Гильфи, я просто ушам своим не верю! Зачем дожидаться меня, если ты можешь запросто улететь отсюда?
— Не все так просто, Сорен. Я не могу тебя бросить. Во-первых, ты мой друг. Если я сбегу отсюда одна, то буду самой ничтожной совой во всем подлунном мире. А во-вторых, мы нужны друг другу.
— Ты нужна мне гораздо больше, чем я тебе, — пролепетал Сорен.
— Что за енотий помет!!!
Сорен просто ушам не поверил. Гильфи поразила его уже в который раз. Такие слова были одним из самых грязных, запретных ругательств, за которые родители строго наказывали маленьких совят.
Однажды Клудд получил от матери хорошую взбучку, когда миссис Плитивер пожаловалась на то, что он крикнул: «енотий помет!» — в ответ на ее просьбу прекратить дразнить маленькую Эглантину.
— Сорен, разве не ты догадался, что они оболванивают нас, заставляя снова и снова повторять собственные имена? Это была блестящая мысль!
— Зато ты первой догадалась о лунном облучении. Я об этом и знать не знал.
— Я просто знала то, чего не знал ты. Знать — это одно, а думать — совсем другое. Будь ты постарше и живи в пустыне, ты бы не хуже меня все знал про луну. Но сейчас я не об этом. Слушай, что я выведала, — понизила голос Гильфи. — Когда тебя унесли, я сделала очень важное открытие. Это было уже за пределами Погадника…
Гильфи огляделась по сторонам и негромко продолжила свой рассказ.
Слабый лунный свет начал медленно расползаться над темным горизонтом…
|
|
|
