Геополитическая миссия Москвы

Являясь центром богословской христианской доктрины, связанной с тайной судеб всего человечества, с мистерией Спасения, Москва является осью и более приземленной, чисто геополитической реаль­ности.

Если в основе христианского видения истории лежит битва между верными Христу, между Церковью Христовой и миром апостасии, ре­альностью антихриста, "сына погибели", то в геополитике основная драма разворачивается в противостоянии двух лагерей — Суши и Моря, теллурократии и талассократии.

Мир Моря, начиная с Карфагена и кончая современными США, воплощает в себе полюс торгового строя, "рыночной цивилизации". Это — путь Запада, путь технологического развития, индивидуализ­ма, либерализма. В нем доминирует динамика и подвижность, что способствует модернизации и прогрессу в материальной сфере. Циви­лизация Моря получила в последние века также название "атлантиз-ма", так как мало-помалу основной оплот ее вплоть до возвышения смещался в сторону Атлантического океана (США). Современный Се­веро-Атлантический альянс является стратегическим выражением этой цивилизационной модели.

Ему противостоит мир Суши, мир Традиции. Это — "героическая цивилизация", реальность верности древним устоям. Здесь прогресс осуществляется не столько в материальной сфере, сколько в сфере духа, моральное доминирует над физическим, честь над выгодой. От Древнего Рима через Византию тянется геополитическая история Суши к Восточному блоку, противостоявшему Западу в период "холодной войны". Цивилизация Суши — Евразия, континентальные просторы. В центре этого евразийского пространства — Россия, названная круп­нейшим английским геополитиком, одним из отцов-основателей этой дисциплины, "срединной землею". И снова в центре России — Моск­ва. Как резюме всех сухопутных пространств, как синоним цивилиза­ции Суши.

Макиндер писал: "Тот, кто контролирует Евразию, контролирует весь мир". На этом основана долговременная геополитическая "стра­тегия анаконды", которую на протяжении веков англосаксы, атланти-сты, реализуют внутри континентальных просторов. Это все время продолжающаяся "битва за Москву".

Москва — столица цивилизации Суши. Расположенная в глубине континента, вдали от портов и морей, она представляет собой конти­нентальную столицу, объединяющую в себе пространственные массы евразийского Востока и технологическую динамику евразийского За-пада.

С Запада сюда рвались атлантисты под разными флагами и в ные времена: от поляков, Наполеона до Гитлера. И всякий раз окку­панты Запада были отброшены континентальной мощью назад, к атлантическим берегам.

Москва — ось евразийского блока, сердце "сердцевинной земли".

Московское царство

Разные исторические школы no-разному определяют источник рус­ской государственности. Большинство склоняется к тому, что цент­ральным периодом государственной истории является Московское цар­ство или так называемый "московский период", длившийся с XV по XVIII века, т.е. с рсвобождения от татар до Петра Первого. Именно в это время сформировались основные черты великоросского народа и его государственных и социальных институтов. Подробнее и объемнее других историков этот процесс показал великий русский ученый Лев Гумилев, подчеркнувший, вслед за русскими евразийцами, радикаль­ное отличие Московской Руси в этическом, этническом и культурно-социальном плане как от остальных славянских образований, так и от Киевской Руси, которая оставалась обычным провинциальным восточ­но-европейским государством без каких-то особых евразийских геопо­литических черт.

Собственно Русь как уникальное евразийское образование, при­нявшее на себя географическую и политическую миссию Чингисхана и призванное объединить под своим контролем континентальные земли (и культуры) Востока и Запада, сложилась именно в Московский период, когда московские князья, позже цари, осознали свою ответ­ственность за особый историко-культурный путь, вверенный русско­му народу. На религиозном уровне это проявлялось в принятии рус­скими на себя идеологии византизма, но на практике эта возвышенная идея накладывалась на модель жесткой централизованной администра­тивно-хозяйственной системы татарской империи. Такое сочетание делало из провинциального государства колыбель мировой империи, из странного, затерянного в снегах и лесах, парадоксального народа — этнос, осененный вселенской миссией.

В Московской идее, в концепции "Третьего Рима" (старец Фило-фей) воплотилось высшее чаяние национальной воли. Домосковский период был прелюдией к Московскому.

Петербургский период, когда Романовы начиная с Петра формаль­но анафематствовали "старый уклад" и "старую веру", обратились на Запад, отреклись от исполнения собственно евразийской миссии и обрекли народ на завуалированное, но от этого не менее тяжкое "ро-мано-германское иго" (по выражению кн. Н.С.Трубецкого), все же нес в себе тенденции, заложенные в Москве. Пусть на другом уровне, но связь с колыбелью национальной государственности не порывалась никогда. Если Санкт-Петербург был воплощением российского "запад­ничества", столицей, максимально приближенной к "атлантизму", то Москва оставалась символом евразийского, традиционного начала, воп­лощая в себе героическое святое прошлое, верность корням, чистому истоку государственной истории.

Все "модернистическое" в России связано с Санкт-Петербургом. Все традиционное — с Москвой.

Три исторические столицы России символизируют три геополити­ческие ориентации и одновременно три типа государственности.

Киев — этническая, восточнославянская линия. В пределе, она тяготеет к тому, чтобы стать культурно-политической провинцией Европы. Будучи православной, Киевская Русь входила в православный мир, но не была и не могла быть мощным самостоятельным право­славным государством с особой национальной идеей и со специфичес­ким социальным устройством.

Москва — евразийская столица, символ становления русских са­мими собой, обретения ими смысла своего исторического существова­ния, особого уникального стиля в сочетании с задатками универсаль­ной миссии как в культурном, так и в политическом, как в религиоз­ном, так и в социально-этическом смыслах. Москва — самостоятель­ность и законченность, обретение себя.

Санкт-Петербург — столица светская, пост-московская, связанная с десакрализацией русского быта, с отказом от духовной историчес­кой миссии, от уникального и универсального одновременно русского пути. Это — линия отчуждения от собственных корней и духовно-исторических традиций. Очевидно, что синодальное "петербургское" Православие имеет мало общего с истинным византизмом, на принци­пах которых строилась Русская Церковь в Московский период во главе с Православным Царем и Православным Патриархом. В Санкт-Петербург же в XVIII веке вход людям в простом русском платье вообще был запрещен указом...

Москва Советская

Перенос большевиков столицы в Москву в высшей степени пока­зателен. С геополитической, исторической и, в некотором смысле, духовной точек зрения это было жестом, ориентированным на воз­врат к евразийской ориентации. Трудно сказать, отдавали ли себе вожди коммунистов отчет в таком поступке. Но с точки зрения выс­шей логики это было совершенно оправдано. При советском режиме Россия вновь противопоставляет себя Западу (хотя теперь и на осно­вании сугубо идеологических предпосылок), вновь открывается к Азии, вновь вступает на путь культурной, социальной и экономической ав­таркии. Можно -сколь угодно долго рассуждать о "слишком большой цене", которой было за это заплачено. Но все великое в истории делается, увы, большой кровью.

Как бы то ни было, максимального пространственного объема ев­разийский лагерь достигает именно при большевиках, а СССР остает­ся самым выразительным примером гигантской континентальной им­перии. В единый блок интегрируются различные континентальные тер­ритории, евразийские этносы, культуры. Советский период представ­ляет собой попытку найти новый актуальный и современный, но все же узнаваемый мессианский идеал Третьего Рима.

Красная Москва становится столицей Третьего Интернационала. Третье Царство — Империя Святого Духа, Эта теория восходит к христианскому мистику Иаохиму де Флора, и еще глубже к древнему харизматическому проповеднику Монтану, который был, кстати, пер­вым, кто задолго до анабаптистов и патриарха Никона начал строить в Фессалии Новый Иерусалим, земной прообраз Небесного Града.

Пусть в еретической и экстремальной форме, но и большевики ясно ощущали тайное дуновение евразийской мысли, Московской Идеи в ее универсальном значении. Вместо народа и Церкви был поставлен "пролетариат", вместо "сатаны" — капитал, вместо "цивилизации Моря" — международный империализм и колониализм, э

Меняется язык, меняются термины, меняются идеологии... Но суть остается прежней. Москва, столица Суши, Духа, Труда, против океа­нических стратегий материи и торговых технологий.

Снова Рим против Карфагена, идеал иерархии и служения против ценностей наживы, предпринимательства, "разумного эгоизма".

На сей раз Москва — становится "Римом пролетарским". Но все же именно Римом. Упованием угнетенных, обездоленных, обобранных и униженных всей земли... Столицей новой империи — империи, ко­торая мыслилась как наступление эры всеобщего счастья и добра...

Цена, заплаченная за идеал, слишком огромна. Но дискредитирует она не сам идеал, а лишь пути его реализации. В том, что чуда не произошло, виноваты не те, кто искренне и жертвенно стремились к нему, а те, кто оказались слишком земными и обычными для высокой мечты.

Быть или не быть...

История Москвы есть история идеи. Она лежит не только в про­шлом, но и простирается в будущее.

Сегодня мы, безусловно, переживаем глубокий кризис государ­ственной и национальной идеи, не можем нащупать правильных про­порций для понимания прошлого. Отсюда растерянность в настоящем. Ощущение катастрофы, связанное с мыслью о будущем. Наше обще­ство судорожно пытается обрести надежный ориентир, непротиворе­чивую, объемную, емкую концепцию нашего национального пути.

Существует определенный общественный сектор, который — вслед за американским политологом Фукуямой — считает, что "история закончилась", что нациям, государствам, религиям и культурам суж­дено отмереть в едином мире планетарного рынка. Таковы крайние российские либералы, считающие своей главной задачей поставить финальную точку в национальной истории, сделать из России "табула раса", превратить ее в количественный, ничем не отличающийся от других сегмент мирового сообщества.

Но совершенно очевидно, что такой экстремистский подход едва ли устроит всех нас. Едва ли мы спокойно примем перспективу исто­рического исчезновения, безгласного растворения в бескачественном мире. Едва ли мы легко откажемся от нашей религиозной, геополити­ческой, социальной, культурной идентичности, как того хотелось бы технократам "нового мирового порядка".

У нашей национальной альтернативы есть имя, есть символ, есть знамя. Это — Москва. Во всем значении этого сложнейшего понятия, во всей глубине и парадоксальности этой законченной и самодоста­точной теории.

Гамлетовский вопрос "быть или не быть?" в общенародном истори­ческом смысле формулируется для нас сегодня так: "быть или н«быть Москве?", "быть или не быть Московской Идее?"

В этой точке, как в фокусе, переплетаются хозяйственные и адми­нистративные проблемы, политические интересы и философские воп-рошания, исторические теории и современные идеологии, экономичес­кие связи и социальные кризисы.

Но на всех уровнях, в любых срезах и на всех этажах этой слож­нейшей темы мы должны ясно помнить те смысловые глубины, кото­рые стоят за каждым конкретным вопросом, за каждым принятым решением, за каждым одобренным или отвергнутым проектом, поста­новлением.

Глава 2

Полюс Русского Круга:

Место Москвы в сакральной

Географии России

2.1 Контуры страны в "психологии глубин"

Вопросы географии теснейшим образом сопряжены с психологи­ческими архетипами. Каждый народ, каждая цивилизация, каждая куль­тура видит и понимает пространство особым уникальным образом. Всегда существует некоторый код, который служит отличительным признаком национального мифа о территории.

Реконструкции современных историков религии, социологов и ант­ропологов позволяют говорить о целой науке, — сакральной геогра­фии, — которая предопределяла у наших предков восприятие окру­жающего мира в его пространственном измерении. Нормы сакральной географии легли в основу эпосов, житий, преданий, легенд, мифов и волшебных сказок.

По мере развития рациональных сторон жизни сакральная география уходила в сферу бессознательного, предопределяя глубинные пси­хические архетипы, рудиментарные реакции, типологию оговорок и сновидений. Исчезнув с дневного уровня, география мифа переходила в сферу бессознательных реакций, но от этого отнюдь не утрачивала своей гипнотической силы.

Есть народы, которые воспринимают свою родину, свою страну как остров. Иные видят ее как равнину, окаймленную горами. Третьи — как пространство между двух или более великих рек. Четвертые — как непрерывную чреду гор. Пятые — как береговую линию. И так далее. И на основании этой сакральной географии родного края фор­мируется представление о всей вселенной.

По мере развития обыкновенной (несакральной) географии эти представления отходят в прошлое, но — как показали исследования школы "психологии глубин" Густава Юнга — сохраняют свое влия­ние на структуру человеческой души. И даже в современном обще­стве, основанном на точных знаниях и технологическом рационализ­ме, древние представления дают о себе знать с полной силой.

⇐ Предыдущая46474849505152535455Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: