Раннехристианские писатели об идее об идее переселения душ 6 глава

Если бы Ориген был языческим "посвященным", то мы должны были бы избрать первый вариант. Но сам Ориген предлагает второй: "твое дарование может сделать тебя совершенным римским юристом и эллинским философом тех школ, которые считаются знаменитыми. Но я желал бы, чтобы ты воспользовался всею силою своего прирожденного дарования в последней цели для христианства; ради этого я хотел бы, чтобы ты по возможности взял и из философии эллинов то, что может служить для христианства как бы общеобразовательными науками или пропедевтикой... Может быть, на нечто в таком роде намекает написанное в книге Исход от лица Божия, что повелено было сынам Израилевым просить у соседей и у живущих с ними сосуды серебряные и золотые и одежды, чтобы, обобравши египтян, они получили материал для изготовления взятого на служение Богу... Однако, Писание знает, что для некоторых служит во зло проживание с египтянами, то есть с науками мира сего... Я же, наученный опытом, мог бы сказать тебе, что мало таких, которые взяли из Египта полезное; напротив, много братьев идумянина Адера[rrrrrr]. Это те, которые, вследствие известной эллинской изобретательности, вызвали к жизни еретические мысли и, так сказать, соорудили золотых телиц в Вефиле"[260]. Итак, Ориген служит Церкви. А изучение язычества есть для него лишь форма церковного служения.

Ориген сознательно встал между Церковью и миром, чтобы послужить мостком из мира в Церковь - "Он собирал все, что у каждого философа было полезного и истинного, и предлагал мне, а что было ложно, выделял как другое", особенно отделяя то, что было противно христианскому благочестию, - говорит о своих уроках у Оригена св. Григорий Чудотворец (Благодарственная речь Оригену, 14)[261].

И все же, идя навстречу миру, Ориген слишком далеко отошел от Церкви. Ориген маскировался под язычника - и, пожалуй, слишком удачно это делал.

Слово "маскировался", только что употребленное, требует пояснений. Ведь маскировка предполагает лукавство. Это заведомое представление своей позиции в неподлинном виде. Можем ли мы допустить сознательное лукавство в проповеди Оригена? К сожалению, да.

В шестой книге "Стромат" Ориген цитирует Платона: "Если мы правильно недавно сказали, что богам ложь по существу бесполезна, людям же она полезна в виде лечебного средства, ясно, что такое средство надо представить врачам, а несведущие люди не должны к нему прикасаться. Правителям государства надлежит применять ложь как против неприятеля, так и ради своих граждан - для пользы своего государства" (Государство 3, 389bc). Ориген комментирует: "Человек, которому настоит необходимость прибегать ко лжи, должен тщательно наблюдать, чтобы пользоваться ложью как приправой или лекарством, чтобы соблюдать меру, не преступать пределов, в каких воспользовались ложью Иудифь против Олоферна, победившая его благоразумным обманом на словах... Если мы будем лгать не с целью достигнуть какого-либо великого блага, то должны подлежать суду Того, Который говорит "Я есмь Истина" (Ин.14)" (Иероним. Апология против Руфина. 1,18). Итак "Ориген учит, что учителям лгать можно, а ученики не должны лгать".

Теософов не слишком должна удивлять такая позиция. Согласно Агни Йоге, “самая большая ошибка может быть оправдана, если источник ее чист. Но измерить эту чистоту можно лишь просвещенным сознанием” (Община, 79). Такое прикрытие называется “внешними щитами”[262] или “гримировкой” (Община, 204)[ssssss].

Но вот вопрос: с кем лукавит Ориген? Со своими или с язычниками? С казнимыми своими ученикам или с их палачам?

То, что теософам кажется “эзотеричным” в беседах Оригена, логичнее было бы расценить как нечто предельно “экзотеричное”. Проповедник зачастую даже против своей воли подлаживается под настроение и вкусы своей аудитории. Сегодня, например, модна идея свободы и прав человека — и потому нередко церковные катехизаторы (если они обращаются к интеллигенции) всячески подчеркивают, что идея свободы укоренена в Евангелии. Но во времена, когда люди искали не внешней “независимости”, а истины, когда общество прислушивалось к монахам, церковная литература, напротив, подчеркивала идею послушания — и находила ее в том же Евангелии.

