Сравниться с матильдой моей. . .

Что ты знаешь о своей законной сопернице? Возраст. масть, имя. Или твой приятель не скупится на подроб­ные доносы и широко информирует о завалах посуды в мойке, белья в тазе, где вот-вот зажелтеют кувшин­ки, о пепельнице, которую суют под кран после каждой сигареты, о растяжках на животе, рыбьем темперамен­те, закатанной до подбородка ночной рубашке, нетлен­ном оплоте целомудрия? Тогда мне не с чем тебя поздравить.

Лично я без колебания вычеркиваю из списка пре­тендентов того, кто с готовностью перетряхивает гряз­ные простыни своей женщины. А вдруг и я чем не угожу? Зачем мне фельетонист в постели! Отношение к спутнице жизни — это не частность, это экзамен на аттестат этической зрелости. Да и вряд ли она образец клинической фурии, иначе бы к моменту ва­шей благословенной встречи твой кавалер был бы либо философом, либо импотентом, то есть объектом, непригодным для интенсивной сексуальной эксплуата­ции. Лишь однажды проклятия в адрес жены я приняла с сочувствием.

Фрагмент курсивом

Это было в канун архивного Нового года. Я и мой спутник той бесприютной зимы пировали шампанским “Помпадур” из украденной в попутном баре тары на последнем подоконнике хрущевской пятиэтажки. Шастанье жильцов не беспокоило — в столице пробило полночь, за окнами лютовал январь.

Но вдруг дверная расщелина одной из квартир после короткой внутренней потасовки выплюнула на­ружу тщедушное существо в заячьем треухе, трусах “ну, погоди!”, тапочке и ботинке. Обнаружив себя на площадке, изгнанник не стал рваться назад, а переми­нался с ноги на ногу, скрестив в жесте балетного лебедя запястья, словно юный ленинец, выставленный в холодный вестибюль за злостное нарушение лагерно­го режима. Стограммовое соболезнование принял молча. После повтора душа не стерпела.

· Акула, у-у-у-у, акула кровожадная! — воззвал он в сторону немого дерматина.— Слушаешь? Слу­шай — акула ты!

А опрокинув третью, и вовсе встрепенулся раненым соколом, расправил крылья, взлетел на железную чер­дачную лестницу и зазвенел мальчишечьим дискантом:

Кто привык за победу бороться, С нами вместе пускай запоет…

 

Мы — привыкли. И наполнились соленым ветром паруса, и загомонили чайки, и запахло йодом, и по­плыли к диковинным островам отважные дети капита­на Гранта. Но внeзaпнo из пучины взметнулась могу­чая длань, смела с каната смелого юнгу и скрылась с ним в гибельной бездне.

Остаток шампанского мы выпили за Сократа.

А ты сама, случаем, не вытягиваешь из любовника компромат? Или того хлеще закидываешь агентур­ные сети, чтобы вывалить ему под нос тухлый улов из мнимых и истинных прегрешений его жены? Мол и она не эталон святости. Помяни мое слово: костями от этой ухи давиться тебе.

Глубоко внутри мужа тяготи г неизменная правед­ность спутницы жизни. Каково годами сталкиваться в незамутненных зеркалах с собственной блудливой физиономией? А тут хроническое чувство вины рас­плавит праведный гнев, и забурлит на его огне осты­вшее чувство. Нет, он не перестанет навещать тебя, но не по зову плоти, а в отместку. Что, как говорят в Одессе, две большие разницы. Когда же острая фаза закончится, за бортом в компании ли с женой, в одино­честве ли, но окажешься ты.

Потому что мужчина никогда не простит той, что извлекла на свет Божий постыдные для него тайны.

Куда занятнее тип истукана. Имя жены табуировано, как имена злых духов у наших языческих предков. Его риф огибают с ловкостью матерого лоцмана. Мемуары и текущие события параллельного бытия тщательно редактируются и стерилизуются. Версия свадьбы, например, выглядит так, словно никакой не­весты на ней не было и в помине, медовый месяц усыхает до схемы маршрута, а семейное гнездо маски­руется под логово бобыля. При вынужденном упомина­нии используется местоимение “она” и неопределенно-личная форма предложения типа “дома мне заявили”.

Такое поведение — верная примета, что на проти­воположном полюсе нет вечной мерзлоты. Когда муж­чина ограждает молчанием отношения с женщиной, слабый ли, сильный ли, но ток желания течет между ними. Уменьшить его силу, причем значительно уменьшить, можно, если хватит мужества и терпения подвергнуть себя долгой и болезненной процедуре;

включить себя в эту электрическую цепь и пропустить весь заряд через себя.

Для начала приручи ее имя. Чаще произноси его сама в нейтральном контексте:

· Сегодня в троллейбусе видела твою Геру (Таню, Олю, Наташу).

· Ее нет в городе.

· Правда? Значит, обозналась....— Извини, дорогой, забыла об условном сигна­ле, и трубку сняла твоя Медея (Лариса, Ира, Лена).

