Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 12 глава

Через пять минут Тео спросил:

— И как давно вы верите в эту историю?

— Я же сказала, что не хочу говорить об этом, я же сказала — подождите.

— Вы просили не высказывать сомнений. Я и не высказываю. Я лишь задаю вопрос.

— С тех пор, как ребенок зашевелился. Джулиан до этой поры сама не знала. Да и откуда ей было знать? Она обратилась ко мне, и я подтвердила беременность. Вы не забыли, что я акушерка? В последние четыре месяца мы сочли разумным встречаться как можно реже, чем необходимо. Если бы я видела Джулиан чаще, я бы все поняла раньше. Как-никак, а даже спустя двадцать пять лет опыт остается опытом.

— Если вы действительно верите в это… что совершенно невероятно… надо сказать, вы воспринимаете все очень спокойно, — заметил Тео.

— У меня было время свыкнуться с этим чудом. Теперь меня больше заботят практические проблемы.

Последовало молчание. Потом она неторопливо заговорила, предаваясь воспоминаниям, словно у нее в запасе была целая вечность:

— В год Омеги мне было двадцать семь, я работала в родильном отделении больницы Джона Рэдклиффа. И подрабатывала в консультации для беременных. Помню, записываю пациентку на следующий прием к врачу и вдруг вижу, что страницы на семь месяцев вперед пусты. Ни одной записи. Женщины обычно записывались, когда у них не приходила вторая менструация, некоторые — стоило не прийти первой. И вдруг — ни одной пациентки. Я подумала: что происходит с мужчинами в этом городе? Тогда я позвонила подруге, которая работала в больнице Королевы Шарлотты. Она сказала то же самое и пообещала позвонить какой-то знакомой в родильный дом Роузи в Кембридже. Через двадцать минут она мне перезвонила. Там происходило то же самое. Тогда-то я и поняла, что, должно быть, узнала об этом одной из первых. Я присутствовала при конце, а теперь буду присутствовать при начале.

Когда они въезжали в Суинбрук, Тео сбавил скорость и приглушил свет фар, словно это могло сделать их невидимыми. Но предосторожности оказались излишними: деревушка была заброшена. Восковой серп луны покачивался на сине-сером муаровом небе с редкими высокими звездами. Ночь была не такой темной, как он ожидал, воздух казался неподвижным и сладким от терпкого запаха трав. В бледном свете луны камни стен излучали слабое сияние, которое, казалось, окрашивало воздух, и ему были ясно видны очертания домов, высоких покатых крыш и увитых цветами садовых оград. Ни в одном из окон не горел свет, деревня стояла безмолвная и пустая, как покинутая съемочная площадка, внешне вполне реальная, но в действительности эфемерная — раскрашенные стены, поддерживаемые лишь деревянными подпорками и скрывающие подгнивший мусор, оставленный уехавшей съемочной группой. На мгновение ему почудилось, что стоит прислониться к одной из стен, как она обвалится и останется лишь крошево штукатурки и разломавшиеся деревяшки. Место было ему знакомо. Даже в ночном нереальном освещении он узнал приметы: маленькую лужайку рядом с прудом, громадное нависающее над ним дерево, начало узкой аллеи, ведущей к церкви.

Он бывал здесь раньше, с Ксаном, когда они учились на первом курсе. Стоял один из жарких дней конца июня, и Оксфорд стал таким, что оставалось только бежать: его раскаленные тротуары были забиты туристами, воздух дрожал от бензиновых паров и громкой чужеземной речи, тихие внутренние дворы заполонили люди. Они с Ксаном ехали на машине по Вудсток-роуд, не имея ясного представления, куда направляются, и тут Тео вспомнил, что ему всегда хотелось посмотреть часовню Святого Освальда в Уидфорде. Этот пункт назначения был ничем не хуже любого другого. Обрадовавшись, что у их экспедиции появилась цель, они свернули на дорогу в Суинбрук. Тот день навсегда остался в его памяти: чудное английское лето, лазурно-голубое, почти безоблачное, небо, луг дикого кервеля, запах скошенной травы, несущийся навстречу ветер, треплющий волосы. Воображение его воскрешало и другие, более преходящие вещи, которые в отличие от лета были потеряны навсегда: молодость, уверенность в себе, радость, надежды обрести любовь. Им некуда было спешить. В окрестностях Суинбрука проходил матч по крикету, и, оставив машину на стоянке, они уселись на поросшую травой землю у сложенной из камней стены, чтобы посмотреть, покритиковать, поаплодировать. Тогда они оставили машину там же, где он припарковался сейчас, рядом с прудом, и шли по той же дорожке, по которой они пойдут сейчас с Мириам, — мимо старой почты, вверх по узкому мощеному проулку, ограниченному с одной стороны высокой, увитой плющом стеной, к деревенской церкви. Тогда здесь происходили крестины. Маленькая процессия местных жителей, возглавляемая родителями ребенка, нестройно двигалась по тропинке к церкви. Мать несла младенца в белом крестильном наряде, на женщинах были украшенные цветами шляпы, мужчины, немного смущенные, потели в тесных синих и серых костюмах. Он вспомнил, как подумал тогда, что такие сцены вечны, и позабавился, представив себе крестины иных времен — людей в других нарядах, но все с теми же деревенскими лицами — торжественно-серьезными и предвосхищающими удовольствия. Тогда он подумал, как подумал и сейчас, о быстро бегущем времени, непреклонном, неумолимом, неотвратимом времени. Но тогда эта мысль была неким интеллектуальным упражнением, лишенным боли или тоски, ибо все время еще было впереди и для девятнадцатилетнего юноши казалось вечностью.

Теперь, повернувшись, чтобы запереть машину, он сказал:

— Если место встречи — часовня Святого Освальда, то Правителю оно известно.

Ответ Мириам был спокойным:

— Но ему неизвестно, что мы об этом знаем.

— Станет известно, когда Гаскойн заговорит.

— Гаскойн тоже о нем не знает. Это запасное место, о котором Ролф никому не говорил, на случай если одного из нас схватят.

— Где он оставил свою машину?

— Спрятал где-то в стороне от дороги. Они намеревались пройти оставшиеся милю-две пешком.

— По вспаханному полю, да еще в темноте? — усмехнулся Тео. — Не самое удачное место для бегства.

— Да, но оно далеко от жилья, безлюдно, и часовня всегда открыта. Если никто не знает, где нас найти, можно не беспокоиться о бегстве.

Но наверняка же есть более подходящие места, подумал Тео и вновь усомнился в способности Ролфа планировать и руководить. Найдя утешение в презрении, он сказал себе: этот человек обладает приятной внешностью и своеобразной грубой силой, но умом явно не блещет — эдакий амбициозный варвар. Как же получилось, что она вышла за него замуж?

Проулок кончился, и они свернули на узкую каменистую тропинку между увитыми плющом стенами, перелезли через ограду загона для скота и вышли в поле. Слева у подножия холма стоял низкий фермерский дом, которого, как он помнил, раньше здесь не было.

— Он пустой, — сказала Мириам. — Во всей деревне никого не осталось. Не знаю, почему в одном месте такое случается быстрее, чем в другом. Наверное, одна-две семьи, пользующиеся наибольшим авторитетом, уезжают, а остальные впадают в панику и следуют их примеру.

Поле было неровное, все в кочках, и они шли осторожно, не отрывая глаз от земли. Время от времени один из них спотыкался, тогда другой быстро подставлял руку. Мириам светила фонариком, ища в пятне света несуществующую тропинку. Тео вдруг подумалось, что они, должно быть, смахивают на пару глубоких стариков, последних жителей покинутой деревни, пробирающихся в зловещей тьме к часовне Святого Освальда, движимые какой-то упорной или атавистической необходимостью умереть на освященной земле. Слева от него поля простирались до высокой живой изгороди, за которой, как он знал, плескались воды реки Уиндраш. Здесь после посещения часовни они с Ксаном лежали на траве, глядя, как из медленно текущего потока выныривали, метнувшись, словно молнии, рыбешки, а потом, повернувшись на спину, смотрели вверх сквозь посеребренные листья в голубизну неба. У них с собой были вино и клубника, которую они купили по дороге. Тео с удивлением подумал, что помнит каждое слово той их беседы.

Ксан, положив в рот ягоду и потянувшись за вином, произнес:

— Ну прямо настоящий Брайдсхед. Не хватает только плюшевого медвежонка. — И, не меняя интонации, добавил: — Хочу пойти в армию.

— Чего ради?

— Да просто так. По крайней мере не будет скучно.

— Еще как скучно! Там не скучно только тем, кто привык к разъездам и занятиям спортом, а ты никогда не проявлял особого интереса ни к тому ни к другому, если не считать крикет, а это скорее всего не в счет. Там в такие игры не играют. Да тебя и не возьмут. Я слышал, после сокращения армии военные стали очень разборчивыми.

— Меня возьмут. А потом, быть может, я займусь политикой.

— Это еще скучнее! К тому же у тебя нет политических убеждений.

— Их можно приобрести. По крайней мере это не так скучно, как то, что ты напланировал для себя. Ты, конечно, получишь степень бакалавра с отличием, и Джаспер подыщет место научного работника для своего любимого ученика. Потом последует обычное назначение в провинцию, станешь трудиться среди университетских ничтожеств, будешь публиковать работы, время от времени писать умные книги, которые будут получать почтительные отзывы. Затем вернешься в Оксфорд в звании члена научного общества. Если повезет и тебя еще не ввели в его совет — будет тебе колледж Олл-Соулз и пожизненное преподавание студентам, которые выбрали историю как самый легкий предмет. Ах да, забыл. Еще подходящая жена, достаточно неглупая, чтобы вести приятные беседы за обеденным столом, но не настолько умная, чтобы конкурировать с тобой, дом в северной части Оксфорда и двое умных и скучных детей — точная копия своих родителей.

Что ж, он угадал почти все, все, кроме умной жены и двоих детей. А может, сказанное Ксаном в той, казалось бы, совсем несерьезной беседе, уже тогда было частью его плана? Он оказался прав, в армию его взяли. Он стал самым молодым полковником за последние сто пятьдесят лет. У него по-прежнему не было никаких политических привязанностей, никаких убеждений, кроме одного: он получит то, чего хочет, и преуспеет в том, к чему приложит руку. После Омеги, когда страна погрузилась в апатию, когда никто не хотел работать, все службы практически перестали функционировать, преступность вышла из-под контроля и все надежды и устремления были утрачены, Англия оказалась той спелой сливой, которую Ксану только оставалось сорвать. Сравнение банальное, но точнее не найти. Эта слива висела, перезревшая, подгнившая, и Ксану стоило только протянуть руку. Тео попытался прогнать прошлое из памяти, но голоса того последнего лета эхом отдавались в его голове, и даже вхолодную осеннюю ночь он ощущал на спине те жаркие лучи солнца.

Вот уже ясно видна часовня, с алтарем и нефом под общей крышей и колокольней в центре. Она была точно такая же, как и тогда, когда Тео впервые увидел ее, — крошечная часовня, словно построенная каким-то чрезмерно увлеченным деистом для детских игр. В дверях его вдруг охватила странная нерешительность, от которой он на мгновение остановился и застыл на месте, впервые за все время спросив себя с любопытством и тревогой, что же именно он сейчас увидит. Он не верил, что Джулиан забеременела, и здесь он не поэтому. Мириам, может быть, и акушерка, но она не практиковала уже двадцать пять лет. Кроме того, существует множество известных медицине состояний, при которых возможна симуляция беременности, и некоторые из них опасны. Не злокачественная ли это опухоль, которую оставили без лечения, потому что Мириам и Джулиан оказались в плену надежды? В первые годы после Омеги это была довольно распространенная трагедия, почти такая же частая, как ложная беременность. Ему была противна мысль, что Джулиан — обманувшаяся дура, но еще больше ненавистен страх — а вдруг она смертельно больна? Он негодовал на свою озабоченность, которая, казалось, исходила от его одержимости ею. Но что в действительности привело его в это мрачное безлюдное место?

Мириам осветила дверь лучом фонаря и легко ее отворила. В часовне было темно, но члены группы зажгли восемь свечей, поставив их в ряд перед алтарем. Интересно, подумал он, кто припрятал их здесь — Ролф или другие, менее случайные посетители? Язычки пламени на мгновение наклонились от влетевшего из открытой двери ветерка, отбросив тени на каменный пол и бледное неполированное дерево, и снова засветились нежным молочно-белым сиянием. Сначала Тео подумал, что часовня пуста, но через мгновение увидел три темных силуэта, поднимающиеся с одной из боковых скамей. Трое людей вышли в узкий проход между рядами и встали, вглядываясь в него. Одеты они были как для путешествия: Ролф — в бретонском берете и куртке из овчины, Льюк — в ветхом черном пальто и кашне, Джулиан — в длинной, почти до земли, накидке. В тусклом свете их лица мягко расплылись. Никто не проронил ни слова. Потом Льюк повернулся, взял с пола свечу и поднял ее над головой. Джулиан шагнула к Тео и, улыбаясь, посмотрела ему прямо в лицо.

— Это правда, Тео, потрогай, — сказала она.

Под накидкой на ней была блуза, спускавшаяся на широкие брюки. Она взяла правую руку Тео и сунула ее под хлопковую ткань блузы, сильно оттянув резинку брюк. Раздутый живот на ощупь был тугим, как мяч, и первой мыслью Тео было: поразительно, что эту громадную выпуклость почти не видно под одеждой. Сначала кожа Джулиан, растянутая, но шелковисто-мягкая, казалась прохладной под его рукой, но прошло несколько секунд, и тепло от него перешло к ней, так что он уже не чувствовал какой-либо разницы, и ему показалось, что их плоть слилась воедино. И вдруг он ощутил какой-то резкий судорожный спазм — и его руку отбросило в сторону. Джулиан засмеялась, и ее радостный смех, как звон колокольчиков, наполнил часовню.

— Послушай, — сказала она, — послушай, как бьется сердце.

Для этого нужно было опуститься на колени, и Тео без всякого смущения сделал это, не придав своему поступку оттенка преклонения, уверенный, что только так и должен поступить. Он обнял ее правой рукой за талию и прижал ухо к ее животу. Он не услышал биения сердца, но почувствовал, как ребенок шевелится, почувствовал: он живет. На него нахлынула волна смятения — подняла, опрокинула и поглотила, повергнув в благоговейный трепет, а потом отступила, оставив его изможденным и слабым. Мгновение он стоял на коленях, не в состоянии двинуться, держась лишь за Джулиан, ощущая, как все его существо наполняет ее запах, ее тепло, сама ее суть. Затем выпрямился и встал, чувствуя на себе их взгляды. Но по-прежнему никто не произнес ни слова. Тео хотел сейчас только одного: чтобы они ушли, чтобы он мог увести Джулиан во тьму и тишину ночи и стать с ней частью этой тьмы и тишины. Ему было необходимо привести в порядок свои мысли, чувствовать, а не говорить. Но он знал, что должен что-то сказать и что ему потребуется для этого вся сила его убеждения. И слов может оказаться недостаточно. Ему понадобится противопоставить волю свою — другой воле, страсть — другой страсти. Все, что он мог предложить, — это здравый смысл, доказательства и логику, в которые верил всю свою жизнь. Сейчас же Тео чувствовал себя уязвимым и неполноценным в той сфере, где некогда ощущал абсолютную уверенность и убежденность.

Он отодвинулся от Джулиан и обратился к Мириам:

— Дайте мне фонарь.

Та молча передала ему фонарь, и, включив его, он провел лучом по их лицам. Они внимательно смотрели на него: взгляд Мириам был вопросительно-насмешливым, Ролфа — обиженным, но торжествующим, Льюка — полным отчаянной мольбы.

Первым заговорил Льюк:

— Тео, вы понимаете, что нам надо бежать, что мы должны обеспечить безопасность Джулиан?

— Вы не обеспечите ей безопасность, ударившись в бега, — возразил Тео. — Ее беременность меняет все, причем не только для вас, но для всего мира. Теперь ничто не имеет значения, кроме безопасности Джулиан и ребенка. Ей следует находиться в больнице. Позвоните Правителю или позвольте сделать это мне. Как только об этом станет известно, никому уже не придет в голову думать о подрывных листовках или инакомыслии. Ни в Совете, ни в стране, ни, раз уж на то пошло, в мире не найдется ни одного влиятельного человека, который не будет озабочен только одним — благополучным рождением этого ребенка.

Джулиан положила свою обезображенную руку на его и произнесла:

— Пожалуйста, не заставляй меня. Я не хочу, чтобы он присутствовал при рождении моего ребенка.

— Ему не обязательно при этом присутствовать. Он сделает то, что ты захочешь. Все сделают то, что ты захочешь.

— Он будет там. Ты же знаешь, что это так. Он будет присутствовать при рождении, и он будет всегда. Он убил брата Мириам, а сейчас убивает Гаскойна. Если я попаду к нему в руки, мне уже никогда от него не освободиться. И мой ребенок тоже никогда не будет свободен.

«Каким образом, — подумал Тео, — она надеется скрыться от Ксана? Неужели она предполагает вечно держать в секрете рождение ребенка?» Но вслух сказал:

— Прежде всего ты должна думать о своем ребенке. А если осложнение, кровотечение?

— Ничего не случится. Мириам позаботится обо мне.

Тео повернулся к негритянке:

— Скажите ей, Мириам. Вы же профессионал. И знаете, что ей следует находиться в больнице. Или вы думаете только о себе? О своей славе? Конечно, это же будет событие, не так ли? Акушерка, принявшая первого человека новой расы — если это именно то, что предначертано этому ребенку. Вы не хотите ни с кем делить славу, вы боитесь лишиться даже доли ее. Вы хотите быть единственной свидетельницей появления на свет этого чудо-ребенка.

— Я приняла двести восемьдесят младенцев, — спокойно ответила Мириам. — И каждый раз это было чудо. Все, что я хочу, — это чтобы мать и ребенок были в безопасности. На милость Правителя Англии я не оставила бы и беременную сучку. Да, я предпочла бы принять роды в больнице, но у Джулиан есть право выбора.

Тео повернулся к Ролфу:

— А что думает отец?

Ролф был нетерпелив.

— Если мы будем зря болтать, у нас просто не останется выбора. Джулиан права. Как только она попадет в руки Правителя, он все возьмет на себя. Он будет присутствовать при родах, Он объявит об этом миру. Он покажет по телевидению моего ребенка народу. Но ведь это мое право, а не его.

«Господи, — подумал Тео, — и этот человек считает, что поддерживает жену! Да ему нужно лишь, чтобы ребенок благополучно родился до того, как Ксан и Совет узнают о ее беременности».

От злости и разочарования Тео заговорил слишком резко:

— Это сумасшествие! Вы же не дети, чтобы носиться с новой игрушкой, не давая ее другим. Рождение ребенка Джулиан — событие для всего мира, а не только Англии. Это дитя принадлежит человечеству.

— Это дитя принадлежит Богу, — уточнил Льюк.

— Боже мой! Разве нельзя все обсудить, исходя из здравого смысла? — воскликнул Тео.

Тут в разговор вступила Мириам.

— Ребенок принадлежит самому себе, но его мать — Джулиан, — заявила она. — До тех пор, пока он не родился, и какое-то время после рождения мать и дитя — единое целое. Джулиан имеет право решать, где ей рожать.

— Даже несмотря на риск потерять ребенка?

— Если я рожу моего ребенка в присутствии Правителя, оба умрем, — сказала Джулиан.

— Это просто смешно.

Тогда Мириам спокойно спросила:

— Хотите взять риск на себя? — И, не дождавшись ответа, повторила вопрос: — Вы готовы принять на себя эту ответственность?

— Но каковы ваши планы?

Вновь заговорил Ролф:

— Найти какое-нибудь безопасное место. Пустующий дом, коттедж — любое укромное место, где мы можем переждать четыре недели. Лучше всего в удаленной сельской местности или даже в лесу. Нам необходимы пища, вода и машина. Единственная машина, которая у нас есть, — моя, но они наверняка знают ее номер!

— Моим автомобилем тоже нельзя пользоваться, разве только недолго, — заметил Тео. — Люди ГПБ скорее всего уже явились на Сент-Джон-стрит. Все это бесполезно. Как только Гаскойн заговорит — а он заговорит, для этого даже не нужны пытки, у них есть лекарственные препараты, — как только Совет узнает о беременности Джулиан, они начнут за вами охоту, используя все имеющиеся в их распоряжении средства. Думаете, вам удастся далеко уйти, прежде чем они вас найдут?

Льюк спокойно и терпеливо, словно он разговаривал с несмышленым ребенком, произнес:

— Мы знаем, что они придут. Они ищут нас, чтобы уничтожить. Но ведь может пройти какое-то время, прежде чем они рьяно примутся за поиски. Видите ли, они ничего не знают о ребенке. Мы не говорили о нем Гаскойну.

— Но он — часть вас, часть группы. Разве он не догадывался? Что, у него не было глаз? Разве он не видел?

— Ему тридцать один год, — сказала Джулиан, — сомневаюсь, что он когда-либо видел беременную женщину. За последние двадцать пять лет не было ни одних родов. Его разум не готов к такому восприятию. И разум «временных жителей», среди которых я работала, в лагере, тоже к этому не готов. Об этом не знает никто, кроме нас пятерых.

Мириам сказала:

— К тому же у Джулиан широкие бедра, плод расположен высоко. Вы бы тоже ничего не поняли, если бы не почувствовали, как шевелится ребенок.

Тео подумал: значит, они не доверяли Гаскойну, по крайней мере не доверили самый важный из своих секретов. Посчитали недостойным этого Гаскойна — крепкого, простого, порядочного человека, который в первую их встречу показался Тео флегматичным, но надежным, опорой всей группы. Если бы они ему доверяли, он подчинялся бы приказам и его бы не схватили.

Словно прочитав его мысли, Ролф сказал:

— Мы сделали это ради него самого и ради нас. Чем меньше людей об этом знает, тем лучше. Конечно, мне пришлось сказать Мириам. Она нужна нам. Потом я сообщил Льюку — Джулиан хотела, чтобы он знал. Это как-то связано с тем, что он священник — какое-то суеверие или что-то в этом роде. Считается, что он принесет нам удачу. Я был против, но сказал ему.

— Это я сказала Льюку, — поправила его Джулиан.

Тео подумал, что Ролф наверняка был и против того, чтобы послали за ним. Это было желанием Джулиан, а все ее пожелания — для них закон. Но раскрытый секрет уже не секрет. У него еще есть шанс избежать каких-либо обязательств, но он уже не сможет забыть о том, что узнал.

В голосе Льюка в первый раз прозвучала нотка нетерпения.

— Давайте поскорее уедем отсюда. Можно воспользоваться вашей машиной. Продолжим разговор во время езды. У нас будет время и возможность убедить Джулиан изменить свое решение.

— Пожалуйста, поедем с нами, Тео, — попросила Джулиан. — Пожалуйста, помоги нам.

— У него нет выбора, — раздраженно заметил Ролф. — Он слишком много знает. Мы теперь не можем его отпустить.

Тео посмотрел на Джулиан, словно спрашивая: «И этого мужчину ты и твой Бог, посоветовавшись, выбрали, чтобы вновь заселить мир?» — но вслух лишь произнес:

— Только, ради Бога, не надо мне угрожать. Все, и даже это, можно свести до уровня дешевого кино. Если я и поеду с вами, то только потому, что сам так решил.

 

Глава 22

 

Одну за другой они задули свечи. Маленькая часовня вновь обрела свое обычное состояние вечного покоя. Ролф закрыл дверь, и они отправились в трудный путь через поле. Ролф шел впереди, прихватив с собой фонарик. Неяркое пятно света металось, словно блуждающий огонек, по покрытым пожухлой травой кочкам, на краткое мгновение освещая то одинокий дрожащий цветок, то пучок маргариток, ярких, похожих на пуговки. Вслед за Ролфом шли обе женщины — Мириам поддерживала Джулиан под руку, — Льюк и Тео замыкали шествие. Они молчали, но Тео знал, что Льюк рад его компании. Тео сам себе удивлялся: его охватили такие сильные чувства, душа его полна возбуждения и трепета, а он не потерял способности наблюдать и анализировать собственные эмоции и их воздействие на свои поступки и мысли. И еще одно удивляло его: душевное волнение не избавило его от раздражения, представляющегося теперь таким мелким и неуместным по сравнению с важнейшей дилеммой, которую им предстояло разрешить. Вся ситуация казалась парадоксальной. Бывало ли когда-нибудь, чтобы цели и средства так не соответствовали друг другу? Ложилась ли когда-нибудь обязанность выполнить столь грандиозную задачу на плечи столь слабых, так трогательно неподходящих для этого искателей приключений? Но ему вовсе не обязательно быть одним из них. Без оружия им не удержать его силой, к тому же у него есть ключи от машины. Можно убежать, позвонить Ксану, положить всему этому конец. Но если он так поступит, Джулиан умрет. По крайней мере так ей кажется, а это убеждение может быть достаточно сильным, чтобы убить и ее, и ребенка. Однажды ему уже довелось ответить за детскую смерть, с него хватит.

Когда беглецы наконец добрались до пруда и поляны, где он оставил свой «ровер», Тео был почти готов увидеть, что его окружили люди из ГПБ — черные неподвижные фигуры с холодным взглядом и оружием наготове. Но деревушка была так же пустынна, как и тогда, когда он приехал. Подходя к машине, Тео решил предпринять еще одну попытку. На сей раз он обратился к Джулиан:

— Что бы вы ни думали о Правителе, чего бы ни боялись, позвольте мне позвонить ему. Разрешите мне поговорить с ним. Не такое уж он чудовище, каким вам представляется.

В ответ раздался нетерпеливый голос Ролфа:

— Никак не успокоитесь? Она не хочет вашего покровительства. Она не верит вашим обещаниям. Мы сделаем так, как решили: уберемся отсюда как можно дальше и найдем укрытие. Если понадобится, будем воровать еду, пока ребенок не родится.

Мириам добавила:

— Тео, у нас нет выбора. Ну должно же быть где-то для нас местечко! Может, какой-нибудь заброшенный коттедж в глубине леса…

Тео повернулся к ней:

— Ну прямо идиллия! Так и вижу уютный домик на полянке в лесной чаще, поднимающийся из трубы дымок очага, колодец с чистой водой, кролики и птицы, которые только и ждут, когда их поймают, за домом сад и огород, сплошь засаженный овощами. Может, вам даже удастся найти несколько кур и козу, и у вас будут яйца и молоко. И уж наверняка предыдущие хозяева любезно оставили в сарае детскую коляску.

Мириам снова спокойно, но твердо повторила, глядя ему прямо в глаза:

— Тео, у нас нет выбора.

У него тоже не было выбора. Тот момент, когда он опустился на колени у ног Джулиан и почувствовал, как под его рукой шевелится ребенок, бесповоротно связал его с ними. Он нужен им. Ролф может говорить что угодно, но тоже нуждается в нем. Если случится самое худшее, он вступится за них перед Ксаном. Если же они попадут в руки Государственной полиции безопасности, то к его голосу там прислушаются.

Он вынул из кармана ключи от машины, и Ролф протянул за ними руку. Но Тео отрицательно покачал головой.

— Машину поведу я, — сказал он. — Вы же можете выбирать маршрут. Надеюсь, вы умеете читать карту.

Последнее насмешливое замечание было явно неуместным. Голос Ролфа прозвучал угрожающе спокойно:

— Вы презираете нас, не правда ли?

— С чего бы это?

— Вам не нужна причина. Вы презираете весь мир, кроме людей вашего круга, людей, получивших такое же образование, те же привилегии, то же право выбора. Но Гаскойн даст вам сто очков вперед. Вы хоть что-нибудь сделали за всю свою жизнь? У вас есть за душой что-нибудь, кроме болтовни о прошлом? Неудивительно, что вы выбираете местом встречи музеи. Там вы себя чувствуете как дома. Гаскойн смог в одиночку уничтожить причал и тем самым помешать церемонии «успокоительного конца». А вы?

— Применить взрывчатку? Нет, признаю, это не входит в число моих достижений.

— «Признаю, это не входит в число моих достижений»! — передразнил его Ролф. — Послушали бы вы себя. Вы не один из нас, и никогда им не были. У вас на это духу не хватит. И не думайте, что мы действительно в вас нуждаемся. Не думайте, что вы нам нравитесь. Вы здесь потому, что вы — кузен Правителя. Это может нам пригодиться.

Ролф употребил множественное число, но они оба знали, кого он имел в виду. Тео ответил:

— Если вы так восхищаетесь Гаскойном, почему же вы ему не доверяли? Если бы вы сказали ему о ребенке, он не нарушил бы приказа. Может, я и не один из вас, но он-то был ваш. Он имел право все знать. Вы несете ответственность за его арест и, если он мертв, ответственны за его смерть. Нечего меня обвинять, если виноваты сами.

Тео почувствовал, как его руки коснулась рука Мириам.

— Успокойтесь, Тео, — попросила она тихо, но решительно. — Если мы поссоримся, мы погибнем. Давайте выбираться отсюда, хорошо?

Когда все уселись в машину, Тео спросил:

— Куда поедем?

— На северо-запад по направлению к Уэльсу. За границей будет безопаснее. Диктат Правителя распространяется и на те территории, но там его скорее ненавидят, чем любят. Ехать будем по ночам, а днем спать. И старайтесь держаться проселочных дорог. Главное — чтобы нас не засекли, а уж сколько мы проедем — не так важно. Ведь они станут искать эту машину. При первой возможности мы ее поменяем, — ответил Ролф, устроившийся рядом с Тео.

И тут Тео осенило. Джаспер! Джаспер живет совсем рядом, и у него вдоволь съестных припасов. Джаспер, который с такой отчаянной настоятельностью просился переехать к нему на Сент-Джон-стрит…

— У меня есть друг, — сказал Тео. — Он живет в окрестностях Эстолла, практически в соседней деревушке. У него есть запас еды, и, мне кажется, я смогу уговорить его одолжить нам машину.

Ролф спросил:

— Почему вы думаете, что он согласится?

— Есть кое-что, крайне ему необходимое, и я могу ему это дать.

— Мы не можем зря терять время, — раздраженно произнес Ролф. — Как долго продлятся эти уговоры?

Сдержав ответное раздражение, Тео заметил:

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...