Примечание к части 2 страница
Примечание к части Здесь вы можете посмотреть, как выглядит Мудрый Висмут: Глава 23 Глаза у птицы заволокло, серые с золотом глаза у птицы, Птица дышит хрипло и тяжело, темные перья ее разметались, Птица заглядывает в меня за миг перед тем, как начать мне сниться, И, засыпая, берет мою руку невесомыми призрачными перстами. Снейп мгновенно оказался возле кровати девушки, оттолкнув в сторону ее расстроенных друзей. Приложив пальцы к ее шее и, не ощутив там бьющейся жилки, он выругался про себя, но остановиться уже не мог. Взмах палочкой, и вокруг образовался защитный барьер, чтобы не помешали. Еще взмах, и кровь изо рта исчезла. Еще взмах, и все покрывала, матрасы и подушки пропали с больничной койки, оставив лишь ровную доску, а под ногами Ученицы появился скатанный ролик. Тогда мужчина установил два пальца у основания ребер пострадавшей и изо всех сил ударил над ними кулаком, после чего поставил одну ладонь на другую и стал продавливать грудную клетку студентки, повторяя: - Очнись, очнись, очнись!!! Откуда-то издалека ему слышались крики, но было не до них. Он с остервенелым отчаянием давил всем своим весом на ладони, чувствуя, как немеют руки, и боясь остановиться. Если бы только узнать, как можно распахнуть ее клетку, вернуть ей воздух, Если бы только успеть отыскать для нее у аптекаря целебные зерна, Успеть, потому что золотые глаза уже тускнеют. Пока не поздно, Вернуть ее в небо, и не умирать, и бить крылами в чертогах горних. Ну почему?! Он же прошел испытание! Он нашел ответ! Он достал лекарство и сумел сварить его! За что?! Она должна жить. Она не может умереть, только не она, нет-нет-нет! Дыши, девочка, умоляю! Приди в себя! Еще не поздно. Не может быть поздно. Боги не могут быть настолько жестоки. Я достал все для твоего спасения, Висмут согласился дать чешую, значит, ты просто не имеешь права исчезнуть вот так! Нет таких трав, чтоб сорвать, заварить, растереть в меду и скормить по ложке. Осень-арахна глядит сквозь решетку ажурной листвы золотыми глазами, Но если я вправду увижу, как эти глаза застилает серая пленка, Легче мне будет, если моя голова разобьется о серый камень. Она не приходила в себя. Жизнь не хотела возвращаться к той, которая искала Смерти. Тысячи мыслей мелькали в голове у Снейпа, не успевая даже толком обрести форму. Он не может позволить ей умереть. Она ведь вот-вот откроет глаза и заговорит? Она же не исчезнет? Не бросит его одного? Она слишком много страдала, но и он прошел через многое. Не может все закончиться вот так! Анафеме предан тот, кто не верит, что кроме земли, есть что-то еще. Веры не будет тому, кто скажет, что у птиц и ангелов нет души. Я умоляю ее — держись. Я умоляю ее — держись. Я целую ей полупрозрачные руки и заклинаю — дыши. * *** Смерть не страшна, если отдано сердце кому-то. Джем «Я напишу вам письмо» Она падала куда-то в большую пропасть. Казалось, полет длился уже очень долго, но все никак не заканчивался. Ничего не было: ни мыслей, ни страха, только осознание падения. В какой-то момент, она поняла, что стои́ т. Это не было удивительно, не было и боли от удара, лишь знание того, что все правильно, все идет, как надо. Ни сколько не сомневаясь, она пошла вперед. Вдалеке она услышала голоса, чей-то смех, а потом увидела Их. Сначала лиц было не разобрать, и она пошла быстрее. Почему-то ей было принципиально важно узнать, кто Они. Она толком не помнила кто она сама, но вот Тех, к кому она шла, она обязана была увидеть. Шаг перешел в бег, но ей никак не удавалось приблизиться к Ним. А потом был Голос. - Ты слишком рано. Они тебя не ждали. Хочешь вернуться? - Вернуться куда? Где я? - Там, где тебе быть не положено. Однако раз ты сюда попала, значит, так сложились обстоятельства. Ты хочешь к ним? - Хочу. - Дороги назад не будет. - Я не хочу назад. Там было плохо. Это было единственное, что она помнила отчетливо – до падения было плохо. А здесь было… никак. - Там было плохо, потому что ты сама отказалась подпускать хорошее. - Здесь лучше. И Они меня ждут. - Это не так. Они не будут тебе рады, особенно сейчас. Здесь не лучше, ты просто устала. Но если ты все же решишь остаться, я отказываться не стану. Ну как, остаешься? - Д-д… А там кто-то остался? - Там? О, да, там остались те, кому ты нужна, но ты отказалась от них, раз оказалась здесь. Иначе не бывает. Тут не бывает тех, кому нужно быть Там. - Значит, там я мерт… - Что-то мешало ей говорить. – Я умерл… Я больше не буду жи… - Слова путались, она никак не могла вспомнить их, особенно последнее. – А там меня ждут? - Уже нет, они не верят. Ты отняла у них надежду. - Я не могла! - Ты забыла самое главное. Ты устала и хочешь отдохнуть, но если ты останешься, возврата не будет. - Кто ждал меня там? Я ничего не помню. - Не хочешь помнить, - поправил Голос. – Захотела бы, вспомнила. - Но я не помню! Кто? Кто может ждать? Ждут только тех, кто нужен. Она была нужна кому-то, но кому? И тут в мыслях стали словно зажигаться лампочки, освещая родные лица. Гарри. Ну конечно, разве он смог бы ее забыть?.. Луна. Подружка уж точно ее бы ждала… Драко. Побратим тем более не оставил бы ее… Мадам Помфри… Минерва Макгонагалл… Рон... Джинни… Мама… Папа… Снейп. Как она могла их бросить? Нет, она не может остаться! Они с ума сойдут, если она умр… Даже в мыслях эти слова были запретны. - Я хочу вернуться. Я хочу жи… - Чего ты хочешь? - Жи… Жи… - Как же это сказать? Как выразить то, что бушевало внутри нее? - Скажи еще раз. - Я хочу… ЛЮБИТЬ! - Ты больше не хочешь к Ним? – Сомнение потрясло ее, и она застыла в нерешительности. Она очень хотела, но ведь ей нужно назад. - Ну, я же еще вернусь сюда? – неуверенно спросила она. - Непременно. - Значит, еще увижу, - голос слегка дрогнул, но она договорила. - Уверена? Это произойдет не скоро. - Абсолютно, - пробормотала она, сдерживая слезы. - Ты сильна. Это достойно награды. Можешь подойти к Ним. Они скучали. Она бегом бросилась к Ним. Все стояли и смотрели на нее, счастливые улыбки сияли на лицах. Первой была бабушка, вырастившая девочку и ставшая ей первой лучшей подругой. От нее как раньше пахло шоколадом и пряностями. Старушка утирала слезы внучке, гладя ее по головке, как будто той снова было пять лет, и ничего не изменилось. Следующим был Сириус. Мужчина ухмылялся, дожидаясь, пока на него обратят внимание. - Ну что, малышка, скучала? Она бросилась к нему и крепко обняла. Он потрепал ее кудряшки и подтолкнул дальше. Дамблдор учтиво поклонился и хотел что-то сказать, но и его охватило кольцо девичьих рук, а заплаканное лицо уткнулось в потертую сиреневую мантию. Старый волшебник посмотрел на нее сквозь неизменные очки-половинки и по-отечески обнял в ответ. Добби с нетерпением ожидал своей очереди, слегка подпрыгивая на месте, но уж когда она опустилась перед ним на колени, эльф крепко прижался к ней и расплакался сам, не в силах произнести ни слова. Люпин и Тонкс стояли вместе, держась за руки, и вместе обняли девочку, когда та подошла. Вдруг она почувствовала, как что-то щекочет ее голень, а посмотрев вниз, увидела Глотика, который стал привычно ходить восьмеркой вокруг ее ног. Она подхватила его на руки и крепко прижала к себе любимца, целуя в мокрый нос и прижимаясь лбом к его лбу. Кот лизнул ее в щеку и спрыгнул вниз. Ей хотелось снова поймать его, когда снова зазвучал Голос: - Если хочешь вернуться, возвращайся сейчас, у тебя ещё много дел. - Как мне вернуться? - Пожелай этого. Единственное, что удерживает тебя здесь – это твое нежелание уходить. - Я поняла. Нужно вернуться. Нужно уйти. Ее ждут. Она не может предать их доверие. - Грейнджер, мать твою, очнись! *** Казалось, прошли столетия, пока он упорно давил на солнечное сплетение Ученицы, пытаясь вернуть ее к жизни. Ну не может она умереть. Она должна жить. Что еще он должен сделать, чем пожертвовать, чтобы Смерть отступила? Он снова и снова наседал на уже занемевшие ладони, отказываясь сдаваться. Еще раз, еще, и еще. - Сколько. Можно. Испытывать. Мое. Терпение. Приди. В себя. Девочка. Ты. Не можешь. Умереть. Вернись. Сейчас же. Грейнджер, мать твою, очнись! Тело под руками внезапно содрогнулось, и тихий стон эхом разнесся по помещению. Снейп мгновенно снял щит, подпуская к девчонке медиковедьму, а сам сполз по стеночке, утирая пот со лба. Она его доконает, если и дальше будет заставлять его так нервничать. Трое подростков ни на сантиметр не сдвинулись, заворожено наблюдая за работой мадам Помфри. Понадобилось время, чтобы Драко сбросил наваждение шока и схватился за снова нагревшийся кулон-клык, чтобы Луна утерла дорожки слез и начала понимать произошедшее, чтобы Гарри, пошатнувшись, упал на кафельный пол больничного крыла, ошарашено улыбаясь. Зельевар наблюдал за ними и благодарил какие-то высшие силы, что позволили ей вернуться и не сломали еще три… четыре жизни. Кольцо обжигало руку и подтверждало, что Ученица все еще в критическом состоянии. Но сейчас его это скорее радовало, чем волновало. Она жива, остальное поправимо. - Поппи, - прохрипел он не своим голосом, - на тумбочке стоит колба с зельем. Заставь эту Несносную выпить его до последней капли и усыпи потом. Остальное долечишь, когда проснется. - Снейп, ты кому здесь указывать вздумал? – не отрываясь от работы возмутилась женщина. - Делай, что говорю, это антидот от проклятия. И вообще, почему я, школьный зельевар, а не ты, квалифицированный медик, делал массаж сердца девчонке? - Потому что к моменту, когда ты вошел, она была мертва. Я не знаю, как тебе это удалось, но вся диагностика показала смерть. - Я нисколько не сомневаюсь, что она была мертва, когда я вошел, но реанимацию никто не отменял. Могла ты пару раз ее молнией шарахнуть? Могла. Так почему не сделала? - Когда я поняла, что ее больше нет, я руки поднять не смогла, не то, что колдовать. - И какой ты после этого медик, если с чувствами совладать не можешь? - Ты - бессердечное животное, Северус Снейп! Эта девочка мне как дочь. - Тогда, как мать, ты должна была попытаться спасти свое дитя. Все, Поппи, не кипятись. Главное, она жива. - Жива. Поверить не могу. Ты вернул ее, Северус, ты правда ее вернул. Ты с того света ее вытащил. - Будет, Поппи, будет, успокойся. Лучше скажи, сколько займет реабилитация? - Пока об этом рано говорить. Нарушения проявятся только на третьи – седьмые сутки. - Тогда скажи мне вот что, кому принадлежали слова, послужившие причиной? Кто из вас спровоцировал приступ? - Это был… - Это был я, сэр. - Это был я, сэр. - Поттер? Малфой? Может, хоть определитесь, кто именно. - Оба, сэр. – В унисон произнесли парни, переглянувшись. - И как это понимать? - Я пытался добиться от нее… - начал гриффиндорец. - Я хотел, чтобы она… - одновременно с ним заговорил слизеринец. - Так, ясно, замолчали оба. Мисс Лавгуд, вы в порядке? Говорить можете? - Могу, сэр. - Тогда объясните мне, что за балаган тут творится? - Мальчишки дураки. - Не отрицаю, но это ни на дюйм не проясняет ситуации. Вы только этим можете объяснить происходящее? - Ну да. Весьма емко, не находите? - Мисс Лавгуд, давайте серьезнее. Опишите мне подробно, что здесь случилось. - Я.. Сэр, понимаете, я не… - Да, Мерлин с вами! – Он резко направил палочку на крестника, - Легилименс! ___________________________________ - Гермиона, ты должна взять себя в руки. - Грейнджер, тебе нельзя сдаваться! - Гермиона, послушай мальчишек, не отворачивайся от нас. Мы очень за тебя переживаем. Девушка лежала на кушетке ко всему безучастная и безразлично смотрела в потолок. - Мы вытащим тебя, Гермиона, только не сдавайся. Тонкая рука подняла палочку и в воздухе появились слова: «Мне все равно». - Тебе не может быть все равно! Мы все за тебя переживаем. Еще одно движение кистью: «А не стоило бы». - Гермиона, прости меня, я был в твоей комнате… - Глаза Ученицы вдруг прояснились, и она взволнованно посмотрела на друга. Что-то в словах Драко ее задело. – Там возле камина была бумажка… Прости, я прочитал. - Парень достал из кармана смятый листок и протянул ей. – Знаю, это не мое дело, но, по-моему, ты могла бы нам рассказать. Перед ними снова всплыли слова: «Ты прав, это не твое дело». Ладонь выпустила палочку и потянулась к бумажке, когда ту перехватил Поттер. Он пробежался глазами по строчкам и ошарашено уставился на девушку. - Герм, скажи, что это не правда. Прошу тебя, скажи, что это шутка. «Мне жаль, Гарри, это не шутка». - Поттер, ты что, идиот?! – Слизеринец вырвал пергамент из рук остолбеневшего львенка и положил его на прикроватную тумбочку. – Мерлин, Грейнджер, он же никогда тебя не простит. - Гермиона, как ты могла? Это просто невозможно. - Заткнись, Поттер. Это действительность, это уже случилось, вопрос лишь в том, что делать теперь. - Но это немыслимо! Чтобы Гермиона… - Это нормально, придурок. Она же девушка, им это свойственно – влипать в идиотские ситуации из-за чувств. Смирись, так вышло, что твоя подруга… - Она не могла полюбить Снейпа. - … полюбила Снейпа. В этот момент кулон Драко обожгло льдом, и после этого его магическая аура исчезла. Глаза девушки закрылись, а из приоткрытого рта вытекла струйка крови. Больничное крыло огласили два выкрика: - Мадам Помфри!!! А потом наступила тишина. ___________________________________ - Где это письмо? - Не думаю, сэр, что вам стоит его читать. - Я не спрашивал твоего мнения, Драко, я спросил, где письмо. - Это, Северус? – Мадам Помфри протянула ему тот самый кусочек пергамента. Он осторожно сложил его во внутренний карман мантии, кивком поблагодарив медиковедьму. - Идемте-ка все отсюда, мы уже здесь ничем не поможем. В коридоре Поттер тихонько потянул его за рукав. - Простите, сэр, что это было? - Что было что, Поттер? - Как вышло, что Гермиона ожила? Я думал, если умер, то это навсегда. - Вам знакомо такое понятие, как клиническая смерть? - Нет, сэр, никогда не слышал. Но я рад, что вы оказались здесь вовремя. - Я тут не при чем. - Но ведь это вы ее вытащили. - Да, но я бы этого не сделал, если бы она сама не захотела, кхм, «вытащиться». - С ней теперь все будет в порядке? - Хороший вопрос, мистер Поттер. Все зависит только от нее самой. Нам же остается только надеяться на лучшее. - Спасибо вам, сэр. - Мистер Поттер, я… - Это просто акт вежливости, сэр, не более. До свидания, профессор. Гриффиндорец убежал в сторону своей башни, услышав вслед ворчливое: - Не носитесь по коридорам, Поттер. Идем вниз, Драко. Мисс Лавгуд, я буду рад, если вы к нам присоединитесь, мне нужно о многом вас расспросить. В подземельях было как всегда промозгло и сыро, и даже камин этого не исправлял. Эльфы услужливо принесли три стакана глинтвейна, и компания уютно расположилась возле теплого очага. - Итак, я бы хотел услышать все, что вам известно о проклятии, попавшем в мисс Грейнджер. - Мне не известно ничего. Я знал, что ей периодически становилось плохо без видимой причины, она приходила ко мне позавчера и попросила просто поговорить, потому как устала сидеть в одиночестве, а потом вы рассказали мне о проклятии сами. - Я понял, Драко. А что скажете вы, мисс Лавгуд? - Что боль от проклятия причиняла ей куда меньше страданий, чем боль одиночества. - И давно вам известна правда о ее чувствах? - С начала декабря. - Но, Луна, почему ты ничего не сказала? - Во-первых, это и так было видно, а во-вторых, эта была ее правда, я не могла раскрыть ее прежде нее самой, а она себе во всем призналась куда позже, чем впервые испытала к вам чувства, профессор. - Поразительно, вы узнали об этом раньше нее самой. Вы невероятный человек, мисс Лавгуд. Она в курсе вашей осведомленности? - Думаю, да. - Еще вопрос, она показывала вам свой дневник? - Да, в обмен на мой. Ей пришлось куда тяжелее, она пострадала еще до начала первых стычек, причем шагнула на этот путь сама, и ни разу от него не отреклась. - Скажите, там есть описание их рейдов на пожирателей? - Есть. - А что-нибудь еще в этом описании есть, кроме самих рейдов? - Записи, закрытые ею от самой себя. Она предлагала мне их почитать, но я отказалась. Нет нужды знать о человеке то, что он не может признать даже сам себе. - Но вы догадываетесь, что там? - Я точно знаю, сэр. Вы бы не стали меня об этом спрашивать, будь там что-то иное. Там ответ на ваше спасение. - Я вообще ничего не понимаю. Луна, о чем ты? Сэр, о чем она говорит? - Думаю, тебе можно рассказать. Это мисс Грейнджер вспомнила, что я остался в визжащей хижине после Последней Битвы. Она же притащила туда мадам Помфри и позже сварила противоядие от яда змеи. Именно она спасла меня летом, когда все колдомедики Мунго отказались меня лечить, а мадам Помфри отчаялась отыскать спасение. И это при том, что ей самой отказали в лечении, и все это время она кое-как справлялась с собственными ранами. - Ну Грейнджер дает! И ведь ни словом не обмолвилась. - Но Гермиона и в этот раз пострадала, спасая вашу жизнь, профессор. - И откуда вам только все известно, мисс Лавгуд? - Я всего лишь наблюдаю за другими, сэр, не более. - Пострадала, спасая вашу жизнь? Как это? - Она поймала проклятие, адресованное мне. - Но если бы оно попало в профессора, его бы сейчас тут не было. - Значит, вам было известно о проклятии? - Нет, сэр, мне было известно, что она изматывает себя бессмысленными переживаниями, но я не знала, что они опасны для нее. Я думала, ей становится плохо от регулярного самобичевания и самоунижения. Хотя я ни разу не видела ее плачущей или хотя бы расстроенной, она все прятала под маской безразличия, и никогда ни на что не жаловалась. - Ох уж эта ее гордость! - Это не гордость, сэр. - А что это еще, по-вашему? - Это боязнь быть непонятой и осмеянной другими. Вам знакома ситуация, когда вы искренне доверяетесь кому-то, а потом вас открыто высмеивают? О да, он испытал это как минимум дважды, когда пытался спасти Лили и ее семью от гибели. Он хорошо знал, что такое преданное доверие. А потом еще всю жизнь выслушивал комментарии от обоих «богов» в адрес своей сентиментальности. - Значит, вы можете понять ее, сэр, она действовала из тех же предубеждений. Она не верит, что ее могут просто выслушать, не начав при этом обсуждать ее слабости за спиной. Она разучилась доверять, сэр, даже самым близким. У нее нет никого, кто в нужный момент мог бы поддержать ее. Она сдается и опускает руки лишь потому, что никто вовремя не сказал: «Я верю в тебя! У тебя все получится! ». - Мерлин! Откуда столько мудрости, мисс Лавгуд? - Это не мудрость, сэр, это обычная наблюдательность. - Но ведь я тоже все это время находился возле нее, почему же я ничего не заметил? - Потому что вы, как и многие другие, смотрите, но не замечаете. Вы не пытаетесь понять причин мелочей и действий человека, вы сразу делаете выводы, исходя из самих поступков, нежели из того, что послужило толчком к ним. Ни одно движение человека не обходится без основания, даже то которое делается на автомате… особенно то, которое делается на автомате. Человек – большая энциклопедия самого себя, стоит лишь научиться замечать необходимое. - Что например? - Прическу, привычки, защитные жесты, типичные фразы, несвойственные маски, манеру сидеть, говорить, писать, улыбаться искренне и натянуто, реагировать на чужие поступки – все это, как строчки в инструкции. Как только вы разберетесь со схемой пользования, научитесь понимать источники тех или иных настроений, вы сумеете разобраться в поступках человека. - И как вы себе это представляете? Что для этого нужно делать? Сутками не отходить от человека? - Зачем же, просто наблюдать его в жизни, сэр. Наблюдать и делать выводы. - А поконкретнее можно? - Ну, вот вы, например, знаете, что Гермиона очень одинока. И даже то, что она нашла нескольких друзей, ей не помогло. Однако она имеет дурацкую привычку разговаривать сама с собой, вызывая при этом патронуса, чтобы совсем не сходить с ума. А еще, в душе она по-прежнему маленькая девочка, которую заставили стать взрослой. Ей хочется быть для кого-то слабой и беззащитной, чтобы ей не стыдно было наконец выплакаться и выговорить все, что накопилось. Она ищет света и не находит его. Не потому что света нет, а потому что он пока не виден из-за преград, но она боится темноты. И вместо того, чтобы идти и искать, она села, где стояла, и не двигается с места. Нужно вывести ее к огоньку, но не просто позвать к нему или помахать издалека, а помочь ей встать и дойти. Она слишком долго сидела и уже не может идти без опоры. - Мисс Лавгуд, сделайте скидку на неромантичность собеседника, снизьте уровень метафоры. - Повторюсь, мальчишки дураки, а каждый взрослый мужчина, по сути своей, тоже мальчишка, потому на самом деле тоже дурак. Что ж тут непонятного: вы нужны ей, профессор, ровно как и она нужна вам. Но она не может больше сражаться в одиночестве. Помогите ей, она больше не может быть одна. Да и вам пора вылезать из своей раковины, вы слишком долго прятались от мира под маской злого циника. - Это не маска, мисс Лавгуд, это мое лицо. - Это нежелание видеть правду и удобная позиция для жизни. Маска несчастья притягивает несчастья, сэр. Пока вы будете убеждать себя, что мир отвратителен и жесток, он будет казаться вам таковым. - Но он такой и есть. - Нет, вам хочется видеть его таким, чтобы оправдывать все свои жизненные ошибки. Это не я плохой, это жизнь такая. Быть счастливым, сэр, это выбор каждого. Но быть счастливым тяжело, ведь сложно заставить себя искать плюсы в минусах, вот только плюсы-то всегда есть, они никуда не деваются. Счастье постоянно рядом с нами, и видеть его надо постоянно, во всем, а не убеждать себя в собственной трагической несчастности, и оскорблять его такой невежественностью. Оно ведь и обидеться может, а уж тогда вам непоздоровится. - К чему вы ведете, мисс Лавгуд? - К тому, что вам дали едва ли не самый сильный катализатор счастья, и вы сегодня вытащили его с того света, так не расплескайте его попусту. Маленькая девочка не выдержит долго одна в темной пещере, ей очень страшно и одиноко, а в старых сказках, рассказанных ей мамой, юных принцесс всегда спасали сильные добрые принцы. - Но я не принц, мисс Лавгуд. - Готова с этим поспорить, сэр Принц-Полукровка. И даже если вы и не были раньше сказочным принцем, то вам явно пора им становиться, принцессам не свойственно долго ждать. ____________ *Башня Rowan " Август"
Глава 24 Рукописи не горят. М. Булгаков «Мастер и Маргарита» Профессор снова сидел перед ее кроватью и размышлял. Девушка уже около недели была погружена в спокойный сон, из которого ее изредка пробуждала Поппи, чтобы ее, полусонную, накормить, сводить в туалет, накачать лекарствами и снова усыпить. Раны постепенно затягивались, общее состояние улучшалось, но медиковедьма все равно отказывалась полностью приводить ее в сознание, открещиваясь от всего своими женскими доводами и отговорками. Спорить с ней желания не было, поэтому он не возмущался. Ему было над чем подумать. Письмо, найденное Драко, оказалось страничкой, вырванной ею из дневника, которую она, почему-то собиралась сжечь. «Дорогой Северус, Ты знаешь, как нелегко мне дается это напускное спокойствие, сколько сил я трачу на то, чтобы никто ничего не заметил. Видишь ли, никому не нужно ничего знать, поскольку знания часто приводят к бедам. Уж в этом я сама не раз убеждалась. Но скрывать приступы боли куда как легче, чем скрывать порывы отчаяния, когда я в очередной раз вижу профессора. Я ничего не могу с собой поделать. Я люблю Северуса Снейпа. Как же сложно в этом признаваться, хотя бы тебе, мой дорогой Северус. Прости, я снова сожгу тебя, ведь о тебе никто не должен узнать». Он помнил, с каким недоумением читал эти строки, притом, они явно были написаны самопишущим пером, видимо, из-за порезов на руках. А в камин она его, похоже, бросила по пути в его кабинет в день перед концом. Мерлин, какую чушь он тогда нес! Он помнил, как, сразу после прочтения, вызвал Финли. После небольшого расспроса, он выяснил, что золу из камина не выгребали уже с неделю, а эльфы, как оказалось, умеют восстанавливать сожженное. Так он получил еще три письма. «Итак, дорогой мой Дневник, Отныне ты зовешься Северусом. Так будет и проще, и приятнее. Ведь я никогда не осмелюсь так обратиться к профессору, а само имя невероятно красивое. Пусть и созвучно с жестокостью*, но оно такое мягкое, мелодичное и одновременно строгое, как раз под стать ему. Мерлин, откуда такие мысли?! Откуда во мне взялась эта сопливая романтичная натура? Вроде, никогда я не была настолько сентиментальной, даже когда была маленькой, что же изменилось теперь? Почему, едва завидев его, так хочется броситься к нему, и во всем - во всем признаться? И что плевать мне на его холодность, и на его едкие замечания (которые, пусть и обидные, но весьма справедливые), и на его жестокость. Я прекрасно знаю, что он умеет быть заботливым, что я пережила последние полгода лишь благодаря ему, что он никогда бы не сделал мне больно намеренно, потому что в нем есть место добру и состраданию. Я вовсе не хочу думать, что он хоть чуточку хуже других, ведь он сумел сохранить в себе светлые чувства, пережив две жутких войны. Уверена, нет чистого зла и чистого добра, есть их сочетание, но выбор стороны – выбор самого человека, и он свою сторону уже давным-давно выбрал. Я люблю Северуса Снейпа. Фух, сказала. Так тяжело говорить это, и так обидно осознавать, насколько глупо, должно быть, это звучит из моих уст. Ну и ладно, я все равно не откажусь от самой себя. Спасибо тебе, Северус. И прости, но я должна это сжечь, чтобы никто никогда этого не увидел». Финли искренне недоумевал над просьбой восстановить из пепла бумажки этой девчонки, но покорно щелкал пальцами, не смея оспаривать приказы Хозяина. А сам зельевар с ужасом вчитывался в строчки. «Знаешь, Северус, Все-таки, Луна удивительно проницательна. Не знаю, как ей это удается, но она умудрилась подарить мне на выписку самопишущее перо, учитывая, что тогда я еще могла нормально писать. Вот уж точно, магия, так магия. Сегодня столкнулась с Роном в коридоре. Я так давно его не видела, а он все такой же. Сразу зажался, начал что-то мямлить, чесать рукой затылок. Столько раз за те семь лет, что я его знаю, он совершал глупости, но никогда не мог нормально объясниться. Почти все эти глупости были связаны с его прошлым. Никто никогда не задумывался, а каково ему живется? Младший сын, зашоренный талантами старших братьев и любимой родителями сестренкой, парень, которого не замечают за необычностью его лучшего друга, чьи знания и качества не оцениваются, скрытые за моими зазнайскими замашками. Но ведь он всегда был рядом, защищал нас, помогал, чем только мог, принимал в любых вопросах нашу сторону, хотя порой это было очень тяжело. И та несусветная глупость, которую он чуть не совершил в Хэллоуин, скорее всего, была вызвана чьими-нибудь опрометчивыми словами. Я знала, что он сожалеет, но тогда во мне говорила обида, и я не дала ему шанса. Но понимала, он все равно будет искать моего прощения. И сегодня он наконец-то поговорил со мной. Все было просто. Ему было нужно лишь мое прощение, и он его получил. Однако, мне все еще немного обидно, что я была для него лишь девчонкой «для статуса». Но это же наш Рон, я не могла его не простить. А потом я спустилась вниз и в тысячный раз прошла мимо лаборатории, где профессор снова пытался разработать какой-то новый рецепт. Черт, ну почему я не могу просто смириться и жить дальше? Что за дурацкая привычка надеяться на лучшее, когда уже не может быть и намека на надежду? Почему я люблю Северуса Снейпа? И в ответ слышу собственный язвительный голос, мол, а разве нужна причина, чтобы кого-то любить? Нет, конечно не нужна. Я просто люблю его. Мне все еще сложно это произносить, но я привыкну. Нужно учиться говорить правду хотя бы себе, остальным пока стоит продолжать врать. А то, бывает, высыпешь правду на человека, и добьешь его этим. Ну вот что ему с этой правдой делать? Не все готовы с ней смириться. А вот себе надо обязательно говорить все, как есть. Я люблю Северуса Снейпа – вот моя главная правда. Сжечь, все сжечь, бумага все стерпит, а пламя все исправит. В этом суть моих записей. Спасибо, Северус, хоть тебе я могу выговориться». Финли покорно ждал, пока Хозяин закончит читать, чтобы отдать ему последний клочок пергамента. «Северус, Я тут такое вспомнила! У профессора же 9 января День Рождения! Я сегодня тайком добралась до Хогсмида и купила подарок. Надеюсь, ему понравится. Нет, я понимаю, конечно, что он этого не покажет, даже если ему действительно понравится, но так хочется сделать ему приятное. Думаю, я попрошу Меган положить мой сверток вместе с другими, и лучше, наверное, его не подписывать. А то, знаем мы, как работает такая вещь, как предубеждение и предвзятость, а ему они ой как свойственны. Пусть уж он лучше не знает, что я ему вообще что-то подарила, и спокойно отнесется к неподписанному свертку с небольшим презентом от его глупой Ученицы. А подарок я пока спрячу на антресолях, так заботливо созданных Меган для моих личных целей. Если я доживу до 9 января, то мои старания даже не пропадут напрасно. Я всей душой люблю этого мрачного человека, как бы сильно он меня не ненавидел. Тяжело говорить это каждый раз, но я хочу научиться говорить это, не заикаясь через каждый слог. Даже если я умру, я умру, не забывая о своей любви, и может, даже сумею сказать это вслух. Огонь – невероятно сильная стихия, за что я ему весьма благодарна. Я бы собственноручно удавилась, если бы узнала, что это кто-нибудь прочитает. Спасибо, Северус. Мне очень одиноко в последнее время, но, хоть тебе я могу рассказывать все, как есть». Да, похоже, чудаковатая Лавгуд была права, все мальчишки/мужчины (нужное подчеркнуть) дураки. И как он мог ее не замечать? Она же все это переживала в то время, когда он сидел в соседней комнате. Нельзя было оставлять ее одну, и тем более, переубеждать ее в собственной мерзости. Она так свято его любила, что, когда он начал сыпать оскорблениями и наводить жути на свою персону, она уже настолько отчаялась увидеть хоть тень ответа с его стороны, что слепо поверила во все, что он заявил в тот чертов вечер. Что ж она за человек-то такой? Как можно вообще его любить? Он сам-то себя презирает, а уж все остальные и подавно. А она? Ее столько раз отвергали, хотя она ни разу никому не сделала ничего плохого. Никто, похоже, не знает ее настоящую. Судя по ее дневнику, никто никогда не знал, что она плачет по ночам, что она винит себя во всех проблемах окружающих, что тысячи раз могла сломаться, но не позволяла себе этого ради других, что она искренне ненавидит себя, что не верит, что вообще может быть кому-то нужна сама по себе, а не ради чего-то. Всю жизнь ее только и делали, что использовали и бросали, она даже благодарности ни разу не дождалась. А ей, судя по всему, так хотелось просто рассказать все, что ее гнетет. Не чтобы ее пожалели, а чтобы хоть раз хоть один человек ее выслушал. Но она не из тех, кто просто придет к человеку и выговорится ему обо всем, что творится у нее внутри. Она отчаянно желала, чтобы кто-нибудь посмотрел ей в глаза и сам заметил это. Он же видел эти затравленные глаза, он знал, что ее гнетет, так почему же он-то не спросил ее обо всем? Она бы рассказала не задумываясь. В каждой сильной повзрослевшей девушке живет маленькая девочка, та самая Принцесса, о которой разглагольствовала Лавгуд. И ее тщательно прячут от глаз общественности, ведь малышка очень ранима и впечатлительна. Она смотрит на мир глазами девушки и едва сдерживает слезы. Но ей запретили плакать, и она молча смотрит на все вокруг, а из глаз непроизвольно текут слезки. И все, чего эта девчушка ждет, это пока появится кто-то сильнее взрослой девушки. Кто-то, кто заметит эти детские невыплаканные обидные слезинки, кто позволит стать слабой хотя бы рядом с ним, хоть на пару минуток. Перед кем не стыдно будет признаться в своих слабостях. Она, как и любой ребенок, хочет просто залезть к взрослому на коленки, уткнуться в родной откидной воротничок и разрыдаться, в истерике рассказывая, что именно случилось. Она не хочет, чтобы ее успокоили, она хочет, чтобы на нее обратили внимание. Ведь сильные взрослые очень одиноки, а детям чуждо одиночество. Потому маленькая девочка, живущая внутри каждой сильной девушки всегда очень несчастна. А он прошел мимо, как и все до него. Она всегда одна, даже окруженная толпой друзей, ведь ни одному из них она не покажет своих слабостей. Они, кажется, даже пару раз дразнили ее бесчувственной и бессердечной. Она молча ухмылялась, вспоминая тот Ад, что подчас творился в ее душе. Но никогда не спорила. Зачем отрицать тот имидж, который она так упорно создавала – имидж непробиваемой. Ей пришлось очень тяжело, но она все стерпела, чтобы суметь снова полюбить. А он не оценил. Да, теперь он наконец-то признал сам, что тоже любит ее, и уже не отрицал этого, но что это меняет? По сути, все и ничего. Он в который раз вошел в ее комнату и вызвал к себе эльфийку. Меган с недовольным видом рассказала, где именно спрятана дверь на антресоли и покорно открыла ее Хозяину. На довольно большой полке под потолком было лишь несколько предметов: коробочка с уже опустошенными фиалами от обезболивающего, связка ключей (видимо, от разрушенного дома), шкатулка с серебряным кольцом с малахитом посередине и пергаментный сверток, аккуратно перевязанный изумрудной лентой. Он достал пакет, сел на кровать, бережно развернул его и застыл в изумлении. Из упаковочной бумаги ему на колени выпал футляр для очков и небольшая бумажка. В футляре лежали простые проволочные прямоугольные очки в тонкой оправе. Бумажка же оказалась инструкцией, из которой он узнал, что очки - это прибор-переводчик, который делает понятным любой текст, прочитанный в них. В него «загружено» множество языков, включая древнейшие и тайные, что изрядно облегчит расшифровку старинных документов и рукописей. Подозрительно было только то, что инструкция была написана тем же почерком, что и записи в ее сожженном дневнике, то есть ее самопишущим пером. Ошибки быть не могло, эту бесценную вещь она создала сама. Сколько же сил она потратила, чтобы сотворить такое? Наверняка, на это ушел не один месяц кропотливой работы. Девчонка не уставала поражать его. Тут он вспомнил надпись в заглавии ее военного дневника, сделанную на неведомом ему языке. Он подошел к столу, раскрыл обложку и надел очки. В голове появилась надпись «Фиванский алфавит*: Будешь много думать, только больше запутаешься». Мда-а, она умеет себя мотивировать. И ведь фразу-то какую нашла, прямо по ней. Только вот это дела не проясняет. Как ему следует действовать дальше, он не представлял. Хоть к этой чудаковатой рейвенкловке на консультацию записывайся: «Что делать, если вы - два взаимно влюбившихся идиота, которые не могут нормально сказать об этом друг другу? » Он ей в тот вечер наговорил столько, что она уже вряд ли когда-нибудь поверит его словам, а уж его признаниям и подавно. Да и что он может ей сказать? «Простите, я был дурак, все это время я вас любил, но боялся это признавать, потому сделал все, чтобы вы меня разлюбили и, похоже, преуспел в этом». Звучит, как что-то среднее между позором и бредом сумасшедшего. Он рухнул на кровать, и в дневнике, лежавшем теперь поверх покрывала, перевернулось несколько страниц, открыв небольшую исследовательскую работу. Надпись в заглавие гласила: «Нераскрытые свойства мелиссы». Это все-таки случилось – у нас кончилось успокоительное. Спасибо, бабушка, что научила меня разбираться в травах и их применении, ибо без чего-нибудь успокаивающего я просто сойду с ума. Мелиссу я отыскала без труда, поскольку ее частенько можно встретить в тенечке в лесу, стоит лишь поискать. Я точно помнила с бабушкиных уроков, что если человеку стало плохо от нервов, то искать надо именно ее: она и боль в голове снимет, и уснуть поможет, и живот с нее крутить перестанет, и истерика закончится, и сердце долбиться как бешеное прекратит, в общем, полезная травка. Набрала я ее, насушила, отвар с ней заварила. Постепенно стала жить только благодаря ей, затем и мальчишек на нее подсадила. Так появились у нас ежевечерние «мелиссопития», хоть какое-то умиротворение в наших полевых условиях. И тут пришло же мне в голову над ней поколдовать. Что к чему, не знаю, но эта случайность открыла мне приятные неожиданности. Она полностью завязана на эмоциях человека, соответственно имеет к ним наипрямейшее отношение. Во-первых, если мелиссу заварит тебе человек, которому ты небезразличен, произнеся над ней ту же формулу, что и для заваривания чая, то всяческие последствия истерики сразу отступают. Во-вторых, если проблемы с сердцем или сосудами, то достаточно наложить на ее листья запирающее заклинание (сама не могу понять, что стукнуло мне в голову, когда я накладывала его на траву, но результат мне понравился) и напоить человека отваром из зачарованных листьев, то боль уйдет, а болезнь отступит. В-третьих, самое интересное, если собранную на нарастающую луну мелиссу пр Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|