· Ну и?

· Приятный голос.

...— Представляешь, вчера приснилась твоя Долли (Вера, Галя, Света).

· И чем вы занимались?

· Кротко стояли в какой-то очереди...

 

Затем осторожно раздвинь шторы, за которыми ее жизнь: каких кровей, где училась, увлечения, фирмен­ные блюда, шьет ли, вяжет ли (этот свитер — ее произ­ведение? Неужели? Шикарная вещь).

Вопросы задавай как бы мимоходом, невзначай. Никакого яда, никаких шпилек. Нужды нет, что пона­чалу они будут приняты в штыки:

· А тебе-то что за дело?

· А мне есть дело до всего, что касается тебя, любимый!

Не думаю, что оборона будет стальной. Только органическая ненависть к скандалам удерживает муж­ской язык. Когда бы не наш и общественный консер­ватизм, большая половина их предпочла бы жить в доброй старой полигамии.

Уговори принести для сладостного совместного просмотра его личный фотоархив. Под благовидным предлогом, что желаешь хотя бы в таком виде узреть его путь от пеленок до вашей встречи. На семейных снимках притормаживай:

· А это ваша свадьба? Боже, какие вы оба мо­лоденькие. Особенно она... А это Крым. Когда это было? Надо же, примерно в эго же время я тоже отдыхала там.

Включая, хотя бы вербально, жену в круг вашей повседневности, ты значительно облегчаешь своему избраннику существование. Каково быть в бессменном дозоре, закрывать амбразуру и грудью и спиной! Муж­чина всегда будет стремиться туда, где можно снять напряженный контроль, расслабиться, быть естествен­ным. Пусть этим местом на его земле станет твой дом...

В детстве я обожала делать секреты: в земле вырывается ямка, в нее складируются лепесток, пуговиц,). бусинка, конфетная фольга, сверху все покрывался стеклом и присыпается песком. Потом надо отвлечься чтобы секрет созрел. И снова с замиранием, точно катая яблоко по волшебному блюдцу, добраться до заветного стеклышка. Нет, не стеклышка — иллюми­натора, потаенного глазка в дивное подземное царст­во, которое благоговейно созерцаешь до тех пор, пока некто трезвый и серьезный не подденет на свою лопат­ку, сопя от усердия, хрупкое чудо и не повезет в кузове самосвала на какую-то солидную стройку мимо двух вертикальных озер грязный лепесток, сломанную пуго­вицу, облезлую бусину.

У каждой любви есть такое поле чудес, засеянное детскими секретами: короткое замыкание первого при­косновения, последний ряд дневного сеанса, пустые и темные аудитории, половики, собранные ото всех дверей под горячую батарею случайного подъезда, из недр сумочки петушиный клекот будильника на всю акустику Домского собора в момент торжественной паузы между “Аве, Мария” и какой-то мессой, горячий лаваш в шашлычной над озером Риц:

· Бери, бери больше, чтобы друг к жене не худой вернулся!

· Его жена — я.

· Э-э! Зачем обманываешь? Опыт есть, глаза есть — сюда жен не возят.

В общем, ничего не ново под луной. Для луны. А для влюбленных их история — оригинальное сочи­нение судьбы, а вовсе не репринтный оттиск. До тех пор, пока над страницей склонились две головы, пока секретом любуются две пары глаз. Стоит вклиниться третьему — и волшебство улетучится.

Но тебе ни к чему рассеивать чары. Твоя задача — получить пропуск в алмазный фонд его прошлого, побиться того, чтобы тебе рассказали историю любви без оглядки на тебя. без нарочитого снижения, так, как это вспоминается наедине с собой или той, что была непосредственной участницей событий. Это больно. В шкафу с приказом замереть и не шевелиться заперта ревность. Она раскрасит щедрыми красками самый блеклый эпизод, заелозит, заскулит, заскребет­ся. просясь на волю. Не выпускай ее, потерпи: идет процесс перетекания чувств, на которые распростра­няется закон сохранения энергии. Здесь прибавится — там убудет.

Слово великий энергетический вампир и донор. Оно вытягивает из нас нектар и желчь. Оно впрыскива­ет нам в кровь то и другое. На бытовом уровне:

выплеснул, что накипело,— и на душе полегчало. Соб­ственно, почему? Объективно-то ничего не изменилось. Но слово, рожденное эмоцией, уносит с собой заряд этой эмоции. Недаром паломники давали обет молча­ния, чтобы ни капли любви к Богу не расплескалось втуне на пути к Нему. Гете признавался, что написание “Страданий юного Вертера” спасло его от самоубийст­ва. Подозреваю, что своим долголетием Софья Андре­евна обязана “Крейцеровой сонате”.

У чувств есть инстинкт самосохранения. Когда они слабые и он маломощный. Сильные же чувства налагают на уста человека печать. От серьезных потря­сений, к коим несомненно принадлежит любовь, мы немеем. Так было во времена Сапфо (“...лишь тебя увижу, уж я не в силах вымолвить слова”), в благо­словенный пушкинский век (“но я любя был глух и нем”), так и поныне. С первым признанием начинает­ся утечка. Отсюда не следует, что стоит любовникам онеметь — и им обеспечена вечная страсть.

С каждым выдохом из нас уходит частичка жизни. но мы не перестаем дышать, потому что каждый вдох нам ее дарит.

КОСТЕР В ТУМАНЕ

Он вставляет в замочную скважину ключ и обречено морщится: опять изворачиваться, опять плести небыли­цы. Он наблюдает, как доверчиво заглатывает очеред­ную порцию лжи его верная спутница, и внутри что-то екает и щемит. Он занимается с нею любовью, и как бы ни была великолепна подпольная подруга, а старый конь борозды не топчет. Он срывается на телефонный звонок и покрывается холодной испариной, когда жене удается первой завладеть трубкой. И трезвое эго подталкивает:

“Эй, парень, а может, ну ее к лешему? Побаловались - и хватит. Баба с воза, — кобелю легче”.

Это зреет первый кризис. Его исход часто летален и застигает нас врасплох. Потому что накануне были бурные ласки. Без извещения, что это — прощальная гастроль. А до того — практически никаких симпто­мов. Ну, чуть оперативней устремляется в ванну, ну чуть компактней стали встречи, ну, чуть реже стал названивать. И только-то.

После объявления приговора нежный палач не от­казывается принять на посошок. Зачем отказывать себе в особом наслаждении: сжимать в объятиях тело. В котором резонируют судороги обиды и страсти.

И самого его пьянит сочетание близости и отторгнутости. Коктейль — пальчики оближешь. А давай-ка свернем ему из этих пальчиков кукиш! Нечего потакать половому каннибализму! Понравится, раскушает и начнет время от времени являться за свежим глотком крови. Как тебе участь собаки, которой бросают мясо, обвязанное суровой ниткой, чтобы потом вытянуть угощение из желудка?

Значит, нечего ждать, когда твой залетка положит на кухонный стол вместо цветов свою покаянно-окаян­ную голову в мучительных зудящих лишаях колеба­ний. Кому нужна его голова в отрыве от всего проче­го? Попробуем уберечь родную плоть от расчленения и вклинимся между светлым вчера и темным завтра со своей рабочей версией развитая действия. Какова она?

Представь, человек собрался на служебный банкет. На улице слякоть, печень побаливает, куда-то пле­стись, чтобы с фальшивым подобострастием на лице и ненавистью в сердце внимать бесконечным, как кара­ван товарняков, тостам шефа, делать комплименты его стерве-секретарше, поддакивать пьяным открове­ниям коллег. Гораздо охотней он провел бы этот вечер за рюмкой коньяка у родного телевизора. Но долг есть, к сожалению, долг.

Но вдруг швейцар у парадного подъезда прегра­ждает дорогу:

· Не велено пущать!

Апатию и спесь как ветром сдуло. “Как так — “не велено”! Почему? Вот же пригласительный билет!”

А из зала доносятся взрывы смеха, аплодисменты. “Веселятся, сволочи”,— завистливо вздохнет “дор. и ув. тов.”, начисто забыв, что полчаса назад шел сюда как на каторгу. Когда же в вестибюль вывалит толпа на перекур — заскачет козликом, замашет из-за сажен­ного плеча аргуса, затокует призывно:

· Здесь я, здесь! Эй, кто-нибудь, шлюпку на во­ду — человек за бортом!

Соль, разумеется, не в швейцаре. А в том, чтобы пропасть ровнехонько перед финальным кадром. Где Кармен Мариуловна Леско? А нету, ушла с толпой цыганок за кибиткой ко-о-чевой. Позвольте, позволь­те, за какой такой кибиткой? Откуда массовка? Мас­совки не заказывали. С кем играть заключительную сцену? И потом, здесь все перепутано: не она бросает, а ее... Стоп, стоп, стоп! Это никуда не годится. Давайте все сначала. Когда же с третьего или четвертого дубля после метаний, телефонограмм, посланий в дверной щели беглянку таки настигнут, ей не засунут за деколь­те увольнительную.

Особенно если она в отличной форме и с ангельской улыбкой на устах: Малыш, где ты пропадал? Ах, это я пропадала... Разве? Странно. Впрочем, главное, что мы снова вместе. (А глаза чистые-пречистые.)

