Глава III. Проблема средств 3 глава

Поэтому в действительности даже в случае монархии (но не абсолютной монархии) следовало бы подчеркнуть, что, поскольку государь является "уполномоченным множеством" или представителем народа, его право в этом качестве есть именно право народа, в котором он соучаствует благодаря доверию народа и которое по-прежнему есть у народа, ибо его отнюдь не отбирают у народа, с тем чтобы передать государю. Следовало бы считать, что государь находится на вершине (но не над вершиной) политической структуры как часть, представляющая целое (а не как отдельное целое), или как личность, назначенная для отправления верховной власти в политическом обществе, которая обладает этой властью по уполномочию, максимально соучаствуя в том праве, каким естественно владеет народ. Такой государь (это понятие никогда не воплощалось в человеческой истории, пожалуй, за исключением, до некоторой степени, Св. Людовика [Людовика IX Французского]) был бы отделен от народа в отношении экзистенциального статуса, необходимого для реализации права повелевать. Но он не был бы отделен от народа в отношении обладания этим правом. Наоборот! Ведь он обладал этим правом только по уполномочию и посредством участия. Он был бы подотчетен народу. Он был бы монархом, но не абсолютным монархом; государем, но не суверенным государем.

IV. Что означает суверенитет на самом деле Смертный Бог Гоббса

Понятие суверенитета окончательно оформилось в период расцвета абсолютной монархии в Европе. В Средние века в отношении политической власти не использовалось никакого соответствующего понятия. Св. Фома говорил о Государе, а не о Суверене. Во времена феодализма

король был лишь Сюзереном Сюзеренов, каждый из которых обладал собственными правами и властью. Юристы средневековых монархов только подготовили, в большей или меньшей степени, современное представление о суверенитете. Именно во времена Жана Бодена оно было навязано юристам эпохи барокко.

Даже если оставить в стороне теорию божественного права королей⁵⁸, процветавшую во времена Людовика XIV, существовало мнение, что король как личность обладает естественным и неотчуждаемым правом управлять своими подданными свыше. Раз народ согласился с основополагающим правом королевской власти и дал королю и его наследникам власть над собой, то он лишился всякого права на самоуправление, и естественное право управлять политическим обществом с тех пор целиком принадлежало только личности короля. Таким образом, король имел право на верховную власть, которая была естественной и неотчуждаемой, неотчуждаемой до такой степени, что свергнутые с престола короли и их наследники сохраняли это право навсегда, совершенно независимо от волеизъявления подданных.

И поскольку это естественное и неотчуждаемое право на верховную власть принадлежало только личности короля - право на власть в отношении политического общества, но независимо от политического общества, - власть короля была верховной не только как чрезвычайная власть, существующая в высшей части политического общества, но как монадическая и божественная власть, существующая над политическим обществом и отдельно от него. Поэтому король свыше правил своими подданными и заботился об их общем благе; он являл собой законченный политический образ Бога (королевская привилегия, которая впоследствии стала, скорее, пагубной для Бога). И любое ограничение божественной независимости и власти короля могло исходить только от добровольной и милостивой уступки, сделанной королем (хотя в действительности чаще всего под давлением) той или иной части находящейся внизу народной массы.

Таковы идея и цель, ради которых было создано понятие "суверенитет"⁵⁹. Мы не можем использовать понятие суверенитета, не воскрешая, Пусть неосознанно, этого его первоначального смысла.

* * *

Итак, каково же точное и подлинное значение понятия суверенитета?

"Суверенитет" обозначает две вещи:

Во-первых, право на высшую независимость и верховную власть, которое является естественным и неотчуждаемым правом.

Во-вторых, право на независимость и власть, которые в их собственной сфере являются верховными абсолютно или трансцендентно, а не в относительном смысле и не как высшая часть целого. Иными словами, независимость суверена по отношению к целому и его власть над ним являются верховными именно вне от целого, каким управляет суверен. Его независимость и власть не верховны только по отношению к любой другой части политического целого, как пребывающие на вершине или в высшей части этого целого; они верховны в абсолютном смысле, как пребывающие над этим целым.

Суверенитет является абсолютным и неделимым достоянием, к которому нельзя быть причастным, которое не допускает никаких степеней и принадлежит суверену независимо от политического целого, как его собственное право.

Таков подлинный суверенитет, тот суверенитет, которым, как они верили, обладали абсолютные монархи. От монархов понятие суверенитета было унаследовано абсолютистскими государствами, и его полное значение выяснилось в гегелевском Государстве, - и, задолго до Гегеля, в "Смертном Боге" Гоббса.

Давайте перечитаем теперь незабываемые страницы Гоббса. Он утверждает, что, согласие неразумных существ обусловлено природой, "согласие же людей - соглашением, являющимся чем-то искусственным. Вот почему нет ничего удивительного в том, что, для того чтобы сделать согласие постоянным и длительным, требуется еще кое-что (кроме соглашения), а именно общая власть, держащая людей в страхе и направляющая их действия к общему благу".

"Такая общая власть, которая была бы способна защищать людей от вторжения чужеземцев и от несправедливостей, причиняемых друг другу и, таким образом, доставить им ту безопасность, при которой они могли бы кормиться от трудов рук своих и от плодов земли и жить в довольстве, может быть воздвигнута только одним путем, а именно путем сосредоточения всей власти и силы в одном человеке или в собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести все воли граждан в единую волю. Иначе говоря, для установления общей власти необходимо, чтобы люди назначили одного человека или собрание людей, которые являлись бы их представителями; чтобы каждый человек считал себя доверителем в отношении всего, что носитель общего лица будет делать сам или заставит делать других в целях сохранения общего мира и безопасности, и признал себя ответственным за это; чтобы каждый подчинил свою волю и суждение воле и суждению носителя общего лица. Это больше чем согласие или единодушие. Это реальное единство, воплощенное в одном лице посредством соглашения, заключенного каждым человеком с каждым другим таким образом, как если бы каждый человек сказал другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством (commonwealth. - Прим. пер.), по латыни - civitas. Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертного Бога, которому мы под владычеством Бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой. Ибо благодаря полномочиям, отданным ему каждым отдельным человеком в государстве, указанный человек или собрание лиц пользуется такой огромной сосредоточенной в нем силой и властью, что внушаемый этой силой и властью страх делает этого человека или это собрание лиц способным направлять волю всех людей к внутреннему миру и к взаимной помощи и против внешних врагов. В этом человеке или собрании лиц состоит сущность государства, которая нуждается в следующем определении: государство есть единое лицо, ответственность за действия которого взяло на себя - путем взаимного договора - огромное множество людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты".

"Тот, кто является носителем этого лица, называется сувереном, и о нем говорят, что он обладает верховной властью, а всякий другой является подданным"⁶⁰.

V. Ни политическое общество, ни государство не являются суверенными

Как же реально обстоят дела, во-первых, в отношении политического общества и, во-вторых, в отношении государства?

Политическое общество обладает правом на полную автономию. Во-первых, на полную внутреннюю автономию, или автономию в отношении самого себя, и, во-вторых, на полную внешнюю автономию, или автономию в отношении других политических обществ. Полная внутренняя автономия политического общества означает, что оно управляет собой, обладая относительной независимостью (то есть его независимость главенствует над независимостью какой-либо из его частей). Таким образом, ни одна из частей политического общества не может, присвоив себе управление, заменить собой целое и посягать на его свободу действия. Полная внутренняя автономия политического общества означает также, что оно управляет собой, обладая верховной властью в относительном смысле (то есть его власть главенствует над властью какой-либо из его частей). Таким образом, ни одна из его частей не может, заменив собой целое, посягать на верховную власть, обладающую органами управления, посредством которых целое осуществляет самоуправление.

Полная внешняя автономия политического общества означает, что его верховная независимость относительна в контексте мирового общества, то есть мировое общество (до тех пор, пока оно остается лишь моральным обществом и не существует в виде политического общества, а следовательно, не обладает собственной политической независимостью) не имеет ни права, ни власти насильственным образом уменьшить его независимость. Следовательно, нет на земле такой власти, которая могла бы подчинить любое политическое общество, до тех пор пока оно не вступит в другое политическое общество - общество более высокого порядка. Полная внешняя автономия политического общества означает также, что оно может извне влиять на верховную власть в случае ведения войны с другим политическим обществом.

Право политического общества на такую полную автономию происходит от его природы как совершенного или самодостаточного общества - природы, которую (если взглянуть на нее мельком) современные политические общества, по сути дела, утрачивают все в большей степени, так как это право на полную автономию остается у них лишь как пережиток, и лишь потому, что они еще не объединены в большее, действительно совершенное и самодостаточное политическое общество. В любом случае, когда какое-либо политическое общество решает стать частью большего, скажем, федеративного, политического общества, оно лишается, помимо прочего, своего права на полную автономию, хотя и обладает, фактически и по праву, органической автономией, очевидно, гораздо более ограниченной в качестве внешней автономии, нежели в качестве внутренней.

Теперь я отмечу, что право политического общества на полную автономию, которое я только что рассмотрел, является естественным и даже неотчуждаемым правом: я имею в виду, [естественным и неотчуждаемым] в том смысле, что никто не может насильственным образом лишить политическое общество этого права, но совсем не в том смысле, что полная независимость, о которой шла речь, сама по себе неотчуждаема и что политическое общество не может свободно отказаться от своего права на нее, если оно осознает, что более не является совершенным и самодостаточным обществом и согласится войти в более крупное политическое общество. В результате полная автономия политического общества заключает в себе первый элемент, присущий подлинному суверенитету, а именно естественное и - в этом же смысле - неотчуждаемое право на верховную независимость и верховную власть. Но полная автономия не заключает в себе второго элемента. Поскольку ясно, что политическое общество не имеет независимого и находящего вне него самого органа управления. Иными словами, его верховная независимость и власть лишь сравнительно или относительно верховны (как присущие данному целому в отношении его частей, а также в отношении неорганизованной совокупности других целых). Таким образом, второй элемент, присущий подлинному суверенитету, а именно абсолютно и трансцендентно верховный характер независимости власти, который в подлинном суверенитете является верховным отдельно от целого, управляемого сувереном, и свыше целого (и который во внешней сфере даже дает возможность существования какого-либо высшего и большего политического общества, противоречащего самой сущности суверена), - итак, очевидно, что второй элемент, присущий подлинному суверенитету, не имеет отношения к самому понятию автономии политического общества.

* * *

Давайте теперь рассмотрим государство. Государство представляет собой часть и действующий орган политического общества. Следовательно, оно не обладает ни верховной независимостью по отношению к целому, ни верховной властью над целым, ни своим собственным правом на такую верховную независимость и верховную власть. Оно обладает верховной независимостью и властью только по отношению к другим частям политического общества, подчиненным его законам и его управлению; и оно обладает правом на такую относительную независимость и власть лишь вследствие передачи их ему политическим обществом, в силу основной структуры или конституции, которую политическое общество определило для себя. И реализация этого права государством остается подчиненной контролю политического общества.

Кроме того, что касается внешней сферы его деятельности, государство лишь представляет политическое общество, и под контролем последнего его право на верховную независимость в отношении политического сообщества является (как мы уже видели по поводу политического общества) лишь относительно верховным; оно может также осуществлять верховную власть для ведения войны с другим государством.

Следовательно, ни первый элемент, присущий подлинному суверенитету, а именно естественное и неотчуждаемое право на верховную независимость и верховную власть, ни второй элемент, присущий подлинному суверенитету, а именно абсолютно и трансцендентно верховный характер этой независимости и власти, которые в подлинном суверенитете являются верховными отдельно от и вне целого, управляемого сувереном (и которые во внешней сфере даже дают возможность существования какого-либо высшего и большего политического общества, противоречащего самой сущности суверена) - ни первый, ни второй элементы, присущие подлинному суверенитету, не могут быть каким бы то ни было образом приписаны государству. Государство не является и никогда не было подлинно суверенным.

VI. Народ также не суверенен

Суверенное государство Руссо

Подводя итоги, отметим, что понятие суверенитета, взятое в его точном и подлинном значении, не применимо к политическому обществу, кроме как в отношении первого из двух элементов, которые оно заключает в себе [т. е. естественного и неотчуждаемого права на верховную независимость и власть - Прим, пер. ]; и совершенно неприменимо понятие суверенитета к государству.

Не вызывает сомнения, что термин "суверенитет" допустимо употреблять в неточном смысле как обозначающий простое либо естественное право политического общества на полную автономию либо право, которое государство получает от политического общества ради верховной независимости и верховной власти относительно других частей и органов власти политического общества или касательно внешних взаимоотношений между государствами. Но на этом пути подстерегает опасность погрязнуть в ужасной путанице, поскольку слово "суверенитет" всегда неявно включает в себя свое подлинное значение. Так можно и забыть, что ни одна человеческая организация не имеет, исходя [лишь] из своей собственной природы, права управлять людьми. Человек или организация людей обладают каким-либо правом на власть в политическом обществе лишь постольку, поскольку они в нем являются частью на службе общего блага, частью, которая получила это право, ограниченное определенными рамками, от народа, реализующего свое естественное право на самоуправление.

В конечном счете, что касается народа, второй элемент, присущий подлинному суверенитету - а именно абсолютно и трансцендентно верховный характер независимости и власти, которые в подлинном суверенитете являются верховным отдельно от и вне целого, управляемого сувереном, и свыше того, - очевидно, что этот второй элемент, присущий подлинному суверенитету, не присутствует в народе в большей степени, нежели в политическом обществе. Следовательно, о народе лучше сказать, как и о политическом обществе, что у него есть естественное и неотчуждаемое право на полную автономию, то есть на относительно верховную независимость и власть по отношению к какой-либо части целого, состоящего из этих частей, для того чтобы само это целое могло существовать и действовать. Как мы отметили в предыдущей главе⁶¹, было бы просто бессмысленно полагать, что народ управляет собой с помощью чего-то, что находится вне него и над ним.

* * *

Однако именно такое бессмысленное представление являет собой суть трактата "Об общественном договоре" Жан-Жака Руссо. Миф о Всеобщей Воле⁶² - которая является никоим образом не просто волей большинства, но единой и неделимой Верховной Волей и проистекает от народа как от единого целого и которая "всегда права"⁶³ - был лишь средством обладания отдельной и трансцендентной властью для абсолютного монарха; эта власть передавалась народу, оставаясь такой же отдельной и трансцендентной, так что посредством мистических действий Общей Воли народ, становясь единым сувереном, должен был обладать отдельной, абсолютной и трансцендентной властью, властью свыше себя самого в качестве множества индивидов. Как утверждает Руссо;

"... Общественный договор дает политическому организму АБСОЛЮТНУЮ ВЛАСТЬ над всеми членами последнего; эта-то власть, управляемая общей волей, называется, как я уже сказал, СУВЕРЕНИТЕТОМ"⁶⁴,

"Я утверждаю, что суверенитет, будучи только осуществлением общей воли, не может никогда отчуждаться и что суверен, будучи не чем иным, как коллективным существом, МОЖЕТ БЫТЬ ПРЕДСТАВЛЕН ТОЛЬКО САМИМ СОБОЙ"⁶⁵,

"... верховная власть точно так же не может измениться, как и отчуждаться; ОГРАНИЧИВАТЬ ЕЕ - ЭТО ЗНАЧИЛО БЫ ЕЕ РАЗРУШАТЬ"⁶⁶,

"... подданные не нуждаются в гарантиях против суверенной власти... Суверен ВСЕГДА ТО, ЧЕМ ОН ДОЛЖЕН БЫТЬ, ПО ОДНОМУ ТОМУ, ЧТО ОН СУЩЕСТВУЕТ"⁶⁷.

Таким образом Руссо, который отнюдь не был демократом⁶⁸, ввел в нарождающуюся демократию понятие суверенитета, которое оказало на нее разрушительное воздействие, и указал путь к тоталитарному государству; поскольку вместо того, чтобы прояснить [сущность] отдельной и трансцендентной власти абсолютных монархов, он, напротив, возвел эту мнимую власть на высоты неслыханного абсолютизма, с тем чтобы даровать ее народу. Таким образом, необходимо, "чтобы каждый гражданин находился в полной зависимости от всех остальных и в полнейшей зависимости от гражданской общины [государства. - Прим. ред. ] ... потому что только силой государства создается свобода его членов"⁶⁹.

Законодатель, этот верховный человек, описанный в трактате "Об общественном договоре", являет нам прообраз современных тоталитарных диктаторов, чья "великая душа... есть единственное чудо, которое должно доказывать" их "миссию"⁷⁰, и кто должен "изменить склад человека, чтобы его укрепить"⁷¹. Разве Руссо не думал, более того, что государство имеет право распоряжаться жизнью и смертью граждан? "Когда государь говорит ему: "Для государства необходимо, чтобы ты умер", - он должен умереть, так как только под этим условием он жил до сих пор в безопасности и так как жизнь его не есть уже только благодеяние природы, но условный дар государства"⁷². И наконец, в вопросах религии он настаивает, что "один только философ Гоббс прекрасно понимал и зло, и средство для его излечения; он один осмелился предложить соединение двух глав орла и приведение всего к политическому единству, без которого никогда ни государство, ни правительство не будут хорошо устроены"⁷³. Государство Руссо было не чем иным, как Левиафаном Гоббса, увенчанным Общей Волей вместо короны тех, кого якобинцы называли "les rois et les tyrans"⁷⁴.

Но давайте вернемся к предмету нашего анализа. Следствием принципов, сформулированных Руссо, а также в силу того, что традиционное представление о трансцендентно верховной независимости и власти короля было попросту перенесено на народ, лишив тем самым каждую индивидуальную волю какой бы то ни было собственной независимости внутри неделимой Общей Воли, во времена Французской революции стало чем-то самоочевидным, что суверенитет народа (абсолютный, единый, трансцендентный, как всякий суверенитет) исключал возможность существования каких-либо отдельных обладающих автономией учреждений или организаций граждан. "Необходимо... чтобы в государстве не было отдельных обществ"⁷⁵.

Сходным образом, такой перенос на народ мифической идеи неотчуждаемого права короля на трансцендентно верховную власть закончился на ранней мифической, подлинно руссоистской стадии демократической (ложнодемократической) философии тем, что представители народа были превращены в простые орудия, лишенные какого-либо права управлять⁷⁶. Тогда как по справедливости представители обладают - через уполномоченность и соучастие, но вполне реально - этим правом, включающим в себя ответственность. Поскольку, будучи в определенных рамках наделены ответственностью народом, реализующим свое право на полную автономию, представители народа были в той же мере облечены властью благодаря тому же самому выбору народа и, главным образом, благодаря тому порядку, посредством которого Бог поддерживает природу и общество и единственно посредством которого совесть может обязать людей подчиняться другим людям.

* * *

Нет необходимости добавлять, что воля народа не суверенна в том ложном смысле, что все приятное народу должно иметь силу закона. Право народа на самоуправление проистекает от естественного права, следовательно, само существование этого права подчинено естественному праву. Если последнее достаточно действенно, чтобы дать основное право народу, то оно также действенно, чтобы дать неписаные правила к реализации этого права. Право не является справедливым единственно в силу того факта, что оно выражает волю народа. Несправедливый закон, даже если он и выражает волю народа, не является законом.

Здесь вновь действует порочная диалектика понятия суверенитета. Хотя Жан Боден действительно подчинил суверена Божественному закону, все же внутренняя логика этого понятия предполагала освободить суверенитет от каких бы то ни было ограничений - даже Божественных. Разве из одного факта существования суверена не следует, как утверждал Руссо, что он всегда есть то, чем должен быть? В действительности суверенитет требовал, чтоб ни одно решение, принятое Смертным Богом, и ни один закон, установленный Общей Волей, не могли оспариваться индивидуальной совестью во имя справедливости. Закон не обязательно должен быть справедливым, чтобы иметь силу закона. У суверенитета было право на то, чтобы ему подчинялись, чтобы он ни повелевал. Суверенитет был выше закона морали. История подошла к своему завершению, когда суверенитет абстрактной сущности государства был заменен суверенитетом монарха, а суверенитет государства смешался с суверенитетом нации и народа. Суверенитет тоталитарного государства - это властелин как добра и зла, так и жизни и смерти. Справедливо [здесь] то, что служит интересам суверена, будь то народ, или государство, или партия.

VII. Выводы

Мне представляется, что вывод, который можно сделать из предшествующего анализа понятия "суверенитет", достаточно ясен. Процитированных мною больших фрагментов текста таких неоспоримых авторитетов, как Жак Боден, Томас Гоббс, Жан-Жак Руссо, должно быть достаточно, чтобы прояснить для нас подлинный смысл этого понятия. Чтобы мыслить последовательно в сфере политической философии, нам следует отказаться от понятия суверенитет, которое есть не что иное, как аналог понятия абсолютизм.

И дело здесь не только в словах. Разумеется, мы можем сказать "суверенитет", имея в виду полную автономию или право принимать решения, не подлежащие обжалованию; точно так же мы вольны употребить слово "всемогущество", имея в виду ограниченную власть, или сказать "барабан", думая при этом о флейте. Однако результат для нашего собственного мышления, а также для интеллектуального общения будет весьма сомнителен. Профессор Квинси Райт вполне обоснованно отмечает, что "государство все еще существует как нечто отличное от подчиненных [ему] правительственных органов и других ассоциаций, и чтобы определить это, необходим термин"⁷⁷. Все дело в том, что необходимый здесь термин - не суверенитет.

Суверенитет являет собой любопытный пример тех понятий, которые являются истинными применительно к одной сфере и ложными - применительно к другой. Оно утрачивает свои пагубные свойства, будучи перенесенным из политики в метафизику. В духовной сфере понятие суверенитета используется с полным на то основанием. Бог в качестве отдельного Целого является Сувереном над сотворенным миром. Согласно доктрине католической церкви, папа Римский в качестве наместника Христа является сувереном над Церковью. Даже в чисто моральном смысле можно сказать, что мудрец, а также в первую очередь лица духовные обладают неким суверенитетом. Они обладают суверенитетом, поскольку обладают независимостью, данной свыше (от Духа) в отношении мира страстей и мира законов, принижающей силе которых они неподвластны, поскольку их воля сама по себе и непосредственно пребывает в гармонии с законом⁷⁸. Они "отделены, чтобы повелевать", то есть чтобы говорить правду. Духовное лицо "судит обо всем, а о нем судить никто не может"⁷⁹.

Однако в сфере политики и в отношении тех людей и организаций, которые ответственны за земную судьбу людей, понятие суверенитета не может использоваться адекватно. Потому что, в конечном счете, ни одна земная власть не есть образ Бога и не является представителем Бога. Бог - это источник той власти, которой люди наделяют других людей и организации, но последние не являются наместниками Бога. Эти люди и организации - представители народа; следовательно, они не могут быть отделены от народа благодаря какому-либо [своему] верховному сущностному качеству.

Суверенитет означает независимость и власть, являющиеся отдельно, или трансцендентно, верховными и реализующими себя в политическом обществе с высоты своего положения, поскольку они есть естественное и неотчуждаемое право, принадлежащее целому (изначальной сущности суверенного государя), которое является верховным по отношению к целому, создаваемому политическим обществом или народом, и которое, следовательно, либо подавляло их, либо поглощало их в себя. Описанное качество не принадлежит государству. Будучи приписанным государству, суверенитет разлагает его. В связи с этим следует обратить особое внимание на три значения понятия "суверенитет".

Во-первых, это касается внешнего суверенитета: суверенное государство - каждое конкретное суверенное государство - по праву стоит над сообществом наций и обладает абсолютной независимостью по отношению к этому сообществу. Следовательно, ни один международный закон, ограничивающий государства, не может быть воспринят непротиворечивым образом. Кроме того, эта абсолютная независимость неотчуждаема (неотвергаема), поскольку благодаря соответствующему понятию суверенное государство являет собой единую сущность, которая не может перестать быть суверенной, не перестав при этом быть государством. Следовательно, до тех пор пока государства дорожат своим так называемым суверенитетом, они не могут ни на один день хотя бы гипотетически оставить свою верховную независимость, с тем чтобы вступить в политической общество иного порядка, в мировое общество.

Во-вторых, что касается внутреннего суверенитета: суверенное государство обладает властью, которая - вместо того, чтобы быть высшей в относительном смысле, поскольку нечто, действительно, должно главенствовать и принимать не подлежащие обжалованию решения - является абсолютно высшей властью, что неизбежно для единого целого, подавляющего политическое общество либо поглощающего его. И эта абсолютная власть суверенного государства над политическим обществом, или над народом, тем более неоспорима, что государство принимают за политическое общество или за персонификацию самого народа. Разве люди не подчиняются самим себе, подчиняясь государству? В результате плюралистическая идея не просто игнорируется, она принципиально отвергается. Требуется централизм, а не плюрализм. То, что суверенное государство [все же] с неохотой допускает некоторую степень автономии отдельных органов и ассоциаций, порожденных свободой, - равноценно для него допущению внутреннего противоречия. Следуя внутренней логике понятия "суверенитет", государство стремится к тоталитаризму.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: