Ричард Бёкк – Космическое сознание 5 глава
Теперь сравним друг с другом некоторые из упомянутых способностей с точки зрения указанных нами выводов. Это даст нам наиболее ясное и точное представление о росте ума путем постепенного прибавления к нему новых функций. Возьмем для этой цели (в виде немногих примеров для доказательства всего вышесказанного) простое сознание, стыд, самосознание, чувство цвета, моральную природу человека, музыкальное чувство и космическое сознание. Простое сознание появляется в ребенке через несколько дней после рождения; оно является абсолютно универсальным для всей человеческой расы; время его появления относится к далекому прошлому — еще до появления самых первых млекопитающих; простое сознание утрачивается только в глубоком сне и во время обморока, оставаясь налицо во всех сновидениях. Стыд, угрызения совести и чувство забавного возникают в ребенке, как было сказано, в возрасте около пятнадцати месяцев; все эти способности дочеловеческого происхождения; все они свойственны собакам и обезьянам и, несомненно, все существовали у наших дочеловеческих предков; все они являются достоянием почти всех членов человеческой расы, отсутствуя только в совершенно неразвитых идиотах; и, наконец, все эти три способности обычны в сновидениях. Самосознание появляется в ребенке в среднем в возрасте около трех лет; способность эта несвойственна никакому другому виду, за исключением человека; это именно та способность, обладание которой делает индивидуума человеком. Она не универсальна в расе, отсутствует у всех подлинных идиотов, т. е. в одном из каждой тысячи человеческих существ в Европе и Америке*.
Однако среди низших рас должно существовать много членов, каковы, например, бушмены Южной Африки** и туземцы Австралии, которые никогда не обладали этой способностью.
Появление сознания в нашем предке относится ко времени появления первого настоящего человека. Должны были пройти целые тысячелетия между первым появлением самосознания и его общераспространенностью среди людей, точно так же как теперь должны будут протечь тысячелетия между появлением в людях первых случаев космического сознания до того времени, когда оно сделается общим достоянием всего человечества. Раса, как говорят нам, не пользовавшаяся еще одеждами, ходившая прямо*, с инстинктами стадности, без настоящего языка, знавшая лишь ограниченное употребление орудий, не имевшая брака, управления и других установлений, короче говоря, животное, благодаря своей относительно высокой моральной природе (сделавшей его стадным) и высокоразвитой способности к представлениям, царь среди животных, развило в себе способности к самосознанию и благодаря этому факту стало человеком. Нельзя, конечно, точно определить время этого события, но, во всяком случае, оно могло иметь место не раньше нескольких сотен тысячелетий тому назад. Самосознание утрачивается гораздо легче, чем простое сознание. Оно пропадает в нас во время обморока, а часто и во время пароксизмов лихорадки; в некоторых формах безумия, каковы всевозможные мании, оно временно теряется человеком на целые недели и месяцы; наконец, оно никогда не появляется в сновидениях.
Мы уже рассматривали чувство цвета. Теперь нам остается сказать еще несколько слов о нем с избранной нами точки зрения. Способность эта появляется в индивидууме постепенно, и к трем или четырем годам могут быть заметны в ребенке только намеки на нее. Среди детей, достигших восьмилетнего возраста, процент не обладающих чувством цвета, по исследованиям Jeffries, все еще велик. Двадцать или тридцать процентов детей школьного возраста страдают дальтонизмом, тогда как среди взрослого мужского населения процент этот равняется всего четырем. Доктор Фавр из Лиона сообщал в 1874 г. французскому съезду членов «прогресса науки», собравшемуся в Лилле, что «некоторые наблюдения, как ему кажется, доказывают возможность излечения врожденного дальтонизма», но, по-видимому, ему не пришло в голову, что если чувство цвета неизменно отсутствует в маленьких детях и появляется в определенные годы по мере приближения ребенка к зрелости, то учитель, наблюдающий за развитием ребенка и упражняющий в нем чувство восприятия цвета, неизбежно заметил бы «излечимость» дальтонизма. Кроме того, мы видели, что чувство цвета в расе недавнего происхождения; оно не может насчитывать многих десятков тысячелетий.
Отсутствие чувства цвета находится в отношении 1:47, т. е. в одном человеческом существе из сорока семи. Оно редко появляется в сновидениях, и если это случается, то цвет, видимый во сне, обыкновенно бывает тем, который, по известным причинам, был первым усвоен человеком, а именно красным. Следующий случай поразительным образом иллюстрирует обычное отсутствие чувства цвета во время частичного сознания, наблюдаемого иногда во время сна. Один господин с седыми волосами видел во сне, что он смотрит в зеркало и ясно видит в нем, что его волосы стали не только гораздо гуще, чем они были, как он это знал, в действительности, но вместо белых, как это ему также было известно, они оказались черными. Во сне он ясно вспомнил, что его волосы никогда не были черными. В действительности в свое время они были светло-каштановыми. Он удивился во сне (здесь важно заметить, что удивление и изумление является дочеловеческой способностью и обычно появляется во время сновидений), почему его волосы черного цвета, вспомнив отчетливо, что они никогда не были такими. В данном случае важно заметить, что хотя видевший сон и ясно сознавал, что его волосы никогда не были черными, тем не менее он не мог вспомнить, что они были когда-то каштановыми. По каким-то причинам ему было трудно вызвать перед сознанием представление о каком-нибудь другом цвете, кроме черного. Тот же господин видел во сне, что будто бы он ранил ножом напавшего на него врага, и при этом кровь, сочившаяся из ран последнего, оказалась белого цвета; он знал, что во сне она не должна быть белой, однако у него не возникало во сне представления об истинном или о каком-либо ином ее цвете. Моральная природа человека заключает в себе много способностей, как то: совесть, отвлеченное чувство правого и неправого; половую любовь, отличную от полового влечения или полового инстинкта; родительскую и сыновью любовь, отличную от соответствующих ей инстинктов (человек обладает не только теми инстинктами, что есть у животных, но и более высокими чувствами); любовь к ближним, любовь к красоте, благоговение, уважение, чувство долга и ответственности, чувство симпатии, сострадания и веры. Человеческая природа будет ущербной при отсутствии тех или других способностей; поэтому она представляет собою весьма сложную функцию. Но для нашей цели надо рассматривать моральную природу человека как проявление одного несложного, простого чувства. Итак, в каком возрасте проявляется в человеке понимаемая таким образом моральная природа? Она иногда не появляется в детстве, часто отсутствует в период возмужания и даже юности: моральная природа относится к числу способностей более позднего приобретения. Не будет, пожалуй, ошибкой определить в среднем время появления ее в человеке в возрасте около пятнадцати лет. Изучение истории могло бы ясно показать, что наша моральная природа не может быть старше десяти или двадцати тысячелетий. Тщательное изучение записей, дошедших до нас от древнейших римлян, греков, иудеев, египтян, ассириян и вавилонян, может безошибочно показать, что, по мере удаления в прошедшее, моральная природа человека постепенно суживается, сходя на нет, и если продолжать идти дальше, то все то, что мы определенно называем нашей человеческой моральной природой, должно было бы, наверное, исчезнуть до границы указанного нами времени, т. е. десяти или двадцати тысяч лет. Насколько моральная природа отсутствует в мужчинах и женщинах цивилизованных стран? Существует так много людей, которые обладают только частично моральной природой, так много имеющих в очень малой степени или совершенно не обладающих и носящих лишь внешнее подобие ее; в этом отношении трудно судить людей, сама проблема настолько скрыта и сложна, что на этот счет может быть высказано только личное мнение. Однако интересующийся этим вопросом пусть прочтет такие сочинения, как работы Деспайна или Эллиса, и затем при свете, добытом из этих книг, рассмотрит мужчин и женщин, окружающих его; тогда он вынужден будет прийти к заключению, что по отношению к моральной природе количество взрослых людей, обладающих ей в большей или меньшей степени, или совершенно не обладающих, или, наконец, обладающих моральной природой в неразвитом виде, значительно больше, чем количество этих людей в отношении к чувству цвета. Мы, наверное, не ошибемся, если скажем, что среди мужчин и женщин Америки и Европы, по меньшей мере, сорок на тысячу находятся в таком положении.
Затем спрашивается, много ли еще таких рас на земле, из членов которых ни один или очень немногие обладают тем, что мы называем с точки зрения нашей цивилизации моральной природой. Опять-таки, в то время как самосознание теряется (не всегда, но часто) во время безумия и приступов лихорадки, моральная природа (мы все должны это признать) подвержена гораздо большим отклонениям и исчезновениям, при этом в менее важных случаях. Если самосознание, как мы видим, появилось в расе около трехсот тысяч лет тому назад, то вышеприведенные соображения указывают на гораздо более позднее проявление в ней моральной природы. И разве не подтверждается этот вывод всеми историческими записями и указаниями? Наконец, музыкальное чувство (способность, которая находится теперь еще в процессе зарождения) не появляется в индивидууме ранее достижения им юношеского возраста. Чувство это отсутствует более чем в половине членов нашей расы. Оно существует меньше, а может быть даже и гораздо меньше, пяти тысяч лет. Оно никогда или почти никогда не проявляет себя в снах, даже у профессиональных музыкантов. В то время как при безумии потеря самосознания происходит лишь в некоторых случаях, музыкальное чувство, можно сказать, пропадает в таких случаях всегда; по крайней мере, после двадцатипятилетних наблюдений почти над пятью тысячами случаев временного помешательства автору не удается припомнить ни одного случая, когда в период болезни у человека сохранялось бы музыкальное чувство. Прилагаемая здесь в виде таблицы сводка фактов, касающихся эволюции упомянутых и некоторых других способностей, представит, надо надеяться, всю проблему более понятной, чем пространное изложение. Как цифровые данные, так и текстовые не предлагаются как нечто абсолютное, но достаточны для ясного выражения заложенной в них идеи. Таким образом, раз онтогения есть не что иное, как филогения в скрытом состоянии, т. е. если эволюция индивидуума есть непременно эволюция расы в сокращенной форме — просто потому, что по природе самих вещей она не может быть чем-либо иным, не может идти другим путем, так как иного пути для нее и не существует, — то ясно, что органы и способности (понимаемые в широком и общем смысле) должны были появиться в человеке в том же порядке, в каком они появились в расе, так что если известно одно, то можно с уверенностью предположить и другое. Когда какая-нибудь новая способность появляется в расе, сначала присутствие ее находят только в одном индивидууме; затем, несколько позднее, уже в нескольких индивидуумах этой расы. С течением времени число членов расы, обладающих данной способностью, постепенно увеличивается, доходя до половины всех ее членов, и т. д., до тех пор, пока после нескольких тысяч поколений отсутствие в каком-нибудь индивидууме расы данной способности не станет считаться уродливостью. Надо при этом заметить (и это очень важно), что когда появляется новая способность, в особенности если она лежит на линии поступательного движения расы, как это
Психогенезис человека, иллюстрируемый
некоторыми способностями
имеет место в случаях возникновения простого сознания, самосознания и космического сознания, то тогда эта способность должна появиться сначала в одном члене, а затем в членах той расы, которая достигла наибольшей зрелости в своем развитии. Незрелый индивид (при равенстве всех прочих условий) не может опередить или превзойти зрелого индивида той же самой расы. Таким образом, в течение многих и многих веков огромный ствол дерева жизни разросся и поднялся высоко кверху, пуская время от времени побеги, которые выросли в веточки, а эти последние — в благородные ветви, в свою очередь выпустившие побеги и ростки, часто громадные по величине и неисчислимые по количеству. Мы знаем, что дерево это еще не перестало расти, что еще и теперь, как и прежде, оно выпускает все новые и новые почки, а большинство старых его ростков, побегов и ветвей продолжают увеличиваться в размерах и силе. Остановится ли теперь рост этого дерева? По-видимому, нет. По-видимому, более вероятно, что из этого дерева вырастут еще новые побеги и новые ветки, которые сейчас нам еще и не снятся, и что главный ствол дерева, который от простой жизни дорос до жизни «чувств» — до простого сознания и самосознания, — должен будет достигнуть еще более высоких форм жизни и сознания.
Часть III
Инволюция
одобно тому как в эволюции отдельного дерева одни ветви цветут, другие слабеют и гибнут; как в лесу некоторые деревья вырастают высоко и широко раскидывают свои ветви, а другие задерживаются в своем росте, слабеют и умирают; или как при прогрессирующем развитии (вперед и вверх) какого-либо вида некоторые из индивидов находятся впереди массы, другие же отстают от нее, — точно так же и в долгом поступательном движении коллективного человеческого разума некоторые индивидуальные умы находятся в авангарде большой армии, в то время как в тылу колонн колеблется и падает огромное число несовершенных представителей. Устойчивость какой-либо способности в расе пропорциональна возрасту ее в последней, т. е. способность сравнительно недавнего происхождения более подвержена уклонению от нормы, отсутствию, аберрации — тому, что называется болезнью, и скорее утрачивается, чем способность более старого происхождения. Многим это положение покажется трюизмом — очевидной истиной, не требующей доказательства. Если какой-нибудь орган или способность передавались по наследству в расе, скажем в миллионе поколений, то, по-видимому, a priori можно с достоверностью допустить, что этот орган или способность гораздо легче унаследуется данным индивидуумом этой расы, чем тот орган или способность, которые возникли лишь, скажем, три поколения тому назад. В этом случае говорят о даровании, таланте. Талант состоит в обладании одной или несколькими новыми способностями или же в повышенном развитии одной или нескольких старых способностей. Однако при настоящих условиях, по мнению Галтона, надо было бы написать
целое объемистое сочинение, чтобы доказать, что здесь играет роль наследственность. Этот факт настолько далек от очевидности, что даже до сих пор наследственность таланта не пользуется общим признанием. Но никто еще не написал книги для доказательства наследственности зрения, слуха или самосознания, потому что всякий (даже самый невежественный человек) знает без всяких доказательств, что это так. По поводу этого Дарвин пишет о лошадях: «Отсутствие однообразия в способностях, которые с течением времени подчиняются отбору, обусловливается главным образом влиянием принципа "возврата к старому"». Другими словами, способности или органы, которые подвергаются изменениям путем отбора, склонны терять то, что ими было приобретено благодаря возвращению к первоначальным условиям (путем наследственности). Далее Дарвин говорит: «Среди лиц, занимающихся разведением животных, является общераспространенным убеждение, что отличительные признаки всякого рода укрепляются путем долгого постоянного наследования». В другом месте тот же автор, говоря о «колеблющейся и, насколько мы можем судить, бесконечной изменчивости в нашем домашнем культивировании животных и растений, о пластичности всей их организации», приписывает подобную неустойчивость тем недавним изменениям, которым они подверглись под влиянием применяемого к ним искусственного отбора. И еще в одном месте Дарвин пишет о крайней изменчивости наших «прирученных животных и культивированных растений». Едва ли необходимо приводить дальнейшие аргументы. Всякий, кто пожелает сколько-нибудь вдуматься в этот вопрос, увидит, что чем меньше времени какой-либо орган или способность находились в обладании расой, тем менее они должны быть устойчивы в ней, а следовательно, и в индивидууме, и тем более подвержены они исчезновению, недостаткам, изменчивости и большему или меньшему несовершенству или, как мы выражаемся, заболеваемости, и наоборот — чем дольше какой-либо орган или способность существуют в расе, тем более вероятности их усвоения путем наследования и того, что они приобретут определенные типичные особенности, т. е. тем более вероятности в том, что они будут нормальны, будут соответствовать норме или типу данного органа или способности; другими словами, менее вероятно, что они будут несовершенны, т. е. подвержены тому, что мы называем недостатком или болезнью. Допуская такое положение, мы можем сделать следующие выводы: во-первых, раса, развитие которой шло наиболее ускоренным темпом, будет подвержена (при равенстве всех прочих условий) наибольшему количеству падений, и во-вторых, во всякой расе те функции, эволюция которых совершалась наиболее быстро, будут наиболее склонны к падениям. Применение этих положений к прирученным животным (большинство которых в течение нескольких последних сотен поколений дифференцировалось путем искусственного подбора) объясняет то, в чем часто видели аномалию, а именно: большую склонность к заболеванию и преждевременной смерти домашних животных в сравнении с их дикими прототипами. Действительное существование этого явления признается всеми. Тот же самый принцип объясняет, почему чем выше животное стоит в его развитии, т. е. чем более дифференцировалось оно в позднейших поколениях от своего первоначального типа, тем более оно подвержено заболеванию и преждевременной смерти. Применяя эти общие положения к нам самим, т. е. к человеческой расе, мы находим, что они означают следующее: органы и функции более позднего приобретения чаще всего отсутствуют или имеют недостатки, отклонения от нормы и заболевания. Но общеизвестен факт, что в цивилизованном человеке (преимущественно в арийской расе) функции, подвергшиеся наибольшим изменениям за последние несколько тысячелетий, суть функции, носящие названия умственных, т. е. та группа их (чувственные, интеллектуальные и моральные), которая зависит и вытекает из двух больших нервных систем, спинномозговой и большой симпатической. Эта обширная группа функций выросла, распустилась, дала новые ростки и ветви и до сих пор находится в процессе воспроизведения новых способностей, по своему значению неизмеримо более важных, чем какая-либо другая способность человеческого организма. А если это так, то в этом обширном агрегате способностей мы неизбежно должны встретиться с постоянными отклонениями, упущениями, дефектами и падениями. Клинические наблюдения показывают, что сделанные выше выводы имеют под собою солидные обоснования. Наблюдения эти демонстрируют, что уклонения доходят до всевозможных степеней и беспредельного разнообразия: уклонения в области чувственных функций, каковы, например, дальтонизм и музыкальная
глухота, уклонения в области моральной природы, в целом или частях ее, в области интеллекта, в отношении одной или нескольких его способностей, или даже уклонения более или менее полные в отношении всего интеллекта, как, например, в случаях безумия или идиотизма. Но помимо всех этих уклонений мы замечаем, как дополнение к ним, то неизбежное падение или понижение раз установившейся в человеке функциональной деятельности, которое мы называем болезнью, в отличие от различных форм и степеней идиотизма. Легко заметить, что если какая-нибудь функция или способность, принадлежащая какому-нибудь данному виду, склонна вследствие какой-либо общей причины исчезать в некоторых индивидуумах этого вида, то она должна быть склонна и к заболеванию, т. е. падению, в тех случаях, когда она не исчезает совершенно в индивидууме. Потому что если данная способность не всегда развивается в индивидууме, т. е. часто не появляется в нем, то это должно означать, что во многих других случаях, когда она появляется, она оказывается не вполне и не прочно сформированной. Мы не можем представить себе скачка от полного отсутствия данной функции в одних членах вида к абсолютному совершенству и прочности той же самой функции в остальных членах этого вида. Мы знаем, что рост видов не идет по такому пути. Мы знаем, что в расе, среди членов которой одни будут семи футов ростом, а другие только четырех, мы всегда найдем, если поищем, людей всех ростов между двумя этими противоположностями. Мы знаем, что все случаи крайностей, представляемых расою, соединены (друг с другом) мостом из целой вереницы промежуточных представителей вида. Один человек может поднять тысячу фунтов, другой же только сто, но между ними существуют такие, пределы мускульной силы которых способны заполнить промежуток между сотней и тысячью фунтов. Один умирает в возрасте сорока, другой в возрасте ста тридцати лет, и каждый год, как и каждый месяц, между сорока и ста тридцатью годами является для какого-нибудь человека пределом возможной жизни. Тот же самый закон, который управляет границами способностей, действует так же и в отношении прочности и постоянства их. Нам -известно, что в некоторых людях интеллектуальные функции настолько неустойчивы, что, едва успев утвердиться в человеке, сейчас же распадаются, так сказать, рушатся под собственной тяжестью, подобно дурно построенному дому, стены которого недостаточно
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|