 |
Ричард Бёкк – Космическое сознание 2 глава
|
|
|
|
II
На ближайшее будущее человечества автор смотрит с большими надеждами. В настоящее время нас неизбежно ожидает три революции, по сравнению с которыми обычные исторические процессы покажутся прямо ничтожными. Изменения эти следующие: 1) материальная, экономическая и социальная революции как результат установления воздухоплавания; 2) экономическая и социальная революции, которые уничтожат индивидуальную собственность и освободят, таким образом, землю сразу от двух громадных зол: богатства и бедности; и 3) психическая революция, о которой говорится в этой книге.
Уже первые две перемены в нашей жизни могут изменить и действительно радикально изменят условия нашего существования, подняв человечество на небывалую высоту; третья же сделает для человечества в сотни и тысячи раз больше, чем обе первые. И все это, действуя в совокупности, создаст, в буквальном смысле, новое небо и новую землю. Со старым порядком вещей будет покончено и наступит новый.
Вследствие воздухоплавания исчезнут, как тени, национальные границы, таможенные тарифы и, может быть, даже различия языков. Большие города не будут больше иметь смысла для своего существования и растают. Люди, которые живут теперь в городах, станут жить летом в горах и на берегу моря, строя свои жилища на возвышенных и прекрасных местах, теперь почти недоступных, откуда откроются самые великолепные и широкие панорамы. Зимой же люди, вероятно, будут жить небольшими обществами. Скученная жизнь больших городов настоящего времени, так же как и удаление работника от его земли, станут делом прошлого. Расстояние фактически будет уничтожено: не будет ни скоплений людей в одном месте, ни вынужденной жизни в пустынных местах.
|
|
|
Перемена социальных условий уничтожит давящий труд, жестокую нужду, оскорбительное и деморализующее богатство, бедность, и проистекающее из них зло станет лишь темой исторических романов.
Под наплывом космического сознания исчезнут все известные до настоящего времени религии. В человеческой душе произойдет переворот: иная религия получит абсолютное господство над человечеством. Эта религия не будет зависеть от традиции. В нее нельзя будет верить или не верить. Она не будет частью жизни, связанной с известными часами, днями или определенными жизненными событиями. Она не будет покоиться ни на специальных откровениях, ни на словах божеств, сходящих на землю для поучения человечества, ни на Библии или библиях. Ее миссией не будет спасение человечества от его прегрешений или обеспечение ему рая на небесах.
Она не будет учить будущему бессмертию и будущей славе, потому что и бессмертие, и слава будут всецело существовать здесь и в настоящем. Очевидность бессмертия будет жить в каждом сердце так же, как зрение живет в каждом глазу. Сомнение в Боге и вечной жизни станет настолько же невозможно, как невозможно сомнение в своем собственном существовании; очевидность того и другого будет одинакова. Религия будет руководить каждой минутой, каждым днем всей человеческой жизни. Церкви, священники, формы исповеданий, догматы, молитвы, все агенты и посредники между человеком и Богом будут раз и навсегда заменены не возбуждающим никакого сомнения непосредственным общением. Перестанет существовать грех, и вместе с ним исчезнет желание спасения от него. Люди не будут мучиться мыслями о смерти и об ожидающем их будущем Царстве небесном и о том, что может случиться после прекращения жизни в их теперешнем теле. Каждая душа будет чувствовать свое бессмертие и знать его, так же как и то, что вся вселенная, со всеми ее благами и со всей ее красотою, принадлежит ей навсегда. Мир, населенный людьми, обладающими космическим сознанием, будет так же далек от современного мира, как этот последний далек от мира, каким он был до утверждения в нем самосознания.
|
|
|
III
Существует предание, вероятно очень древнее, о том, как первый человек был невинен и счастлив, пока не вкусил плодов от древа познания добра и зла, как, поев этих плодов, он увидел, что наг, и почувствовал стыд. После этого родился в мире грех — жалкое чувство, заменившее чувство невинности в душе первого человека, и именно тогда, а не раньше человек начал работать и покрывать свое тело одеждами. Удивительнее всего (как это нам кажется) то, что предание говорит, будто одновременно с этой переменой, или непосредственно вслед за ней, в уме человека возникло странное убеждение, которое с тех пор никогда не покидало его и поддерживалось как присущей самому убеждению жизнеспособностью, так и учениями всех истинных ясновидцев, пророков и поэтов, — убеждение в том, что это ужалившее человека в пяту проклятие (сделавшее его хромым, препятствующее его прогрессу, а в особенности сопровождающее этот прогресс всевозможными препонами и страданиями) будет, в свою очередь, окончательно сокрушено и ниспровергнуто самим же человеком — имеющим родиться в нем Спасителем Христом. Предок человека был существом (животным), ходящим на двух ногах, но обладающим только простым сознанием. Он был неспособен (как неспособны теперь и животные) грешить или стыдиться (по крайней мере, в человеческом смысле этого слова): чувство греха и стыда было чуждо первобытному человеку.
У него не было чувства или познания добра и зла. Он еще не знал того, что мы называем работой, и никогда не трудился. Из этого состояния он упал (или поднялся) до самосознания, глаза его открылись, и он познал свою наготу, почувствовал стыд, приобрел чувство греха (и действительно сделался грешником) и, наконец, научился делать некоторые вещи, чтобы окольным путем достигать известных целей, т. е. научился работать.
Долгие периоды длилось подобное тягостное состояние; чувство греха все еще преследует человека на его жизненном пути, до сих пор добывает он свой хлеб в поте лица своего; до сих пор есть у него чувство стыда. Где же освободитель, где Спаситель? Кто он или что он?
|
|
|
Спаситель человека есть космическое самосознание — на языке св. Павла — Христос. Космическое чувство, в чьем бы сознании оно ни появлялось, сокрушает главу змия — уничтожает грех, стыд и чувство добра и зла как чего-то противоположного друг другу и устраняет необходимость работы как тяжелого, вынужденного труда, не ликвидируя этим, разумеется, возможности деятельности вообще. Тот факт, что одновременно с приобретением способности самосознания или непосредственно вслед за ним к человеку пришло предчувствие другого, более высокого сознания, которое в то время лежало еще в весьма отдаленном будущем, конечно, заслуживает особенного внимания, однако же не должен казаться нам неожиданным. В биологии мы имеем много аналогичных фактов как бы предчувствия будущего и приготовления индивида к таким состояниям и обстоятельствам, которых он раньше не испытал на опыте; подтверждение этого мы видим, например, в материнском инстинкте у очень юной девушки.
Схема всего мироздания выткана в одном куске и пропитана сознанием или (преимущественно) подсознанием насквозь и во всех направлениях. Вселенная — это обширное, грандиозное, страшное, многообразное и в то же самое время и единообразное развитие форм. Та часть ее, которая преимущественно интересует нас, — переход от животного к человеку, от человека к полубогу—образует ту величественную драму человечества, сценой для которой служит поверхность нашей планеты, а временем действия — миллионы лет.
IV
Цель настоящих предварительных замечаний состоит в том, чтобы пролить как можно больше света на содержание этой книги и вместе с тем увеличить удовольствие и пользу от знакомства с ней. Изложение личных переживаний автора, когда ему открылось то, что является центральным пунктом этого труда, может, пожалуй, лучше, чем что-либо иное, повести к этой цели. Поэтому автор постарается дать здесь откровенный и возможно краткий очерк ранних лет своей умственной жизни и сжатое описание своего непродолжительного опыта в том, что он называет космическим самосознанием.
|
|
|
Он родился в простой английской семье среднего достатка и вырос почти без всякого воспитания на одной канадской ферме, окруженной в то время девственным лесом. Ребенком он принимал участие в труде, посильном для него: пас скот, лошадей, овец, свиней, носил дрова, помогал во время покоса, правил волами и лошадьми, бегал с поручениями. Удовольствия его были так же просты и непритязательны, как и его труд. Случайная поездка в соседний маленький городок, игра в мяч, купание в речке, протекавшей через отцовскую ферму, сооружение и пускание по воде корабликов, весною — выискивание птичьих яиц и цветов, летом и под осень — собирание диких плодов — все это, вместе с катанием на коньках и ручных салазках зимою, составляло его весьма любимые домашние развлечения, являвшиеся отдыхом после работы. Будучи еще маленьким, он с повышенной пылкостью предавался чтению новелл Мариэтта, поэм и новелл Скотта и других сочинений, говорящих о внешней природе и о человеческой жизни. Никогда, даже в детском возрасте, автор не принимал доктрин христианской церкви; но лишь только он подрос настолько, чтобы сознательно остановить свое внимание на подобных вопросах, он понял, что Христос был человеком, великим и добрым, без сомнения, но все-таки только человеком, и что никто никогда не должен быть осужден на вечное страдание. Что если существует сознательный Бог, то он является высшим вершителем всего и, в конце концов, желает блага всему; но вместе с тем автор понял, что если видимая, земная жизнь конечна, то сомнительно, или более чем сомнительно, чтобы личное сознание человека сохранялось и после смерти. В детские и юношеские годы автор останавливался на подобных вопросах более, чем это можно предположить; но, вероятно, не более, чем другие его вдумчивые сверстники. По временам он впадал в некоторый род экстаза, любопытства, связанного с надеждами. Так, однажды, когда ему было всего около десяти лет, он самым серьезным образом страстно пожелал умереть, чтобы перед ним открылись тайны потустороннего мира, если такой мир существует. У него бывали также припадки беспокойства и страха; так, например, находясь приблизительно в том же возрасте, он читал однажды, в солнечный день, рейнольдов-ского «Фауста»; он уже подходил к концу, как вдруг почувствовал, что должен оставить книгу, решительно не будучи в состоянии продолжать чтение, и выйти из комнаты на воздух, чтобы справиться с охватившим его страхом (случай этот он ясно вспоминает по прошествии вот уже 50 лет). Мать мальчика умерла, когда он был мал, а затем, вскоре после этого, умер и его отец. Внешние обстоятельства его жизни в некоторых отношениях сложились настолько несчастливо, что описать их было бы нелегко. Шестнадцати лет автор покинул родной дом, чтобы самому зарабатывать себе на жизнь или же умереть с голоду. В продолжение пяти лет он бродил по Северной Америке, от Великих озер до Мексиканского залива и от Верхнего Огайо до Сан-Франциско, работая на фермах, железных дорогах, пароходах и золотоносных рудниках Западной Невады. Несколько раз он едва не погиб от болезней, холода и голода, и однажды, на берегах реки Гумбольдта, в штате Юта, ему пришлось целых полдня защищать свою жизнь в схватке с индейцами шошо-не. После пятилетних странствований, когда ему минул 21 год, он вернулся в места, где протекали его детские годы. Скромная сумма денег, оставшаяся после смерти матери, дала ему возможность посвятить несколько лет научным занятиям, и его ум, остававшийся так долго невозделанным, с удивительной легкостью начал поглощать научные идеи. Через четыре года после возвращения с берегов Тихого океана он удостоился высших наград в учебном заведении. Помимо изучения преподаваемых в колледже предметов, он с жадностью предался чтению многих сочинений умозрительного характера, как, например, «Происхождение видов», «Теплота» и «Опыты» Тиндаля, «История» и «Опыты и обзоры» Бокля, и многих поэтических произведений, особенно таких, которые казались ему свободными и смелыми. Из всех видов этой литературы он вскоре стал отдавать предпочтение Шелли, и его поэмы «Адонис» и «Прометей» сделались любимым чтением. На протяжении нескольких лет вся его жизнь была поиском ответов на основные вопросы жизни. По выходе из колледжа он продолжал свои поиски с тем же жаром и рвением. Он самостоятельно выучил французский язык, чтобы изучать Опоста Конта, Гюго и Ренана, а также немецкий, чтобы читать Гёте, в особенности его «Фауста». Тридцати лет он натолкнулся на «Листья травы» и тотчас же понял, что это сочинение больше, чем что-либо до сих пор им прочитанное, может дать ему то, чего он так долго искал. Он читал «Листья» с жаром и даже страстью, но в течение нескольких лет мог извлечь из них лишь немногое. Наконец засиял свет, и перед ним открылся (насколько, вероятно, могут открываться подобные вещи) смысл по крайней мере некоторых вопросов. Тогда случилось то, чему все предшествовавшее является только предисловием.
|
|
|
Это было ранней весной, в начале тридцать шестого года его жизни. Он и его два друга провели вечер за чтением поэтов Ворд-сворта, Китса, Браунинга и, главным образом, Уитмена. Они расстались в полночь, и автору предстоял далекий путь домой в экипаже (дело происходило в английском городе). Ум его, находившийся под глубоким впечатлением идей, образов и эмоций, вызванных чтением и разговорами, был настроен тихо и мирно. Он находился в состоянии спокойной, почти пассивной радости. Как вдруг, без всякого предупреждения, он увидел себя как бы окутанным облаком огненного цвета. На мгновение он подумал, что это пожар, внезапно вспыхнувший в большом городе; но в следующее же мгновение он понял, что свет разгорался в нем самом. Вслед за этим у него появилось чувство восторга, огромной радости, за которой тотчас же последовало интеллектуальное просветление, не поддающееся никакому описанию. Его мозг осенила мгновенная молния Брамического Сияния, навсегда осветившая его жизнь; в его сердце упала капля Брамического Блаженства, оставившая там навсегда ощущение неба. Среди других вещей, которые он не мог принять на веру, но которые он увидел и узнал, было ясное сознание того, что космос не есть мертвая материя, но живое присутствие, что дух человека бессмертен и вселенная построена и создана так, что, без всякого сомнения, все действует совместно для блага каждого и всех вместе, что основным принципом мира является то, что мы называем любовью, и что счастье каждого из нас, в конечном результате, абсолютно несомненно. Автор утверждает, что в течение нескольких секунд, пока длилось просветление, он увидел и узнал больше, чем за все предшествовавшие месяцы и даже годы исканий, то многое, чего не может дать никакое изучение.
Просветление длилось всего несколько мгновений, но оно оставило после себя неизгладимые следы, так что забыть виденное и узнанное за этот короткий промежуток времени он уже не мог, как не мог и усомниться в истине того, что явилось тогда его уму. Ни в ту ночь, ни после опыт этот не повторялся. Впоследствии автор написал книгу, в которой попытался воплотить в одно целое то, чему научило его просветление. Те, кто читал эту книгу, были очень высокого мнения о ней, но, как и надо было ожидать, по многим причинам она была мало распространена.
Высшим событием этой ночи было реальное и единственное приобщение автора к новому, высшему порядку идей. Но это было лишь приобщение. Он видел свет, но об источнике этого света и его значении имел не больше представления, чем живое существо, впервые увидевшее свет солнца. Несколько лет спустя он встретился с С. П., о котором часто слышал как о человеке, обладающем способностью удивительного внутреннего духовного зрения. Он убедился, что С. П. вошел уже в ту высшую жизнь, в преддверие которой автору удалось лишь кинуть мимолетный взгляд, и испытал те же явления, что и автор, по только в большем объеме. Беседа с этим человеком ярким светом осветила истинное значение того, что автор пережил на личном опыте.
Обозревая затем человеческий мир, он уяснил себе значение и смысл субъективного просветления, которое произошло некогда с ап. Павлом и Магометом. Перед ним раскрылась тайна недосягаемого величия Уитмена. Разговоры с И. X. И. и И. Б. также немало помогли ему. Личные беседы с Эдуардом Карпентером, Т. С. Р., С. М. С. и М. С. Л. во многом способствовали расширению и уяснению его наблюдений, более широкому толкованию и координированию его мыслей и взглядов. Однако потребовалось много времени и усилий, прежде чем окончательно выработалась и созрела зародившаяся в нем идея, что существует семья людей, происходящая от обыкновенного человечества и живущая среди него, но едва ли составляющая его часть, и что члены этой семьи рассеяны среди передовых человеческих рас на протяжении последних сорока веков мировой истории.
Таких людей от обыкновенных смертных отличает то, что духовные глаза их открыты и они видят ими. Наиболее известные представители этой группы, если бы их собрать вместе, могли бы смело уместиться в какой-нибудь современной гостиной; однако они создали все совершенные религии, начиная с даосизма и буддизма, и через религию и литературу создали всю современную цивилизацию. Количество написанных ими книг не так велико, но оставленные ими труды вдохновили авторов большей части тех книг, которые были созданы в новейшее время. Эти люди властвуют в последние двадцать пять веков, в особенности в последние пять, как звезды первой величины властвуют над полуночным небом.
Человека приобщает к семье таких людей факт его духовного перерождения в известном возрасте и перехода в более высокую плоскость духовной жизни. Реальность такого нового рождения проявляется внутренним субъективным светом и другими явлениями. Цель настоящей книги — научить других людей тому немногому, что посчастливилось самому автору узнать о духовном состоянии этой новой расы людей.
V
Остается еще сказать несколько слов о психологическом происхождении того, что в этом сочинении мы называем космическим сознанием и что ни в каком смысле не следует рассматривать как нечто сверхъестественное и сверхнормальное или выходящее за пределы естественного роста.
Хотя в проявлении космического сознания важную роль играет моральная природа человека, тем не менее, по многим причинам, лучше будет сосредоточить наше внимание теперь на исследовании эволюции интеллекта. В этой эволюции существует четыре определенных ступени.
Первая из них — это ощущения, образовавшиеся на основе первичного свойства возбуждаемости. С этого момента началось приобретение и более или менее совершенная регистрация чувственных впечатлений, т. е. ощущений. Ощущение (или перцепция) есть, несомненно, чувственное впечатление — услышан звук, замечен какой-нибудь предмет, и произведенное ими впечатление составляет ощущение. Если бы мы могли продвинуться достаточно далеко в глубь веков, то мы бы нашли среди наших предков существо, весь интеллект которого состоял из одних только ощущений. Однако это существо (как бы оно ни называлось) обладало еще способностью к тому, что может быть названо внутренним ростом. Этот процесс развивался таким образом. Индивидуально из поколения в поколение существо это накапливало ощущения; постоянное повторение этих ощущений, требовавшее дальнейшей регистрации их, привело к борьбе за существование и, под влиянием закона естественного отбора, к накоплению клеточек в центральном нервном узле, управляющем чувственными восприятиями; накопление клеточек сделало возможным дальнейшую регистрацию ощущений, что, в свою очередь, вызвало необходимость дальнейшего роста нервного узла, и т. д. В итоге было достигнуто такое состояние, которое дало возможность нашему отдаленному предку соединить группы подобных ощущений в то, что мы теперь называем представлением (рецепцией).
Процесс этот очень похож на получение сложной фотографии. Одинаковые ощущения (например, ощущения от дерева) отмечаются одно над другим (нервный центр уже приспособился к этому) до момента обобщения их в одно ощущение, но такое сложное ощущение есть не более, не менее как представление — нечто, полученное указанным путем.
Затем работа аккумулирования начинается сначала, но уже в высшей плоскости. Органы чувств продолжают неизменно производить ощущения; воспринимательные (рецептирующие) центры постоянно продолжают создавать все больше и больше представлений из старых и новых ощущений; способности центрального нервного узла вынуждены непрестанно, по необходимости, отмечать ощущения, перерабатывать их в представления и, в свою очередь, отмечать последние; затем, так как благодаря постоянному упражнению и подбору нервные центры прогрессируют, они начинают перманентно вырабатывать из ощущений и первоначально простых представлений все более и более сложные, — другими словами, представления высшего порядка.
Наконец, после смены многих тысяч поколений, наступает момент, когда ум рассматриваемого существа достигает наивысшей возможной для него точки в способности оперировать посредством чистых представлений: накопление ощущений и представлений идет до тех пор, пока не прекратится возможность сохранения получаемых впечатлений и дальнейшая их переработка в представления в соответствующей области познавательных способностей интеллекта. Тогда происходит новый прорыв вперед, и представления высшего порядка заменяются понятиями (идеями). Отношение понятия к представлению до известной степени напоминает отношение алгебры к арифметике. Представление есть, как я уже сказал, сложный образ многих сотен, а может быть и тысяч, ощущений; оно само является образом, абстрагированным из многих образов; понятие же есть такой же точно сложный образ — то же самое представление, но уже получившее имя, занумерованное и, так сказать, отложенное. Понятие есть не что иное, как названное представление — причем самое название, т. е. знак (как в алгебре), заменяет затем саму вещь, т. е. представление.
Всякому, кто даст себе труд немного подумать в этом направлении, теперь совершенно ясно, что та революция, при помощи которой понятия заменили представления, должна была настолько же увеличить продуктивность нашего мозга в области мышления, насколько введение машин увеличило производительность человеческого труда — или насколько пользование алгеброй приумножает силу ума при математических вычислениях. Замена громоздкого представления простым знаком почти равносильна замене настоящих товаров — пшеницы или железа — записью в конторской книге.
Но, как было замечено выше, для того чтобы представление могло быть заменено понятием, оно должно быть названо, т. е.
отмечено знаком, который заменяет его, как квитанция заменяет багаж или запись в конторской книге заменяет товар. Другими словами, раса, обладающая понятиями, должна обладать и языком. Далее надо заметить, что как обладание понятиями требует обладания языком, так обладание понятиями и языком (представляющими собою два вида одной и той же вещи) требует обладания самосознанием. Все это приводит к выводу, что в эволюции ума существует такой момент, когда интеллект, обладающий одними лишь представлениями и способный только на простое сознание, почти внезапно или совершенно внезапно становится обладающим понятиями, языком и самосознанием.
Говоря, что индивид (взрослый ли человек, отдаленный от нас столетиями, или ребенок настоящего времени — это не играет никакой роли) в одно мгновение вступает в обладание понятиями, языком и самосознанием, мы имеем в виду, что индивид становится внезапно обладающим самосознанием, одним или несколькими понятиями, одним или несколькими словами, но не всем языком фазу: в истории индивидуального развития человек достигает этой ступени приблизительно в возрасте трех лет; в истории развития рас момент этот был достигнут и пройден несколько сот тысячелетий тому назад.
Теперь в нашем исследовании мы достигли того пункта интеллектуального развития, на котором находится сейчас индивидуально каждый из нас, а именно: ступени, когда наш ум обладает понятиями и самосознанием. Но при этом не следует, однако, ни одной минуты думать, что будто вместе с приобретением этой новой и высшей формы сознания мы утратили способность к понятиям или наш старый воспринимающий ум; в действительности, без ощущений и представлений мы можем существовать не более как животное, ум которого не обладает другими способностями, кроме этих. Наш теперешний интеллект представляет собою очень сложную смесь ощущений, представлений и понятий.
Остановимся немного на понятии. Последнее можно рассматривать как расширенное и сложное представление, гораздо более широкое и более сложное, чем последнее. Понятие состоит из одного или более представлений, соединенных, вероятно, с несколькими ощущениями. Затем это в высшей степени расширенное представление отмечается знаком, т. е. называется, и в силу названия стано-
2 - ЙЭ97 Бскк
вится понятием. Понятие, получившее название и отметку, откладывается, так сказать, в сторону, как складывается в багажное помещение зарегистрированный багаж после отметки его в квитанционной расписке.
С помощью такой квитанции мы можем послать сундук в любую часть Америки, не видя его и даже не зная, где он находится в данный момент. Таким же точно образом, с помощью одних обозначений, мы можем перестраивать и понятия в более сложные формы — в поэмы и философские системы, наполовину не зная ничего о том, что представляют собою индивидуальные понятия, которые мы при этом употребляем.
Здесь надо сделать одно частное замечание. Тысячу раз уже было замечено, что мозг мыслящего человека не превышает по своим размерам мозг дикого немыслящего человека; между ними нет ничего похожего на то различие, какое существует между умственными способностями мыслителя и дикаря. Причина этого явления кроется в том, что мозг Герберта Спенсера имел немногим больше работы, чем мозг австралийца, так как Спенсер оперировал в характеризующей его умственной работе все время при посредстве знаков или выкладок, которые заменяли ему понятия, в то время как дикарь совершает всю или почти всю свою умственную работу при помощи громоздких представлений. Дикарь в этом случае находится в положении астронома, делающего вычисления при помощи арифметики, Спенсер же — в положении астронома, оперирующего при помощи алгебры. Первый должен, для достижения своих целей, заполнить цифрами много обширных листов, потратив на это огромный труд, тогда как второй может выполнить те же самые вычисления на листочке бумаги величиною с конверт, со сравнительно малой затратой умственного труда.
Следующей главой в истории развития интеллекта является накопление понятий. Это двойной процесс. Начиная, скажем, с трехлетнего возраста каждый человек год за годом накапливает все больше и больше индивидуальных понятий, причем понятия эти становятся все сложнее и сложнее. Сравните, для примера, научное понятие в уме мальчика и мыслящего человека среднего возраста: у первого оно соответствует лишь нескольким десяткам или сотням фактов, у второго — многим тысячам.
Спрашивается, существует ли какой-нибудь предел для роста понятий в их числе и сложности? Всякий, кто внимательно подумает об этом, увидит, что такой предел должен существовать. Процесс накопления понятий не может идти до бесконечности. Если бы природа решилась на такую рискованную попытку, то мозг вынужден был бы дорасти до таких размеров, когда он не мог бы дальше получать уже питания, и благодаря этому создалось бы условие, исключающее возможность дальнейшего его прогрессирования.
Мы видели, что расширению ума, обладающего ощущениями, поставлены необходимые пределы; что внутренний рост его жизни неизбежно приводит к превращению его в ум, обладающий представлениями; что затем для ума, обладающего представлениями, по мере его внутреннего роста, выход заключается в образовании понятий. Априорные рассуждения ясно указывают, что и для ума, обладающего понятиями, должен быть соответствующий выход.
И нам нет надобности прибегать к отвлеченным рассуждениям для доказательства необходимости существования ума, стоящего выше понятий и обладающего сверхпонятиями, так как такие умы существуют и изучение их сопряжено не с большими затруднениями, чем изучение других естественных явлений. Существование интеллекта, стоящего выше понятий, т. е. такого, элементами которого являются не понятия, а интуиция, есть уже установленный факт (правда, в небольшом числе), и форма сознания, которой обладает такой интеллект, может быть названа и называется космическим сознанием.
Итак, существует четыре определенных ступени в эволюции интеллекта; все они богато иллюстрируются явлениями в области животного и человеческого мира, все они равным образом находят объяснение в индивидуальном росте ума, обладающего космическим сознанием, и, наконец, все четыре живут совместно в таком уме точно так же, как первые три живут в уме обыденного человека. Эти четыре ступени суть: 1) ум, обладающий ощущениями, т. е. состоящий из ощущений или чувственных впечатлений; 2) ум, обладающий представлениями, состоящий из представлений и ощущений, другими словами, обладающий простым сознанием; 3) ум, состоящий из ощущений, представлений и понятий, т. е. обладающий понятиями или самосознанием и называемый иногда себя сознающим умом; и, наконец, 4) интуитивный ум — ум, высшим элементом которого являются не представления или понятия, а интуиция, т. е. в котором простое сознание и самосознание увенчаны космическим сознанием.
Однако необходимо еще яснее показать природу этих ступеней интеллекта и отношение их друг к другу. Чувственная ступень, на которой интеллект обладает лишь ощущениями, легка для понимания, так что можно пройти мимо нее с одним лишь замечанием, а именно: ум, состоящий исключительно из одних только ощущений, вовсе не обладает каким-либо сознанием. Но лишь только в уме появляются представления, как сейчас же рождается и простое сознание, при помощи которого животные (как мы знаем) сознают то, что они видят вокруг себя. Но такой ум способен только на простое сознание, т. е. животное сознает объект своего наблюдения, ничего не зная, однако, о самом факте этого сознания; точно так же такое животное не сознает еще самого себя как отдельное существо или личность. Другими словами, животное не может стать внешним зрителем самого себя и наблюдать себя, как это может сделать существо, обладающее самосознанием. Таково, следовательно, простое сознание: сознавать окружающий мир, но не сознавать самого себя. Когда же я достигаю ступени самосознания, то я не только сознаю то, что я вижу, но, кроме того, и знаю, что я сознаю это; причем я сознаю себя как отдельное существо и личность, могу стать внешним зрителем самого себя и наблюдать себя, анализировать и судить о собственных умственных операциях точно так же, как я делаю это в отношении других объектов. Такое самосознание возможно лишь после образования понятий и сопровождающего их появления языка. На самосознании основана вся, собственно, человеческая жизнь, за исключением того, что нам дано немногими, обладающими космическим сознанием умами за время последних трех тысячелетий. В конце концов, основной факт, связанный с космическим сознанием, проявляется в его названии — это есть факт сознания космоса, то, что на Востоке называют Брамическим Сиянием, которое, по словам Данте, способно превратить человека в бога. Уитмен, который очень многое может сказать об этом, называет его в одном месте «светом невыразимым, несравненным, непередаваемым, освещающим самый свет, — светом, не поддающимся передаче ни посредством знаков, ни посредством описаний и языка». Это сознание показывает, что космос состоит не из мертвой материи, управляемой бессознательным, неизменным и бесцельным законом, а, наоборот, что он всецело нематериален, духовен и жив; космическое сознание указывает, что идея смерти нелепа, что всё и все имеют вечную жизнь, что вселенная есть Бог и Бог есть вселенная и что никакое зло никогда не входило и не войдет в нее. Конечно, значительная часть этого, с точки зрения самосознания, представляется нелепой, но тем не менее это — несомненная истина. Но из всего этого не следует, что, если человек обладает космическим сознанием, он знает все относительно вселенной. Нам всем известно, что, приобретя с достижением трехлетнего возраста способность к самосознанию, мы тем самым не узнаем сразу все относительно себя. Наоборот, мы знаем, что после долгого, длившегося многие тысячелетия опыта человека над самим собой он все-таки и теперь знает сравнительно немного о самом себе как о сознающей себя личности. Точно так же человек только по одному тому, что он стал сознавать космос, не может узнать сразу все относительно космоса. Людям понадобились сотни тысяч лет после приобретения ими способности самосознания для того, чтобы создать себе маленькое поверхностное знание человечества; и им понадобятся, может быть, миллионы лет, чтобы после приобретения космического сознания добыть хотя бы крупицу знания о Боге.
|
|
|
