 |
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 8 глава
|
|
|
|
Не дай бог Эмили что-нибудь заподозрит. Может, кто-то из ее коллег уже обсуждает эту программу? Интересно, вспоминает ли этот кто-то про хризантемы? Обратил ли внимание на ту паршивую картинку кто-нибудь на его складе или в этом квартале? Связал ли два факта: то, что Зак живет и работает здесь два года, и то, что ровно столько времени минуло с его бегства из Де-Мойна?
Едва Зак закончил вырывать последние стебли, как на аллее возле дома Эмили показался ее автомобиль. Он скрючился в тени и наблюдал, как она выбралась из машины, устремилась к входу и скрылась за дверью. Откуда бы она сейчас ни приехала, можно ли поручиться, что она не видела этой передачи? Даже если она в подходящий момент лишь мельком взглянула на экран — у нее должно было сработать профессиональное чутье. Если этого не случилось сейчас, то ждать все равно недолго...
Зак понял, что придется ускорить приготовления к отъезду, который произойдет гораздо раньше намеченного срока.
Кончилось тем, что Майкл Гордон почти все свои выходные посвятил общению с Грегом и Кейти. В пятницу вечером за ужином у Нири обычно немногословный Грег неожиданно разоткровенничался. Майкл пытался повиниться перед ним за сомнения в его невиновности, но Олдрич только отмахнулся и признался:
— Майк, я не раз думал об одном происшествии, которое случилось со мной в шестнадцатилетнем возрасте. Я попал в тяжелейшую автокатастрофу и полтора месяца провел в реанимации. Из того периода я ровным счетом ничего не помню. Потом мама мне говорила, что последние три недели я бредил, нес всякий вздор и просил вынуть из меня трубки, которые якобы в меня понатыкали. Оказалось, я принимал медсестру за свою родную бабушку, которой не стало, когда мне было шесть лет...
|
|
|
— Ты никогда об этом не рассказывал, — заметил Майк.
— Кому приятно вспоминать, каково это — стоять на пороге смерти? — Олдрич натянуто улыбнулся. — Да и кому, спрашивается, хочется об этом слушать? В мире все и так достаточно беспросветно, не стоит забивать себе голову чьими-то унылыми историями, которым двадцать шесть лет в обед. И вообще, давай сменим тему...
— Давай, — согласился Майк, — а то ты ничего не ешь. Грег, сколько фунтов ты сбросил?
— Достаточно для того, чтобы опять влезть во все костюмы.
В субботу рано утром Майк заехал за Гретом и Кейти, и они все вместе отправились в Вермонт, в лыжный домик Майка. Лыжный сезон ожидался в лучшем случае через два месяца, но отец с дочерью вволю нагулялись, пока Майк работал над своей книгой о крупнейших преступлениях двадцатого века.
Ужинали они в «Манчестере». Погода в Вермонте, как обычно, оказалась гораздо холоднее нью-йоркской, и жаркое пламя в камине уютного ресторанчика согревало друзей не только душевно, но и физически.
Поздно вечером, когда Кейти с книгой под мышкой отправилась спать, Грег заглянул в кабинет к Майку, где его приятель после ужина снова засел за свой труд.
— Ты как-то обмолвился, что сейчас пишешь главу о миллионере Гарри Toy, который убил архитектора Стэнфорда Уайта в Нью-Йорке, в Мэдисон-сквер-гарден...
— Именно так.
— Верно, что он стрелял на глазах у целой толпы, а потом был освобожден после ходатайства о собственной невменяемости?
Майкл не мог понять, куда клонит Грег.
— Да, но Toy действительно потом лечился и психиатрической клинике...
— Если мне не изменяет память, он там надолго не задержался, а когда освободился, поселился в шикарном особняке в Лейк-Джордже[14].
— Грег, выкладывай, чего ты от меня добиваешься!
Олдрич сунул руки в карманы брюк. Майк вгляделся в лицо друга — оно показалось ему до странности беззащитным.
|
|
|
— После той аварии в подростковом возрасте у меня бывали периоды, когда я подолгу не мог вспомнить какие-то давние события. Теперь этого нет. Единственное, что осталось от того происшествия, — это мое восприятие времени. Если я чем-то поглощен, то не всегда замечаю, как пролетают, допустим, часа два...
— Это называется способностью концентрироваться, — вставил Майк.
— Спасибо, но именно это со мной случилось в день смерти Натали. Стоял март, и погода была отвратная. Одно дело — сидеть здесь за столом, не замечая хода времени, и совсем другое — бегать по улице в непогоду. Дело в том, что я точно знаю: я не способен кого-то убить. А Натали... Боже, как же я ее любил! И мне очень хотелось бы восстановить события, произошедшие за те два часа. Я отлично помню, как сдавал в прокат машину. Но если я и вправду все время бегал, то неужели до такой степени ушел в себя, что не ощущал ни холода, ни одышки?
У Майкла при виде смятения и расстройства друга сжалось сердце. Он торопливо встал и встряхнул Грега за плечи.
— Грег, послушай! Вчера ты блестяще выступил в суде. Я поверил и твоей версии встречи с Истоном, и объяснению частых звонков жене. Помню, как однажды мы болтали с тобой, и вдруг ты посреди фразы нажал кнопку на мобильнике и буквально десять секунд с ней говорил.
— Натали, я люблю тебя, — бесцветным голосом откликнулся Олдрич. — Конец связи.
В воскресенье утром Эмили позволила себе поспать до полвосьмого. Она планировала явиться в свой рабочий кабинет уже через час и провести там остаток выходного.
— Ох, Бесс, и натерпелась же ты со мной. Извини, что я совсем тебя забросила, — обратилась Эмили к своей любимице, снимая ее с соседней подушки.
Ей нестерпимо хотелось выпить кофе, но, увидев умоляющее выражение глазок болонки, Эмили наскоро натянула джинсы и куртку и объявила:
— Бесс, сегодня утром тебе не надо бегать на заднем дворике. Мы отправляемся с тобой на прогулку.
Собачка ринулась вниз по лестнице, неистово виляя хвостом. Эмили перехватила ее за ошейник и пристегнула поводок, затем сунула ключ от дома в карман куртки и отперла замок. Выходить отсюда было удобнее: с тех пор как на веранде появился засов, Эмили почти перестала пользоваться запасной дверью.
|
|
|
Бесс оживленно тянула хозяйку за поводок. Они пошли вдоль подъездной аллеи, но вдруг Эмили резко остановилась и в изумлении уставилась на соседний дом.
— Боже мой, что там такое? — пробормотала она, глядя на свежевскопанную землю у крыльца.
А ведь еще вчера там красовались желтые хризантемы! Может, они оказались поражены вредителями? Но разве такое бывает? Эмили ничего не понимала. Только вчера сосед всю тропинку обсадил цветами... Когда же он успел их выкопать? Вечером, когда она уезжала в гости к Уэсли, они еще были там, а когда возвращалась домой, то совершенно не обратила внимания, есть цветы или нет.
Эмили почувствовала, как Бесс отчаянно дергает за поводок, и перевела взгляд на свою любимицу.
— Извини, Бесс, все-все, уже идем...
На тротуаре собачка пожелала повернуть налево, и Эмили ничего не оставалось, как пройти мимо дома Зака. «Скорее всего, он у себя, — предположила она, — его машина стоит на аллее. Если бы не его странности, можно было бы потом спросить, что все-таки случилось. Но не хочется давать этому типу повод потом липнуть ко мне».
Ее мыслями вновь завладело воспоминание о том, как Зак сидел у нее на веранде, раскачиваясь в кресле. Эмили призналась себе, что тогда ей не просто сделалось неприятно — ей стало страшно.
«Мне и сейчас как-то не по себе, — рассуждала она через четверть часа, уже на обратном пути. — Тогда я была так загружена подготовкой процесса, что, наверное, меня не сразу проняло».
«Сам Господь сотворил этот день», — хмуро думал Грег Олдрич, глядя из окна спальни.
На календаре был понедельник, шесть часов утра, и на улице лил сильный дождь. Впрочем, даже в ясную погоду Грег все равно отказался бы от пробежки. «Вряд ли в такой особенный для меня день я опять потерял бы ощущение времени, — сказал он себе, — но рисковать не стоит».
Он с трудом сглотнул; у него сильно пересохло во рту. Накануне вечером Грег принял снотворную пилюлю слабого действия и смог уснуть на целых семь часов. Однако он не чувствовал себя отдохнувшим — скорее наоборот, слегка заторможенным. Грег решил, что его выручит крепкий кофе.
|
|
|
Достав из шкафа халат, он надел его и сунул ноги в шлепанцы, а затем по мягкому ковру в коридоре побрел на кухню. Долетавший оттуда аромат бодрящего напитка в кофеварке сразу поднял настроение.
«Выходные в Вермонте в компании Майка меня просто спасли, — размышлял Грег, доставая из застекленного шкафчика свою любимую кружку. — Каким утешением было поговорить с ним о том дне, когда не стало Натали, когда я целых два часа, ничего вокруг не замечая, бегал по холоду...»
Друг настраивал его, что в понедельник надо выступить со свидетельской трибуны так же хорошо, как и в пятницу. Вчера вечером, когда они уже возвращались из Вермонта, Гордон снова поднял эту тему.
— Грег, прояви завтра ту же решимость, какая была у тебя в пятницу. Твоя речь производила впечатление абсолютного правдоподобия! Помнишь выступление судьи Рейли в моей передаче? Если бы он в баре поболтал с незнакомцем и тот стал бы потом утверждать, будто новый знакомый предложил ему деньги за убийство жены, то поверили бы Рейли. Зрители по всей стране слышали эти слова, и я ничуть не сомневаюсь, что множество людей везде и всюду думают так же. — Майкл помолчал и продолжил: — В жизни бывают обстоятельства, при которых можно обвинить кого угодно и в чем угодно. Не забывай, что Джимми Истона за дачу показаний против тебя ждет немалая награда: ему больше не придется трястись при мысли, что он состарится в тюрьме.
— Да, но ты кое-что упустил из виду, — возразил Олдрич. — Жену того судьи никто в действительности не убивал.
«Убежденность, — с горечью констатировал Грег, — вот чего мне не хватает!» Он перелил кофе в кружку и перешел с ней в гостиную. Эту квартиру они с Кэтлин купили, когда ожидали рождения Кейти. Ему тогда пришлось сильно поднапрячься, чтобы подписать контракт на содержание жилья. Правда, в те времена он нисколько не сомневался, что добьется успеха на своем поприще. И вот он его добился, и к чему это все привело?
Кэтлин радовалась как ребенок, выбирая для новой квартиры обои, мебель и ковры. У нее от природы был хороший вкус и исключительное умение торговаться. Она любила шутить, что оба они — прирожденные везунчики, хотя и не родились с серебряной ложкой во рту. Если бы она не умерла, Грег никогда не сошелся бы с Натали, и ему не надо было бы ехать в суд и доказывать присяжным, что он не убийца. Ностальгия нахлынула на него подобно волне; Олдрич ощутил, что душевно и физически скучает по первой жене.
— Кэтлин, — прошептал он, — посмотри, что со мной стало... Мне так страшно... Если меня осудят, кто позаботится о нашей Кейти?
|
|
|
В горле у него стоял комок; совладать с собой не получалось. Прикусив губу, Олдрич приказал себе: «Хватит! Уймись! Лучше иди и приготовь Кейти завтрак. Если она увидит, в каком ты состоянии, то совсем падет духом».
На пути в кухню ему попался тот самый столик с ящиком, откуда, по уверениям Джимми Истона, Грег выдал ему пятитысячный аванс за убийство Натали. Олдрич остановился и потянул за ручку ящичка. Пронзительный скрип, столь дотошно описанный Истоном, тут же резанул по ушам, и он с досадой задвинул ящик обратно.
— Вижу, ты в полной боевой готовности?
Эмили оторвала глаза от записей: в дверях стоял детектив Билли Трайон. На часах было семь утра понедельника — она явилась в свой кабинет загодя. «Вот один из самых моих нелюбимых коллег в мире!» — раздраженно сказала себе Эмили, уловив в тоне Трайона снисходительные нотки.
— Эмили, нужна ли тебе моя помощь в это необыкновенное утро? Я слышал, сегодня у тебя в суде грандиозное событие?
— Надеюсь, Билли, я сама вполне справлюсь. В любом случае спасибо.
— Как спел бы Элвис: «Сейчас или никогда!» Удачи тебе с Олдричем. Желаю разнести его в пух и прах.
Эмили не могла понять, действительно ли Трайон болеет за нее или просто предвкушает ее сокрушительный провал, но сейчас ей было некогда в этом разбираться. «Подумаю об этом завтра», — рассудила она.
Трайон тем не менее и не собирался уходить.
— Не забудь, что ты будешь бороться и за нас с Джейком, — заявил он. — Нам с ним пришлось побегать по этому делу. Да и кто бы сомневался, что этот Олдрич действительно мокрушник.
Сообразив, что Трайон напрашивается на комплимент, Эмили неохотно согласилась:
— Конечно, вы с Джейком очень постарались. Остается только уповать, что присяжные с тобой полностью согласятся.
«Наконец-то удосужился подстричься, — заметила она, оглядывая Трайона. — Если бы он мог представить, насколько теперь выигрывает внешне, то почаще посещал бы парикмахера». Расставшись с привычным небрежным обликом, Билли стал похож на этакого развязного мачт, вследствие чего действительно мог нравиться некоторым женщинам. В их конторе ходили слухи, что Билли завел себе новую подружку, певичку из ночного клуба. А собственно, что в этом удивительного?
Эмили вдруг ощутила, что и он оценивающе ее рассматривает.
— Сегодня ты принарядилась ради телекамер, не иначе. Классно выглядишь.
Утром, собираясь в суд, Эмили в приступе непонятного суеверия отвергла приготовленные заранее пиджак и юбку. Вместо них она достала из платяного шкафа темно-серый брючный костюм и ярко-красную водолазку; она помнила, что надевала этот комплект в тот день, когда Тед Уэсли поручил ей ведение дела.
— Я вовсе не принарядилась, — сухо возразила она. — Этому костюму уже два года, и я не раз появлялась в нем в суде.
— Да я просто похвалить тебя хотел! Ты и вправду прекрасно выглядишь.
— Билли, я тебе очень благодарна, но ты, наверное, и сам видишь, что я изучаю материалы по процессу, и меньше чем через час мне предстоит явиться в зал суда и добиваться для убийцы обвинительного приговора. Так что, если ты, конечно, не возражаешь...
— Нет, конечно, нет, — шутливо замахал руками Трайон, затем повернулся и прикрыл за собой дверь.
После его визита делового настроя у Эмили как не бывало. «Разве я принарядилась ради телекамер? — спросила она себя. — Ведь нет же... Или эта водолазка слишком кричащая? Тоже нет. Ладно, забыли, не то крыша поедет, как у Зака». Она вдруг вспомнила о пропавших хризантемах. В субботу сосед целый день сажал их. Такие красивые цветы.
А вчера утром, когда они с Бесс вышли на прогулку, их уже не было — остались одни ямки вдоль тропинки. А в пять часов, когда Эмили вернулась домой, на их месте вовсю красовались астры и анютины глазки. Но хризантемы ей нравились больше. «Хотя этот парень явно со сдвигом. Наверное, к лучшему, что я застала его у себя дома в кресле-качалке. Тревожный звоночек!» — заключила Эмили.
Отбросив усилием воли мысли о своем гардеробе и о чудаковатом соседе, Эмили снова углубилась в материалы дела и еще раз проштудировала записи, которые собиралась использовать на перекрестном допросе Грега Олдрича.
Слушание дела возобновилось ровно в девять утра. Судья Стивенс предписал Грегу Олдричу занять место на свидетельской трибуне.
На Греге был темно-серый костюм, белая рубашка и черно-серый галстук. «Оделся как на похороны, — подумала Эмили. — Могу поспорить, что это Мур посоветовал ему такое сочетание — пытается навеять присяжным образ безутешного супруга. Но лично мое мнение, что он зря старается».
Она быстро оглянулась. Судебный пристав перед этим сообщил ей, что еще задолго до открытия дверей весь коридор, ведущий в зал гуда, ломился от желающих присутствовать на процессе. Нечего и говорить о том, что помещение было забито до отказа. Кейти Олдрич находилась в первом ряду, непосредственно за отцом, а по другую сторону прохода сразу позади Эмили расположились Элис Миллз и две ее сестры. Эмили успела поздороваться с ними, когда усаживалась за свой стол.
Судья Стивенс повторил для протокола, что свидетель был приведен к присяге накануне, а затем обратился к Эмили:
— Обвинитель, вы можете приступать к перекрестному допросу.
Эмили поднялась.
— Благодарю, ваша честь.
Она отошла к дальнему краю скамьи присяжных и начала:
— Мистер Олдрич, вы заявляли суду, что очень любили свою жену Натали Райнс. Вы подтверждаете это?
— Да, подтверждаю, — спокойно ответил Олдрич.
— И вы являлись ее импресарио. Верно?
— Верно.
— Справедливо ли утверждение, что Натали Райнс была популярной актрисой, и широкий успех у публики она имела как во время вашего с ней брака, так и до него?
— Совершенно справедливо.
— Вы не отрицаете тот факт, что, живи она и поныне, были бы все основания предрекать радужное продолжение ее карьеры?
— Несомненно, так бы и было.
— Вы не станете спорить, что если бы перестали быть ее импресарио, лишились бы своей доли от ее прибылей?
— Это так, но еще до женитьбы на Натали я не один год преуспевал в качестве агента и преуспеваю до сих пор.
— Мистер Олдрич, я задам вам еще один вопрос на эту же тему. Ваши доходы существенно увеличились после того, как вы женились на Натали и стали ее агентом? Да или нет?
— Да, но не столь существенно.
— Хорошо, кто-нибудь из ваших нынешних клиентов сравнится по популярности с Натали Райнс?
— Некоторые из моих клиентов, в особенности те, у кого есть контракты с фирмами звукозаписи, зарабатывают гораздо больше, чем когда-то Натали. — Олдрич поколебался и продолжил: — Здесь подразумевается успех иного рода. Натали претендовала на титул, некогда принадлежавший покойной Хелен Хэйес[15], и действительно имела все шансы стать первой леди американского театра.
— Вы были бы рады, если бы она этого добилась?
— Как актриса, она была изумительна и вполне заслуживала таких почестей.
— С другой стороны, мистер Олдрич, вас огорчало, что Натали по работе надолго отлучалась на съемки. Разве не правда, что вы постоянно изводили ее, требуя буквально разрываться?
Эмили подступила ближе к свидетельской трибуне. Ее голос звенел от волнения.
— Я уже заявлял суду и повторю снова, что меня гораздо больше заботила готовность Натали соглашаться на такие роли, которые, по моему мнению, повредили бы ее карьере. Разумеется, я скучал по ней в разлуке. Нас связывали очень нежные чувства.
— Не стану с этим спорить, но разве от этого ее меньше мучили ваша злоба и раздражение из-за ее частых отъездов — так что в конце концов Натали разочаровалась в вашем браке?
— Расстаться со мной ее вынудили совершенно другие причины.
— Впрочем, оставим в стороне ваше профессиональное мнение относительно достойных ее ролей. Если вы действительно были настолько терпимы к ее рабочему графику, почему она решила нанять другого агента? Почему просила вас не звонить ей больше? Почему, в конце концов, недвусмысленно потребовала этого от вас?
Наступая на Грега Олдрича, Эмили не только по реакции зала чувствовала, что хладнокровие подсудимого дало брешь, — он начал запинаться и при ответах отводил глаза.
— В последний раз Натали связывалась с вами в субботу утром, четырнадцатого марта. Это было два с половиной года назад. Позвольте мне буквально процитировать вам то, что вы под присягой показали суду. — Эмили вслух прочитала с листка: — «Прислала голосовое сообщение о том, что уезжает на Кейп-Код, а в понедельник, как и было условлено, явится на нашу деловую встречу. Она также попросила на выходных ее не беспокоить». Она хотела, чтобы ее оставили в покое, не правда ли, мистер Олдрич?
Эмили испепеляла обвиняемого взглядом. Нa лбу у него выступили бисеринки пота,
— Да...
— Но вместо того чтобы прислушаться к ее пожеланиям, вы взяли в прокате машину и последовали за ней на Кейп-Код?
— Я прислушался к ее пожеланиям и не тревожил ее.
— Мистер Олдрич, я не о том. Вы последовали за ней на Кейп-Код?
— Я вовсе не собирался докучать ей разговорами. Мне важно было убедиться, что она там одна.
— Также вам было важно использовать не свою машину, чтобы вас никто не узнал, верно?
— Я уже объяснял на прошлой неделе, почему действовал тайно. Я не хотел огорчать Натали или устраивать ей сцены. Рассчитывал лишь проверить, одна она или нет.
— Если вам требовалось выяснить, встречается ли ваша жена с другим мужчиной, почему вы не наняли частного детектива?
— Мне даже мысль такая в голову не приходила. Я поддался порыву, потому и отправился на Кейп-Код. И я ни за что не стал бы нанимать кого-то шпионить за моей женой. — Олдрич помолчал и срывающимся голосом добавил: — Мне и думать-то об этом противно.
— По вашим показаниям, к вечеру воскресенья вы сделали вывод, что Натали одна, поскольку на подъездной аллее не было чужих машин. Но как вы могли ручаться, что еще до вашего приезда на Кейп-Код к ней кто-нибудь не подсел по пути? Откуда такая уверенность, что Натали непременно одна в доме?
— Я знал точно! — воскликнул Олдрич.
— Откуда вам было знать точно? Речь шла о жизненно важном для вас вопросе. Каким же образом вы удостоверились?
— Заглянул в окно. И увидел, что она одна.
Эмили, ошеломленная нежданным откровением, тотчас поняла, какую громадную ошибку совершил обвиняемый. «Ричард Мур того же мнения», — пронеслось у нее в голове.
— Значит, вы оставили автомобиль, прокрались по газону и посмотрели в окно?
— Да! — с вызовом бросил Олдрич.
— В какое именно окно?
— В то, где теперь комната для отдыха.
— В какое время дня или ночи вы это осуществили?
— В субботу, ближе к полуночи.
— То есть вы прятались по кустам возле ее дома среди ночи?
— Тогда мне было все равно.
От дерзкого тона Олдрича не осталось и следа. Он подался вперед и, запинаясь, пояснил:
— Неужели неясно, что я за нее беспокоился? Неужели так трудно понять, что, если бы она нашла себе другого, мне неминуемо пришлось бы отказаться от нее?
— Что вы подумали, когда увидели ее в доме одну?
— Она выглядела такой беззащитной... Сидела на диване, поджав ноги, словно девчонка...
— А как, по-вашему, она должна была отреагировать, заметив в темном окне чей-то силуэт?
— Я был осторожен и хорошо маскировался. Я не хотел напугать ее.
— И вы остались довольны тем, что Натали одна?
— Да.
— Тогда зачем в воскресенье вы еще несколько раз проехали мимо ее дома? — поинтересовалась Эмили. — Вы сами признались в этом на прямом допросе.
— Я волновался за нее.
— Давайте мыслить логически, — предложила Эмили. — Вначале, по вашим словам, вы отправились на Кейп-Код на чужой машине из желания убедиться, что Натали одна. Затем выясняется, что вы подглядывали за ней в окно среди ночи, а удостоверившись в ее одиночестве, вполне успокоились. Теперь оказывается, что и в воскресенье, несмотря на вашу убежденность в отсутствии у Натали гостей, вы день-деньской до самого вечера раскатывали вблизи ее дома. Я правильно вас поняла?
— Еще раз повторяю: я волновался за нее, поэтому и остался там на воскресенье.
— Из-за чего же вы так волновались?
— Я переживал за ее душевное состояние. Мне было ясно, что раз она сидит на диване в такой удрученной позе, значит, ее что-то сильно гнетет.
— А вам не приходило на ум, что в ее подавленном настроении виноваты вы сами, мистер Олдрич?
— Приходило. Именно поэтому, как я уже говорил в пятницу, по дороге с Кейп-Кода домой я почти примирился с неизбежностью нашего разрыва. Это сложно объяснить, но ход моих мыслей был такой: раз именно я стал главным поводом для ее огорчений, то надо самоустраниться.
— Мистер Олдрич, вы не застали вашу жену в компании другого мужчины. Но затем, по вашим же показаниям, подумали, что Натали из тех людей, которые никогда не бывают менее одиноки, чем когда они одни. Тем самым вы хотите сказать, что потеряли ее в любом случае?
— Ни в коей мере.
— Мистер Олдрич, не проще ли было признать, что Натали просто не желала больше вашего общества? И если бы даже ее мучили какие-то затруднения, она все равно не обратилась бы за помощью к вам? Разве не правда, что ей хотелось вычеркнуть вас из своей жизни?
— Помню, по дороге домой с Кейп-Кода у меня появилось ощущение, что бессмысленно надеяться на наше воссоединение.
— И вы из-за этого сильно расстроились?
Грег Олдрич выдержал взгляд Эмили и ответил:
— Конечно же, я расстроился. Но было и другое чувство — чувство облегчения оттого, что все кончено. По крайней мере, больше она не будет тянуть из меня жилы.
— Больше она не будет тянуть из вас жилы — таков был ваш вердикт?
— Полагаю, можно сформулировать и так.
— И на следующее утро вы не ездили к ее дому и не стреляли в нее?
— Нет, нет и еще раз нет!
— Мистер Олдрич, полиция встретилась с вами сразу после обнаружения тела вашей супруги. Разумеется, вас просили назвать хоть одного человека, кто мог видеть вас на пробежке в Центральном парке между — я цитирую вас же — «примерно четвертью восьмого и пятью минутами одиннадцатого, когда я сдал в прокат машину».
— В парке я ни на кого конкретно не смотрел. Погода стояла холодная и ветреная. В такие дни люди для пробежки стараются укутаться потеплее, некоторые надевают наушники. Там вовсе не принято общаться, каждый погружен в себя.
— То есть на протяжении двух с половиной часов, бегая по улице в холодный и ветреный мартовский день, вы были погружены в себя?
— Однажды в ноябре я участвовал в марафоне. И среди моих клиентов есть бывшие футболисты-профессионалы. Они подтвердят, что, как бы ни было на улице зябко, едва они выходят на игру, в кровь начинает поступать адреналин, и они просто не чувствуют холода. Так и я в то утро.
— Мистер Олдрич, оцените, верно ли я описываю развитие событий. В то утро адреналин поступил к вам в кровь после осознания того, что, по вашим же словам, примирение с бывшей супругой уже невозможно. Кроме того, вы знали, что Натали находится у себя дома. Из всего этого можно допустить следующее: вы взяли в прокате машину, за полчаса доехали до Клостера, достали ключ из тайника, о существовании которого вам было известно, и подкараулили свою жену в кухне. Так было дело?
— Совершенно не так. Абсолютно.
Эмили, сверкая глазами и указывая на обвиняемого, громогласно и язвительно спросила:
— Вы ведь убили вашу жену в то утро, верно? Застрелили и оставили умирать, думая, что окончательно разделались с ней! А затем отправились в Нью-Йорк и, возможно, бегали потом по Центральному парку в надежде, что кто-нибудь вас увидит. Я права?
— Нет, не правы!
— А еще через какое-то время вернули в прокат машину, на которой шпионили за своей женой. Да, мистер Олдрич?
Грег, уже стоя, сорвался на крик:
— Я не трогал Натали! Я не смог бы даже пальцем ее тронуть!
— Но вы тронули ее. И даже больше — не просто тронули, а убили! — выкрикнула в ответ Эмили.
Настала очередь Мура вскакивать с места.
— Возражаю, ваша честь! Я возражаю! Прокурор провоцирует свидетеля.
— Возражение принимается. Обвинитель, успокойтесь и переформулируйте ваш вопрос, — постановил судья Стивенс тоном, в котором явно звучало раздражение.
— Вы убили вашу жену, мистер Олдрич? — гораздо мягче произнесла Эмили.
— Нет... нет... — запротестовал, запинаясь, Олдрич. — Я любил Натали, но...
— Но вы готовы были признать... — вмешалась Эмили.
— Возражаю, ваша честь! — гневно перебил защитник. — Она не дает ему закончить фразу.
— Принимается, — согласился Стивенс. — Мисс Уоллес, я предписываю вам дать свидетелю возможность говорить. Не вынуждайте меня снова делать вам замечания.
Эмили кивнула, показывая тем самым, что приняла указания судьи к сведению, и снова посмотрела на обвиняемого.
— Мистер Олдрич, разве вы ездили на Кейп-Код не потому, что Джимми Истон отказался от сделки по убийству вашей жены? — осведомилась она более ровным голосом.
Олдрич лишь беспомощно покачал головой.
— С Джимми Истоном я виделся один раз в баре, поболтал с ним несколько минут, и больше мы никогда не встречались.
— Но вы заплатили Истону, чтобы он выследил и убил ее? Не так ли все происходило?
— Я не нанимал Истона и не покушался на жизнь Натали! — возмутился Олдрич. Его плечи вздрагивали, глаза были полны слез. — Почему вы не понимаете? Кто-нибудь способен меня понять?
Его голос пресекся и сорвался на судорожные рыдания.
— Ваша честь, могу ли я попросить перерыв? — поспешно обратился к судье Мур.
— Объявляется пятнадцатиминутный перерыв, — изрек судья Стивенс. — Свидетель должен успокоиться.
Вскоре заседание продолжилось. Грег Олдрич уже взял себя в руки и вернулся на свидетельскую трибуну. Он был бледен, но выказывал решимость и дальше терпеливо сносить едкий тон обвинительницы.
— У меня осталось всего несколько вопросов к свидетелю, ваша честь, — сообщила Эмили.
Миновав судейскую скамью, она подошла к трибуне и остановилась прямо перед Олдричем, пытливо на него взирая. Выдержав паузу, она сказала:
— Мистер Олдрич, на прямом допросе вы подтвердили, что в гостиной вашей нью-йоркской квартиры имеется столик с выдвижным ящиком, который при открывании издает характерный громкий звук.
— Да, это так, — еле слышно отозвался Олдрич.
— Будем честными, можно ли утверждать, что Джимми Истон в подробностях описал и сам столик, и этот звук?
— Да, можно, хотя у меня дома он никогда не был.
— Мистер Олдрич, вы обмолвились, что скрип столика считался в вашей семье своего рода фамильной шуткой, вы все называли его «посланием с того света».
— Да, верно...
— Сэр, вспомните, был ли мистер Истон знаком с кем-нибудь из членов вашей семьи?
|
|
|
