 |
Мопс оторвался от своего занятия и с укором посмотрел на человека. Дима готов был поклясться, что во взгляде животного читался именно укор.
|
|
|
|
Александр Ляхов
– Я вообще не понимаю. Ничего в этом не понимаю. Почему рассказ должен быть социально – каким-то? Политика.., культура.., история.., не являются естественными компонентами рассказа. Рассказ может быть просто хорошим. … Я имею в виду.., а почему вы, ребята, не можете позволить рассказу быть просто рассказом?
Стивен Кинг «Оно»
Критиканы — это обычно те люди, которые были бы поэтами, историками, биографами, если бы могли, но испробовав свои таланты в этих или иных областях и потерпев неудачу, решили заняться критикой.
А. П. Чехов
Данный анализ является своеобразной «вещью в себе», поскольку отражает потаённые мысли автора, вызванные к жизни различными ассоциациями и приобретёнными знаниями из разнообразных прочитанных книг. Тезаурус каждый человек накапливает на протяжении всей жизни и именно поэтому каждое произведение искусства вызывает свои индивидуальные ассоциации, абсолютно противоположные мыслям других реципиентов. Не желая уподобляться Добролюбову, высасывающего из пальца положения, совершенно неблизкие авторам созданных романов и пьес и зачастую придумывающего роман в романе, автор предпринимает попытку проанализировать рассказы с различных позиций и дать произведениям свою оценку
Алексей Шолохов «Вежливое общение»
Произведения Алексея Шолохова занимают особое место не только в русском хорроре в частности, но и в современной русской литературе вообще. Играя в постмодернистские загадки с читателями (к примеру, рассказ «Всё сложно» построен на образе древнегреческих мойр вкупе с детективным нарративом), показывая свой ироничный взгляд на современные хоррор – сюжеты («В ночь на Хэллоуин», «В строгих традициях»), автор зачастую поднимает в своих рассказах острые моральные проблемы, что роднит, казалось бы, банальный хоррор с психологическими драмами.
|
|
|
Рассказ «Вежливое общение» продолжает эту традицию и, более того, развивает её дополнительными языковыми играми и литературными аллюзиями.
"— Мы же хотим, чтобы наше общение с самого начала было вежливым, приятным и полезным?
— Кто это сказал? — Дмитрий был в замешательстве.
— Здрасте! — раздалось из-за куста в полуметре от Лидина. — Ты что, мудак?
Вопрос, если начистоту, поставил Диму в ступор окончательно. Он не позволял так разговаривать с собой. Никому. Но сейчас он даже не видел собеседника. И еще ему показался более чем странным перепад — сначала говорит о вежливости, а потом ругается, как гопник. На самом деле от перестановки мест... Даже если бы Диму вначале разговора назвали мудаком, а потом призвали быть вежливым, ничего бы не изменилось.
— Ты кто? — почему-то шепотом спросил Лидин.
— Конь в кенгурячьем пальто!
…..дуновение ветерка, шелест листвы?
Ты что, мудак?!
Именно эти слова характеризовали его нынешнее состояние как нельзя лучше.
Над тобой кто-то поиздевался, а сейчас сидит за кустом и посмеивается.
Дима сделал шаг в сторону куста и резко раздвинул ветки. Кроме мопса, вылизывающего собственную промежность, там никого не было.
— Бл*ть! — в сердцах выпалил Лидин. — Какого хера?!
Мопс оторвался от своего занятия и с укором посмотрел на человека. Дима готов был поклясться, что во взгляде животного читался именно укор.
— Трудно относиться с уважением к тому, кто вылизывает собственные яйца, да?
Лидин уже который раз за десять минут был шокирован. Тот же голос, те же поучительные интонации. Все это время с ним говорил пес?!
Не смотря на состояние близкое к обморочному, Дмитрий нашел в себе силы, чтобы ответить:
|
|
|
— Извините, сорвалось...
— Ничего, мы привычные, — кивнул пес и пару раз лизнул между ног".
У автора процитированный выше отрывок из рассказа вызвал ассоциации со следующей цитатой из Чехова: «Доброму человеку бывает стыдно даже перед собакой». Главный герой может и не хранить в себе какой – то тайны, преступного проступка, но откровенное хамство перед невинным мопсом уже может вызвать у интеллигентного читателя негативную реакцию. Впрочем, гораздо больший интерес вызывает лёгкая ироничная языковая игра, якобы резкий переход на обсценную лексику: «Мы же хотим, чтобы наше общение с самого начала было вежливым, приятным и полезным? – Ты что, мудак?». Следует отметить, что эта игра получает развитие
"- Мне нужна помощь...
— Моя? — поспешно спросил Дмитрий и в который раз уже пожалел, что не поехал на автобусе.
— Нет, бля, кенгуру за твоей спиной! — грубо ответил пес и Лидину даже показалось, что еще чуть-чуть — и он зарычит или тяпнет его за ногу".
Именно эта невольная рифма, различие в коммуникации - «моя – нет, бля» окончательно задаёт тон всему рассказу и заставляет понять, что взаимоотношения «хозяин – пёс» могут поменяться местами. И они меняются
"— Ну, ты будешь слушать?
Лидин кивнул, едва подавив желание сбежать. Мопс потоптался на месте, потом сел и произнес:
— Я хочу, чтоб ты убил кое-кого…"
К слову, мопс – собачка декоративная и совершенно безопасная. Более того, требует тщательнейшего ухода и постоянного присмотра. Однако массовый кинематограф сделал мопсов чуть ли не исчадием ада, поскольку именно под них любят маскироваться различные инопланетяне. Намеренная ли это аллюзия или же случайная, решать не автору.
Далее рассказ постепенно переходит в социальную плоскость. Опуская постоянные размышления героя о собственном психическом здоровье и воспоминания о совершённом им убийстве, сосредоточимся на его отношении к конкретной социальной группе – обеспеченному среднему классу
"Богатые ублюдки! Один из таких вот... Нет, он все понимал — такое могло случиться с каждым, но, черт возьми, как можно быть такой тварью, если ты называешься человеком?! Лидин не понимал, почему сученыш в восемнадцать лет имел дорогостоящий автомобиль и черствое сердце. Ведь ублюдок даже не вышел из машины, когда сбил Нину! Возможно, он мог бы помочь. Мог, если бы захотел помочь, захотел исправить то, что натворил. Дмитрий не понимал, как этому малолетнему куску говна удалось избежать наказания. Как, если ты не инопланетянин? Как, сука?"
|
|
|
Отношение к богатым людям как к людям с другой планеты невольно роднит героя с Раскольниковым, который относился к убитой им старухе – процентщице как к испытуемому материалу, вполне подходящему для проверки его теории. Неслучайно подготовка к преступлению Лидина может являться своеобразным параллелизмом подготовки к преступлению Раскольникова
"И необыкновенная лихорадочная и какая-то растерявшаяся суета охватила его вдруг, вместо сна и отупения. Приготовлений, впрочем, было немного. Он напрягал все усилия, чтобы всё сообразить и ничего не забыть; а сердце всё билось, стукало так, что ему дышать стало тяжело. Во-первых, надо было петлю сделать и к пальто пришить -- дело минуты. Он полез под подушку и отыскал в напиханном под нее белье одну, совершенно развалившуюся, старую, немытую свою рубашку. Из лохмотьев ее он выдрал тесьму, в вершок шириной и вершков в восемь длиной. Эту тесьму сложил он вдвое, снял с себя свое широкое, крепкое, из какой-то толстой бумажной материи летнее пальто (единственное его верхнее платье) и стал пришивать оба конца тесьмы под левую мышку изнутри. Руки его тряслись пришивая, но он одолел и так, что снаружи ничего не было видно, когда он опять надел пальто. Иголка и нитки были у него уже давно приготовлены и лежали в столике, в бумажке. Что же касается петли, то это была очень ловкая его собственная выдумка: петля назначалась для топора. Нельзя же было по улице нести топор в руках. А если под пальто спрятать, то все-таки надо было рукой придерживать, что было бы приметно. Теперь же, с петлей, стоит только вложить в нее лезвие топора, и он будет висеть спокойно, под мышкой изнутри, всю дорогу. Запустив же руку в боковой карман пальто, он мог и конец топорной ручки придерживать, чтоб она не болталась; а так как пальто было очень широкое, настоящий мешок, то и не могло быть приметно снаружи, что он что-то рукой, через карман, придерживает. Эту петлю он тоже уже две недели назад придумал.
|
|
|
Покончив с этим, он просунул пальцы в маленькую щель, между его "турецким" диваном и полом, пошарил около левого угла и вытащил давно уже приготовленный и спрятанный там заклад. Этот заклад был, впрочем, вовсе не заклад, а просто деревянная, гладко обструганная дощечка, величиной и толщиной не более, как могла бы быть серебряная папиросочница. Эту дощечку он случайно нашел, в одну из своих прогулок, на одном дворе, где, во флигеле, помещалась какая-то мастерская. Потом уже он прибавил к дощечке гладкую и тоненькую железную полоску, -- вероятно, от чего-нибудь отломок, -- которую тоже нашел на улице тогда же. Сложив обе дощечки, из коих железная была меньше деревянной, он связал их вместе накрепко, крест-накрест, ниткой; потом аккуратно и щеголевато увертел их в чистую белую бумагу и обвязал тоненькою тесемочкой, тоже накрест, а узелок приладил так, чтобы помудренее было развязать. Это для того, чтобы на время отвлечь внимание старухи, когда она начнет возиться с узелком, и улучить таким образом минуту. Железная же пластинка прибавлена была для весу, чтобы старуха хоть в первую минуту не догадалась, что "вещь" деревянная. Всё это хранилось у него до времени под диваном".
|
|
|