Ко всему подлец человек привыкает. Ишь как нало­вчился жить двойной жизнью: и рыбку ест, и ноги сухие. Там — жена, тут — любовница. А посередине он, надежа и опора, всеми обласканный, всеми люби­мый, поддерживает мировое равновесие. Какое насы­щенное, полнокровное существование! А ты словно в вольере: туда — нельзя, здесь — на цыпочках, там — по-пластунски. Новый год в компании Ширвиндта и Державина. Лишь бы не нарушить его баланс, со­хранить вселенскую гармонию. Но “разве я сторож браку твоему?” Сидеть скрючившись на краешке чужо­го гнездышка очень неудобно — ноги затекают, суста­вы немеют, кровообращение нарушается. А если сме­нить позу и немного размяться? Самой организовать мини-путч, который, как свидетельствует история, весьма успешно способствует смене правительства?

Итак, акт первый. Откашлялись, сгруппировались и сняли трубку:

· Такая-то? Хочу сообщить вам, что ваш муж нам, ох, простите, вам изменяет. Кто я? Такая же обманутая страдалица. Потому и звоню. Не верите, хотите убедиться? Нет ничего проще сегодня там-то и там-то у них назначено свидание.

В конце берется торжественная клятва сохранить в тайне источник информации. Не из-за угрозы мес­ти — для жены это не аргумент,— а ради дальнейшего плодотворного сотрудничества.

Акт второй: супружеская чета в напрасном ожи­дании — зрелище, достойное кисти Босха или каран­даша Бидструпа. Какие переливы красок, какая гамма чувств при общей скульптурной неподвижности груп­пы! Слышен мощный гул, точно от двух трансфор­маторных будок. Это гудят высоковольтные провода нервов. Хрясть! Хрясть! Знатные оплеухи. Жена не вынесла — значит, недалече истерика, валидол и бес­порядочное отступление.

Назавтра с темными кругами бессонницы, всклоко­ченный и разбитый, надежда и опора будет давить до посинения кнопку твоего звонка. Но ответит ему толь­ко эхо. тебя снова нет, распалась на атомы, как андерсоновская Русалочка. Ничего, ничего, пусть поварится в котле с кипящей смолой женской ревности, пусть пройдет все фазы готовности: от покаяния до медлен­ного озверения и буханья дверью.

Акт третий: после скитаний по приятелям, с недель­ной щетиной, желтыми белками и урчанием в желудке изможденный дезертир, размахивая белым флагом, возникает на пороге родной крепости с заявлением о полной капитуляции. Его принимают, моют, бреют, кормят. Отогретый и сытый, он возлежит на знакомом диване в сиянии радужных прожектов, умиленный и размякший. Но рано, рано грешник напялил нимб — не все счета оплачены, индульгенция признана фаль­шивой и предана публичному сожжению.

Короче, пора и позабытой ундине материализо­ваться из атмосферы. Не беда, что согласие на встречу дадут с трудом. Покапризничает и согласится. Хотя бы для того, чтобы решительно и бесповоротно Ос­тальное — дело техники. Особой виртуозности и не требуется, чтобы в карман пиджака завалилась шпиль­ка, на рубашку попала капля духов, а пуговицу (о великий Мопассан!) обвил волос. Не сомневайся, та­можня бдит! Ее не усыпить ангельской кротостью. Сигнал тревоги — и уже бегут солдаты, передергивая на ходу затворы, воет сирена, рвутся с поводков, брыз­гая бешеной пеной, овчарки. Ату его, ату!

Процесс повторяется до тех пор, пока не падет затравленный прелюбодей к твоим ногам, моля о по­щаде и политическом убежище. Или к ее. Какая раз­ница? Все равно после этой мукомольни он уже не ваш трофей, а наркологического или психоневрологическо­го диспансера. Ну как, будем звонить?

 

АХ, ВОДЕВИЛЬ, ВОДЕВИЛЬ...

Сама я никогда не терроризировала сестер требовани­ем “отдай Гирея мне, он мой”. С тех пор как одна экспансивная особа предъявила права на кусок ант­рацита, презентованный мне младенцем мужеского по­ла, ее ясельным женихом. Сражение разгорелось не на живот, а на смерть. После, размазывая по разным углам угольные слезы, мы наблюдали, как нянечка сметала с манежа останки не поделенного сокровища, а юный ветреник с воображулей в бантах лизал по очереди шмат отколупанной от стены штукатурки.

В редкой встрече жены и любовницы, когда это не Мария с Заремой, отсутствуют опереточные мо­тивчики. А как иначе, если пафос свидания — дележ самца. Все-то у человека наоборот, все-то против при­роды. Виданное ли дело, чтобы кошки перегрызлись из-за кота, куры передрались из-за петуха, коровы скрестили рога из-за быка?

А мы катимся по асфальту, норовя попасть шпиль­кой в глаз, врываемся шаровой молнией в квартиры, караулим, прикинувшись клумбой, у подъезда. Вот, например, рассказ одной дамы о посещении сопер­ницы, чьи координаты под угрозой самоубийства были вырваны у обессиленного мужа:

· Звоню,— открывает. Глянула я — и смех разо­брал. Представляла-то каталажную кралю с конечнос­тями от ушей. А там — два мосла и кружка крови, в допотопной юбчонке из бабушкиного сундука, в за­мызганной футболке. А на курьей ножке физия с кула­чок. В морщинах! В веснушках! С носом! Ох-хо-хо, думаю, это сколько же надо выжрать, чтобы на такую польститься? А я-то грешила на дружков-приятелей, мол, спаивают.

·  Что, спрашиваю, не тех гостей ждала? С шампанским и петушком на палочке? Вот он, твой леденец,— и фигу ей под рубильник. Отпрянула, чуть вазу с трюмо не сшибла. Хрустальную. Такие недавно в ЦУМе продавали.

· Не боись, говорю, не трону. Пото­му как не конкурентка ты мне, сама видишь, хоть и глаза в пучке. Отвернулась, кости друг о друга лязгают, плечи ходуном ходят — гвоздики в вазочке перебирает. Тут меня осенило: вон куда денежки из семьи уплывают на амфоры этой сушеной мумии. А кое-где не слипнется от таких подарков? Шваркнула я эти цветочки ей в рожу вместе с водой, а вазу — в пакет. Мне тоже натюрморты некуда ставить.

Год спустя мы встретились с воинственной под­ругой снова.

· Развелась,— с ходу сообщила она.— Видела бы ты его кралю! Я не Дюймовочка, а эту Джомолунгму за трое суток на рысаке не обскачешь.

· Но позволь, совсем недавно она вроде страдала дистрофией?

· А-а,— досадливо отмахнулась собеседница.— Сбрехал тогда мой кобель. Адресочек-то был липо­вый.

О судьбе вазы я не спросила.

Мне приходилось исполнять партию двоюродной жены в этом водевильном дуэте. Тогда я и сформули­ровала инструкцию по приему и эксплуатации взрыво­опасных особ, которую окрестила “Герасим и Муму” в память о ревнивой супруге Зевса и бедной Ио, чей страдальческий взгляд из глубины веков я ловлю на себе, когда мимо моих окон гонят совхозное стадо

Не огорчай человека. Предоставь в его распоряже­ние тот образ себя, который ему угодно иметь. Кого жаждет найти в сопернице истерзанное сердце? Шлюху, стерву, хищницу. И найдет, хоть расшибись в ле­пешку Да и глупо убеждать в своих добродетелях того, кто пришел за твоими пороками. Примерно то же, что просить у грабителя взаймы. Все одно вы­тряхивать кошелек будешь ты, все одно — ночевать в твоей постели Таманскому полку. Краснознаменно­му ансамблю и сантехнику Вите.

Развлеки гостью умеренными байками о своей рас­пущенности, о беспорядочных и бесконечных сексуаль­ных приключениях, в которых история с ее мужем тонет, как капля в океане. Не скупись на краски, здесь не перестараешься, даже если признаешься, что приворажи­ваешь мужчин, капая им в вино менструальную кровь

Пойми, какие бы ни реяли за ее спиной стяги — это полководец без армии. Какие бы ни извергались пото­ки самых диких обвинений это прокурор без ордера Каким бы ледяным презрением ни веяло от нее перед тобой униженная просительница. Пришла же! Переступив через гордость, за милостыней, за утеше­нием, что “не конкурентка ты ей”, что нет между вами ни любви, ни привязанности, так как ты существо, не способное ни на то, ни на другое.

Так подай, так утешь — чего тебе стоит!

Перехвати инициативу. Всю дорогу к тебе эта жен­щина растравляла себя. В голове прокручивался ков­бойский ролик встречи. Без этого не одолеть и двух ступенек, не поднять руку для звонка. Итак, в прихожен вертится и шипит фугаска. Она вот-вот взорвется. Но первые несколько секунд — твои. Ей надо перевес­ти дыхание, оценить противника и эффект от своего появления. Воспользуйся этим моментом, чтобы за­нять место за дирижерским пультом.

Например, задай вопрос, который ухнул бы камнем в замутненное сознание: не принесла ли она деньги, которые занял муж на квартирный обмен; неужели он врал, когда клялся детьми, что они в неофициальном разводе; прорвался ли фурункул у тещи; где твои золотые серьги, и вообще пусть предъявит паспорт, потому что по его описанию она на двенадцать лет старше, в очках и парике! Можно сделать комплимент типа “а вы, оказывается, красивая” или “ду-р-р-р-ак! с такой женой...”.

Не сворачивай аудиенцию. Дай выговориться до изнеможения, дай накопить фактуры на долгие ночные беседы с мужем, когда на спицах ревности из его нервов вяжется ковер-самолет, на который и запрыг­нет однажды доведенный до отчаяния грешник, чтобы с воплем “а-а-а-а!” раствориться в поднебесье.

С любовником первой о визите не заговаривай. Молчит, и ладно. Не сомневайся, он полон сочувствия и участия: не оградил, подставил... Пусть с этим и ос­тается. Что тебе еще нужно?

Когда весь треугольник в сборе — расклад несколь­ко иной. Мужчина выполняет здесь, как правило, функ­ции рефери. Не отягчай его участь своей активностью. Не нападай и не защищайся: принцип “айкидо” — вежливо уступить дорогу, чтобы не помешать против­нику врезаться в стену за твоей спиной.

Внимательно слушай. Никто никогда не одарит тебя столькими сведениями о твоей внешности, ма­нерах, гардеробе. Лично я глубоко признательна своим ревнивым сестрам за их пристрастную информацию. Она значительно облегчала мне труд по шлифовке собственного облика.

И несколько завершающих советов.

— Не шантажируй беременностью, особенно мнимой. Мужская реакция — испуг и отталкивание, а не жа­лость и притяжение

— Первый раз не отдавайся во хмелю.

— Не вынуждай просить прощения.

Мужчина интересен будущим, женщина — про­шлым. Добавлю — неизученным. Но если что-то, о чем любовнику не следует знать, выплыло наружу, признавайся легко и охотно. По этому поводу хочу рассказать тебе...

Фрагмент курсивом

Муж моей кузины всерьез увлекся одной молоденькой вдовицей. Настолько всерьез, что собирался вот-вот покинуть семью. Кузина не стала лить напрасных слез, взывать к совести загулявшего мужа, а кинулась соби­рать сведения о креповой красавице.

Копала, копала и неожиданно даже для себя выры­ла труп погребенного соперницей супруга. Который вопреки всем законам биологии не покоился в родной почве, а тянул фундаментальный срок в глухом урочи­ще Сибири. А похоронили его заочно, чтобы бритого­ловый призрак не распугивал поклонников.

Потрясенный “воскрешением”, любовник кинулся к мнимой вдове за объяснениями. Та заломила руки, закатила очи, запричитала и даже поднесла трехпер­стие к некрещеному лбу для божбы, но у нее потребо­вали более веских доказательств вдовства. Так в бли­жайшие выходные состоялось совместное посещение фамильного склепа.

Ах, как хороша была Дона Анна в черной кружевной мантилье, с красными розами, по которым забарабанил крупный стразовый дождь, едва траурная процессия ми­новала кладбищенские врата! Как грациозно пала она на могильный холм и недвижимо лежала на нем, пока смущенный Фома изучал табличку, которая гласила, что под сим камнем покоится гражданин N.N. И никто другой. Сколько немой укоризны и скорбного величия было в каждом ее движении, когда извлекла из-под скамейки банку с дефицитными белилами и принялась покрывать ими изрядно облупленную решетку ограды!

Посрамленный, растроганный, терзаемый угрызеньями совести любовник удалился, чтобы не мешать свиданию.

Едва его согбенная спина скрылась за крестами, печальная малярша отбросила кисть и достала из су­мочки отвертку. Через несколько минут фальшивая визитка была отвинчена, а ее место занял тусклый подлинник, и праздный посетитель мог снова порадо­ваться за рабу Божью Евлампию, которой выпало топтать землю-матушку без месяца девяносто лет.

Вечером навьюченный дарами любовник был милостиво прощен. А утром после бурной домашней ссоры ради полного торжества справедливости он привез упрямую клеветницу жену на очную ставку с немым свиде­телем вдовьей чистоты. Н-да... Через полгода моя кузина еще раз навестила могилку Евлампии. Возложила рос­кошный венок и, кстати, докрасила оградку. Так-то.

НЕ ТОЛЬКО СЕКС

Осип Мандельштам

Бессонница Гомер Тугие паруса

Я список кораблей прочел до середины,

Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,

Что над Элладою когда-то поднялся

Как журавлиный клин в чужие рубежи, На головах царей божественная пена, Куда плывете вы⁹ Когда бы не Елена, Что Троя вам одна, ахейские мужи?

И море и Гомер — все движется любовью Кого же слушать мне⁹. И вот Гомер молчит, И море Черное, витийствуя, шумит. И с тяжким грохотом подходит к изголовью

Для разминки небольшой тест

Что я за женщина...

1. Химическая завивка:

а) никогда, и это принцип

б) весной

в) осенью

г) постоянно.

2. Стрижка и укладка:

а) исключительно у своего мастера

б) по обстоятельствам

в) своего мастера нет.

3. Тетрадь с кулинарными рецептами:

а) есть

б) нет.

4. — Дорогая, купи себе подарок,— говорит муж­чина и протягивает сто пятьдесят тысяч руб­лей.

Ваш выбор:

а) набор тефлоновой посуды

б) золотая безделушка

в) туфли

г) комплект нижнего белья

д) тушь.

5. Первый интерес к сексу:

а) в подростковом возрасте

б) в юности

в) в молодости

г) сейчас.

6. Перечислите марки одеколона, от которого Вы сходите с ума.

7. Назовите магазины города с хорошим косметико-парфюмерным отделом.

8. Что Вы купите в первую очередь:

а) десяток яиц для семейного завтрака

б) персик для себя.

9. Облик женщины создают:

а) прическа и обувь

б) одежда и макияж.

10.       Ваша реакция на вопрос о возрасте:

а) уклончивый ответ

б) — А сколько бы Вы мне дали?

в) рапортуете без заминки

г) округляете в большую сторону.

11.       Думали ли Вы в шестнадцать лет о том, что к сорока непременно сделаете пластическую операцию:

а) нет

б) да.

12.       Очередь за блузками. Красивыми:

а) будете стоять

б) не будете

в) при чем тут Вы?

13.       В транспорте едет красивая женщина. Обратите ли Вы на нее внимание своего спутника:

а) да

б) нет.

14.       В овощном магазине позади продавца зеркаль­ная витрина с продуктами. Пытаетесь ли Вы разглядеть в ней себя:

а) нет, так как это бесполезно

б) все равно — да

в) не думаете об этом.

15.       Неожиданные гости. Ваш первый рывок:

а) к холодильнику

б) к немытой посуде

в) к зеркалу.

16.       Посреди улицы спустился чулок:

а) поправите тут же

б) поищете укромный закуток

в) продолжите путь.

17.       Наутро после ссоры ваш кавалер примчался мириться. Вы этому очень рады. Но после ноч­ных слез выглядите ужасно:

а) откроете ему дверь

б) не откроете.

18.       В осенне-зимний сезон Вы с собой      носите туфли:

а) в театр

б) на работу

в) в гости

г) повсюду е) никуда.

19.       — Вы сегодня прекрасны,— говорит мужчина. — Что с тобой? Ты ужасно выглядишь,— го­ворит женщина. На чью оценку Вы среагируете сильнее:

а) на мужскую

б) на женскую.

20.       Частник подвез Вас на вокзал. Угостил доро­гим шоколадом. Не взял денег. Попросил поз­воления проводить до перрона. Доверите ли Вы ему свой чемодан:

а) да

б) нет.

21.       Помните ли Вы комплимент, сделанный Вам

 

От 0 до 7 баллов. У вас довольно твердые представ­ления о жизни. О том, что можно и чего нельзя, о том, что надо и что не надо, о том, что хорошо и что плохо. Коронное блюдо праздничного стола: салат “оливье” и селедка под шубой.

Консервативны (это не минус, на женском консе­рватизме держится мир), недоверчивы, обстоятельны. Лучший кусок в доме — не на вашей тарелке, сапоги не однажды побывали в ремонте. Баловать себя особо не приучены. А зря: чуть завышенная доза эгоизма сегодняшней женщине жизненно необходима. Иначе навсегда: в руках — сумки, на шее — родня, под гла­зами — мешки, внутри комплексы, обиды, пери­стальтика и гинекология.

Не слишком ли вы сосредоточены на быте, приуса­дебном участке и настроении домочадцев? Может, по­ра попристальней вглядеться в зеркало и заметить там женщину, а не кастеляншу? Сделайте первый шаг. Ну же, смелей...

От 7 до 19. Особых претензий к судьбе у вас нет. Так, по мелочам: квартира могла бы быть попрос­торней, муж пооборотистей. Но и на том, как го­ворится, спасибо.

На заре туманной юности притязаний, энергии и планов было достаточно. Иногда накатывает волна сожалений. Но как накатит, так и отхлынет. Но при­знайтесь: в глубине души уверены, что достойны луч­шей участи? И, кстати, совершенно справедливо. Ведь даже без соболей, бриллиантов, туалетов от Лорана нравитесь мужчинам. А уж если бы в соболях, брилли­антах и этих самых туалетах?

От 20 до 32. Обаятельны, контактны, впечатлительны. Неравнодушны к мелодраме, старинному рус­скому роману и шашлыкам с сухим вином. Умеете приготовить курицу тремя способами. Плохо перено­сите общественный транспорт, холод и пьяные уха­живания.

С сильным полом отношения сложные. Но есть. Легковерные и практичные одновременно. Пытаетесь держать себя в форме. Но не хватает терпения и фи­нансов. Самолюбивы, изредка способны на опромет­чивые поступки. Но и контролировать себя умеете тоже. Подвержены перепадам настроения.

От 33 до 45. Природа не ошиблась в выборе ва­шего пола. Вы — женщина сверху донизу. Чувствен­ны, чувствительны, в меру стервозны, прыщик на лбу расстроит серьезней, чем драка в российском парла­менте.

У вас есть житейская хватка, жесткость, смягченные общим шармом. Прежде были влюбчивы, теперь — разборчивы и осмотрительны. Экстраверты любите карнавалы, компании, но быстро утомляетесь.

Подруг практически нет. Приятельниц — море.

ОХОТА ПУЩЕ НЕВОЛИ

Почему проституция живет и здравствует во все време­на и при любом строе? Разве мало женщин, готовых отдаться почти сразу и бесплатно? Да сколько угодно. Только свистни. В чем же секрет? В виртуозной тех­нике? Не верю. Конвейер публичного дома вряд ли сплошь и рядом радует клиента чем-то коллекцион­ным. Я там, правда, не бывала. Но по рассказам компетентных товарищей (Куприн, Чехов, Ремарк, Мопассан, Аксенов и другие) и по порнофильмам все более чем примитивно. Аромат клубнички щекочет ноздри лишь желторотым юнцам. А они не основные посетители, как и слюнявые старцы, которым не на что больше рассчитывать. Что же тянет туда зрелого здо­рового мужика? Все очень просто. Представь такую ситуацию: ты страшно голодна. Есть два варианта:

знакомые и кабак. В первом случае поешь нахаляву. Но придется изобретать благовидный предлог для вторжения, напрягаться, выискивая тему для разгово­ра, слушать чужие новости, расшаркиваться, благо­дарить — целый спектакль! Во втором — единственное побочное усилие: вынуть деньги из кошелька. И про­блема решена. Ты никому ничем не обязана, повар не примчится с кухни за похвалой, а коллектив ресторана не ввалится в твой дом с ответным визитом.

У мужчины жажда соития сродни чувству голода. И когда ему невтерпеж, он предпочитает заплатить, чем тратить время и силы на ухаживание и обхажива­ние. Да еще после не отвяжешься.

Я вовсе не призываю с места в карьер молча и де­ловито ложиться в постель, не требуя пролога и эпи­лога. Упаси Бог! Но помни — чувство сильного голода так же притупляет вкусовые ощущения, как и чрез­мерная сытость. Не доводи партнера до такого со­стояния, когда ему уже не важно, кто с ним,— лишь бы в боевой готовности. Подай себя в тот момент, когда он еще способен смаковать и оценивать, когда его желание еще не переросло тебя.

Кстати, насчет сексуального переедания. Я часто встречала в брошюрках совет — дескать, не допускайте пресыщения, чтобы быстро не надоесть. Он вызывает у меня серьезные сомнения. Наскучить может монотон­ность общения, манеры поведения подруги. Что же ка­сается близости — член не алкоголик, он свою норму знает.

КТО РАНО ВСТАЕТ

Моя близкая приятельница в течение долгих годов умудрялась поддерживать в муже, на десять лет ее моложе, высокую температуру влюбленности. Из об­ширного арсенала уловок меня поразила одна: ее бу­дильник всегда был заведен на пять утра. Осторожно выскользнув из постели, она ныряла в ванну, укла­дывалась феном, слегка красилась и вновь потихоньку возвращалась на ложе. И когда через час супруг от­крывал глаза, он обнаруживал рядом хорошенькую благоухающую подружку. Это правило было без ис­ключения, без уступок лени, без скидок на усталость. Но зато и воздавалось сторицей.

А теперь полюбуйся на себя утреннюю: прическа — “нас бомбили в сорок первом”, глаза заплыли (вот они— неумеренные вечерние чаепития), шея помята, дыхание несвежее. Квашня квашней. Кикимора болот­ная. И такую предлагается любить и хотеть? Бр-р...

Но с завтрашнего дня все иначе. В морозилке пре­вратился за ночь в лед отвар ромашки или липы (французы считают липовый настой непревзойденным косметическим средством), в кружке набухает залитая с вечера кипятком овсянка. Сами хлопья съела, ки­селем умылась, не вытираясь обсохла, протерла лицо льдом, опять обсохла, немного крема, несколько взмахов расческой — и к зеркалу. Совсем другая кар­тина, а? Теперь не страшно и любимого будить. И уве­рена — он с удовольствием с тобой позавтракает.

Неплохо на голодный желудок выпить такой ко­ктейль: одну столовую ложку ромашки залить ста­каном кипяченой воды, накрыть и оставить на десять минут. Процедить и добавить одну чайную ложку меда. Или: один желток смешать с 50 г меда, одной столовой ложкой лимонного сока, шестью ложками любого сока, двумя — морковного и двумя стаканами воды или молока. Обе смеси здорово влияют на цвет лица.

Лед чередуй с огуречным лосьоном: нарезанные огурцы в бутылку — и залить водкой. Выставить неде­ли на две на солнце. Вот и все. Употреблять неразбав­ленной (разумеется, не внутрь).

ИЗ-ПОД ОПУЩЕННЫХ РЕСНИЦ

Чуть уловимый, почти неосязаемый привкус порочнос­ти — незаменимый способ сохранения твоей притяга­тельности и его чувственности. Это как щепотка кори­цы в кофе или несколько горошин перца в мясо. Про­порции несоразмеримы — а эффект! Где же его взять, на какой полке любовной кухни хранится крохотный пакетик с надписью: “Привкус порочности. Ползер­нышка на 60 кг живого веса”? Нет-нет, это вовсе не там, где увесистые пакеты, набитые диковинными позами. И не там, где вместо положенных двоих целая группа товарищей занята составлением сложных ак­робатических комбинаций. А в

12345

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: