 |
Терапевтические принципы психоанализа 4 глава
|
|
|
|
Беседа девятая
506 Девятый сеанс приносит существенные дополнения к истории ее сексуальной проблемы. Прежде всего — многозначительный отрывок сновидения: «Я вместе с другими нахожусь на просеке, окруженной прекрасными елями. Начинается дождь, гром и молния, становится темно. И вдруг я вижу, как высоко в воздухе летит аист».
507 Раньше чем приступить к анализу этого сновидения, я хотел бы указать на замечательную параллель между ним и целым рядом мифологических представлений. Кто знаком с трудами Адальберта Куна и Штейнталя, на которые недавно вновь указал Абрахам*, того не удивит сочетание аиста и грозы; гроза издревле олицетворяла оплодотворяющий землю акт — совокупление неба-отца с матерью-землей, причем, молния играет роль крылатого фаллоса, т. е. аиста, психосексуальное значение которого знакомо всякому ребенку. Сексуально-психологическое значение грозы, правда, не всем известно; наша маленькая пациентка его, во всяком случае, не знала. Ввиду всей вышеприведенной психологической констелляции, аиста несомненно следует истолковать в сексуально-психологическом смысле. Пока трудно допустить, что с аистом связана и гроза, и что ей также присуще сексуально-психологическое значение. Однако стоит нам вспомнить, что психоаналитический опыт до сих пор доказал множество чисто мифологических связей в бессознательных психических образованиях, и невольно напрашивается вывод, что и в данном случае мы имеем дело с сексуально-психологической связью. По другим опытным данным мы знаем, что бессознательные слои, некогда бывшие источником мифологических образований, и по сию пору действенны и неизменно продуктивны в современном человеке. Но продуктивность их ограничивается сновидениями и симптоматологией неврозов и психозов, ибо усиленная поправка, вносимая действительностью мешает их проекции в реальный мир.
|
|
|
508 Возвратимся к анализу сновидения. Последовательный ряд ассоциаций, исходя из представлений дождя и грозы,
* См. «Символы трансформации», индекс, библиографию.
развивается и приводит нас к задним планам картины сновидения. Вот дословная передача ассоциации: «Я думаю о воде, — мой дядя утонул в воде — как отвратительно торчать на дне, под водой, в темноте — но ведь и ребенок утопает в воде? Пьет ли он воду, которая в животе? — Как странно, когда я была больна, то мама послала доктору мою воду (мочу). Я думала, что он в нее примешал что-нибудь вроде сиропа, из чего делаются дети, и что маме пришлось это выпить».
Из этого ряда ассоциаций мы с несомненной ясностью видим, что наша девочка с дождем и грозой связывает сексуально-психологические представления, в особенности же представления об оплодотворении.
И тут мы, стало быть, снова видим знаменательный параллелизм между мифологическими и недавними, индивидуальными фантазиями. Ряд ассоциаций так богат символическими значениями, что на эту тему легко можно было бы написать целую диссертацию. Символику погружения в воду девочка сама блестяще разрешила как фантазию беременности в той форме, в какой она уже давно описана в психоаналитической литературе.
Беседа десятая
Десятый сеанс посвящен спонтанным изложениям инфантильных теорий оплодотворения и рождения, уже исчерпанных выше; поэтому мы можем не возвращаться к ним. Девочка думала, что мужчина впускает мочу в живот женщины и что от этого растет зародыш. Следовательно младенец находится в воде, т. е. в моче. Другая версия гласит, что мочу, смешанную с докторским сиропом, пьют, от чего младенец начинает расти в голове; через некоторое время голову рассекают, чтобы дать простор для роста младенца; потому и носят шляпы, чтобы скрыть это. Она даже сделала рисунок, на котором изображала рождение из головы. Это архаическая и в высшей степени мифологическая идея. Напомню хотя бы о рождении Пал-лады, которая вышла из головы отца своего. Оплодотворяющее значение мочи тоже мифологично: мы находим прекрасное доказательство тому в Ригведе, в некоторых
|
|
|
песнях Рудры*.Тут будет нелишним упомянуть о зая/ нии пациентки — подтвержденном ее матерью — чтс| нажды, еще до анализа, она видела пляшущего паяца на голове маленького брата, — фантазия, источником которой могла бы данная теория рождения.
512 Рисунок, изображенный пациенткой, имеет странное сходство с некоторыми своеобразными формами, встречающимися у батаков на Суматре в голландских колониях Индии. Это так называемые волшебные жезлы или столпы предков, состоящие из поставленных друг на друга фигур. Объяснение, которое батаки дают этим своим волшебным жезлам и которое многими считается нелепым, странным образом совпадает с душевным состоянием ребенка, еще находящегося в инфантильной связанности. Батаки утверждают, что эти поставленные друг на друга фигуры изображают членов одной семьи, которые за кровосмесительное общение были обвиты одной змеей и смертельно ужалены другой. Это объяснение параллельно предположению нашей маленькой пациентки: ее сексуальная фантазия витает вокруг отца, что мы видели в первом ее сновидении; как и у батаков, это обусловлено инцестным отношением.
513 Третьей версией является теория роста ребенка в желудочно-кишечном тракте. Эта последняя версия, вполне соответствующая учению Фрейда, имеет свою особенную симптоматическую феноменологию: на основании фантазии, по которой младенец рождается путем рвоты, девочка неоднократно пыталась вызвать у себя тошноту и рвоту, а в клозете упражнялась в настоящих потугах для того, чтобы выдавить из себя ребенка. При таких обстоятельствах неудивительно, что в обнаружившемся неврозе первым и главным симптомом явилась именно тошнота.
514 Теперь, дав этому случаю достаточное аналитическое освещение, мы можем перейти к изложению общего результата. Мы нашли, что за невротическими симптомами кроются сложные процессы чувства, несомненно связанные с этими симптомами. Если на основании ограничен-
|
|
|
* Ср. «Символы трансформации», пар. 322 и далее.
ного материала дозволено выводить общие заключения, то течение невроза вырисовывается приблизительно так:
515 Постепенно наступающая половая зрелость направила либидо девочки на такую установку по отношению к действительности, которая не столько соответствовала существу дела, сколько была эмоционально окрашена. Девочка начала обожать учителя, причем, по-видимому, сентиментальное упоение мечтательными фантазиями играло более важную роль, нежели мысль о повышенных требованиях, которые такая любовь предъявляла к ее работоспособности. Вследствие этого ее внимание понизилось, а вскоре после того пострадали и школьные успехи. Это испортило некогда столь хорошие отношения с учителем, тот стал нетерпелив, а девочка, несколько избалованная домашними отношениями, рассердилась на него, вместо того, чтобы исправиться и учиться прилежнее. Вследствие этого, ее либидо отвернулось как от учителя, так и от учения, и очутилось в характерной деспотической зависимости от бедного мальчика, который и старался всячески использовать данное положение. Ибо если индивид сознательно или бессознательно позволит своему либидо отступить перед какой-либо необходимой задачей, то неиспользованное («вытесненное») либидо вызывает всевозможные случайности, внешние и внутренние, всевозможные симптомы, тягостным образом навязывающиеся индивиду. И сопротивление против школы воспользовалось первым удобным случаем, представившимся в лице девочки, которой по нездоровью позволили уйти домой. Это сделалось образцом для нашей маленькой пациентки.
516 Вне школы путь в мир фантазий, естественно, был для нее открытым. Благодаря регрессии либидо пробудились к действенной жизни все фантазии, вызывающие симптомы, и обрели влияние, не присущее им раньше, когда они не играли столь значительной роли. Теперь они, по-видимому, стали важными по своему содержанию и даже причиной тому, что регрессивное движение либидо обратилось на них. Можно было бы сказать, что девочка, вследствие своего ориентированного на фантазии характера, слишком связывала учителя с отцом и по-
|
|
|
этому почувствовала в отношении к нему инцестное сопротивление. Как уже раньше было изложено мной, я считаю более правдоподобным, что ей одно время было удобно видеть в учителе отца; а когда она начала предаваться тайным половым предчувствиям, запуская свои обязанности по отношению к учителю и школе, ее либидо обратилось на маленького мальчика, от которого она ожидала чего-то таинственного, что впоследствии и обнаружилось в анализе. Но даже если бы в анализе и обнаружилось, что она, благодаря перенесению отцовского либидо, действительно имела инцестное сопротивление против учителя, то оно было бы не чем иным, как раздутыми впоследствии фантазиями. Во всяком случае, первым толчком были леность и удобство или, выражаясь более научно, принцип наименьшего сопротивления.
517 Кстати, упомяну о моих, как мне кажется, веских предположениях, по которым регрессия к инфантильным фантазиям не всегда оправдывается интересом, по существу своему совершенно законным, к половым процессам и их сокровенной природе. Ибо мы находим и у взрослых, уже давно осведомленных в сексуальной области, точно такие же регрессивные фантазии, между тем как здесь нет никакого законного основания к тому. Я неоднократно замечал, что в отроческом возрасте во время анализа стараются сохранить свою мнимую неосведомленность, несмотря на делаемые разъяснения, с целью направлять внимание на этот процесс, а не на акт приспособления. Хотя мне и кажется несомненным, что дети используют свою действительную или мнимую неосведомленность, однако с другой стороны надо отметить, что они имеют право на разъяснения относительно пола. Для многих детей было бы, конечно, гораздо полезнее, если бы их пристойным и разумным образом просветили дома, а не в школе, где эти вещи передаются в не совсем пристойных выражениях.
518 Анализ выяснил, что у нашей пациентки, наряду с явным, прогрессирующим вместе с жизнью движением либидо, развилось еще и регрессивное движение его, вызвавшее невроз, т. е. внутреннее раздвоение. Благодаря тому, что анализ, допустив эту регрессивную склонность, пошел
по ее линии, мы открыли присутствие чрезвычайного любопытства в половой области, обращенного на совершенно определенные проблемы. Либидо, заблудившееся в этом фантастическом лабиринте, стало вновь пригодным, потому что благодаря просвещению ребенка освободилось от бремени инфантильных и ложных фантазий. Благодаря такому пониманию, девочка прозрела и освоилась со своим положением в реальном мире и со своими действительными возможностями. Положительный результат состоял в том, что девочка сумела занять объективно-критическое положение по отношению к своим незрелым половым желаниям и смогла отказаться от невозможного в пользу возможного применения либидо, а именно: путем успешного учения она постаралась вернуть благосклонность учителя. А в данном случае анализ не только весьма успокоил ее, но способствовал и ярко выраженному успеху в школе; благодаря этому очень скоро девочка стала лучшей ученицей в классе, что подтвердил и сам учитель.
|
|
|
519 В принципе этот анализ ничем не отличался от анализа взрослого, где отпало бы только разъяснение относительно пола, а на его место стало бы нечто весьма сходное, а именно: объяснение инфантилизма прежней жизненной установки и указание установки разумной. Анализ есть утонченная сократовская майевтика (повивальное искусство), которая не боится углубляться в наиболее темные невротические фантазии.
520 Надеюсь, что этот, хотя и весьма сжатый, пример анализа дал вам возможность заглянуть не только в конкретный процесс лечения и в трудности техники, но и в красоту человеческой психики и в ее бесконечные проблемы. Я намеренно привел некоторые параллели из мифологии, ибо хотел по крайней мере намекнуть на общие возможности применения психоаналитических воззрений. Кроме того, я хотел бы установить значение следующего факта: сильное преобладание мифологического элемента в душе ребенка ясно указывает на постепенное развитие индивидуального разума из разума коллективного, присущего раннему детству. Это дало повод к древнему учению о состоянии совершенного знания до и после индивидуального существования.
521 Намеки на мифологический элемент, который мы находим у детей, встречаются вновь в шизофрении и в сновидениях. Эти соотношения являются широким и плодотворным полем исследований по сравнительной психологии. Последней целью этих исследований является филогения разума, который подобно телу путем многообразных метаморфоз принял наконец теперешнюю форму. То, что ныне еще сохранилось в разуме в виде, так сказать, рудиментарных органов, мы находим вполне действующим в других его разновидностях и в некоторых болезненных состояниях.
522 Эти указания вполне соответствуют современному состоянию науки, несмотря на то, что я лишь кратко изложил те результаты исследования и рабочие гипотезы, что являются характерными для моих настоящих и дальнейших трудов. Я хотел показать, что некоторые мои мнения, уклоняющиеся от гипотез Фрейда, не противоречат его утверждениям, а являются лишь продолжением органического развития основных мыслей, внесенных им в науку. Не следует тормозить развитие науки тем, что принимаешь совершенно противоположную точку зрения, при этом совершенно изменяя номенклатуру; это привилегия меньшинства, но и оно через некоторое время вынуждено спуститься со своей одинокой высоты и вновь примкнуть к медленному процессу опытного познания и суждения средних представителей науки. Надеюсь также, что разумный критик не упрекнет меня вновь в том, что моя гипотеза взята неизвестно откуда. Я никогда не дерзнул бы пренебречь существующими гипотезами, если бы многократный опыт не показал мне, что мои мнения на практике всецело оправдываются. Нельзя, конечно, возлагать слишком больших надежд на успех научной работы, но если она найдет свой круг читателей, то я все-таки смею высказать надежду, что она внесет свою лепту в разъяснение многих недоразумений и в устранение многих препятствий, которые ныне загромождают путь к пониманию психоанализа. Моя работа, конечно, не заменит психоаналитического опыта. Тем же, кто желает высказать свое мнение о психоанализе, надлежит прежде всего продолжать изучение больных столь же основательно, как это делается психоаналитической школой.
ОБЩИЕ АСПЕКТЫ ПСИХОАНАЛИЗА*
Психоанализ является научным методом, требующим известных чисто технических приемов; благодаря его техническим результатам развилась новая отрасль науки, которой можно дать название «аналитическая психология». Вместо этого названия я с готовностью использовал бы выражение «глубинная психология», введенное Блейле-ром, если бы эта психология имела дело исключительно с бессознательным.
Рядовому психологу, да и врачу эта отрасль психологии мало знакома, ибо ее технические основания им почти совсем неизвестны. Причину этого следует, быть может, видеть и в том, что новый метод существенно психологичен и что поэтому его нельзя причислить ни к медицине, ни к экспериментальной психологии. Медик по большей части почти не имеет психологических знаний, психолог же несведущ в медицине. Поэтому отсутствует почва, пригодная для укоренения нового метода. Кроме того и сам он представляется многим столь произвольным, что исследователи не всегда находят возможным согласовывать с ним научные взгляды. Фрейд, основатель психоанализа, уделял особое внимание сексуальным явлениям — это было причиной упорного предубеждения очень многих научных деятелей. Излишне говорить, что подобную антипатию нельзя считать достаточным логическим основанием для отрицания чего-либо нового. Но ввиду этого ясно, что лектор по психоанализу должен преимущественно заняться изложением его принципов, временно оставляя в стороне его результа-
* В оригинале работа написана по-немецки под названием «Alige-meine Aspekte der Psychoanalyse», затем переведена на английский и прочитана в виде доклада на заседании Psycho-medical Society, London, 5 августа 1913 года. Перевод на русский язык под названием «Психоанализ» был опубликован в третьем томе Избранных трудов по аналитической психологии (ИТАП), Цюрих. 1939 г.
Перевод О. Раевской.
ты, ибо если самому методу отказывают в научности, то его нельзя допускать и в результатах.
Прежде, чем коснуться принципов психоанализа, я должен упомянуть о двух весьма часто встречающихся предубеждениях против него. Первое из них считает психоанализ чем-то вроде анамнеза, лишь до известной степени углубленного и усложненного. Но ведь известно, что всякий анамнез основывается главным образом на указаниях семьи больного и его собственном сознательном самопознании, разоблачаемом прямыми вопросами. Психоаналитик же, хотя, естественно, и устанавливает данные анамнеза столь же тщательно, как и всякий другой специалист, прекрасно знает, что это лишь внешняя история больного, которую отнюдь не следует смешивать с самим анализом. Анализ есть сведение того актуального содержания сознания, которое обычно остается случайным, к его психологическим детерминантам. Процесс этот не имеет ничего общего с анамнестическим воспроизведением истории болезни.
Второе предубеждение, большей частью основанное на поверхностном знакомстве с психоаналитической литературой, считает психоанализ способом суггестии или внушения, посредством которого больному навязывается известная вера или учение о жизни, благодаря чему он излечивается по типу ментального исцеления (mental healing) или христианской науки (Christian Science). Очень многие психоаналитики, в особенности давно занимающиеся анализом, ранее прибегали к терапевтическому внушению и поэтому прекрасно знакомы с его действием. Они знают, что способ воздействия психоаналитика диаметрально противоположен способу гипнотизера. В полную противоположность суггестивной терапии, психоаналитик никогда не пытается навязать больному того, что последний не может признать свободно и чего не найдет разумным благодаря собственным умозаключениям. Постоянному стремлению нервнобольного добиться указаний и советов психоаналитик неуклонно противопоставляет старание отвлечь его от пассивно воспринимающей установки и заставить применять собственный здравый смысл и критику, чтобы так сказать вооружиться ими и, благодаря это-
му, оказаться в состоянии независимо справляться с жизненными задачами. Нас нередко обвиняют в навязывании больным совершенно произвольных толкований. Я был бы очень рад при случае наблюдать за попыткой «навязать» подобное произвольное толкование одному из моих больных, ибо большинство из них люди тонкого ума и высокого образования (они нередко принадлежат к моим коллегам). Невозможность подобного предприятия обнаружилась бы весьма скоро. Сам аналитик всецело зависит от больного и от его суждений по той причине, что анализ по своей природе именно и состоит в том, чтобы привести человека к познанию самого себя. По своей сущности психоанализ столь отличен от терапевтического внушения, что оба метода невозможно сравнивать. 527 Была также сделана попытка сопоставить анализ с методом убеждения Дюбуа*, который представляет собой строго рациональный процесс. Но и это сопоставление не выдерживает критики, ибо аналитик должен уклоняться от всякой попытки спора или убеждения больного. Разумеется, он выслушивает и принимает к сведению сознательные его конфликты и задачи, но отнюдь не с целью удовлетворить его стремление добиться поддержки или совета относительно его поведения. Задачу невротика нельзя разрешить ни советом, ни сознательными рассуждениями. Без сомнения, своевременно данный добрый совет может привести к хорошим результатам, но трудно предположить, чтобы психоаналитик всегда был в состоянии своевременно дать именно нужный совет. Конфликты невротиков большей частью (лучше сказать всегда) отличаются таким характером, что не представляется возможным что-либо посоветовать — не говоря о том, что, как прекрасно известно, больной всегда ищет совета лишь с целью сбросить всякую ответственность, отсылая и других и себя к высшему авторитету. Поэтому рациональный метод и метод убеждения в своей терапевтической плоскости будут столь же сомнительными, что и гипноз. Но в данном случае я хочу просто подчеркнуть принципиаль-
* Поль Дюбуа (1848—1918), психиатр из Берна (Швейцария). Ле-шл неврозы с помощью «убеждения».
!74
ную разницу между вышеназванными методами и психоанализом.
528 Наперекор всем прежним методам лечения, психоанализ пытается преодолеть невротическое расстройство психики не с помощью сознания, а через бессознательное. Это, естественно, требует сознательного содействия больного, ибо до бессознательного можно добраться лишь путем сознания. Данные анамнеза служат исходным пунктом. Подробное его изложение обычно дает ценные указания, благодаря которым психогенное происхождение симптомов становится ясным больному. Подобное разъяснение, разумеется, необходимо лишь если он приписывает неврозу органическое происхождение. Но и в тех случаях, когда больной с самого начала сознает психическую причину своего состояния, критический разбор истории болезни весьма полезен, ибо указывает больному на психологическое сцепление идей, которое он обычно не замечает. Таким способом нередко выявляются проблемы, особенно нуждающиеся в обсуждении. На подобную работу иногда уходит несколько сеансов. Но в конце концов разъяснение сознательных материалов завершается —
ни больной, ни врач уже не могут привнести ничего решающего. При самых благоприятных обстоятельствах это совпадает с формулированием какой-либо проблемы, оказывающейся неразрешимой.
529 Возьмем, например, следующий случай: человек, ранее совершенно здоровый, заболевает неврозом между 35-ю и 40 годами; положение его вполне обеспечено, он женат, у него дети. Параллельно неврозу у него развилось сильнейшее сопротивление к своей профессиональной деятельности. По его словам, первые симптомы невроза обнаружились при преодолении некоторых затруднений, связанных с этой деятельностью. Впоследствии невроз обострялся при всяком деловом затруднении, улучшение же наблюдалось каждый раз при успешном исполнении профессиональных обязанностей. Изучение анамнеза приводит к следующему заключению: больной сознает, что если бы он работал успешнее, полученное удовлетворение сразу привело бы к страстно желаемому улучшению состояния его здоровья. Однако это ему не
удается вследствие сильного сопротивления, внушаемого ему самим делом. Путем логических рассуждений эта задача не решается. Психоаналитическое лечение должно поэтому начаться в этой критической точке, в сопротивлении к осуществлению своей профессии.
Другой случай: сорокалетняя женщина, мать четырех детей, четыре года тому назад заболела неврозом после смерти одного из них. Новая беременность и рождение ребенка привели к значительному улучшению ее состояния. Это утвердило ее в мысли, что она бы вполне выздоровела, если бы могла иметь еще ребенка. Однако она была уверена, что ее желание невыполнимо и поэтому попыталась посвятить себя филантропической деятельности. Но это ее совершенно не удовлетворяло. Между тем, по ее собственным наблюдениям, каждый раз, когда ей удавалось действительно и живо чем-либо заинтересоваться, ей тотчас же становилось лучше, но она была не в состоянии найти что-либо, что могло бы ее действительно занять и удовлетворить: ясно, что и тут рациональное разрешение проблемы невозможно. Психоаналитическая работа должна начаться с вопроса, что же мешает пациентке развить в себе иные более широкие и живые интересы помимо страстного желания иметь ребенка.
Так как мы не можем предположить какого-либо раз и навсегда установленного разрешения подобных проблем, то приходится искать его в индивидуальности данного лица. Ни сознательный опрос, ни рассудочные ответы тут не помогут, ибо причины скрыты от сознания больного, так что не существует проложенного пути, чтобы добраться до этих сознательных вытеснений. Единственное средство, указываемое для этого психоанализом,—дать больному возможность говорить обо всем, что ему непосредственно приходит в голову. Аналитик же должен тщательно следить за всем высказываемым и все это отмечать, отнюдь не пытаясь навязать больному свое собственное мнение. Тут тотчас же обнаруживается, что первый больной более всего занят мыслями о своей брачной жизни, которую мы до тех пор считали нормальной. Теперь же оказывается наоборот, что у него постоянные столкновения с женой, которую он, видимо,
не понимает; а это и вызывает врача на замечание, что профессиональная работа, видимо, не является единственной проблемой больного, ибо его отношение к жене также требует рассмотрения. Это становится исходным пунктом целого ряда мыслей о его семейной жизни. Затем являются воспоминания о любовных переживаниях холостого периода его жизни. Из подробного рассказа выясняется, что больной держал себя весьма своеобразно при более интимных отношениях с женщинами; причем это своеобразие принимало форму некоторого детского эгоизма. Подобная точка зрения является для него совершенно новой и неожиданной и сразу объясняет причину многих его любовных неудач.
532 Разумеется, невозможно в каждом единичном случае достигнуть столь успешных результатов применением бесхитростного способа — дать больному высказаться, хотя бы уже потому, что лишь в редчайших случаях нужные психические материалы лежат столь неглубоко, не говоря о том, что у большей части больных отсутствует готовность незамедлительно выражать все свои мгновенные переживания. Переживания эти часто слишком болезненны, чтобы быть высказанными врачу, которому, быть может, и не вполне доверяют; с другой стороны, может также случиться, что больному представляется, будто никаких особых переживаний и не было, что принуждает его говорить о более или менее безразличных для него предметах. Надо заметить, что обыкновение не высказываться прямо отнюдь не есть доказательство сознательного утаивания неприятных содержаний: разговор не по делу нередко является бессознательной привычкой. Подобным больным иногда помогает совет не насиловать себя, а хвататься за первую попавшуюся мысль, какой бы незначительной или даже нелепой она ни представлялась. Но подчас и это указание оказывается бессильным и врач бывает вынужден прибегать к другим способам. Одним из них является ассоциативный опыт, обычно прекрасно осведомляющий о главнейших склонностях определенного лица в данное время.
533 Второй же способ проникнуть в психику больного — анализ сновидений, являющийся классическим орудием
психоанализа. Анализу сновидений постоянно приходится выдерживать столь ожесточенные нападки, что необходимо хотя бы вкратце изложить принципы, которыми он руководствуется. И толкование сновидений, и сам приписываемый им смысл, как известно, пользуются дурной славой. Недавно еще толкование снов было в большом ходу и ему твердо верили; но недалеко и то время, когда наиболее просвещенные люди находились под гнетом всяческих суеверий. Поэтому понятно, что и до сих пор живо сохранился страх подпасть под власть суеверий, лишь недавно отчасти преодоленную. Подобные опасения в сильной мере способствовали возникновению сопротивления анализу сновидений; 4то не относится к самому анализу. Сновидение выбрано нами как объект исследования отнюдь не вследствие какого-либо суеверного восхищения перед ним, но потому, что оно представляет собой психический продукт, возникающий независимо от сознания сновидца. Когда мы осведомляемся о непосредственных мыслях больного, он почти не в состоянии удовлетворить наше любопытство: в лучшем случае он может предоставить нам лишь малозначимую или вынужденную информацию. Сновидения же являются непосредственными мыслями, свободными ассоциациями, непосредственной фантазией; они не вызваны к жизни по принуждению; вместе с тем, они — неоспоримо психические явления, точно так же, как и всякая ассоциация или мысль*.
(Нижеследующий фрагмент есть русская редакция статьи, опубликованной в ИТАП. — В. 3.) (Про сновидение можно сказать, что оно входит в сознание в виде сложного построения, связь же его элементов друг с другом бессознательна. Лишь ассоциациями, даваемыми впоследствии к отдельным его образам, можно доказать возникновение их из воспоминаний ближайшего или более отдаленного прошлого. В ответ на обращенный к самому себе вопрос: «где я видел или слышал нечто подобное?», благодаря тому же процессу непринужденного ассоции-
* Ср. сходство данного пар. с работой «Теория психоанализа», параграфы 324—331. См. выше.
рования, возникают воспоминания о действительно пережитых определенных разделах данного сновидения, причем иногда это происходило накануне, иногда ранее. Это общеизвестный факт, который, вероятно, подтвердит всякий. Таким образом, сновидение обыкновенно представляет собой непонятное сопоставление известных элементов вначале чуждых сознанию, но распознаваемых путем непринужденного ассоциирования. Такое определение может быть оспорено на том основании, что оно является априорным. Надо, однако, заметить, что оно согласуется с единственной общепризнанной и общеприменимой гипотезой о генезисе сновидений, выводящей его из мыслей и переживаний недавнего прошлого. Итак, мы тут не покидаем знакомой уже почвы. Это отнюдь не должно означать, что какие-либо части данного сновидения издавна и во всех подробностях были известны сновидцу, так что им можно было бы приписать сознательный характер, напротив, все большей частью, а то и всегда, они не поддаются узнаванию\Лишь позднее мы припоминаем, что сознательно пережили какой-либо эпизод данного сновидения. С этой точки зрения оно есть продукт бессознательного происхождения. Отыскивание его бессознательных источников технически является процедурой, которая инстинктивно применялась издавна: старание просто направлено на то, чтобы припомнить, откуда заимствован означенный эпизод. На таком весьма нехитром принципе и основано психоаналитическое толкование сновидений. Происхождение некоторых их разделов относится к сознательной жизни, нередко к переживаниям, которые благодаря своей маловажности подлежали забвению, а потому и готовились окончательно погрузиться в бессознательное. Эти разделы всегда порождаются бессознательными представлениями (образами). Итак, принципы психоаналитического толкования снов чрезвычайно просты и, собственно говоря, давно известны. Дальнейшая процедура логически и настойчиво развивается все тем же порядком. Если поток времени — чего, конечно, вне психоанализа никогда не бывает — воскрешает все большее и большее количество воспоминаний, относящихся к отдельным частям сновидения, хотя
|
|
|
