 |
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 17 глава
|
|
|
|
Тео остановил машину всего в нескольких метрах от него и вышел, потом повернулся, помогая Мириам поднять с сиденья Джулиан. На один момент она прильнула к нему, глубоко дыша, потом отстранилась, улыбнулась и пошла к кромке воды, положив руку на плечо Мириам. Поверхность пруда — скорее, это был именно пруд — покрывал такой густой слой зеленых листьев и водорослей, словно он был продолжением полянки. Там, где этого зеленого дрожащего покрова не было, воду, вязкую, как патока, усеивали крошечные пузырьки, которые легко перемещались и срастались, разделялись, лопались и исчезали. Утренняя дымка рассеивалась, открывая путь первому свету дня, и в местах, свободных от водорослей, отражалось небо. Внизу, в коричневато-желтых глубинах, неподвластные этому внешнему блеску, плотным слоем колыхались стебли водяных растений, спутавшиеся палочки и прутики и сломанные ветки, покрытые коркой ила, словно остовы давно затонувших кораблей. На краю пруда отдельные пучки набрякшего от воды тростника лежали на воде плашмя, чуть поодаль неслась возбужденная маленькая черная лысуха, и одинокий лебедь величественно прокладывал себе грудью путь среди водорослей. Пруд был окружен деревьями, они росли почти у самого края воды — дуб, ясень и платан, — напоминая блестящий театральный задник в зеленых, желтых, золотых и красновато-коричневых тонах, которые в лучах рассвета, казалось, сохранили, несмотря на осенние оттенки, свежесть и яркость весны. Молодое деревце на дальнем берегу горело желтыми листьями, его тонкие ветви оставались невидимыми на фоне первых лучей солнца, и казалось, что в воздухе повисли нежные золотые шарики.
Джулиан бродила вдоль кромки пруда.
|
|
|
— Здесь вода почище и берег довольно прочный. Тут можно умыться, — сказала она.
Тео с Мириам присоединились к ней и, встав на колени, опустили руки в озеро и плеснули жаляще холодной водой на лицо и волосы. Они смеялись от удовольствия. Тео увидел, что взбаламутил воду до зеленовато-грязного цвета. Такую воду опасно пить даже после кипячения.
Когда они возвратились к машине, он произнес:
— Что нам делать с машиной? Избавиться от нее прямо сейчас? Она может дать нам хоть какое-то укрытие, но слишком бросается в глаза, к тому же у нас почти кончился бензин. Его хватит самое большее на две-три мили.
— Избавляйся, — ответила Мириам.
Тео посмотрел на чаек. Время приближалось к девяти. Можно послушать выпуск последних известий. Наверняка банальных, предсказуемых, неинтересных, но послушать их стоит — это будет своего рода прощальный жест перед тем, как они оставят машину и окончательно отрежут себя от всех новостей, кроме своих собственных. Он с удивлением подумал о том, что не вспоминал о радио, даже не потрудился включить его в пути. Тео вел машину в таком напряжении, что звук незнакомого голоса, даже звуки музыки показались бы невыносимыми. Теперь же он протянул руку в открытое окно и включил приемник. Они нетерпеливо слушали сводку погоды, информацию о состоянии дорог — тех, что были официально закрыты, или тех, что больше уже не будут ремонтироваться, — о маленьких внутренних проблемах сокращающегося мира.
Тео уже собирался выключить приемник, когда голос диктора изменился, став медленным и зловещим: «А сейчас — предупреждение. Группа диссидентов, один мужчина и две женщины, едут на угнанном голубом автомобиле «ситизен» в сторону границы Уэльса. Прошлой ночью мужчина, предположительно — Теодор Фэрон из Оксфорда, силой проник в дом на окраине Кингтона, связал хозяев и украл их машину. Хозяйка, миссис Дейзи Кокс, сегодня ранним утром была найдена мертвой на своей кровати. Упомянутый мужчина разыскивается по обвинению в убийстве. Он вооружен револьвером. Каждого, кто увидит машину или этих троих людей, просят не приближаться к ним, но немедленно позвонить в Государственную полицию безопасности. Регистрационный номер машины — МОА-694. Повторяю номер — МОА-694. Еще раз напоминаю: мужчина вооружен и опасен. Не приближайтесь».
|
|
|
Тео машинально выключил радио. Он чувствовал лишь, как гулко бьется сердце, как физически ощутимое болезненное страдание навалилось и объяло его подобно смертельному недугу. Ужас и отвращение к самому себе едва не поставили его на колени. «Если это моя вина, я не вынесу ее», — подумал он и услышал голос Мириам:
— Значит, Ролф добрался до Правителя. Они знают про Омега, знают, что нас осталось только трое. Утешает одно: они не знают, что скоро роды. Ролф не смог сообщить им точную дату. Он се не знает. Он считает, что у Джулиан впереди еще месяц. Правитель никогда не обратился бы к людям за помощью, если бы знал, что они могут обнаружить новорожденного ребенка.
Тео вяло произнес:
— Меня это не утешит. Я убил ее.
Голос Мириам зазвучал твердо, неестественно громко, она почти кричала ему на ухо:
— Ты не убивал ее! Если ей суждено было умереть от потрясения, это случилось бы, в тот момент когда ты вошел с пистолетом. Ты не знаешь, почему она умерла. Наверняка это произошло по естественным причинам. Это могло произойти и без тебя. Она была старая, со слабым сердцем. Ты же говорил нам. Ты не виноват, Тео, ты этого не хотел.
«Нет, — чуть не застонал он, — нет, я этого не хотел. Я не хотел быть эгоистичным сыном, равнодушным отцом, плохим мужем. Когда же я хоть чего-нибудь хотел? Боже, скольких бед можно было бы избежать, не будь я таким эгоистом!»
Вслух он сказал:
— Самое ужасное — то, что я получал от этого удовольствие. Я на самом деле получал от этого удовольствие!
Мириам разгружала машину, взваливая на плечи одеяла.
— От того, что связал старика и его жену? Ты не мог этим наслаждаться. Ты сделал лишь то, что должен был сделать.
— Я не то хотел сказать. Я не испытывал радости от того, что связал их. Но я наслаждался собственной силой, сознанием того, что могу сделать это. И то, что им было страшно, меня не волновало.
|
|
|
Джулиан не произнесла ни слова. Она подошла и взяла его за руку. Не приняв ее сочувствия, он раздраженно обернулся к ней:
— Скольких еще жизней будет стоить твой ребенок, пока он увидит свет? И для чего все это? Ты такая спокойная, такая храбрая, такая уверенная в себе. Ты говоришь о дочери. Какая жизнь ждет этого ребенка? Ты действительно веришь в то, что за ее рождением последуют рождения других младенцев, что даже сейчас есть беременные женщины, еще не знающие, что носят в себе новую жизнь? А если ты ошибаешься? Если это дитя — единственное? К какому же аду ты его приговариваешь! Можешь ли ты вообразить себе одиночество ее последних лет — ужасающие бесконечные годы без всякой надежды когда-нибудь услышать другой человеческий голос? Никогда, никогда, никогда! Мой Бог, разве у вас нет воображения, ни у одной из вас?
Джулиан тихо сказала:
— Ты думаешь, я никогда не размышляла об этом и о многом другом? Тео, я не жалею о том, что этот ребенок был зачат. Мысли о нем доставляют мне только радость.
Мириам, не тратя времени, уже вытащила из багажника чемодан и плащи и поставила на землю чайник и кастрюлю с водой.
Она сказала скорее раздраженно, чем сердито:
— Ради Бога, Тео, возьми себя в руки. Нам была необходима машина, и ты раздобыл ее. Возможно, тебе удалось бы выбрать машину получше и меньшей ценой. Но что сделано, то сделано. Если ты желаешь упиться своим горем, это твое дело, но оставь это на потом. Да, она умерла, и ты чувствуешь себя виноватым, и это ужасно. Привыкни к этому. Почему, черт возьми, тебе не испытывать чувство вины? Такова жизнь. Или ты этого раньше не замечал?
Тео хотел сказать: «В последние сорок лет я много чего не замечал». Но слова эти с их потворством угрызениям совести показались ему неискренними и постыдными. Вместо этого он произнес:
— После того, что мы услышали по радио, нам лучше избавиться от машины, и побыстрее.
Он снял «ситизен» с тормоза и налег плечом на багажник, отыскивая ногой точку опоры в усыпанной камнями траве. Он благодарил судьбу, что земля сухая и идет слегка под уклон. Мириам встала справа, и вместе они попробовали толкнуть машину. В первые секунды их усилия ни к чему не привели, затем «ситизен» стал легонько двигаться вперед.
|
|
|
— Толкай ее изо всех сил, когда я скажу, — сказал Тео. — Мы же не хотим, чтобы она застряла носом в грязи.
Передние колеса были уже почти у воды, когда он крикнул: «Давай!» — и они оба что было сил толкнули машину. Она перелетела через край озера и упала в воду с всплеском, который, похоже, разбудил всех птиц в лесу. Воздух наполнился их голосами и пронзительными криками, а тонкие ветви высоких деревьев задрожали. Водяная пыль вылетела вверх, забрызгав ему лицо. Слой плавающих листьев дрогнул и закачался. Тяжело дыша, они смотрели, как медленно, почти умиротворенно, машина выровнялась и начала погружаться, заполняясь водой через открытые окна. Прежде чем она совсем исчезла из вида, Тео, повинуясь какому-то импульсу, вынул из кармана дневник и швырнул его в озеро.
А потом его объял ужас. Ярко и правдоподобно, как в кошмарном сне, который не проходит после пробуждения, он представил, что все они оказались в тонущей машине: вода через окна потоком льется внутрь, он отчаянно ищет ручку двери, пытаясь удержать дыхание, он борется с болью в груди, хочет крикнуть что-то Джулиан, но знает, что рот открывать нельзя, иначе он забьется илом. Джулиан и Мириам сидят сзади, и он не в силах ничего сделать, чтобы им помочь.
Пот выступил у Тео на лбу, и, сжав мокрые ладони, он принудил себя отвести взгляд от этого жуткого озера и посмотрел вверх, на небо, пытаясь стряхнуть наваждение. Солнце, бледное и круглое, напоминало полную луну, ветви деревьев казались черными на фоне его слепящего блеска. Тео закрыл глаза и подождал. Наконец страх прошел, и он снова смог посмотреть вниз на гладь озера.
Он взглянул на Джулиан и Мириам, ожидая увидеть на их лицах панику, которую испытал сам. Но они смотрели на тонущую машину со спокойным, почти отрешенным интересом, наблюдая, как листья подпрыгивают и наползают друг на друга на расходящейся ряби, словно толкаясь в поисках свободного местечка. Его изумили спокойствие женщин, их способность отрешиться от всего второстепенного ради важности момента.
Тео заговорил, и голос его зазвучал резко:
— Льюк. Вы ни разу не заговорили о нем в машине. Ни одна из вас не упомянула его имени с тех пор, как мы похоронили его. Вы уже забыли о нем? — Вопрос прозвучал как обвинение.
Мириам отвела взгляд от озера и пристально посмотрела на него.
— Мы думаем о нем — столько, сколько можем. Сейчас же все наши помыслы направлены на то, чтобы благополучно родился его ребенок.
|
|
|
Джулиан подошла к Тео и снова дотронулась до его руки.
— Еще придет время оплакать Льюка и Гаскойна, Тео. — Она сказала это так, словно он больше всех нуждался в утешении.
Машины уже не было видно. Тео опасался, что озеро с этого края слишком мелкое и крыша будет видна даже из-под тростника, но, вглядываясь вниз, в мрачную темноту, не видел ничего, кроме дрожащего в воде ила.
— Ты взял столовые приборы? — спросила Мириам.
— Нет. А ты?
— Черт, они же лежат в машине под передним сиденьем. Впрочем, теперь это едва ли имеет значение. У нас все равно не осталось еды.
— Лучше перенести все, что у нас есть, в дровяной сарай. Он метрах в ста вверх по тропинке, — сказал Тео.
Боже, молил он, пожалуйста, сделай так, чтобы сарай стоял на месте, пусть он будет на месте. Он молился впервые за сорок лет, но в его словах была не столько просьба, сколько суеверная надежда, что каким-то образом, силой своей воли он может заставить сарай появиться на свет божий. Тео взвалил на плечо подушку и плащи, взял в одну руку чайник с водой, в другую — чемодан. Джулиан накинула себе на плечи одеяло и нагнулась за кастрюлей с водой, но ее тут же остановила Мириам, которая произнесла:
— Ты неси подушку. Я справлюсь с остальным.
Забрав все, что у них осталось, они стали медленно продвигаться вверх по тропинке и услышали металлическое тарахтение вертолета. Почти невидимые под переплетенными ветвями, они мало нуждались в дополнительном укрытии, но инстинктивно сошли с тропы в зеленую чащу кустов бузины и стояли неподвижно, чуть дыша, словно каждый вздох мог донестись до этого угрожающего им блестящего предмета, до глаз и ушей находящихся в нем людей. Вскоре шум вырос до оглушительного треска — не иначе как вертолет завис прямо над их головой. Тео был готов к тому, что скрывающие их кусты вот-вот начнут сотрясаться. Потом вертолет стал описывать круги, и издаваемый им треск то затихал, то снова усиливался, волнами нагоняя страх. Прошло почти пять минут, пока шум мотора наконец не затих где-то вдали.
— Может, они и не нас ищут, — слабым голосом сказала Джулиан и вдруг согнулась пополам от боли, ухватившись за Мириам.
— Не думаю, что они летают тут ради забавы, — мрачно заметила Мириам. — Так или иначе, они не нашли нас. — Она обернулась к Тео: — Далеко еще до сарая?
— Метров пятьдесят, если я правильно запомнил.
— Будем надеяться, что правильно.
Тропинка стала шире, облегчив продвижение, но Тео, идущий немного позади женщин, чувствовал на душе груз куда больший, чем физическая тяжесть его ноши. Прежняя оценка вероятного пути следования Ролфа сейчас казалась до смешного оптимистичной. Чего ради ему добираться до Лондона медленно и украдкой? Зачем ему лично представать перед Правителем? Ему нужен был лишь общественный телефон. Номер телефона Совета известен каждому гражданину. Эта явная доступность была частью проводимой Ксаном политики открытости. Поговорить с Правителем можно не всегда, но всегда можно попытаться. Некоторые из тех, что звонили, иногда даже дозванивались. Ролф, как только его опознали, получил первоочередное право связаться с Правителем. Ему наверняка приказали спрятаться, ни с кем не говорить, пока за ним не прибудет вертолет. Должно быть, он находился у них в руках уже более двенадцати часов.
Да и беглецов найти не составляло большого труда. К утру Ксан уже знал об украденной машине, о том, сколько бензина в баке, знал с точностью до мили, как далеко они могут уйти. Оставалось только воткнуть иглу циркуля в карту и очертить круг. Тео прекрасно понимал, что означал этот вертолет. Они уже ищут с воздуха, отмечая отдельно стоящие дома, отблески крыш стоящих рядом автомобилей. Ксан, наверное, уже организовал поиски и на земле. Единственное, на что оставалось надеяться, — это что ребенок успеет родиться в спокойствии, в уединении, как хотела его мать, в присутствии лишь тех двух человек, которых она любит. Еще несколько часов их не найдут, в этом-то Тео был уверен. Ксан не захочет применить силу или привлечь общественное внимание, не захочет до тех пор, пока лично не проверит правдивость рассказа Ролфа. Ксан использует для поисков только тщательно отобранных людей. У него даже нет уверенности, что они прячутся в лесу. Ролф наверняка сказал ему, что таков был первоначальный план, но теперь от Ролфа мало что зависит.
Тео цеплялся за эту надежду, приказывая себе обрести уверенность, которая, он знал, потребуется и Джулиан.
— Тео, взгляни, — услышал он ее голос. — Разве это не прекрасно?
Он повернулся и подошел к ней. Джулиан стояла у высокого, широко разросшегося боярышника, увешанного тяжелыми красными ягодами. С верхней ветки каскадом спускалась вниз белая пена ломоноса[40], нежная, словно тонкая вуаль, через которую ягоды светились подобно драгоценным камням. Глядя на ее восторженное лицо, Тео подумал: «Я лишь знаю, что это красиво, она же чувствует эту красоту». Он посмотрел на стоящий позади нее куст бузины, весь в ягодах, и, кажется, впервые в жизни ясно увидел их черные сверкающие бусины и нежность красных стеблей. Ему показалось, что лес в одно мгновение превратился из прибежища тьмы и опасности, где, по его глубокому убеждению, одному из них грозит гибель, в храм, таинственный и прекрасный, которому нет дела до этих троих любопытствующих, вторгшихся сюда без всякого на то права.
И тут он услышал счастливый, ликующий голос Мириам:
— Дровяной сарай все еще здесь!
Глава 32
Сарай оказался просторнее, чем ожидал Тео. Память, как ни странно, уменьшила, а не увеличила его. Неужели эта развалюха из почерневшего дерева, тридцати футов в ширину тот самый дровяной сарай, который он запомнил? Потом он увидел серебристую березу справа от входа. Когда он видел ее в последний раз, она была всего лишь маленьким деревцем, а сейчас разрослась и ее ветви нависали над крышей. С облегчением он увидел, что большая часть крыши уцелела, хотя некоторые доски съехали на сторону. По бокам многих досок и вовсе не было или они еле держались. И весь сарай в этой своей перекошенной кривобокой одинокой ветхости вряд ли выстоит больше двух-трех зим. Громадный дровяной транспортер, усыпанный пятнышками ржавчины, косо осел посреди поляны, шины его были порваны, одно громадное колесо валялось рядом. К тому времени, когда окончательно прекратились лесозаготовки, успели увезти не все бревна. Один аккуратно сложенный штабель все еще стоял возле двух огромных поваленных деревьев. Их обнаженные стволы сверкали, как полированная кость, обрывки коры и щепа усеяли землю вокруг.
Медленно, почти торжественно они вошли в сарай, взволнованно глядя по сторонам, словно, жильцы, въезжающие в желанный, но незнакомый дом.
— Что ж, по крайней мере у нас есть крыша и достаточно сухих дров для костра, — сказала Мириам.
Несмотря на густую живую изгородь из кустов и молодых деревьев, идущую вдоль кромки леса, место оказалось не таким уединенным, каким запомнилось Тео. Их безопасность зависит теперь не от того, отыщут или не отыщут сарай, а скорее от забредшего в чащу случайных путников. Но Тео опасался не случайного путника. Если Ксан решит прочесать Уичвуд, то, каким бы ни было их логово, их поимка — дело всего нескольких часов.
— Не уверен, стоит ли нам рисковать, разжигая костер. Это необходимо? — спросил он.
— Костер? В настоящий момент — нет, но как только родится ребенок и стемнеет, без него не обойтись. Ночи становятся холодными. Крошка и мать нуждаются в тепле, — ответила Мириам.
— Что ж, рискнем, когда станет необходимо. Они будут высматривать дым.
Сарай, казалось, покинули в спешке. Должно быть, рабочие намеревались вернуться, но им сообщили, что работы прекращены. У задней стены были сложены короткие доски и навалена куча дров, а посреди стоял обрубок ствола дерева, вероятно использовавшийся в качестве стола; на нем — облупившийся жестяной чайник и две эмалированные кружки с отбитыми краями. Крыша над головой была целой, а утоптанная земля — мягкой от стружек и древесных опилок.
— Вот это место подойдет, — заявила Мириам. Она сгребла ногами стружки, соорудив грубую постель, расстелила на ней два плаща и помогла Джулиан лечь, подложив ей под голову подушку. Джулиан охнула от удовольствия, затем повернулась на бок и подтянула к животу ноги. Встряхнув одну из простыней, Мириам укрыла ею Джулиан, положив сверху одеяло и пальто Льюка. Потом они с Тео разложили то, что у них осталось: чайник, кастрюля с остатками воды, стопка полотенец, ножницы и бутылка с дезинфицирующим раствором. Не густо для той процедуры, что им предстояла.
Мириам опустилась на колени рядом с Джулиан и жестом попросила ее повернуться на спину.
— Если хочешь, — сказала она Тео, — можешь прогуляться немного. Мне понадобится твоя помощь, но позднее, не сейчас.
Почувствовав себя ненужным, Тео вышел из сарая и сел на ствол поваленного дерева. Покой и умиротворение, исходившие от полянки, охватили и его. Он закрыл глаза, прислушался, и ему показалось, он слышит мириады едва уловимых для человеческого уха звуков: шуршание листа о ветку, хруст высохшего прутика, — жизнь леса, загадочного, трудолюбивого, равнодушного или просто не обращающего внимания на троих вторгшихся в него людей. Какая успокоительная тишина: ни шагов человека, ни далекого звука проезжающих мимо машин, ни гула вертолета. В голове мелькнула безумная надежда: вдруг Ксан отказался от поисков в Уичвуде и они в безопасности — по крайней мере еще на несколько часов, достаточно долгих, чтобы успел родиться ребенок? И Тео впервые понял и одобрил желание Джулиан родить ребенка втайне от всех. Это лесное убежище при всех его недостатках — лучший из всех вариантов. Он на минуту представил себе один из них: высокая стерильная кровать, аппаратура на все случаи возможных осложнений, знаменитые акушеры-пенсионеры в масках и халатах, которых призвали по такому поводу. Они держатся вместе, потому что после двадцатипятилетнего перерыва уже не надеются на свою память и опыт и каждый из них боится ответственности, но жаждет чести принять это чудесное дитя. Он представил себе толпу ассистентов, сестер и акушерок в форменных платьях, анестезиологов, а позади них — телевизионные камеры с телевизионщиками. Он словно воочию увидел лицо Правителя, ожидающего минуты, чтобы сообщить застывшему в ожидании миру новость величайшей важности.
Но больше всего Джулиан страшили не нарушение уединения и не потеря личного достоинства. Ксан в ее представлении был олицетворением зла, а это слово имело для нее особый смысл. Ее ясный, непредвзятый взгляд проникал сквозь его силу, шарм, ум, чувство юмора прямо в его сердце, и она видела там не пустоту, а тьму. Какое бы будущее ни ожидало ее ребенка, она не хотела, чтобы при его рождении присутствовал хоть один злой человек. Теперь Тео наконец понял причины ее упрямства, и в тишине и покое леса это упрямство показалось ему справедливым и разумным. Но оно уже стоило жизни двум людям, один из которых — отец ее ребенка. Она пытается доказать, что добро может проистекать из зла, но куда труднее доказать, что зло может проистекать из добра. Она верит в сострадание и справедливость своего Бога — а во что еще ей остается верить? Ей более не дано контролировать свою жизнь, как не дано контролировать физический процесс, который сейчас свалил ее и мучительно терзает ее тело. Если ее Бог существует, как он может быть Богом Любви? На этот банальный вопрос он еще ни разу не получил удовлетворительного ответа.
Тео сидел, вслушиваясь в тайную жизнь леса. Казалось, звуки стали громче, наполнились угрозой и страхом. Хищник, преследующий свою жертву; проявляемая им жестокость и удовлетворение, которое он получает от охоты; борьба за пищу, за выживание. Весь мир держится на боли, на застрявшем в горле крике, на стоне, наполнившем сердце. Если ее Бог — часть этой муки, тогда он Бог сильных, а не слабых. Тео подумал о том, какую пропасть воздвигла ее вера между ними, но эта мысль не повергла его в смятение. Не в его силах уменьшить эту пропасть, он может протянуть через нее руки. И весьма вероятно, в конце концов мостом через нее станет любовь. Как мало они знают друг друга! Чувство, которое он испытывает к ней, столь же непостижимо, сколь и иррационально. Необходимо понять его, определить его природу, проанализировать то, что — он прекрасно знал это — не поддается никакому анализу. Но что-то он уже понимает и сейчас, и, наверное, это все, что ему надо знать. Он желает ей только добра. Он ставит ее благополучие куда выше своего. Он уже не мыслит себя вне ее жизни. Он готов умереть за нее.
Тишину нарушил стон, а за ним громкий крик. Когда-то это вызвало бы у него чувство растерянности, унизительного страха, ощущение собственной беспомощности. Теперь же, полный стремления быть рядом, он вбежал в сарай. Она опять лежала на боку, вполне спокойно, и улыбнулась ему, протянув руку. Мириам стояла сбоку от нее на коленях.
— Я могу помочь? Позвольте мне остаться. Вы хотите, чтобы я остался?
Джулиан ответила таким ровным голосом, словно и не было минуту назад резкого крика:
— Конечно, ты должен остаться. Мы хотим, чтобы ты остался. Но сейчас лучше подготовь костер, чтобы разжечь его, как только он понадобится.
Тео увидел, что лицо у нее опухло, лоб влажен от пота. Его потрясло ее спокойствие, почти невозмутимость. Теперь, когда у него появилось занятие, он почувствовал себя увереннее. Если бы найти абсолютно сухие стружки, можно было бы разжечь костер без большого дыма. День был практически безветренный, но все равно при этом надо сложить костер так, чтобы дым не шел в лицо Джулиан и ее ребенку. Лучше всего разжечь его поближе к выходу из сарая, под сломанной крышей, но не очень далеко, чтобы тепло доходило до матери и ребенка. И надо присматривать за ним — не ровен час вспыхнет пожар. Из камней от разрушенной стены получится отличный очаг. Он тщательно отбирал их по размеру и форме. Ему пришло в голову, что из более плоских камней можно соорудить нечто вроде дымохода. Вернувшись, он огородил камнями место для костра, набросал туда самых сухих стружек, какие только мог раздобыть, добавил немного хвороста, а сверху уложил плоские камни, направляя дым из сарая. Покончив с этим, он ощутил удовлетворенность маленького мальчика. А когда Джулиан приподнялась и рассмеялась от удовольствия, рассмеялся ей в ответ.
— Хорошо, если бы ты встал рядом с ней на колени и держал ее за руку, — сказала Мириам.
Во время следующего приступа боли Джулиан сжала руку Тео с такой силой, что у него хрустнули кости.
Видя его лицо, его отчаянную потребность в словах утешения, Мириам произнесла:
— С ней все в порядке. Она молодчина. Я не могу провести внутреннее обследование. Сейчас это небезопасно. Но полагаю, что шейка полностью раскрылась. Дальше пойдет легче.
— Дорогая, что я могу сделать? Скажи, что мне сделать? — спросил Тео.
— Просто держи меня за руку.
Стоя на коленях рядом с Джулиан, Тео изумлялся тихой уверенности, с какой Мириам даже через двадцать пять лет применяла свое древнее искусство, ее смуглым нежным рукам, лежащим на животе роженицы, ее тихому ласковому голосу.
— Теперь отдохни, а потом опять попробуем. Не сопротивляйся боли. Помни о дыхании. Хорошо, Джулиан, хорошо.
Когда схватки участились, Мириам попросила Тео встать на колени позади Джулиан и поддерживать ее тело, потом взяла два бревна поменьше и подложила их ей под ноги. Тео встал на колени и, обхватив Джулиан руками под грудью, прижал к себе. Он смотрел на ее лицо — то почти неузнаваемое, красное, искаженное от боли, то спокойное, непостижимым образом избавившееся от страдания и напряжения. Дыхание Джулиан становилось ровным, глаза в ожидании следующей схватки были прикованы к Мириам. В эти минуты она казалась такой спокойной, что ему чудилось, будто она спит. Их лица были так близко, что капли его пота смешивались с каплями пота Джулиан, и время от времени он осторожно смахивал их со лба. Тео был одновременно соучастником и зрителем того извечного действа, которое сейчас свершалось; казалось, время остановилось и не было ничего, кроме матери и темного болезненного пути, который выведет ее дитя из тайной жизни во чреве на свет дня. До него доносилось нескончаемое бормотание Мириам, тихое, но настойчивое. Она то хвалила, то подбадривала, то наставляла, то радостно манила ребенка в мир, и ему казалось, что акушерка и пациентка — одно целое и он тоже стал частью их боли, не такой уж необходимой, но благосклонно принимаемой, хотя и исключенной из сердцевины таинства. С внезапно охватившим его чувством мучительной зависти он пожалел, что этот ребенок, которого они в таких страданиях выводят в мир, не его.
И тут же с удивлением увидел, как появляется головка с приклеившимися к темени прядками темных волос.
Он услышал голос Мириам, тихий, но ликующий:
— Головка появилась. Теперь перестань тужиться, Джулиан, просто глубоко дыши.
Джулиан откликнулась резким голосом, хриплым, как у бегуна после длинной дистанции. Она издала один-единственный крик, и с этим неописуемым криком головку вытолкнуло в протянутые наготове руки Мириам. Она взяла ее, нежно повернула, и почти сразу же, с последним толчком, ребенок между материнскими ногами в потоке крови выскользнул в мир. Мириам высоко подняла дитя и положила на живот матери. Джулиан ошиблась. Это был мальчик. Основной признак его пола, странно выделявшийся на пухленьком тельце, напоминал своего рода воззвание.
Мириам проворно натянула на ребенка простыню и одеяло, которые прикрывали Джулиан, и сказала:
— Видишь, у тебя сын. — И рассмеялась.
Тео показалось, что ветхий сарай зазвенел от ее радостного ликующего голоса. Он посмотрел на протянутые руки Джулиан, ее преображенное лицо и отвернулся. Радость переполняла его.
Вскоре раздался голос Мириам:
— Я перережу пуповину, чуть позже выйдет послед, а ты пока разожги костер и вскипяти чайник. Джулиан понадобится горячее питье.
Тео вернулся к своему очагу. Его руки так дрожали, что он с трудом зажег спичку. Стружки вспыхнули, и огонь запрыгал, наполняя сарай запахом древесного дыма. Тео осторожно подкармливал его хворостом и кусочками коры, затем повернулся за чайником. И в этот момент случилась беда. Он поставил чайник слишком близко к огню и, отступив, опрокинул его ногой. Крышка слетела, и Тео с ужасом увидел, как драгоценная влага уходит в опилки, оставляя на земле темное пятно. Они остались без воды.
Звук ударившегося о металл ботинка насторожил Мириам. Она все еще занималась ребенком и, не поворачивая головы, спросила:
— Что случилось? Чайник?
— Простите. Это ужасно. Я разлил воду, — произнес Тео жалким голосом.
Мириам встала и подошла к нему. Голос ее был спокоен:
— Нам все равно нужна вода, много воды, и пища. Я буду рядом с Джулиан, пока не уверюсь, что ее можно оставить, а потом пойду в тот дом, который мы проезжали. Если повезет, водопровод в нем еще работает, а может, там есть колодец.
— Но тебе придется пересечь открытое поле. Они увидят тебя.
— Ничего не поделаешь, Тео, — ответила она. — Есть вещи, без которых нам не обойтись. Придется рискнуть.
|
|
|