Так и Ориген (подражая своему гипотетическому учителю Клименту), живя в эпоху, которая любила тайны и мистерии, решил сказать, что и у христиан можно научиться "тайным знаниям". Хотите “тайн”? Эллины ищут мудрости и секретов? Что ж, эллины как дети. А с детьми надо говорить по-детски. Заходите, у нас есть немножко отборного гнозиса лично для Вас и Вашей супруги. Слушайте: Давным-давно “Петр, Иаков и Иоанн, хотя и были особо Спасителем почтены, однако после Вознесения Спасителя не оспаривали друг у друга эту честь, но избрали епископом Иерусалима Иакова Праведного... Иакову Праведному, Иоанну и Петру Господь после Воскресения передал знание, они же передали его остальным апостолам, остальные же апостолы семидесяти, одним из которых был Варнава” (Климент Александрийский. Очерки. 6,7; Цит. по: Евсевий Церковная история. II,1,3-4). А когда заинтригованные слушатели возьмут в руки Послание этого самого Варнавы — они увидят там проповедь Христа Распятого. Но не найдут там на грамма “герметизма”...[tttttt]

Ориген, как и Климент, просто не отказывается порассуждать со своими вполне еще языческими слушателями на темы, которые для них привычно-интересны, и на жаргоне, им знакомом. Ему кажется, что проблемы космологии, почти не затронутые Библией, можно решать вполне свободно. Если же воспитанные на античной литературе слушатели привыкли к некоторой космологии, которая прямо не отвергается в Писании — зачем же ставить между Христом и людьми еще один барьер? Не лучше ли уверить их, что о мире Писание и эллинская философия мыслят вполне сходно?

Да, Ориген любит укутаться в туман таинственности (это модная одежда в философских кругах III столетия). Но иногда удается заглянуть под его “эзотерический” покров и рассмотреть, что же именно он считал глубинами христианства, не всегда доступными “толпе”. И тогда обнаруживается, что под глубинами знания Ориген подразумевает никакой не оккультизм, а вполне нормальное отрефлектированное православное богословие. Вот пример противопоставления простонародной веры и христианского знания у Оригена:

Простолюдины, — замечает он, — иногда действительно думают, что Бог слышит тех, которые громче всего просят о помощи. Будучи не в состоянии устоять перед их воплями, Бог посылает им свою благодать. “Напротив, по нашему учению, люди, которые сурово осуждают себя за свои грехи, считают себя как бы потерянными из-за грехов, а потому плачут и стонут и представляют достаточные доказательства действительного и настоящего обращения — таких людей Бог принимает ввиду их покаянного сокрушения о том, что они до своего обращения проводили порочную жизнь” (Против Цельса. III,71). Итак, не внешняя молитва, не настойчивость словесных просьб врачуют человеческую душу, а покаянное изменение глубины своего сердца. Так ведь церковные предания из века в век распространяют свидетельства о том, чем кончается неискренняя исповедь. Когда священник говорит “прощаю и разрешаю”, открывается присутствие Христа, изрекающего: “А Я не разрешаю”...

А если бы Ориген был оккультистом, он не замедлил бы в этом случае повторить какую-нибудь антихристианскую пошлость вроде заверений Клизовского в том, что Закон Кармы нельзя умолить...

По правде сказать, и я порой использую такой способ проповеди: православие иногда я излагаю в полемике с православием же. Расхожие представления, которые люди, не имеющие богословского образования, считают неотъемлемой частью православного предания, иногда приходится оспаривать - в тех случаях, когда и людьми нецерковными они начинают восприниматься как нечто, присущее православию, но для них неприемлемое. И тогда приходится говорить: "Вы думаете, что православие на этот вопрос смотрит вот так? И именно это мешает Вам соединиться с Церковью? Так знайте, что в церковной предании есть совершенно иные подходы к нему. Смотрите, вот здесь Писание говорит вот так, а вот совсем уж неожиданное суждение такого-то святого Отца... Как видите, православие глубже, чем Вам казалось. Вы поспешили отождествить мнение вашей соседки с учением Церкви"[uuuuuu]. Так что, если проповедник говорит о том, что есть более глубокое толкование духовных истин, нежели то, что доводится слышать от прихожан, то не стоит предполагать, будто вслед за этим последует посвящение слушателей в "тайную доктрину" каббалистики и язычества.

И потому то несомненное обстоятельство, что Ориген порой проводит различие между своей позицией и тем, во что веруют люди, склонные к буквальному прочтению Писания, еще не может служить основанием для причисления его к кружку гностиков и оккультистов. Платонизм Оригена — это не более чем философский “обряд”: он об-ряжает христианство в привычные светско-философские одежды, чтобы легче было пройти в Академию к язычникам, гордым своей ученостью. “Эзотерика” теософов под покровом христианских слов и символов скрывает язычество. “Эзотерика” Оригена ровно противоположная — под флером языческих штампов он говорит о Евангелии.

Да, Оригену не удалось провести безупречное разделение в многообразии эллинских философских идей. Некоторые из тех мыслей, что казались ему непротиворечащими христианству, при ближайшем рассмотрении оказались все-таки чужими. По выводу Владимира Соловьева, для Оригена характерно сочетание самого решительного желания принять новое христианское откровение с внутренней неспособностью понять его особую, специфическую сущность[263]. Впрочем, каждый человек опыт своего воспитания, жизни в миру, образования проносит с собою в Церковь и в богословие. Необычность пути Оригена в том, что он как бы вышел из Церкви (не мистически, а, скажем так, из мира церковных книг и преданий), вышел в мир языческой культуры, уже будучи христианином[vvvvvv]. Но в мир греческой философии Ориген вошел, чтобы ее преобразить в орудие для проповеди Евангелия.

В полемике с “внешней философией” использует наличный интеллектуальный материал, обращая против языческой философии языческие же аргументы: “Мы одалживаем иногда выражения у язычников, чтобы привести их к вере” (Беседы на пророка Иеремию, 19,5; см. также Там же 4,1-4 и Толк. на Мф. 17,31). За подобного рода стиль ведения дискуссии один язычник назвал Дионисия Ареопагита “отцеубийцей”…[wwwwww]

И свои гипотетические конструкции Ориген строил ради того, чтобы люди, воспитанные в языческой культуре, могли узнать нечто похожее на уже знакомые им философские гипотезы. По замыслу Оригена они сначала увидели бы в христианской проповеди нечто им уже знакомое и потому для них приемлимое, а затем постепенно обвыклись бы в мире Библии и постепенно вошли бы в мир Церкви. Для начала им надо было понять, что христианство не так страшно и невежественно, как им казалось. Потом они обнаружили бы, что на самом деле страшно оставаться вне Евангелия, оставаться в мире язычества. Именно там настолько страшно - что лучше умереть, но не возвращаться в мир своей языческой юности.

Нет спору: в той системе, которую Ориген строит в книге "О началах", много почерпнуто из греческой философии, много роднящего ее с язычеством. Спор с теософами у нас о другом: Понимал ли Ориген сам двуприродность этой своей системы? И если понимал, то чем сам Ориген дорожил в этом сплаве больше: языческими мотивами или христианскими? Прятал ли Ориген язычество под флером христианских цитат, или он утаивал христианство под покровом привычных философских допущений? То, что было сказано выше о личности Оригена, заставляет сказать, что теософское предположение о нем оскорбляет его память. Теософское видение Оригена превращает его в холодного лицемера, который посылает своих учеников на смерть, будучи в душе согласным с теми язычниками, что убивали его духовных детей.

Христианское видение Оригена другое: Ориген - миссионер, который изложение церковного богословия предварял свободным философским умозрением ради того, чтобы сначала показать язычникам, что Библия не противоречит их уму, а затем приучить их ум не противоречить Библии.

Пусть читатель сам выберет, кто же на деле хулит память Оригена.

Но у теософов может быть сильный аргумент: Апологет Оригена Памфил спустя полвека после кончины Оригена сказал, что тот написал книгу «О началах», то есть ту самую книгу, в которой и встречается допущение реинкарнации, - per spatium et quietem in secreto (Апология Оригена. Введение // PG 21, 548). Что означает секретность этой книги? Что Ориген в ней что-то прячет от Церкви?

Эта книга занимает совершенно исключительное место в наследии Оригена. «Сами обличители Оригена сознаются, что не будь «О началах», неправомысслие Оригена очень трудно было бы доказать по другим его сочинениям… Если бы не имели «О началах», кто знает, в таком ли самом виде представилось бы нам мировоззрение Оригена, в каком оно представляется нам в этом сочинении. По крайней мере то факт исторический, что даже такие люди, как Иероним и Августин, прочитавши и переведши многие комментарии Оригена, превозносили похвалами знаменитого толковника как одного из первейших учителей церкви, вовсе и не подозревая тех странных мнений, которые они потом с ужасом встретили в «О началах»»[264]. И в самом деле - о различии теорий, книг Оригена есть очень интересное свидетельство Иеронима: "Я перевел на латинский семьдесят книг его, и из-за труда моего никогда не было спора, никогда не волновался Рим" (Иероним. Апология против Руфина. 1,8). Итак, пока Иероним переводил другие, более поздние книги Оригена, Рим не волновался, и православие Оригена было вне подозрений. Споры возникли только после перевода "О началах". Значит, между "О началах" и другими книгами Оригена была ощутимая разница. И, значит, нельзя об Оригене судить только на основании книги "О началах".

А ведь именно в этой книге выражены все те суждения, которые сделали имя Оригена пререкаемым в Церкви и превозносимом у современных оккультистов.

Эта книга действительно резко отличается от всех остальных его трудов. Означает ли это, что именно в ней Ориген изложил свое собственное учение, в то время как в остальных от пытался приспособиться к верованиям своих церковных слушателей? Именно так понимают Оригена свящ. Николай Петров[265] и свящ. Григорий Малеванский: Ориген прячет свой образ мысли от церковного народа, приоткрывая себя лишь в эзотерической книге «О началах»: ибо, если философия мыслит иначе, чем народ – как в таком случае говорить? «Ответ следует сам собою. Новое воззрение есть плод, добытый логикой философа, и как таковой, как его личный домысел подлежит критике, могущей его принять или отвергнуть. Значит, и открытие этого воззрения имеет место только там, где может быть к нему чисто рациональное, критическое свободное отношение, но там, где все принимается на веру, философу, чтобы не оскорбить общего религиозного чувства, или, что еще хуже, чтобы не внести разлада в область религиозных понятий, необходимо приходится говорить языком тех же понятий, и если и высказывать свои воззрения, то только со сторон, совпадающих с общими верованиями и притом слегка и прикровенно»[266].

Точно так же понимают Оригена и теософы.

Мне же кажется, что все было наоборот.

Чтобы понять «О началах», стоит обратить внимание на место и время написания этой книги. Место – Александрия. Время – когда Ориген еще не был священником. Это означает, что место Оригена в александрийской Церкви во время составления «О началах» было весьма своеобразным. Своеобразие состояло том, что Ориген был лишен возможности проповедовать среди… христиан. Александрийская церковная традиция запрещала мирянам проповедовать в церкви. Отсюда – радикальная перемена в жизньт Оригена: до своего изгнания из Александрии он мог обращаться только к язычникам и полухристианам («оглашаемым»). После же конфликта с Александрийской церковью у него появилась возможность обращаться именно к церкви и в церкви. И с этого момента из его книг и бесед исчезают те философские гипотезы, которые столь свойственны александрийской книге «О началах». Случайно ли такое совпадение?

Со сменой аудитории решительно меняется стиль проповеди Оригена, образ его мысли. А если такие перемены есть, то естественно поставить вопрос – где “мимикрия” Оригена под аудиторию, а где сердце самого Оригена.

Да, “О началах” написано для узкого круга друзей. Но кто были друзья Оригена в александрийский период его жизни, кто были его собеседнии, читатели, оппоненты и ученики? Для целостной натуры Оригена, всецело отдающейся своему служению, нет оснований предполагать, что круг его личных симпатий был радикально отличен от круга тех лиц, с которыми он должен был общаться в силу своего миссионерски-церковного послушания. Те, кому он пытался донести Евангелие, и были его друзьями. Те, кого он обращал из язычества или гностицизма к Церкви, и были его “искренними”. Именно о своих слушателях, учениках он мог сказать – “Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос!» (Гал 4.19).

Как миссионер, вдобавок, обращающийся к очень узкой и специфической группе – к александрийской философствующей интеллигенции – Ориген оказался в очень необычной ситуации. Те, о ком у него болело сердце, те, кого он считал своими, кому он считал себя нравственно обязанным, были … язычники и полуязычники. Те, кто были “внешними” для Церкви, составляли ближайший, постоянный, внутренний кружок полемического общения Оригена.

Если смотреть на Оригена как на философа, то, конечно, придется сказать, что в философском труде “О началах” есть подлинный Ориген, а все, что противоречит “О началам” в других книгах Оригена, есть просто попытка прикрыть свои взгляды церковными догматами… Но философ ли Ориген? Философия ли важнее всего для Оригена? Все, что мы знаем об Оригене, понуждает сказать, что важнее всего для Оригена – Христос, верой в Которого и пониманием Евангелия Которого он жаждал поделиться со всеми. Философию Ориген начал изучать ради миссионерского служения, и потому философия для него всегда – служанка миссионерства.

Поэтому, чтобы понять Оригена, надо посмотреть на него глазами миссионера и как на миссионера.

Миссионер от имени Церкви проповедует вне храма, вне собственно церковных собраний. Он не священник, но у него своя паства (“с иного двора”). Он не окормляет уже уверовавших воцерковленных людей, не участвует в решении внутрицерковных проблем. Миссионер бывает удален от ежедневного, постоянного общения с церковными людьми и при этом глубоко погружен в общение с теми, кто далек от Церкви.

Поэтому в случае с Оригеном теряют свое обычное значение слова “эзотерический” и “экзотерический”. Кто, с точки зрения Оригена был “посвященным” – человек, участвующий в церковных таинствах, или же языческий философ? Несомненно, “посвященным” был христианин. Значит, именно собрания христиан были “эзотерическими” кружками, а беседы Оригена, произнесенные в храмах в послеалександрийский период его жизни – это и есть “эзотерика”, это и есть речи, обращенные к “своим”, к “посвященным” в общую веру. Вообще по смыслу самого слова “посвященных” должно быть меньше, чем “непосвященных”. Так оно и было с точки зрения макросоциологии. Во времена Оригена язычников в Римской империи в Александрии было много больше, чем христиан.

Но среди тех людей, с которыми общался и тем более дружил Ориген в Александрии, все было наоборот. В мире общения Оригена христиан было больше, чем язычников, “посвященных” было больше, чем “профанов”. Инаиболее близкое общение у Оригена установилось с теми, кто был в пути от язычества к Церкви. Этот кружок язычников, с которыми Ориген общался тесно и постоянно, был невелик – это был круг александрийских философов, которых он постепенно приучал к церковному миропониманию (одного из тех, проделал путь от языческого философского кружка к христианскому философскому кружку Оригена и через него к Церкви мы знаем по имени – это был Иракл). Но именно ради этого небольшого круга людей и жил Ориген. Ориген не занимался обучением всех оглашенных, то есть ищущих церковного крещения. «Речь вовсе не идет о катехизации, церковном установлении, но о частной школе, подобной той, которая была у Иустина в Риме»[267]. Этот кружок не был тайным, не был замкнутым. Но просто в нем оставались только те, кому был интересен такой круг тем и уровень разговора… И люди не покидали его после крещения – в отличие от обычных курсов катехезы. Это был весьма ограниченный проект по своим масштабам, но очень значимый по своим последствиям.

Ориген как миссионер, а не просто как философ, должен был искать пути к умам своей малой, специфической аудитории. В Александрии он не проповедовал публично, в храме, не окормлял собственно церковный люд. С эти и связана своеобразная “эзотеричность” александрийской книги “О началах”. Это книга, предназначенная для тех, кто еще не в Церкви.

Это люди образованные, не лишенные духовных интересов. Они уже что-то знают о христианстве. Судя по тому, что это знание не привело из в Церковь, то, что они слышали о христианстве и от от самих христиан, показалось им малоубедительным и непривлекательным… Это уже не язычники второго столетия, которые о христианах слышали какие-то смутные слухи, но с ними самими не встречались. Христианство достаточно известно – но не в философском своем содержании. Известно даже то, что христиане несогласны между собой, что у них есть свои секты… Ситуация, похожая на начало 90-х годов ХХ века. Умный внучок, окончивший университет в советские годы, вдруг замечает, что теперь о христианстве начали говорить как о чем-то серьезном, и решает провести “полевое социологическое исследование”, узнать о православии из первоисточников. Посему он едет к своей верующей бабушке. Та ему рассказывает, как она понимает православие… После чего внук окончательно решает уж если чем религиозным и интересоваться – так только буддизмом…

Что в этом случае делать Оригену, который с болью видит, что большинство его единоверцев не могут свидетельствовать о Христе, и своими словами чаще отталкивают людей, чем приводят к церковному порогу? – Честно признать, что в христианской среде есть свои споры. Что не все то, что говорят о своей вере случайно встреченные христиане, есть на самом деле норма христианской веры. Что православие глубже, чем показалось философам при первом знакомстве… Да, и еще - а вы уверены, что встреченный Вами и в самом деле был христианином? Просто имейте ввиду, что есть те, кто называют себя христианами, отнюдь не будучи таковыми Что есть псевдохристиане, которые свои личные гностические измышления выдают за христианскую веру… И вот “О началах” начинается так: “Так как многие их тех, которые признают себя верующими во Христа, разногласят не только в малом и самом незначительном, но и в великом и в величайшем, т.е. вопросах о Боге, или о Господе Иисусе Христе, или о Св. Духе, и не только об этих существах, но и о тварях, то по этой причине, кажется, необходимо сначала установить точную границу и определенное правило о каждом из этих предметов, а потом уже спрашивать и о прочем” (О началах. 1 Введение,2).

Ориген - странный человек, который «эзотерическую систему» строит на самой границе. На границе с теми, с кем он сам решительно не согласен и кто заведомо не согласен с ним. Не церковных людей он научает своей «эзотерике», а язычников ею завлекает в Церковь: «Давайте поговорим, давайте предположим, давайте допустим, обсудим… Но давайте эти дискуссии вести при церковном, а не ином пороге». Именно поэтому Ориген против распространения своей книги в собственно церковной среде и возмущается, что его друг Амвросий (тоже из полуязычников-гностиков приведенный им в Церковь) в порыве благодарности начал распространять «О началах» вне узкого философского кружка неофитов и оглашаемых (см. Иероним. Письмо 77. К Паммахию и Океану).

Ориген понимал, что «О началах» - книга для очень конкретного читателя, лекарство, полезное для людей, больных именно александрийской философской болезнью (ее симптомы: а) синкретизм и всеядность[xxxxxx]; б) желание систематичности и в) при этом глубочайшее недоверие собственно разуму и диалектике и желание опереть систему на религиозный источник, откровение). И зачем же этим лекарство лечить всех других, которые именно этой болезни не подвержены?

Не для особо здоровых назначалась эта книга, а для особо больных. Так бывает у миссионеров. Например, для Церкви нет проблемы в том, чтобы принять Моисеев рассказ о творении мира в шесть дней буквально. Но если людей науки это смущает, миссионер готов сказать: “Подождите, не будем об этом спорить. Общецерковного догмата о том, чтобы понимать эти дни буквально как сутки у нас нет. Давайте просто скажем, что мера измерения времени в Шестодневе для нас - тайна, что это могут быть целые эпохи, что “дни вечности кто измерит”. Вот как у вас, физиков, считается, что законы, константы и свойства материи в первые мгновения после “Большого взрыва” могли быть совсем иными, чем те, что знакомы нам, вот также и мы можем предположить, что дни космогенеза совсем не обязаны быть идентичными с днями наших календарей… А теперь я вам о Христе расскажу…”. Но в храмовой проповеди так говорить было бы неуместно. А провозглашать в качестве общецерковного догмата, что мол, читая в первой главе книги Бытия слово “день” – понимай “эпоха”, - было бы вовсе неумно.

Технологию работы миссионера на границах Церкви иногда и в самом деле лучше не демонстрировать широко. Уже у “апостола языков” были недоразумения с иерусалимской апостольской общиной. А христианский миссионер в Китае неизбежно будет употреблять даосские, конфуцианские и буддистские термины и символы в своей проповеди – “В начале было Дао. Им были созданы десять тысяч вещей, и в нем была жизнь”[268]. Уже на первых этапах, в “Каноне о достижении основ изначального” (717 г.) Бог-Отец назван “Императором Пустоты”, а проповедь божественной истины сводится к “достижению отсутствия”, “пути отсутствия и “отсутствию связи”[269]. Весть о том, что «достигло до вас царство Небесное» переводится как «Подобно тому как горый не ищут зверей и птиц, корые сами там собираются, а океан не ищет рыб, которые сами там ижвут, покой и радость тоже приходят сами»[270]. Может, иначе и нельзя было хоть что-то донести до китайских собеседников. Но станем ли мы утверждать, что вот именно это и есть изначальное учение Христа, это и есть его изначальные слова и притчи, искаженные невежественными христианами? И уж понятно, что миссонер, вернувшийся домой, не будет таким языком разговаривать и там, да, пожалуй, еще и воздержится от того, чтобы слишком широко демонстрировать арсенал своих миссионерских методик… Вот и Ориген нашел своих “китайцев”…

Итак, в “О началах” Ориген подыгрывает философской, языческой аудитории. Но этого определения мало. Ведь Ориген написал две книги, имеющие в виду образованных язычников – “О началах” и “Против Цельса”. Но между их стилями огромная разница: в “Против Цельса” Ориген уже не позволяет никаких компромиссов, но жестко громит язычество, отважившееся на критику христианства. Ориген готов строить мосты с теми, кто неагрессивен по отношению к христианству. Но тот, кто поднял руку на его святыню, получает жесткий отпор. Значит, “О началах” рассчитана на читателя, хоть и язычески образованного, но все же готового серьезно отнестись к христианству и готового слушать христианскую проповедь.

Когда же Ориген порвал связи с этими александрийскими философскими кругами и когда он получил возможность проповедовать среди самих христиан – нужда в этих заигрываниях у него отпала, а та грандиозная модель, которую он построил в “О началах”, была просто поставлена на полку. Не берусь утверждать, что он от нее отрекся (от него, собственно, никто этого не требовал, и из церковных людей по этим вопросам, как кажется, никто с ним в дискуссии по этим вопросам не вступал). Но создается ощущение, что, порой (ностальгически) вспоминая о ней в своих церковных беседах, он ее все же не проповедует. Ибо Ориген всегда отдавал себе отчет в том, что светская культура нужна не для познания Божественных вещей и смысла Писания, а для проповеди Евангелия светским же людям (Беседы на Левит. 5,8).

Книга Оригена "О началах" адресована именно светским интеллектуалам, в кругах которых идея душепереселения хорошо известна, освящена авторитетом уважаемых имен и представляет хорошо знакомый предмет для интеллектуальных игр. Зато идею воскресения во плоти люди, воспитанные в традициях греческой философии, слушать не хотели. Уже ап. Павлу пришлось столкнуться с этой реакцией в афинском ареопаге (Деян. 17,32). Мы видим, что Ориген заигрывает с идеей метемпсихоза в книге "О началах", адресованной светским людям, и яростно опровергает ее, когда пишет для христиан (толкования на Писание) и когда речь доходит до прямой и открытой конфронтации с язычеством ("Против Цельса"). И Евсевий, и Иероним говорят, что Ориген затрагивает тему реинкарнации в миссионерских целях: чтобы язычникам не показалось, что христиане не способны к рассмотрению тех вопросов, что более всего волновали интеллектуальные круги тогдашней Александрии.

Во многих местах его более поздних книг видно, что он не придерживается тех тезисов, которые прежде изложил в "О началах". Например, в Толкованиях на Послание к Римлянам (5,9) Ориген говорит. что в крещении даруется прощение первородного греха. Но он не говорит, что в крещении оставляются грехи "прежних жизней". В этой же книге (9,41; PG XIV, 1244 cd) Ориген утверждает, что тот, "кто достиг рая, тот не может быть низвергнутым в геенну". И это уже прямое отрицание того места "О началах" (II,1,3), где утверждалось, будто деградация будет и в грядущем мире. Помимо тех ясных отвержений идеи реинкарнации, которые были уже ранее приведены из книги "Против Цельса", в ней есть еще одно место, показывающее, насколько глубокий пересмотр произвел Ориген своим ранним взглядам: “Что же касается нас, то мы знаем, что все разумные души единой природы, и мы учим, что ни одна из них не была злой, когда она вышла из рук Творца всех вещей, но что многие души через воспитание, через примеры, через дурные речи сделались дурными” (Против Цельса. III,69). Как видим, космогоническое объяснение разницы между людьми здесь сменяется вполне земным, социальным.

⇐ Предыдущая10111213141516171819Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: