 |
Терапевтические принципы психоанализа 6 глава
|
|
|
|
562 Но необходимо ознакомиться и с характером доказательств ее существования, ибо Фрейд, будучи вполне искренним и строгим эмпириком, никогда не принял бы эту гипотезу без достаточного основания. Основание же мы находим в результатах психоаналитических исследований бессознательного. Психоанализ разоблачает бессознательное существование множества фантазий, которые коренятся в инфантильном прошлом и группируются вокруг так называемого основного комплекса — у лиц мужского пола его можно назвать эдиповым комплексом, у женщин
же — комплексом Электры. Сами термины позволяют понять, в чем тут дело. Трагизм судьбы Эдипа и Электры развился исключительно в тесных пределах семьи, судьба ребенка ограничена этими же пределами. Поэтому конфликты Эдипа и Электры особенно характерны для инфантильных конфликтов. Существование этих конфликтов в детстве неоспоримо доказано психоанализом. В области данных комплексов и предполагается возникновение фиксации. Повышенная потенция и действенность основного комплекса в бессознательном нервнобольных привели Фрейда к гипотезе особо интенсивной фиксации на нем или связи с ним. Для нервнобольных типично не существование данного комплекса — при исследовании он наблюдается в бессознательном каждого человека — а лишь особая привязанность к нему. Они несравнимо сильнее подпадают под его влияние, нежели нормальные люди; это подтверждается многими примерами, которые можно обнаружить в каждом психоаналитическом отчете о нервных заболеваниях. 563 Правильность этого взгляда следует признать весьма вероятной, ибо гипотеза об инфантильной фиксации основана на хорошо известном факте, что некоторые периоды жизни — в особенности детство — нередко навсегда оставляют в психике решающий след. Открытым остается лишь вопрос о том, возможно ли признать подобное объяснение вполне удовлетворительным. Исследование людей, являющихся нервнобольными с детства, как бы говорит в его пользу, ибо тут постоянная, мощная деятельность основного комплекса наблюдается в течение всей жизни. Если же мы возьмем случай, где невроз обнаруживается, например, лишь вследствие сильного переутомления (что случается довольно часто), то объяснение наше становится сомнительным. Ибо если фиксация действительно существует, то недопустимо основывать на ней новую гипотезу, утверждающую, что временами, в течение известного периода жизни, она ослабевает и становится недействительной, временами же внезапно усиливается и действенность ее возрастает. В подобных случаях основной комплекс обладает действенностью и потенциальностью совершенно в такой же степени, как в тех случаях, которые,
|
|
|
казалось бы, поддерживают теорию фиксации. Тут критическая установка особенно уместна, принимая во внимание столь частое наблюдение, что момент обнаружения заболевания далеко не безразличен: в громадном большинстве случаев он, напротив, чрезвычайно важен. Он обычно совпадает с необходимостью нового психологического приспособления. Подобные обстоятельства весьма благоприятны для возникновения невроза: это известно всякому опытному невропатологу.
564 Этот факт представляется мне чрезвычайно значительным. Если фиксация действительно существовала бы, то ее влияние было бы постоянным, иными словами, невроз продолжался бы всю жизнь, но очевидно, что этого нет. Психологически невроз лишь отчасти детерминируется ранним инфантильным предрасположением — он столько же зависит и от известных актуальных причин. Более того, подвергнув внимательному изучению разнообразные виды инфантильных фантазий и происшествий, к которым прикован нервнобольной, мы вынуждены прийти к заключению, что в них нет ничего специфического для невроза. Вполне нормальные лица переживают множество весьма сходных внутренних и внешних впечатлений, которые иногда приковывают их в высокой степени, невроз же при этом не развивается. Первобытный человек, например, в особенности прикован к собственному инфантилизму. Из всего вышесказанного почти с полной уверенностью можно заключить, что так называемая фиксация есть нормальное явление и что инфантилизм во всякой психике должен играть решающую роль. Тот факт, что нервнобольной как бы находится под преобладающим влиянием своих инфантильных конфликтов, доказывает, что тут дело не столько в фиксации, сколько в совершенно особом взгляде больного на свое инфантильное прошлое. Он как бы преувеличивает значение этого прошлого, искусственно раздувает его до крайних пределов. (Адлер, ученик Фрейда, высказывает весьма схожее мнение).
|
|
|
565 Но несправедливо было бы утверждать, что Фрейд ограничивается гипотезой фиксации; он признает и то, что мной только что изложено. Он называет это явление реактивацией или вторичным преувеличением инфантильных
воспоминаний — иначе «регрессией». Но по Фрейду выходит, что инцестуозные желания комплекса Эдипа — настоящая причина регрессии к инфантильной фантазии. Будь это действительно так, пришлось бы постулировать неожиданное усиление первичных инцестуозных наклонностей. Этот взгляд заставил недавно Фрейда сравнить так называемую психологическую «инцестуозную преграду» в детском возрасте с «кровосмесительным табу» первобытного человека. Он допускает, что действительное кровосмесительное желание привело первобытного человека к установлению защитительных законов; я же придерживаюсь того мнения, что кровосмесительное табу является единичным случаем среди многочисленных табу всякого рода и вызвано суеверным страхом, типичным для первобытных и совершенно независимым от инцеста и наложенного на него запрета. По моему мнению, особая интенсивность инцестуозных желаний столь же маловероятна в детском возрасте, как и в первобытном человечестве. Также я не могу приписать причину регрессии первично-кровосмесительному или иному сексуальному желанию. Должен сказать, что исключительно сексуальная этиология невроза представляется мне слишком узкой; мнение свое я основываю не на предрассудке против сексуальности, а на тщательном изучении всей проблемы.
|
|
|
566 Поэтому-то я и предлагаю вывести психоаналитическую теорию за пределы исключительно сексуальной точки зрения. В психологии невроза я хотел бы заменить ее точкой зрения энергетической.
567 Все психологические явления можно рассматривать как проявления энергии, точно так же, как понимаются уже все явления физические, с тех пор как Роберт Майер открыл закон сохранения энергии. Эта энергия в смысле субъективном и психологическом понимается как желание. Я называю ее либидо, применяя этот термин в его первоначальном смысле, отнюдь не только половом; в точно таком же смысле он применяется Саллюстием: «Более на оружие и на боевых коней, нежели на блудниц и пиры была направлена их страсть — либидо»*.
* Magis in armis et militaribus equis quam in scortis et conviviliis libidinem habebant. Catilina 7.
/ 197
568 С более широкой тючки зрения, либидо можно понимать как жизненную энергию вообще, или как elan vital Бергсона. Первое ее проявление у грудного младенца выражается инстинктом питания. Отсюда либидо, проходя через разнообразнейш1ие стадии акта сосания, медленно развивается до половой функции. Отсюда следует, что я не причисляю сосание к половым актам. Наслаждение, испытываемое младенщем при сосании, отнюдь не следует считать сексуальным удовольствием, а лишь наслаждением, порожденныш питанием, ибо нигде не доказано, что удовольствие само по себе носит исключительно половой характер. Прюцесс развития либидо продолжается до зрелого возраста; он связан с постоянным совершенствованием приспособления к внешнему миру. Когда в течение этого процесса либидо встречает какое-либо препятствие, происходит его накопление (аккумуляция), которое обычшо вызывает повышенное усилие для его преодоления. Если же препятствие представляется непреодолимым и данное лицо перед ним пасует, то запруженное либидо устремляется вспять (регрессивно). Вместо того, чтоб>ы стремиться к повышенному усилию, либидо отказываются от предстоящей задачи и возвращается к прежнему состоянию.
|
|
|
569 Наиболее наглядньпе и весьма нередкие примеры подобных возвратных устремшений либидо наблюдаются при истерии, когда причиной невроза является разочарование в любви или неудачный брак. Тут мы находим хорошо известные расстройства питания, нежелание принимать пищу, всевозможные симптомы диспепсии и т. п. В подобных случаях регрессивное либидо отказывается от усилий, направленных на приспособление, и овладевает функцией питания, вызывая значительные расстройства. Это яркие примеры регрессивного устремления. То же самое наблюдается и там, где нет расстройства функции питания: тут мы сразу находим регрессивное оживление памяти давнего прошлого — образов родителей, комплекса Эдипа. Воспоминания и происшествия; детства, не представлявшие прежде никакой ценности, внезапно становятся значительными. Они регрессивно оживляются. Если же устранить препятствие с жизненного пути, то вся система инфантильных
фантазий разрушается, деятельность их прекращается — они утрачивают всякое влияние. Не надо лишь забывать, что до известной степени они все же непрестанно и повсеместно на нас действуют. Здесь я должен указать, что этот взгляд весьма близок к гипотезе Жане (Janet) о замене в какой-либо функции «parties superieures» на «parties inferieu-res». Напомню также теорию Клапареда о симптомах невроза как первобытных эмоциональных рефлексах.
570 Вследствие всего вышесказанного я ищу причины невроза не в прошлом, а в настоящем. Я стараюсь отыскать ту задачу, которую больной отказывается выполнить. Подробнейший список его инфантильных фантазий не в состоянии дать мне достаточных этиологических разъяснений, ибо я прекрасно знаю, что все эти фантазии раздуты обратно устремленным либидо, не нашедшим естественного выхода в новую форму приспособления к требованиям жизни.
571 Тут может возникнуть вопрос, откуда происходит как \, бы нарочитая склонность нервнобольного не выполнять
\У/ необходимые обязанности. Позвольте мне возразить на
это, что ни для какого живого существа приспособление
к новым обстоятельствам не является легкой задачей.
Принцип минимального приложения сил (инерции) вез-
/ /"*> де остается в силе.
572! Всякий нервнобольной наделен чутким и до извест-V /ной степени негармоничным характером; из-за этого ему
большей частью предстоят особые трудности и более сложные жизненные задачи, чем те, которые преодолевает человек нормальный, большей частью просто придерживающийся расчищенного пути обычной жизни. Однако для нервнобольного проложенных путей не существует, ибо его цели и задачи отличаются обычно весьма индивидуальным характером. Он пытается следовать более или менее произвольному и полусознательному образу действия нормальных людей, не вполне осознав свой собственный весьма критический и совершенно иной характер, требующий от него более значительных усилий, чем те, которые должен прикладывать нормальный человек. Некоторые из подобных больных выказывают повышенную чувствительность и сопротивляются приспособлению с первых же недель жизни в форме тех
|
|
|
трудностей, с которыми они берут грудь матери, преувеличенных нервных реакций и т. п. Для этой группы нервных предрасположенностей никогда не будет возможно установить психологическую этиологию, ибо они предшествуют всякой психологии. Именно эти предиспози-ции — назовем их хотя бы врожденной чувствительностью — и являются причиной первых случаев сопротивления приспособлению. Так как в этом случае путь адаптации отрезан, то биологическая энергия, обозначенная нами как либидо, не находит себе исхода или подходящей деятельности, а потому и заменяет своевременную и надлежащую форму приспособления формой ненормальной или первобытной.
При неврозе мы говорим об инфантильной установке или о преобладании инфантильных фантазий и желаний. Поскольку подобные впечатления и желания имеют значение для людей нормальных, постольку же они влияют и на невроз; этиологическая же значимость у них отсутствует — это простые реакции, явления главным образом второстепенные и регрессивные. Совершенно справедливо утверждение Фрейда, что инфантильные фантазии определяют форму и дальнейшее развитие неврозов, но это отнюдь не этиология. Даже когда существование извращенных половых фантазий восходит к раннему детству, им не следует придавать этиологического значения. Невроз в действительности не берет начало в инфантильных сексуальных фантазиях; то же самое можно утверждать о сексуальности невротических фантазий вообще: это не первичное явление, вытекающее из извращенного полового предрасположения, а лишь второстепенное явление, следствие неуспеха в применении запруженного либидо. Я прекрасно сознаю, что этот взгляд не нов, но это не умаляет его правильности. Тот факт, что больной очень часто уверен, что именно данная инфантильная фантазия является настоящей причиной невроза, еще не доказывает правильность ни самого убеждения, ни построенной на нем теории. Но может показаться (я должен признать, что в очень многих случаях оно и кажется), что это именно так. Во всяком случае, нетрудно понять, каким образом Фрейд пришел к подобному взгляду.
каждый человек, имеющий некоторый психоаналитический опыт, немедленно со мной согласится.
574 В итоге, я не считаю возможным видеть действительную этиологию невроза в разнообразных проявлениях инфантильного полового развития и соответствующих ему фантазий. Выдвижение их на первый план и преувеличение невротических проявлений есть следствие накопленной энергии (запруженного либидо); на психологические же расстройства при неврозе и на самый невроз можно смотреть как на безуспешное приспособление[Т1оао6ноР1 формулировкой можно согласовать известные взгляды Жане со взглядами Фрейда: невроз под известным углом зрения есть попытка самоисцеления. Такой взгляд может быть применен (и, действительно, применяется) ко многим заболеваниямТл
575 Вследствие ecefo вышеизложенного возникает вопрос, следует ли выявлять аналитически все фантазии больных, если они оказываются лишенными этиологического значения? Ведь до сих пор они разбирались в психоанализе именно потому, что им придавалось подобное значение. Но, хотя мой взгляд на теорию невроза и изменился, это не касается процедуры психоанализа. Его техника этим не затрагивается. Мы уже не воображаем, что нам предстоит выдернуть самые корни болезни, но мы вынуждены извлекать сексуальные фантазии, ибо энергия, необходимая больному для выздоровления, иными словами для приспособления, связана с ними. Психоанализом восстанавливаются отношения сознания к обретающемуся в бессознательном либидо, возвращая его таким образом в распоряжение сознательных намерений. Лишь благодаря этому отщепленная энергия вновь становится применимой для выполнению насущных жизненных задач. С этой точки зрения психоанализ уже не является простым сведением индивида к его первобытным половым желаниям: становится ясным, что правильное понимание психоанализа превращает его в высокую нравственную задачу, чрезвычайно важную для воспитания.
НЕКОТОРЫЕ КЛЮЧЕВЫЕ ВОПРОСЫ В ПСИХОАНАЛИЗЕ
ПЕРЕПИСКА МЕЖДУ Д-РОМ К. Г. ЮНГОМ И Д-РОМ ЛОЕМ*
Предисловие
Предпосылаю нашей переписке несколько слов, чтобы объяснить, что ее вызвало и что побудило нас напечатать ее. Профессор Форель познакомил меня с теоретической и практической терапией внушения, я много лет пользовался ею и продолжаю прибегать к ней в необходимых случаях. В свое время я обратил внимание на большое значение основных психоаналитических трудов Фрейда, начал их изучать и понемногу приступил к анализу. Тогда же я завязал отношения с наиболее близко расположенным ко мне центром психоаналитических исследований, с цюрихской школой. Но в техническом отношении я в сущности был предоставлен самому себе. В случае неудачи я иногда спрашивал себя: кто виноват или что виновато: я ли, не умеющий применять «правильный психоаналитический метод», или же сам метод, не всегда оказывающийся на высоте? Самым большим камнем преткновения было для меня толкование снов: я не мог допустить существование единой, общепризнанной символики, не мог допустить, чтобы она была исключительно сексуальной, как утверждают некоторые психоаналитики. Часто их толкование казалось мне произвольным. Приведенные ниже выводы Фрейда, прочитанные мной в газете «Zentralblatt ffir Psychoanalyse» (от 9 июня 1912 г.), показались мне весьма интересными: «Несколько лет тому назад меня спросили, как стать аналитиком», на что я ответил: «анализируя собственные сны». Правда, этого достаточно для многих, но не для всех, желающих изучить анализ.
* Первоначально опубликовано в: Psychotherapeutische Zeitfragen; Ein Briefwechsel mit Dr. С G. Jung, Hrsg. Dr. R. Loy (Leipzig und Vienna, 1914).
Перевод С. Лорие и 3. А. Кривулиной.
Не всем доступно толкование собственных снов без посторонней помощи. По-моему, одна из многочисленных заслуг цюрихской школы в том и заключается, что она поставила вопрос ребром и потребовала, чтобы каждый аналитик предварительно подверг себя анализу у знающего специалиста. Если серьезно относиться к своей задаче, необходимо избрать этот путь: он содержит много преимуществ. Раскрывать свою душу перед посторонним лицом без вынужденной причины, то есть без болезни, это, конечно, жертва, но она вознаграждается сторицей. Изучение тайников собственной души достигается таким образом гораздо скорее и с меньшей затратой аффективных сил; кроме того, изучение самого себя дает такие впечатления, приводит к таким выводам, которых не найдешь ни в каких книгах или лекциях»*. / Д-р Юнг согласился меня анализировать.1 Помехой явилось ' разделяющее нас расстояние. Поэтому мы решили письменно разрешать вопросы, которых мы попутно касались во время аналитических бесед и которые не успевали довести до конца. Когда переписка возросла до размера настоящей брошюры, я подумал, что быть может она воодушевит и других коллег, — как воодушевила меня,— например, начинающих психоаналитиков, нуждающихся в руководстве, чтобы разобраться в обилии психоаналитической литературы, или врачей-практиков, знакомых с психоанализом лишь по нападкам, которым он подвергается в настоящее время со стороны лиц, часто неосведомленных и поэтому некомпетентных. Я попросил у д-ра Юнга разрешения издать переписку, и он охотно согласился. Я не сомневаюсь, что читатель, так же, как и я, будет ему весьма благодарен. Насколько мне известно, не существует более сжатого и ясного изложения психоаналитического метода и некоторых проблем, затрагиваемых анализом.
Санаторий I'Abri, Montreux-Territet, 14 декабря 1913 г.
Д-р Р. Лой.
12 января 1913 г. (Лой) 576 То, что Вы говорили мне во время нашей последней беседы, меня глубоко заинтересовало. Я ожидал, что Вы
* «Recommendations to Physicians Psychoanalysis».
поможете истолковывать во фрейдистском смысле мои сны и сны моих пациентов. Вместо этого Вы открыли передо мной совершенно новые горизонты: сон является средством, выработанным подсознанием, средством для восстановления нравственного равновесия. Это, несомненно, плодотворная мысль. Но еще плодотворнее мне кажется Ваше второе открытие; Ваше понимание психоаналитических задач гораздо глубже, чем я предполагал: дело не в удалении гнетущих болезненных симптомов, и не в полном понимании переживаний страха; нет, анализирующий должен прежде всего понять самого себя, дабы на основании этого познания заново построить и устроить свою жизнь. Но он сам должен быть строителем, врач-аналитик же доставляет ему лишь необходимые инструменты. 577 Для начала я хотел бы предложить Вам рассмотреть, насколько верен прежний метод Брейера и Фрейда, теперь совершенно оставленный самим Фрейдом и Вами, но применяемый еще, например, Франком в качестве единственного метода: «Абреакция, то есть выявление и высвобождение защемленных аффектов в полугипнозе». Почему Вы больше не применяете катартический метод? Объясните, пожалуйста. Имеет ли слабый гипноз во время психокатарсиса иное значение, чем суггестия во время сна, столь долго практиковавшаяся в суггестивной терапии? То есть лишь то значение, которое внушающий врач — в действительности или на словах — приписывает ему, лишь то значение, которое вера пациента вкладывает в него? Иначе говоря, имеет ли внушение в бодрствующем состоянии ту же цену, что и внушение в полугипнозе, как теперь утверждает Бернгейм, после того как много лет он занимался суггестией под гипнозом? Но, скажете Вы, наша тема — психоанализ, а не внушение. Я же ставлю вопрос так: не обусловлены ли успехи психокатарсиса именно внушением того, что он в слабом гипнотическом состоянии будет иметь успех (с ограничениями, как, например, возраст пациента и т. д.)? Франк в своей Affektstorungen говорит: «Эти односторонние отношения, внушаемость и внушение, при психокатартическом лечении в полусне почти не имеют влияния на содержание воспроизводимых пред-
ставлений»*. Правда ли это? Франк сам прибавляет: «Каким образом пережевывание юношеских травм в полугипнотическом или ином состоянии может само собой освободить от нагроможденного страха? Не увеличатся ли скорее страхи от этого пережевывания?» (Это и мне пришлось, к сожалению, наблюдать.) Пациентам говорят: «Сначала мы встревожим, а потом наступит успокоение». И действительно, спокойствие наступает. Но не появляется ли оно, несмотря на предварительное волнение; не является ли оно следствием того, что после частых бесед и легкого гипноза пациент настолько доверяется врачу, что становится доступным прямому внушению и начинает верить в улучшение, а затем и в исцеление? Я иду дальше: не является ли залогом успеха анализа и в бодрствующем состоянии — наряду с возрастающим доверием к врачу — именно эта вера пациента в целительную силу метода? Я иду еще дальше: не является ли в каждом последовательно проведенном терапевтическом методе эта вера, наряду с доверием к врачу, главным фактором успеха? Я не говорю —единственным фактором, так как наряду со столь очевидным косвенным внушением, несомненно остается в силе и самостоятельные целительные действия физических, диетических и химических процедур.
28 января 1913 г. (Юнг)
578 На Ваш вопрос о катартическом приеме скажу следующее: по-моему все приемы хороши, коль скоро они помогают. На этом основании я признаю все приемы внушения вплоть до христианской науки (Christian Science), ментального исцеления (Mental Healing) и т. п. «Истина остается истиной, если она срабатывает». («A truth is a truth when it works».) Другой вопрос: может ли научно образованный врач по совести продавать пузырьки со святой водой из Лурда, ввиду того, что и это внушение иногда очень полезно? Так называемое научное внушение использует те же приемы, которые применяют знахари и заклинатели-шаманы. Почему бы и нет? Ведь и публика недалеко ушла и
* Ludwig Frank. Affektstorungen: Studien iiber ihre Atiologie und Therapie (1913).
все еще ждет от врача чудодейственных средств. Можно сказать: умны — во всяком случае, в светском смысле умны — те врачи, которые умеют придать себе ореол чародея. У них не только самое большое число пациентов, но и самые лучшие терапевтические результаты. Ибо, кроме неврозов, множество физических болезней осложнены таким количеством психического материала, какое даже трудно представить себе. Врач-чародей всем своим подходом показывает, сколь важны эти психические стороны болезни, давая вере больного случай уцепиться за таинственную личность врача. Такой врач завоевывает душу больного, а она помогает ему оздоровить тело. Лучше всего, если врач сам верит в свои формулы, иначе наука может поколебать его уверенность и лишить его настоящего убеждающего тона. Было время, когда и я с увлечением занимался гипнозом и внушением. Но со мной при этом случились три неприятности, о которых я хочу Вам рассказать.
Как-то раз ко мне пришла уже совсем высохшая крестьянка лет 56-ти, чтобы полечиться гипнозом от разных нервных недомоганий. Пациентку нелегко было загипнотизировать: она была очень беспокойна, постоянно открывала глаза; наконец ее удалось усыпить. Минут через 30 я ее вновь разбудил; она схватила мою руку и излила на меня многословный поток благодарности. Я сказал ей: «Ведь Вы еще не поправились, погодите благодарить до окончания лечения». «Я не за это благодарю Вас, а за то, — краснея прошептала она, — что Вы поступили так прилично со мной». Сказав это, она посмотрела на меня ласково-восхищенными глазами и распростилась. А я еще долго смотрел ей вслед, в недоумении спрашивая себя: «Как так „прилично"? Так неужели же она могла подумать?!...» Тут на меня впервые напало сомнение, и я подумал, что эта ужасная особа, благодаря подлой последовательности своего женского («животного», как я определил тогда) инстинкта лучше поняла суть гипнотизма, чем я со всем запасом научно-книжного глубокомыслия. Вся моя невинность исчезла тогда.
Затем пришла ко мне однажды хорошенькая, кокетливая 17-летняя девушка с измученной матерью. Дочка с детства страдала ночным недержанием мочи (enuresis nocturna), что помешало отдать ее в пансион во француз-
ской Швейцарии. Я тут же припомнил мудрость моей старухи. Попытался загип нотизировать девушку — она судорожно смеялась и в течение 20-ти минут не поддавалась гипнозу. Я оставался спокойным и думал: «Я знаю причину твоего смеха, и ты, конечно, уже влюбилась в меня; но я докажу тебе, насколько я „приличен" в благодарность за то, что твой вызывающий смех отнял у меня столько времени». Наконец я все-таки загипнотизировал ее. Успех был блестящий. Энурез исчез, и я объявил девушке, что жду ее для гипноза лишь в субботу вместо среды. В субботу она явилась угрюмая, недовольная. Энурез появился вновь. Вспомнив мою мудрую старуху, я спросил: «Когда это случилось?» Она, ничего не подозревая, сказала: «В ночь со среды на четверг». Я подумал: «Ну вот, так и есть; она хочет доказать мне, что я должен был принять ее и в среду; целую неделю не видеть меня, это слишком долго для нежно любящего сердца!» Но не желая потворствовать этому досадному поэтическому соблазну, я объявил: «При таких обстоятельствах было бы неправильно продолжать гипноз. Мы должны будем прервать лечение на три недели, пока энурез не прекратится. Тогда приходите опять». Говоря так, я, злой человек, знал, что буду тогда на каникулах и что курс гипнотического лечения все равно прекратится. После каникул мой заместитель передал мне, что девушка приходила, чтобы сообщить, что энурез прекратился, и была чрезвычайно разочарована, не застав меня. «Старуха права», — подумал я. 581 Этот третий случай нанес смертельный удар моей любви к лечению внушением. Но случай был убедительный! Ко мне на прием, ковыляя на костылях, пришла 65-летняя дама. В течение 17-ти лет она страдала от болей в суставе колена, так что ей иногда приходилось неделями лежать в постели. Ни один врач не мог ее вылечить, хотя она испробовала все известные медицине способы лечения. После 10-минутного словоизлияния с ее стороны, я сказал: «Я попробую загипнотизировать Вас, может быть, это поможет». «О, да, очень охотно!» — ответила она, склонила голову набок и уснула раньше, чем я успел сказать или сделать что-либо. Она впала в сомнамбулическое состояние, оказавшись полностью загипнотизированной.
Через полчаса я с трудом разбудил ее. Проснувшись наконец, она вскочила и объявила: «Я выздоровела, мне хорошо. Вы исцелили меня». Я скромно пытался возражать i ей, но ее похвалы заглушали мои слова. И впрямь — она могла ходить. Я покраснел и смущенно сказал помогавшему мне в то время коллеге: «Видите, вот успехи лечения гипнозом!» Это был смертный час моей связи с внушением. Слава терапевта, вызванная таким случаем, угнетала меня. Когда год спустя, к началу моего гипнотического курса, старушка опять появилась, на этот раз с болью в спине, я уже безнадежно погряз в цинизме: у нее на лбу было написано, что она просто прочитала в газетах объявление об открытии моего курса. И поэтический соблазн вызвал подходящую боль в спине, давшую ей повод увидеть меня вновь для вторичного, столь же театрального исцеления. Так оно и было, точка в точку. 582 Вы поймете, что такие случаи бьют по совести человека науки. Я решил лучше совсем бросить внушение, чем пассивно принимать на себя роль спасителя. Мне захотелось понять, что же собственно говоря происходит в душах людей. Желание снять болезнь какими-то заклинаниями показалось мне вдруг таким ребяческим — и это должно быть единственным результатом в наших усилиях создать психотерапию! Так что открытие Брейера-Фрей-да явилось для меня настоящим спасением. Я с воодушевлением ухватился за этот метод и скоро понял, как верно Фрейд освещает уже в своем труде «Исследования истерии» (Studien uber Hysterie») то, что окружает так называемую травму. Скоро я убедился на опыте, что травмы с ясной этиологической окраской, хотя попутно и встречаются, в большинстве случаев весьма маловероятны, в особенности потому, что многие из этих травм были слишком незначительны и слишком нормальны. Кроме того, эти травмы часто были просто фантазиями, выдумками, то есть реально никогда не существовали. Это вызвало во мне особенно строгую критику. Вся теория травм стала для меня весьма сомнительной. (В моих лекциях по теории психоанализа все это подробно изложено.) Я не допускал более, чтобы бесконечное повторение переживаний — так называемый катарсис — переживаний фантастически-
взвинченных или даже выдуманных, имело иное терапевтическое значение, нежели простое внушение. Хорошо, конечно, если оно помогает. Если бы только не совесть человека науки и непреодолимое стремление к истине! Часто я понимал, как ограничен этот терапевтический метод, особенно для больных с высоким умственным развитием. Метод этот не что иное как схема, весьма удобная для врача и, в смысле приспособления, не предъявляющая особых требований к его интеллекту. Теория и практика приятны по своей простоте: «Невроз происходит от травмы, а травму можно подвергнуть абреакции». Если это происходит при помощи гипноза, да еще в таинственной обстановке, в темной комнате, при особом освещении и т. п., то тотчас же я вспоминаю мою умную старушку, открывшую мне глаза не только на магическое влияние мес-мерических пассов, но и на сущность гипноза.
|
|
|
