стократ блаженнее крадущий, нежели дающий.

В том бедность моя, что вовек не устанет дарить рука моя; в том ревность моя, что вижу я взоры, жаждущих и тьму, просветленную желанием...

Куда исчезли слезы очей моих? Где мягкость сердца моего? О, одиночество всех дарящих! О, молчание посы­лающих свет!

Многие солнца кружатся в пустоте про­странства: всему темному говорят они светом сво­им. Для меня же они немы....

Вот и ночь: быть бы мне светом! И жаждой Ноч­ного! И одиночеством!

Вот и ночь: словно родник, бьет из меня желание говорить.

Вот и ночь: громче голос бьющих ключей. И душа моя — бьющий ключ.

Вот и ночь: лишь теперь просыпаются песни влюбленных. И душа моя - песнь влюбленного.

...Так пел Заратустра.

Из известных просветленных Заратустра больше всех поэт, певец, танцор. Даже его проза поэтич­на, даже его слезы - чистая радость, даже его молчание говорит, и говорит о том, о чем нельзя сказать. Все его движения, все его жесты - это движения танцора, полные такого грации, исполненные такой красоты, что в долгой истории человечества его не с кем сравнить. Он не верит в Бога, но говорит: «Я могу поверить в Бога, если он способен танцевать». Он верит в танец жизни, он верит в песню, которую поет вся вселенная.

Он абсолютно другой, чем все эти люди, которых вы привыкли считать святыми, мудрецами, божьими послан­никами, пророками, мессиями. Он слишком человечен, чтобы претендовать на всю эту чепуху, и слишком гордит­ся званием человека, чтобы быть пророком или мессией.

Он настолько исполнен как человек, что даже Богу не­чего дать ему. Он переполнен любовью, переполнен жела­нием поделиться, переполнен мечтами, грандиознейшими мечтами - мечтами о том, что люди преобразятся и станут сверхлюдьми, превзойдут все животное в человеке, трансцендируют все посредственное и уродливое, достигнут вы­сот чистого сознания, блаженства, экстаза и творчества.

Подобные люди - величайшая редкость. Каждое его слово так красиво, что даже двадцать пять столетий не смогли отнять их свежести, их оригинальности. У него не оказалось ни одного преемника, он до сих пор остается одинок в этой необычайной чистоте и экстазе, и быть мо­жет, навсегда останется без товарища - так он высок; у Эвереста не может быть товарищей.

Вот и ночь: громче голос бьющих ключей. И душа моя - бьющий ключ.

Многие великие люди молились, чтобы их души вывели из мрака к свету, от смерти в бессмертие, от неправды к ис­тине. Заратустра не из таких. В его силах саму тьму преоб­разить в новое измерение существования. Нет никакой необходимости создавать противоречие между темнотой и светом, между днем и ночью. У дня есть своя красота, но есть и свои недостатки. Свет всегда на поверхности; в нем нет глубины. Свет всегда зависим, он зависит от опреде­ленного топлива, и когда горючее кончается, свет меркнет. У света есть причина: он - следствие.

Даже огромное Солнце, миллиарды лет дающее нам свет, стареет, и каждый день его запас беднеет. Ученые го­ворят: не исключено, что через несколько миллионов лет оно истратит все свое топливо, всю энергию. Оно станет погасшей звездой, и в тот момент, когда Солнце погаснет, жизнь на нашей планете немедленно исчезнет - она зависит от солнечных лучей, она питается солнцем.

У дня есть свои прелести, у дня есть утро, пробуждение деревьев и птиц. У дня есть своя особенная жизнь, но нет нужды выбирать между днем и ночью, ибо у ночи тоже есть своя красота, своя истина.

Темнота безмолвна; в сравнении с тишиной тьмы свет очень беден. В тишине есть глубина, невероятная глубина, и тишина ночи - не тишина могилы, эта тишина, полная песен - множества песен. У звезд свои песни, свои танцы; собственная песня, свой танец у луны. Даже земля, погру­женная во тьму, не мертва - она полна жизни, в ней есть музыка; имеющий уши может почувствовать ее. Ветер, шу­мящий в соснах, приносит свои песни, и вода, бегущая с гор, танцует свой неповторимый танец.

Заратустра приветствует и то и другое. Зачем создавать противоречие, если вы можете иметь и то и другое? «Выведи меня из мрака к свету» - это значит, что вы бои­тесь темноты, вы все еще ребенок. «Выведи меня из мрака к свету» - это не что иное, как молитва страха. Ведь с другой стороны ночь - это отдых, расслабление, обновление, при­готовление к наступающему дню. Она снимает с вас всю усталость, она очищает всю пыль, собранную днем, и ут­ром вы опять молоды, свежи и готовы к творчеству. Но именно в утробе ночи вы обретаете эту свежесть, эту моло­дость и энергию.

Именно ночью к человечеству приходили все великие мечты. Тысячи лет могли уйти на то, чтобы они ста­ли реальностью, но все, что стало реальностью, сначала приходило к человеку как сон. Ночь - не только утроба, освежающая вашу жизнь, это также утроба, где к вам при­ходят все мечты о будущем прогрессе.

Заратустра вообще не хочет выбирать. Его весть - не­выбирающее осознание, жизнь в невыбирающем осозна­нии, которое радуется всему, чем одарило вас существование. Зачем держаться за свет, почему бы ни по­знать также и красоту тьмы? Зачем держаться за жизнь, почему бы ни отправиться за приключениями в неведомые края смерти? Те, кто молились: «Господи, выведи нас от смерти к жизни», должно быть, испытывали глубокий страх, у них были навязчивые идеи. Но человек, который боится смерти, не может полно жить, потому что смерть и жизнь неразделимы, точно так же, как тьма и свет.

Заратустра не хочет выбирать. Заратустра хочет на­слаждаться, петь и песню дня, и песню ночи. Ему нравится танцевать и ранним солнечным утром, и звездной ночью.

Вот и ночь: громче голос бьющих ключей - ибо все сти­хло: уснули птицы, уснули звери, уснули люди, исчезло все мирское. Великая тишина спустилась на всю планету, и те­перь даже шепот становится громче.

Громче голос бьющих ключей. И душа моя - бьющий ключ.

Вот и ночь: просыпаются песни влюбленных. И душа моя - песнь влюбленного.

В это нужно глубоко вникнуть. Корни любви глубоко уходят в ночь. Может быть, в темноте легче сбросить свою личность, сбросить маску, быть обнаженным, подлинным и правдивым. Может быть, в темноте легче раствориться друг в друге, погрузиться друг в друга, забыть о «я» и «ты».

Днем это труднее; на свету вам нужен грим, маска, вы хотите показать самое лучшее. Вы хотите спрятать все, че­го боитесь; если люди узнают об этом, вы им наверняка не понравитесь, они не будут вас любить, они не примут вас. Ночь дает вам свободу, отнятую днем. Наверное, это есте­ственно, что любовь коренится в ночи.

Вот и ночь: просыпаются песни влюбленных. Исчезают фальшивые личности, и реальные индивидуальности, без всякого страха перед обличением, абсолютно неприкрытые в темноте, могут сбросить с себя серьезность и поиграть. До тех пор, пока любящие не могут играть как дети, лю­бовь очень поверхностна и бессмысленна.

Пока любовь не стала невинной игрой, весельем и сме­хом, песней, танцем - это не любовь. Значит, это нечто мирское, товар, который можно показать лицом, который можно купить.

Только в темноте вы подлинны; вы больше не боитесь общества, толпы - ведь в темноте нет толпы; вы один, нет никакого общества, нет религии, нет церкви, нет свя­щенника, нет никаких дураков.

Тьма дает вам свободу, ту свободу, которая бывает лишь тогда, когда вы остаетесь в полном одиночестве. Лишь в этом одиночестве любящие могут петь, любящие могут наслаждаться. Только в этом одиночестве ум пре­кращает болтать, прекращает спорить и дает слово сердцу. Песня любви есть не что иное, как песня сердца.

И душа моя - песнь влюбленного. В безмолвии тишины вы найдете и свою душу, ибо она не от ума; она даже глубже сердца, хотя сердце - это мост. Если вы можете петь песню любви, вы недалеко от звучания собственной души - она очень близко. Любовь и ваша душа - соседи.

Что-то неутоленное, неутолимое есть во мне: оно хо­чет говорить. Жажда любви оживает во мне и говорит языком ее.

Я - свет: о, если бы стал я ночью! Но в том и одиноче­ство мое, что опоясан я светом...

В сиянии собственных лучей живу я и поглощаю пламя, от меня исходящее.

Мне неведома радость берущего; и не раз думал я: сто­крат блаженнее крадущий, нежели дающий.

Заратустра вновь и вновь подчеркивает, что давать ко­му-то что-либо - значит, унижать его гордость. Поэтому дарить нужно очень искусно, очень умело. Вы не должны дарить так, чтобы другой был унижен. Но происходит именно это. На самом деле, людям хочется не дарить, им хочется унижать других. Дарение для них - всего лишь предлог, чтобы оскорбить чью-то гордость - это уродливо и бесчеловечно.

Для того чтобы отдавать, нужно иметь великое сердце и великое искусство. Это нужно делать так незаметно, что­бы принимающий не почувствовал никакого унижения, чтобы он, наоборот, испытал великую любовь, почувство­вал ваше приятие, почувствовал, что вы больше рады, от­давая, чем он, принимая; что не он обязан вам, а вы ему. Нужно дарить так, чтобы другой чувствовал уважение, чтобы возвышать его.

Мне неведома радость берущего. Заратустра говорит: «Я беден в этом отношении: мне незнакома радость прини­мающего; ибо я настолько полон, что мне ничего не нуж­но. Я настолько завершен, что никто ничего не может мне дать». Поэтому мне неведома радость берущего; и не раз думал я: стократ блаженнее крадущий, нежели дающий.

Я не знаю радости принимающего, но я видел, как люди принимают, и видел я, что их гордость задета, что их до­стоинство уничтожено. Они превратились в нищих. Вот почему не раз думал я: стократ блаженнее крадущий, не­жели берущий.

Лучше украсть, по крайней мере, вы сохраните свое до­стоинство. Он не проповедует воровство. Он говорит это, чтобы вы поняли: когда вы даете кому-то что-либо, делай­те это очень осторожно и бережно. Дарите так, как будто это нужно вам, а не тому, кто принимает; как если бы вы были перегружены, и берущий очень добр к вам, разделив вашу ношу.

В том бедность моя, что вовек не устанет дарить рука моя.

Он имеет так много, что постоянно отдает свою лю­бовь, свою мудрость, свое оригинальное видение; но он го­ворит: «Это моя бедность, не обижайтесь. Я не стараюсь показать свое богатство, отдавая вам нечто. Я просто по­казываю свою бедность» - очень странная идея, но очень значительная.

Когда приходит сезон дождей, и над вами повисают об­лака, полные дождевой воды, они хотят пролиться - не по­тому, что заботятся о жаждущей земле, но потому, что они переполнены водой; им становится все тяжелее и тяжелее. Они проливаются дождем именно из-за этой тяжести, из-за этой переполненности. Это их бедность, они не могут вместить больше, они слишком малы, их способности не­велики; они слишком рано переполнились. Так должен ду­мать каждый дающий. Лишь тогда все, что он отдает, он дарит из любви; иначе это не добродетель, иначе это грех.

В том бедность моя, что вовек не устанет дарить рука моя; в том ревность моя, что вижу я взоры жаждущих и тьму, просветленную желанием. Поистине, он совершенно уникален: он видит вещи с таких сторон, с каких не видел их никто - ни до него, ни после. Он говорит: «Я завидую ожидающим глазам». Он говорит: «Я завидую нищим, по­тому что они никого не оскорбляют». Как вы можете оскорбить кого-то, принимая? Принимая, они не могут удовлетворить свое эго.

«Я завидую...»...Но что делать Заратустре? Он так пе­реполнен любовью и светом; он беспомощен. Вот почему он говорит: «Я беден». Он беспомощен, он должен делить­ся.

У Кабира, одного из великих индийских мистиков, есть похожие прекрасные слова. Он говорит: «Когда дереву становится слишком тяжело от плодов, его ветви начинают клониться вниз; они касаются земли». Им слишком тяжело, чтобы стоять по обычаю гордо и эгоистично. Впервые их богатство делает их смиренными; их богатство заставляет их склониться до земли. Они просят, чтобы кто-нибудь взял их плоды, чтобы они стали легкими и смогли снова вернуться к небу.

Кабир говорит: «В таком же положении находится тот, чье бытие стало созревшим плодом». Он становится сми­ренным, он становится бедняком, он готов поделиться с каждым; он не спрашивает, достойны вы или нет: все, что ему нужно - это снова стать пустым.

Но проблема духовного роста в том, что чем больше вы отдаете, тем больше у вас есть. Так что вы постоянно от­даете, а чаша вашей жизни всегда переполняется из неве­домых источников; тем, что вы отдаете, вы никогда не опустошите ее.

Куда исчезли слезы очей моих? Где мягкость сердца мое­го? О одиночество всех дарящих! О молчание посылающих свет!

Куда исчезли слезы очей моих? Где мягкость сердца мое­го? На пути бывают такие моменты, точно так же, как день и ночь, точно так же, как жизнь и смерть... одно мгновение вы настолько полны, что можете одарить весь мир. Ваше блаженство так велико, что невозможно представить, что вы когда-нибудь станете пустым. Сколько бы вы ни отда­вали, вам будет доставаться все больше и больше бла­женства.

А потом приходит ночь, и у вас внезапно исчезают даже слезы в глазах, и цветы вашего сердца вдруг увядают. Вы не просто пусты, вы внезапно превратились в пустыню; а всего лишь миг назад здесь был сад, всего лишь мгновени­ем раньше весна была в полном разгаре.

Но красоту этих моментов тоже нужно постигнуть. Когда путь потерян, когда ваши глаза сухи, сердце больше не цветет.

О одиночество всех дарящих! О молчание посылающих свет! Что случилось со мной?

Многие солнца кружатся в пустоте пространства: все­му темному говорят они светом своим. Для меня же они немы.

Это странно: Многие солнца кружатся в пустоте про­странства: всему темному говорят они светом своим. Для меня же они немы.

Кажется, внезапно вся вселенная замолчала для меня, а всего лишь миг назад был такой диалог, такое глубокое понимание. Мистики называли это глубокой ночью души. Нужно безмолвно наблюдать - пройдет и это. Скоро вновь придет весна, но когда это случается впервые, вам кажется, что вы жили в иллюзии - вся эта красота, все эти звуки, та­нец... должно быть, вам все это приснилось.

Когда все исчезает... но такова природа существования, в ней все уравновешено; иначе жизнь превратится в хаос. Она - космос, ибо все уравновешено. Сейчас вы - песня, а в следующий миг вы пусты. Нужно наблюдать оба состоя­ния, любить оба состояния и наслаждаться обоими состояниями, понимая их как две стороны одной монеты. Это понимание - последнее пробуждение, это понимание - про­светление.

Вот и ночь: быть бы мне светом! И жаждой Ночного! И одиночеством!

Вот и ночь: словно родник, бьет из меня желание гово­рить.

Вот и ночь: громче голос бьющих ключей. И душа моя - бьющий ключ - вновь пришла весна.

Вот и ночь: лишь теперь просыпаются песни влюбленных. И душа моя - песнь влюбленного.

Нужно научиться тому, что существование диалектич­но. То, что кажется противоречием, не является им; это взаимодополнение, оно абсолютно необходимо. Если че­ловек будет все время танцевать, танец убьет его. Если че­ловек вечно будет петь, песня станет безумием. Танцу тоже нужен отдых, песне тоже нужен отдых.

И когда вы не чувствуете внутри никакой песни, когда вы не ощущаете никакого желания танцевать - радуйтесь, что в этой пустоте растут новые семена. И вскоре будут песни гораздо лучше тех, что вы знали раньше; и вскоре будет танец, гораздо величественнее, чем вы мечтали.

Но подождите - вот ключевое слово: ждать и наблю­дать. Стоит вам осознать это колесо... на Востоке это на­зывается колесом жизни и смерти. На Востоке слово, означающее мир - джагат, и означает оно «колесо» - то, что постоянно движется. Одна спица поднимается и опус­кается, другая спица поднимается и опускается.

Утро - не только начало дня; это также начало ночи. Вечер - не только начало ночи; это также и начало дня.

В тот миг, когда вы поймете это, вы поймете величай­ший секрет всего.

...Так пел Заратустра.

⇐ Предыдущая78910111213141516

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: