Представления о смерти в древнем мире 5 глава

Для взгляда, менее тенденциозного, чем теософский, очевидно, что отнюдь не индийская, а "месопотамская концепция смерти родственна концепции Ветхого Завета"[114]. И как нет реинкарнации в шумеро-вавилонской религии, так нет ее и верованиях ветхозаветного Израиля. Моисей, хоть и был научен мудрости египетской (Деян. 7,22), но оптимизм египетской танатологии не перенял, и еврейское понимание смерти оказалось ближе шумерскому и вавилонскому, чем египетскому. Законы Моисея не предупреждают о воздаянии в посмертии. Очень странно, что у людей, вышедших из Египта, нет погребальных обрядов и заупокойных молитв. Многое евреи унесли из Египта. Но египетская "Книга мертвых" так и не получила аналога в еврейской литературе. Концентрированность египетской религии на тайне посмертия никак не отразилась на еврейской религии. Впрочем, может, и отразилась: с той же самой старательностью, с которой мысль египтянина обращалась к загробному миру, с той же самой старательностью в религии Ветхого Завета устраняется этот интерес.

В Ветхом Завете практически отсутствует учение о посмертных путях человека. Иов вопрошает, очевидно, не ожидая ответа: “Когда умрет человек, то будет ли он опять жить?” (Иов 14,14). Иов сам понимает, что это вопрос риторический, он задает его без особой надежды услышать ответ. И ответ действительно не поступает.

Не получая ясного ответа на этот вопрос от своего Собеседника, какие же представления о смерти слагают ветхозаветные авторы сами?

Состояние, в котором пребывала душа умерших, в древнееврейском языке обозначается словом “Шеол” — безвидное место, сумеречное и без-образное место, в котором ничего не видно (Иов 10,21-22). Это скорее состояние тяжкого и бесцельного сна (Иов 14,12), чем место каких-то конкретных мучений. Это “царство теней”, эта мнимость в своем мареве скрывала людей от Бога.

Древнейшие ветхозаветные книги не знают идеи посмертной награды, не ожидают рая. “Всему и всем — одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и злому, чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы. Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем, и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они отходят к умершим. Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, чем мертвому льву. Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению, и любовь их и ненависть их и ревность их уже исчезли, и нет им более части во веки ни в чем, что делается под солнцем” (Еккл. 9, 2-6). Самуил говорит Саулу «завтра ты и твои сыновья будут со мной» (1 Цар. 28,19). И это значит, что душа праведного (т.е. самого Самуила) и грешника (Саула) найдут приют в одном и том же месте…

“Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет... А человек умирает, распадается; отошел, и где он? Уходят воды из озера, и река иссякает и высыхает; так человек ляжет и не встанет; до скончания неба он не пробудится, и не воспрянет от сна своего” (Иов. 14,7-12).

Здесь не надежда на Воскресение, которое будет после “скончания неба”; скорее всего, это обычная метафора вечности (“скорее небо падет на землю, чем...”), неизменности установившегося порядка вещей. “До скончания неба”, то есть — никогда... Никогда человеку не вернуться к жизни. “Вспомни, что жизнь моя дуновение, что око мое не возвратится видеть доброе. Не увидит меня око видевшего меня; очи Твои на меня, — и нет меня. Редеет облако, и уходит; так нисшедший в преисподнюю не выйдет, не возвратится более в дом свой и место его не будет уже знать его. Не буду же я удерживать уст моих; буду говорить в стеснении духа моего; буду жаловаться в горести души моей” (Иов. 7,7-11). "Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, когда вышел из чрева?.. Теперь бы лежал я и почивал, спал бы, и мне было бы покойно с царями и советниками земли, я не существовал бы... Малый и великий там равны, и раб свободен от господина своего" (Иов. 3, 11-19). Именно поэтому у Иова надежда на то, чтобы скрыться от страдания в преисподней ("О, если бы Ты в преисподней сокрыл меня, и укрывал меня, пока пройдет гнев Твой; положил мне срок и потом вспомнил обо мне!" - Иов. 14,13). Там нет ничего, и потому там может быть лучше, чем во плоти страданий...[aaa]

В этой же интонации и с тем же плачем псалмопевец Давид размышляет о скоромимоходящести человеческой жизни: “дни человека — как трава, как цвет полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его” (Пс. 102,15-16). “Выходит дух его, и он возвращается в землю свою, в тот день исчезают все помышления его” (Пс. 145,4). "В смерти нет памятования о Тебе; во гробе кто будет славить Тебя?" (Пс. 6,6). Душа вселяется в "страну молчания" (Пс. 93,17). "Разве над мертвыми Ты сотворишь чудо? Разве мертвые встанут и будут славить Тебя? Или во гробе будет возвещаема милость Твоя, и истина Твоя - в месте тления? Разве во мраке познают чудеса Твои, и в земле забвения - правду Твою?" (Пс. 87,11-13). Для христианина так ясен ответ на эти вопросы. Но не для людей из допасхального мира...

Смерть в восприятии ветхозаветных авторов — не освобождение от тела и не шаг к воссоединению с Божественным духом. "Ибо не преисподняя славит Тебя, не смерть восхваляет Тебя, не нисшедшие в могилу уповают на истину твою. Живой, только живой прославит Тебя, как я ныне: отец возвестит детям истину Твою" (молитва царя Езекии; Ис. 38,18-19). Здесь, на земле, можно говорить с Богом. Смерть же есть та бездна, в которой человек теряет из виду Бога... Это страшит людей Ветхого Завета — но такова реальность, знакомая им. Им хотелось бы иначе думать о смерти — но Промысл не подчиняется чаяниям человеческого сердца... “Ибо душа моя насытилась бедствиями, и жизнь моя приблизилась к преисподней. Я сравнялся с нисходящими в могилу; я стал как человек без силы, между мертвыми брошенный, — как убитые, лежащие во гробе, о которых Ты уже не вспоминаешь и которые от руки Твоей отринуты... Разве над мертвыми Ты сотворишь чудо? Разве мертвые встанут и будут славить Тебя? Или во гробе будет возвещаема милость Твоя, и истина Твоя — в месте тления? Разве во мраке познают чудеса Твои, и в земле забвения — правду Твою?” (Пс. 87, 4-13). Это уже не Давид. Это псалом Емана Езрахита. Но и ему не открыта никакая “эзотерика”, и он не знает никакой реинкарнационной надежды.

Мы только что видели, как умудренные Экклезиаст, Иов и Давид без всякой надежды вглядываются в пределы человеческой жизни. Но и простая женщина-израильтянка ощущает смертный предел таким же беспросветным: “Мы умрем и будем как вода, вылитая на землю, которую нельзя собрать” (2 Цар 14,14).

Так что нельзя утверждать, что вера в способность души к существованию вне тела воспринималась людьми Ветхого Завета как несомненная часть их национальной религии. Тем более для многих людей той поры было неясно - сознает ли она что-то или нет, и может ли быть для нее радость за гробом... И настолько это сомнение значимо и памятно, что даже в православной традиции оно иногда всплывает (пусть даже и в качестве чисто риторического приема, а не вероучительного утверждения): "Камо убо душы ныне идут; како убо ныне тамо пребывают; желах ведати таинство, но никтоже доволен поведати; еда и они поминают своя, якоже и мы оныя; или они прочее забыша плачущыя их?" (Чин на погребение священников, 6-й икос по 6-й песни канона). "Тамо всякое молчание и никтоже глаголяй Аллилуйя" (там же, 7-й икос).

В Ветхом же Завете тексты, прямо отрицающие выживание души, перемежаются с текстами, которые все же предполагают существование души после распада тела. В 1 Цар. 28,12-19 колдунья вызывает дух Самуила. “И увидела женщина Самуила и громко вскликнула... И сказал ей царь: что ты видишь? И отвечала женщина: вижу как бы бога, выходящего из земли... И сказал Самуил Саулу: для чего ты тревожишь меня, чтобы я вышел?.. Предаст Господь Израиля вместе с тобою в руки филистимлян: завтра ты и сыны твои будете со мною”. О том, что кто-то пребывает в преисподней, говорит Иезек. 32,21-31: “Среди преисподней будут говорить о нем и о союзниках его первые из героев... Там властелины севера несут позор свой с отшедшими в могилу. Увидит их фараон и утешится о всем множестве своем, пораженном мечем, фараон и все войско его, говорит Господь Бог”. Этот же образ встречается у Исайи: “Ад преисподний пришел в движение ради тебя, чтобы встретить тебя при входе твоем; пробудил для тебя рефаимов (букв. — бессильные), всех вождей земли; поднял всех царей языческих с престолов их. Все они будут говорить тебе: и ты сделался бессильным, как мы! и ты стал подобен нам! В преисподнюю ввержена гордыня твоя со всем шумом твоим” (Ис. 14,9-11).

Характерно, что все более-менее ясные танатологические места Ветхого Завета скорее пессимистичны; жизнь после смерти вспоминается как угроза, а не как утешение. В Ветхом Завете есть описания шеола, но нет видений Небесного Царства[bbb].

Это очень близко к шумеро-вавилонским представлениям о смерти. Но почему же Бог позволяет пророкам Своего народа просто пересказывать воззрения, возникшие в языческой среде, почему Он Сам не откроет им нечто новое о человеческом посмертии?

Дело в том, что Божие Слово еще не стало плотью — и потому о многом молчало. До Жертвы Искупителя никто не мог разорвать узы духовной смерти. Даже "Давид не восшел на небеса" (Деян 2,34). Вообще "Никто не восходил на небо, как только сшедший с небес сын Человеческий" (Ин. 3,13). Это из беседы с Никодимом, где речь идет о новом рождении - рождении для вечной жизни. И вот его еще не было. Никто из людей еще не переступал границу из времени в благую Вечность.

И потому Промысл наложил покров молчания на тайну послежизни. Ведь если бы пророками от имени Бога (а не по преемству общесемитских преданий) была сказана людям правда (то есть правда о мраке “шеола”) — это привело бы Израиль, и так не слишком счастливый в своих земных судьбах, в полное отчаяние. Говорить людям Ветхого Завета правду о Шеоле — значило бы провоцировать в них приступы безысходного отчаяния или надрывного эпикурейства: “станем есть и пить, ибо завтра умрем!”. Как об этом сказал св. Феофан Затворник: “Без Евангелия пробуждение духа нашего было бы пагубно, ибо неизбежно ввергало бы в отчаяние”[115].

Если пути нет или путь, которым должно идти, неизвестен, то что пользы знать, куда следует идти - О Граде Божием 11,2.

А рассказывать сказки о “Елисейских полях”, которые слишком очевидно разбивались бы при исходе каждой души из этого мира, было недостойно Откровения. Потому Слово молчало об этом до тех пор, пока Само не стало плотью и не проторгло нам — Своим Крестом и Воскресением — пасхальную дорогу к Вечной Жизни[ccc]. С грехопадения первых людей в структуре мироздания произошла подвижка, которая перервала животворящую связь людей и Бога. В самой природе человека произошла мутация, делавшая его неспособным к подлинному Богообщению. Даже в смерти праведник не соединялся с Богом. До Христа[ddd] Царство Радости еще не может вобрать в себя мир, и никто из мира не может вместить его в себя.

Ветхий Завет знает “универсальную”, общенародную и общечеловеческую эсхатологию, которую он связывает с приходом Мессии. Но он не разрабатывает частной эсхатологии — представления о частном пути каждого отдельного человека за пределами этого мира. Поэтому в книгах Ветхого Завета огромное число “мессианских” мест, таких мест, которые связывают радикальное и светлое изменение в судьбах мира и человека с пришествием Христа, но нет обещаний относительно просто человека, каждого отдельного, частного индивида.

В том, мессианском, времени ожидается исполнение надежды. Когда-то в будущем "поглощена будет смерть на веки, и отрет Господь Бог слезы со всех лиц, и снимет поношение с народа Своего по всей земле" (Ис. 25,8). Тогда “на живущих в стране тени смертной свет воссияет” (Ис. 9,2). "Оживут мертвецы Твои, восстанут мертвые тела! Воспряните и торжествуйте, поверженные во прахе: ибо роса твоя - роса растений, и земля извергнет мертвецов... Земля откроет поглощенную ею кровь, и уже не скроет убитых своих" (Ис. 26,19 и 21).

Вообще, если иудеи и позволяли себе надежду — они надеялись не на посмертные странствия души по новым телам, а на воскресение в своей же плоти. Можно (хотя и с некоторой осторожностью) привести здесь пророчество Иезекииля о собирающихся костях (Иез. 37,11-14)[eee]. А тем, кто всюду стремится выискать "кармическую эзотерику", уж совсем необходимо напомнить слов пророка Даниила: "И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление. И разумные будут сиять как светила на тверди, и обратившие многих к правде - как звезды, во веки, навсегда… А ты иди к твоему концу и упокоишься, и восстанешь для получения твоего жребия в конце дней" (Дан. 12,2-3 и 13). Это и есть библейская эзотерика, ибо Господь велит: "А ты, Даниил, сокрой слова сии и запечатай книгу сию до последнего времени" (12,4). Лишь когда настали эти мессианские, "последние времена" (1 Петр. 1,20), эта тайна была снята, и оказалось, что и в самом деле по воскресении "звезда от звезды разнится в славе" (1 Кор. 15,41).

Эта вера Израильского народа может казаться утонченным спиритуалистам с Гималаев варварством, но исторические реалии нельзя отменять по желанию. Евреи и христиане хранили древнюю веру в телесное воскресение и отвергали возникшую в более поздние времена веру в метемпсихоз. Но до Пасхи Христовой лишь иногда можно было позволить себе пасхальную надежду. Лишь когда рубеж Нового Завета оказался перейден, тогда жизнь по ту сторону смерти стала доступна человеку; а мир посмертия в некотором смысле стал доступен и для исследования. В богословии появились ясные формулы о том, что из нашей жизни есть два противоположных исхода: смерть и успение.

Но Ветхий Завет этого еще не знал. Хотя и предчувствовал: два случая победы над смертью, встречающиеся в древнейших преданиях, записанных в Библии, говорят об уклонении от смерти, при котором тело сопровождает человека в его восхождении на небо, а не сбрасывается в земную гниль (телесные вознесения Еноха и Илии). Но “официально” в Ветхом Завете нет прямой речи Бога о посмертии.

Со временем молчание Небес о последнем пути человека стало совсем уж невмоготу. Начались поиски ответа людьми. Со временем они становятся все более настойчивыми, а предполагаемые ими ответы становятся все более разнообразными и даже - противоречащими.

Иногда дозволяет себе личную надежду даже псалмопевец: "Но Бог избавит душу мою от власти преисподней, когда примет меня" (Пс. 48,16). "Даже и плоть моя успокоится в уповании; ибо ты не оставишь души моей во аде и не дашь святому твоему увидеть тление" (Пс. 15,9-10). Однажды Исайя выражает надежду на то, что не только в далекие мессианские времена, но и раньше может наступить радость для праведника, уходящего из мира слез: "Праведник умирает, и никто не принимает этого к сердцу; мужи благочестивые восхищаются от земли, и никто не помыслит, что праведник восхищается от зла. Он отходит к миру; ходящие прямым путем будут покоиться на ложах своих" (Ис. 57,1-2). Впрочем, библейская критика полагает, что это достаточно поздний текст, принадлежащий уже не Исайе, а его позднейшим ученикам.

В поздних, предновозаветных неканонических книгах тема о посмертном существовании человека звучит уже весьма ясно. Так, Иуда Маккавей молится о павших воинах, "помышляя о воскресении" (2 Макк. 12,43). Идея воскресения мыслится автором этой книги в таком контексте: "Царь мира воскресит нас, умерших за Его законы, для жизни вечной" (2 Макк 7,9). Как видим, и тут речь идет о вечной жизни по воскресении, а не о лучшем перевоплощении.

Прямой бунт против традиционных представлений о шеоле содержится в неканонической книге Премудрости Соломона, написанной уже в эллинистическую эпоху и развивающей более раннее суждение соломоновой традиции – «праведный и при смерти своей имеет надежду» (Притч. 14,32). Традиционное представление о смерти здесь именуется нечестивым: “Неправо умствующие говорили сами в себе: нет человеку спасения от смерти, и не знают, чтобы кто освободил от ада. Случайно мы рождены, и после будем как небывшие; дыхание в ноздрях наших — дым, и слово — искра в движении нашего сердца. Когда она угаснет, тело обратится в прах, и дух рассеется, как жидкий воздух; и жизнь наша пройдет как след облака, и рассеется как туман, разогнанный лучами солнца. Ибо жизнь наша — прохождение тени, и нет нам возврата от смерти: ибо положена печать и никто не возвращается” (Прем. 2, 1-5). Позитивное же представление о смерти видится уже так: “Души праведных в руке Божией, и мучение не коснется их. В глазах неразумных они казались умершими, и исход их считался погибелью и отшествие от нас — уничтожением: но они пребывают в мире, и надежда их полна бессмертия” (Прем. 3,1-4).

Как видим, надежда автора этой книги "полна бессмертия", а не "кармической мудрости". Впрочем, это нисколько не мешает Блаватской числить его среди проповедников реинкарнации. Среди библейских мест, якобы свидетельствующих в пользу реинкарнации, Блаватская приводит стих: "Я был отрок даровитый и душу получил добрую; притом, будучи добрым, я вошел и в тело чистое" (Прем. 8,19-20)[116]. Но действительно ли перед нами формула реинкарнации? Максимум, что можно увидеть в этой фразе - это представление о предсуществовании души, то есть о том, что душа существует прежде тела. Однако вера в предсуществование души не есть вера в ее многократные телесные воплощения. И то представление об отношении души и тела, которое мы встречаем в этом стихе, мало похоже на традиционно-кармическое, особенно на платоновское: в тело входит добрая душа, а не грешная, и само тело именуется здесь добрым, а не темницей.

Кроме того, не стоит забывать, что это книга весьма позднего происхождения[fff] и не очень высокого авторитета.

Скорее же всего перед нами просто общебиблейское убеждение в добротности всего творения. Это обычная библейская печать качества: "всё добро зело". Тело не источник зла, и расставание с ним не сулит надежды. Вообще ветхозаветная антропология с присущим ей целостным ("холистическим") видением человека не оставляет места для гипотезы свободного странствия души по различным телам. Для древнееврейских Пророков жизнь человеческого духа вне тела неудобовразумительна. Душа живого существа нередко помещается ими в крови. И уже одно это предположение делает совершенно немыслимым приписывать древнееврейской религии учение о переселении души. Пророк Захария возвещает о Господе, “образовавшем дух человека внутри него” (Зах. 12,1). Понятно, что такая позиция также несовместима с представлением о существовании души прежде возникновения человеческого тела.

Если бы в иудаизме была идея реинкарнации, то совершенно непонятной стала бы религиозная ситуация, сложившаяся в Израиле к евангельской поре. Слишком уж разнообразны оказались взгляды разных богословских школ по такому фундаментальному вопросу, как судьба человека после смерти. Так вот — если бы в Библейской религии на уровне текстов или эзотерической священнической традиции присутствовала идея переселения душ, то в рамках официальной иудейской религии не могла бы существовать школа саддукеев, радикально отрицающая бессмертие души[ggg]. Если бы “Закон и пророки” возвещали реинкарнацию, то существование в священнической среде, в синедрионе “саддукейской ереси” было бы совершенно невозможно.

Более того - даже еврейские еретики на грани Заветов не проповедовали переселение душ, но надеялись на воскресение во плоти.

О ессеях Ипполит (III в.) пишет, что «у них в силе и учение о воскресении. Они признают, что тело воскреснет и останется бессмертным, точно так же, как уже бессмертна душа, которая, отделившись, отдыхает до Суда в одном приятном и лучезарном месте, которое эллины, услышав о нем, назвали бы Блаженными островами… Они говорят, что будет суд и все сгорит, и все неправедные будут наказаны вечно» (Опровержение всех ересей. 9,27)[hhh]. Иосиф Флавий говорит о ессеях как о верующих в то, что грешники «подвергнутся вечному наказанию» (Иудейская война. 2,8,2-13,157).

Найденные у Кумране «рукописи Мертвого моря» также говорят о надежде на воскресение мертвых. Разногласие между книгами межзаветной эпохи только в том, мыслится ли в них воскресение как судьба всего человечества, или же как удел только Израиля, или же как дар, предназначенный только для «посвященных» – членов кумранской секты. «Оживляющий (Мессия) поднимает мертвых Его народа» (4Q521 fr.7 – т.н. “Мессианский апокалипсис”)[117]. «И лежащие во прахе воздвигнут мачту и тление мертвых поднимет стяг» (1QH 6,34)[118]. «Соединиться… с сынами истины твоей и в жребий народа Твоих святых, дабы из праха тления мертвых вознести к свету,… чтобы возобновляться во всем сущим» (1 QH 11,11-14)[119]. В целом «для послебиблейской литературы, то есть для апокалиптико-апокрифической литературы, в частности, для кумранских рукописей, характерны более конкретная разработка проблемы “последних дней” и развитие идеи индивидуального бессмертия души наряду с верованием в телесное воскресение праведных, возмездие и наказание нечестивых”[120]; «К первой четверти I в. до н.э. общинники (кумраниты – А. К.) исповедовали веру во всеобщее воскресение мертвых»[121].

Апокрифическая литература рубежа Заветов не проповедует карму и реинкарнацию.

Блаватская любит ссылаться на книгу Еноха, полагая ее древнейшей книгой библейского мира. Но в этой книге (датируемой III-I веками до Р.Хр.)[122] нет никакого переселения душ, а есть ясное пасхальное обетование: «И в те дни земля возвратит вверенное ей, и царство мертвых возвратить вверенное ему, и преисподняя отдаст назад то, что обязана отдать» (51)[123]. Суд Божий, возвещаемый в этой книге, определяет людям участь, которая не может быть изменена «в следующей жизни»: «вечное осуждение», «они не согрешат опять» (5); «они будут держаться заключенными до вечности» (21); «навсегда в вечность» (27) «они не будут иметь надежды» (46); «грешники падут пред Ним и не восстанут опять» (48); «мрак служит нашим жилищем навсегда и навеки» (63); «погибнет грех во мраке навсегда и навечно» (112).

Еврейский текст Книги Еноха[iii] рисует картину, в которой нет места для исправительного перевоплощения души: «Пойдем, и я покажу тебе, где пребывают души нечестивцев и где пребывают души тех, кто (нахо­дится в промежуточном состоянии (между праведностью и нечестием) и куда нисходят души нечестивцев. Души нечестивцев низводятся в Шеол двумя ангелами унич­тожения, Заафиэлем и Самхиэлем. Самхиэль поставлен над душами тех, кто (находится в) промежуточном состоянии, чтобы поддерживать их и очищать их от греха благодаря Многомилосердию Вездесущего. Заафиэль предназначен низ­водить души нечестивых из Присутствия Святого, будь Он Благословен, от Суда Шехины, в Шеол, дабы наказать их огнем в Геенне, палками из горящего угля. И я увидел, что их лица подобны лицам людей, но что их тела подобны орлам. Кроме того, лица тех, кто (находит­ся в) промежуточном состоянии (между праведностью и нече­стием), имели зеленоватый цвет, соответственно их деяниям, ибо есть в них скверна, пока они не будут очищены огнем от своих грехов. А лица нечестивых душ (черны), как дно горшка, из-за множества их нечестивых дел. Я увидел души праотцов мира, Авраама, Исаака и Иако­ва, и остальных праведников, которые восстали из своих мо­гил и вознеслись на небеса. Они мо­лились перед Святым: «Владыка мира, доколе Ты будешь восседать на Своем Троне, подобно скорбящему во дни его траура, и Твоя Десни­ца позади Тебя, и Ты не избавляешь Твоих сынов и не явля­ешь Царствия Твоего в мире? Не жаль ли Тебе Твоих сынов, порабощенных у народов мира? Не сожалеешь ли Ты, что Твою Десницу, которой Ты распростер небеса, землю и небе­са небес. Ты (держишь) позади Себя?»»[124].

В 4 Ездр. 7,31 возвещается всеобщее воскресение мертвых на суд. Завещание Иуды, 25 также обещает воскресение мертвых (хотя, возможно, и ограничавает круг воскресших только Израилем): «И после сего восстанет Авраам и Исаак, и Иаков к жизни… И в печали скончавшиеся восстанут в радости, и бедные ради Господа разбогатеют, и умирающие ради Господа пробудтся к жизни, и орлы Израиля полетят в радости, несчастливые же будут скорбеть, и грешники восплачут»[125]. Завещание Вениамина, 10 говорит о том же: «И тогда вы узрите Еноха, Ноя, Сима и Авраама, и Исаака, и Иакова, восседающих одесную Его (Господа) в величии. Тогда и мы восстанем, каждый к скипетру (колену) своему. Тогда и все восстанут, иные в славу, другие в бесчестие»[126]. Завещание Завулона 10, 1-3 утешает: «И ныне, дети мои, не печальтесь, что я умираю, ибо я восстану опять среди вас как вождь среди сынов своих. На нечестивых же наведет Господь огонь вечный и погубит их до рода родов. Я же ныне в покой мой теку, как и отцы мои»[127]. Завещание Симона, 6 при пришествии Господа на землю обещает – «Тогда восстану и я в радости»[128] (напомню, что «Заветы Двенадцати патриархов» были найдены в кумранских пещерах, и, значит, представляют собой дохристиансккую апокрифическую литературу).

Книга Юбилеев (II в. до н.э.) угрожает вечными муками грешникам[jjj], для душ праведников до воскресения она предполагает «вечное жилище»[129] - и «и хотя кости их будут покоиться в земле, но для духа их будет многая радость»[130]; круг воскресших она ограничивает только народом Израиля. Наконец, Псалмы Соломона 3,15; 13,9; 14,7; 15,15предполагают воскресение (хотя и только для еврейских праведников)[kkk].

Итак, только Иосиф Флавий полагает, что одна из иудейских групп веровала в душепереселение. Все остальные источники рисуют картину, далекую от «кармической». Итожа ее, можно сказать, что некоторые иудеи считали, что душа человека неразрывна с телом, а потому с гибелью тела навсегда гибнет и душа (саддукеи). Другие верили в то, что Бог единожды и навсегда определит участь развоплощенных душ. Третьи тексты свидетельствуют о том, что души вместе с телами воспримут то, что заслужили, пребывая в этих телах (причем второе и третье верования не исключают друг друга – как в православии идея о том, что душа умершего судится в «сороковой день» совмещается с идее о повторном всеобщем суде в конце времен по воссоединении душ с телами).

Помимо иудейских источников, есть еще и внешние свидетельства о еврейских танатологических представлениях. И христиане, и язычники были убеждены, что иудеи верят в воскресение мертвых во плоти. Так, языческий критик христианства Цельс во втором веке приписывает иудеям ожидание телесного воскресения: “Мы, — приводит Цельс слова иудея, — имеем твердую надежду на то, что воскреснем в теле и получим вечную жизнь” (Против Цельса. II,57). «Совершенно нелепы их представления, что бог, словно повар, принесет на землю огонь, весь род людской, кроме них самих, будет изжарен, а они одни останутся невредимы, притом не только живые, но и давным-давно умершие поднимутся из земли в собственной прежней плоти: вот уж подлинно чаянье червя! Ибо какого рода должна быть душа у человека, чтобы снова тосковать по уже прогнившему телу?» (Против Цельса. V,14)[lll].

Но все же ни одна из школ иудейского богословия во времена, близкие к жизни Христа, не могла в свое подтверждение привести авторитетную устную традицию истолкования Писания. Именно поэтому самые разные, самые противоположные точки зрения должны были терпеть друг друга. И в одном Синедрионе заседали фарисеи и саддукеи.

Именно молчание Слова Божия создало ситуацию, при которой стал возможен такой разброс мнений, такой плюрализм. Каждая из школ по-своему истолковывала это молчание. Саддукеи сохранили верность пессимистической традиции. Ессеи и кумраниты сделали акцент на более светлые, пасхальные места. Флавий, заметив, что Писание крайне мало говорит о смерти, счел вполне допустимым приписать своим фарисеям танатологию, заимствованную из тех источников, где она разработана подробнее, то есть из современной ему языческой философии.

Настолько неясно было конечное предназначение человека в текстах Ветхого Завета, что две виднейшие раввинистические школы античности — Гиллеля и Шамая — провели три года в диспуте на тему “не напрасно ли создан человек?”. И пришли к общему выводу: лучше было бы человеку не появляться на свет[131].

Но в разгар диспутов, разгоревшихся среди философов Индии, Греции и Израиля о том, что же есть в человеке такого, что не стыдно было бы приобщить к Вечному Бытию, Христос сказал: “Я всего человека исцелил” (Ин. 7,23). Не особо аристократическая частица человеческого бытия достойна вступить в вечные обители, но весь человек. Христианство осаждает порывы оккультистов и говорит, что человеческий разум, человеческий дух не сможет сам взойти к Богу. И оно же дает новую надежду: Бог может привлечь к Себе не только разум и не только дух, но всего человека, в том числе и его тело[mmm].

Оставаясь же в мире собственно ветхозаветной письменности, мы не должны забывать, что танатология Ветхого Завета поражает прежде всего именно своей неразвитостью. А ведь учение о переселении душ предполагает детальную проработку послесмертной географии. Может быть, хотя бы этот аргумент позволит теософам смириться с очевидным: ну, нет идеи реинкарнации в Ветхом Завете. Можете считать, что евреи не доразвились в ту пору до принятия вашей концепции. Объясняйте как хотите этот факт (пусть даже неразвитостью пророков Древнего Израиля), но все же признайте его наличие: в Ветхом Завете идеи реинкарнации нет, и ее никак нельзя пристроить к мировоззрению пророков.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: