 |
Глава шестая. Отчаянный интеллигент
|
|
|
|
Я видел его в разных ситуациях, в разные периоды жизни, я помню разные его настроения от резкого возмущения до глубокого сочувствия, почти что скорби, я помню его и, когда мне было четыре и когда мне сорок пять. Всё это так. Но при этом я его совершенно не знаю. Сейчас, когда прошло уже много лет, я, случайно открыв лунный календарь за 2015 год, узнал, что люди, родившиеся 20 мая 1949 года, считаются лунариями, людьми, гиперчувствительными к фазам луны, людьми, которых отличает эмоциональность, интуитивная склонность к психологии, и, вообще, высокая чувствительность к душевным переживаниям. Возможно, эта та сторона отца, которой я так и не увидел. А увидел я вот что.
У каждого человека есть в жизни даты, переломные события, которые определили их жизнь. У моих дедушек - это война, у меня – август 1999 года и последующие за ним события, у моего отца – это 1968 год (это только лишь моя версия). Что случилось в 1968 году. Мы знаем про красный май во Франции, знаем про ввод советских войск в Чехословакию. Всё это так, но мы только сейчас стали осознавать, что 1968 стал для нашей страны. Для моего отца это событие стало даже более важным, чем август 1991 года. Он – молодой человек из хорошей интеллигентной семьи в одночасье превратился в отчаянного интеллигента. Не отчаявшегося, а отчаянного. Хотя отчаиваться тоже было от чего. В стране начинались хмурые времена. Вся сила недоразрушенной сталинской машины ударила по стране. Прекратились экономические реформы, которые сулили сделать СССР современным Китаем задолго до Китая. Диссидентов стали пачками сажать в тюрьмы. Усилилось доносительство. Открылись для неугодных двери психиатрических лечебниц. Начался повальный выезд думающего класса из СССР под видом еврейской эмиграции. Усилились гонения по пятому пункту в паспорте, причем для полукровок тоже. Люди стали находить спасение в пьянстве, но, как известно, не для всех этот способ является выходом. Не был он выходом и для моего отца. И он побежал…
|
|
|
Нет, он делал всё обстоятельно и серьезно, всё, чем он занимался все эти пятьдесят лет, было сначала скрупулезно изучено, рассмотрено со всех сторон, оценено; все, что он делал, он делал хорошо.
Он увлекся машинами. Я знаю о трех-четырех (?) машинах за эти годы. Попав как-то на первой из них в аварию, он стал ездить неторопливо, обстоятельно. Он стремился привить любовь к машинам и мне, подарив мне как-то советский учебник по автомобилизму.
Он любит авторскую песню. Его увлекали Высоцкий и Галич. К Окуджаве, в отличие от меня, он был равнодушен. Много позже он стал ценить Андрея Макаревича.
В годы своей молодости он устремился на север, впрочем, как и я в своё время. Он побывал в Норильске. Делал замечательные фотографии, слайды, которые тогда были в новинку. От чего он спасался, или кому-то помогал. Может быть, он об этом когда-нибудь расскажет.
Он увлекался филателией и нумизматикой. Марку с изображением английской королевы он как-то подарил мне.
Когда он со второй женой и дочерью поселился на Бабушкинской, он привозил меня к себе, как то мы туда ездили с бабушкой Таей. Он рассказывал, что бегает по утрам по набережной Яузы.
Ещё в 1970-е он увлекся паранормальными явлениями. Он собирал всё появляющееся тогда в газетах и журналах о летающих тарелках, пришельцах, внеземных цивилизациях. Потом это увлечение переродилось в нечто большее.
В 1980-е, когда совсем туго стало с едой и хорошей одеждой, он увлекся незаконным тогда малым предпринимательством. Нет, цеховиком он не стал, но серьезно вложился в сельское хозяйство. У него возник проект – выращивать под выгонку тюльпаны к женскому празднику 8 марта. Он как всегда обстоятельно подошел к вопросу, освоил землю на Быковском участке, закупил луковицы. За навозом мы вместе с ним и с дедушкой Ромой ездили в Удельную, к частнице, державшей корову.
|
|
|
После 1996 года, когда я восстановил отношения с дедушкой Ромой, и, вообще с родственниками отца, мы встречались раза два-три. Я запомнил его теплые слова на похоронах бабушки Жени. Рубеж 1980-1990-х не прошел для него бесследно. Рассказывали, что он собирался уехать то ли, в Швецию на китобойный промысел, то в Израиль. Сам же он впоследствии говорил, что от всей этой отчаянности и метаний его спасла эзотерика, серьезные занятия еврейской и буддисткой философиями.
Все 1970-1990-е годы он спасал себя, делал всё возможное, чтобы не сломаться, чтобы, как он говорил, «не упасть на дно». Но он спасал не только себя, он спасал своих детей. Через себя он дал мне мир своих бабушек и родителей, для своей дочери Ани он давал деньги и образование, а своему младшему сыну Мише он дал счастья постоянного общения с самим собой.
О наших встречах в 2000-е может быть как-то в другой раз.
Глава седьмая. Мама
Писать о маме трудно, потому что отношения в обозначенный период были трудными. Позднее стало иначе, отношения несколько смягчились, но все равно несовместимость всё же встречалась. Мама очень практический, деловой человек, я же всю жизнь витал в облаках, очаровывался, часто разочаровывался, в общем вел жизнь «флюменша», человека воздуха. До ухода отца и появления отчима я её как-то не замечал, настолько мы были слиты, позднее я стал понимать, что она где – то отдельно, но всегда доброжелательна ко мне. Она всегда старалась быть уважительной, внимательной. Когда, с рождением Даши, я часто пытался объяснять маме, что она не верно её воспитывает, она ответила: «Вот будут у тебя дети, ты их сам воспитаешь, а нам не мешай». Позже мы спорили, уж даже не помню о чем, о моих отношениях с друзьями, которые она осуждала, что правильно; о моем нежелании глубоко и вдумчиво учиться, что тоже правильно; о моем желании стать гуманитарием, а не связистом, что спорно; о моей ранней женитьбе, - она не могла этого понять; потом – разводе, по поводу чего она сокрушалась. Больше мы не спорили, она поняла, что все главные ошибки в жизни я уже сделал. После этого разговоры стали более ровными. Но после того, как все главные ошибки я сделал, мама не отстранилась, мама стала действовать. Она стала, как могла, помогать. В начале 1990-х она втайне от всех встречалась со мной где-нибудь в магазине и старалась мне что-нибудь купить такого, чего я не мог себе позволить. Она покупала мне то джинсы, то пиджак, то галстук, и т.д. и т.д. В начале 1980-х годов я сокрушался, обвиняя мамину семью в «вещизме», в 1990-е мама стала дарить мне вещи, таким образом, историческая правда оказалась на её стороне. Она это делала, как она говорила, «для себя, для своего удовольствия», на самом же деле в ней говорил весь опыт русского XX века, - единственный способ выжить – это поддерживать своих родственников. Она поддерживала всю свою и Алексея Алексеевича украинскую и русскую родню, высылала деньги, дарила вещи, помогала с квартирами, дачами и т.д. и т.п. В этом было христианство мамы, толстовство и ещё бог знает что приятное и теплое. Мог ли я в 1990-е обойтись без маминой помощи? Конечно, мог обойтись. Жизнь моя стала бы от этого гораздо более четко вычерченной, но я принимал эту помощь, так как это была взаимосвязь двух очень по-разному, но всё же не очень счастливых человека (я был не очень счастлив на работе, она – дома).
|
|
|
В 1993 году произошло важное событие – моя мама стала бабушкой. Летом, по договоренности мы из-за Жени выезжали на дачу в Ильинку. Мама и там делала всё для своей маленькой внучки, - оставалась с ней, дарила подарки, покапала вкусные продукты. Потом мы втянулись, нам самим стало нравиться быть в доме Алексея Алексеевича и мамы, ибо там всегда было тепло, размеренно, сытно.
У мамы в 1990-е ещё были свежи воспоминания об уходе моего отца и связь с семьёй Матросовых она поддерживал через Валерию Ивановну, которая тоже, в свою очередь, к тому времени отношения со своей сестрой прервала, летом жила в Ильинке сначала в Владимиром Никифоровичем, а потом одна. Их отношения с моей мамой были дружескими. И когда у Валерии Ивановны случился инсульт, мама и Алексей Алексеевич приняли очень деятельное участие в её судьбе…
январь-февраль 2016 года
|
|
|
