Анна Леопольдовна И Иоанн VI Антонович 7 глава

Императрица мгновенно отреагировала на оскорбления. Шестого июня 1744 года к Шетарди явилась группа чиновников во главе с А.И. Ушаковым, одно присутствие которого уже вызывало страх. Маркизу было объявлено предписание Елизаветы Петровны в течение суток покинуть пределы России. В Риге его догнал курьер с указом, согласно которому губернатор В.П. Долгорукий отобрал у Шетарди орден Святого Андрея Первозванного и портрет императрицы. Так окончилась российская одиссея бывшего друга Елизаветы.

В одном из перлюстрированных донесении Шетарди писал: «Мы, Мардефельд, Брюммер, Лесток, генерал Румянцев, генерал‑прокурор князь Трубецкой, их приверженцы и я согласились стараться произвести в канцлеры генерала Румянцева, который, будучи главным в коллегии, будет иметь силу сдерживать Бестужева». Вероятно, эти откровения французского дипломата могли вызвать особое раздражение императрицы, поскольку сама она была невысокого мнения о дипломатических способностях Румянцева. Его деятельность в качестве главы российской делегации на мирных переговорах со шведами в городе Або Елизавета Петровна оценила в следующих оригинальных выражениях: «Можно видеть, что о состояние дел немного еще известен… Сколько известно, хто пуще зло творит, о тех умалчивает, понеже не токмо с глазами, но и без глас ощупать можно их действо, а о оных ничего не упоминает, то по тому можно видеть, что доброй солдат может быть, да худой министер».

Победа Бестужева‑Рюмина над Шетарди и его сторонниками окончательно похоронила надежды Румянцева занять пост канцлера, Елизавета Петровна не могла оставить без награды победителя, в способностях и компетентности которого еще более убедилась. Пятнадцатого июля 1744 года Бестужев‑Рюмин стал наконец канцлером.

На освободившееся место вице‑канцлера императрица в тот же день назначила графа Михаила Илларионовича Воронцова, который входил в число особо приближенных к ней лиц. Он с ранней юности состоял при дворе цесаревны Елизаветы, делил с нею радости и горести тогдашнего ее положения, активно участвовал в дворцовом перевороте. Кроме того, Воронцов был женат на двоюродной сестре императрицы Анне Карловне, урожденной Скавронской. Казалось бы, такой человек в силу расположения к нему Елизаветы и заслуг перед ней мог занять важный пост сразу после прихода ее к власти. Но дочь Петра I, как уже отмечалось, не склонна была руководствоваться в кадровых вопросах своими симпатиями. Поэтому она более двух лет присматривалась к Воронцову и оценивала его способности.

То же самое относилось к двум другим приближенным к монархине – братьям Александру и Петру Ивановичам Шуваловым, которые вместе с Воронцовым состояли при дворе цесаревны, пользовались ее доверием и дружбой, немало потрудились для возведения ее на престол. Началом их возвышения стал тот же день 15 июля 1744 года, когда об брата были произведены в генерал‑поручики. Через несколько дней Петр Шувалов был назначен сенатором и скоро приобрел огромное влияние на дела внутренней политики России. Опорой при дворе ему служила жена Мавра Егоровна, урожденная Шепелева, которая с юности была лучшей подругой Елизаветы Петровны. Пятого сентября 1746 года братья Шуваловы были возведены императрицей в графское достоинство. В том же году Александр Шувалов заменил А.И. Ушакова на важнейшем посту начальника Канцелярии тайных розыскных дел.

Неизвестно, предполагал ли Бестужев‑Рюмин встретить в новых сановниках самых опасных врагов. Пока же он торжествовал победу. Большой радостью для него явилось заметное охлаждение Елизаветы Петровны к Лестоку, которого она по‑прежнему держала при себе в качестве лейб‑медика, но не упускала случая выразить свое отношение к нему. Однажды Лесток начал говорить ей о больших способностях М.И. Воронцова, на что императрица ответила: «Я имею о Воронцове очень хорошее мнение, и похвалы такого негодяя, как ты, могут только переменить это мнение, потому что я должна заключить, что Воронцов одинаковых с тобой мыслей».

Елизавета со свойственной ей проницательностью не ошиблась в своем предположении, поскольку Лесток и Мардефельд действительно сумели вовлечь Воронцова во франко‑прусскую группировку. Однако соперничество с Бестужевым‑Рюминым оказалось ему не по силам. Канцлер выступал за активную внешнюю политику России и требовал направить русские войска против Пруссии, агрессивность которой, по его мнению, нарушала «равновесие в Европе» и угрожала российским интересам. Воронцов придерживался менее глобальных взглядов и со своей стороны подал Елизавете доклад, в котором подчеркнул, что «совесть ее величества не может дозволить ей проливать русскую кровь, раз дело не идет о защите государства». Но точка зрения Бестужева‑Рюмина возобладала, а Воронцов в августе 1745 года был отправлен императрицей на год в заграничную поездку, что явилось завуалированным выражением немилости. После его возвращения в Петербург Елизавета некоторое время сохраняла к нему холодность, которую Бестужев‑Рюмин тщательно поддерживал предоставлением императрице сведений о расположении Воронцова к Пруссии, получаемых из перлюстрированных прусских дипломатических депеш. Большим успехом канцлера стал вынужденный отъезд Брюммера и Берхгольца из России в Голштейн. Упрочению позиций Бестужева‑Рюмина немало способствовала женитьба в 1744 году его единственного сына Андрея на племяннице А.Г. Разумовского фрейлине Авдотье Даниловне.

Воронцов и Бестужев‑Рюмин в одинаковой мере могли считаться патриотами, чьи разногласия определялись различным пониманием интересов России. Но этого нельзя сказать о Лестоке, для которого главной задачей являлось низвержение канцлера любой ценой. После принятия Елизаветой вторичного решения об отправке корпуса русских войск за границу для прекращения «войны за австрийское наследство» в ноябре 1748 году Лесток заявил прусскому посланнику Финкенштейну: «…Если, случится, противное дело дойдет до битвы, то можно биться об заклад, что русские потерпят неудачу… поражение войска составляет теперь желание всех благонамеренных генералов; многие из них говорили мне, что нет другого средства заставить императрицу открыть глаза на счет канцлера; если дела пойдут хорошо, то нечего и думать о перемене; надобно получить пощечину, и тогда нетрудно будет свергнуть канцлера».

Эти и другие сведения вынудили Елизавету в ноябре 1748 года распорядиться об аресте Лестока. Руководителем следственной комиссии по его делу был назначен друг Бестужева‑Рюмина С.Ф. Апраксин, что, естественно, предопределило результат разбирательства. Лестоку было предъявлено обвинение в государственной измене с совершенно несерьезной формулировкой: «Ты хочешь переменить нынешнее царствование, ибо советуешься с министрами шведским и прусским, а они ко дворам своим писали, что здешнее правление на таком основании, как теперь, долго оставаться не может». Подследственному припомнили и грехи пятилетней давности, будто бы он, «любя Шетардия, такого плута на государя своего променял». Лесток держался мужественно, ни в чем не признался даже под пытками и заявил; «Ее величество раскается, что напрасно обидела верного слугу». Елизавета Петровна сослала его в Углич. По поводу дела Лестока Екатерина II заметила: «Императрица не имела достаточно мужества, чтобы оправдать невинного; она боялась бы мести со стороны подобного лица, и вот почему с ея воцарения, виновный или невинный, никто не вышел из крепости, не будучи по крайней мере не сосланным».

По словам Екатерины, Бестужев‑Рюмин и Апраксин «тогда еще творили у императрицы все, что хотели, и дело графа Лестока снова усилило их кредит». Лишь через десять лет роковое для канцлера стечение обстоятельств сделало его падение неизбежным.

 

 

Любимцы монархини

Большое место в жизни Елизаветы Петровны занимали мужчины, которые, впрочем, не были похожи на временщиков других царствований. Фавориты Елизаветы Петровны отличались скромностью и непритязательностью и были далеки от мысли занять положение соправителей императрицы, как, например, Бирон при Анне Ивановне или Г.А. Потемкин при Екатерине II. Сама же Елизавета, по словам М.М. Щербатова, оказывала «многую поверенность своим любимцам», но «всегда над ними власть монаршу сохраняла».

С 1733 года первенствующее положение при дворе цесаревны Елизаветы занимал ее фаворит Алексей Григорьевич Разумовский. Придя к власти, она произвела его в действительные камергеры, а в день коронации 28 апреля 1742 года пожаловала ему звание обер‑егермейстера и высший российский орден Святого Андрея Первозванного. В июне того же года Разумовский получил четыре села из дворцовых вотчин и часть конфискованных имений Б.X. Миниха.

Но Елизавета Петровна не позабыла и о Шубине. На четвертый день после своего воцарения она дала указ сибирскому губернатору разыскать ссыльного и отправить его в Петербург. Бывшего фаворита цесаревны долго не удавалось найти, поскольку он по положению секретного арестанта носил другую фамилию. Лишь в конце 1742 года Шубин был обнаружен в одном из острогов Камчатки и прислан ко двору. Елизавета Петровна пожаловала ему чин генерал‑майора за то, что он «безвинно претерпел многие лета в ссылке и жестоком заключении». Он не задержался при дворе императрицы, которой, вероятно, было тяжело видеть своего прежнего возлюбленного изменившимся после десяти лет камчатской ссылки. Двадцать шестого июля 1744 года Шубин вышел в отставку и уехал в пожалованное ему поместье.

До конца 1740‑х годов Разумовский, по‑видимому, не имел серьезных конкурентов. Он жил в апартаментах, смежных с императорскими, и был окружен почестями, как супруг государыни. По преданию, Елизавета Петровна в самом деле тайно обвенчалась с ним осенью 1742 года в подмосковном селе Перовe. Разумовский всюду сопровождал императрицу, которая публично оказывала ему знаки нежности. Например, она застегнула ему шубу и поправила шапку, когда в один из морозных вечеров они вышли из театра. Если Разумовский чувствовал себя нездоровым, Елизавета с десятком своих приближенных обедала в его покоях, где хозяин принимал гостей в парчовом халате.

Шестнадцатого мая 1744 года германский император Карл VII в угоду Елизавете Петровне пожаловал Разумовскому титул графа Священной Римской империи германской нации, а 15 июля того же года Елизавета Петровна возвела Алексея Григорьевича и его младшего брата Кирилла в «графское Российской империи достоинство».

Многочисленные блага и почести не испортили характер фаворита императрицы, который до конца жизни оставался простым, честным и добродушным человеком. Современники могли упрекать его лишь в том, что он имел пристрастие к вину и «весьма неспокоен бывал пьяный»: его тяжелую руку доводилось испытывать на себе даже крупным сановникам. Разумовский почти не вмешивался в дела и использовал свое влияние лишь для покровительства Православной Церкви, малороссийскому народу, своей многочисленной родне, а также канцлеру А.П. Бестужеву‑Рюмину и поэту А.П. Сумарокову. Алексей Григорьевич не досаждал ревностью своей тайной супруге, которая, по ее признанию, «была довольна только тогда, когда влюблялась».

При дворе Елизаветы Петровны в качестве пажа состоял Иван Иванович Шувалов – двоюродный брат Александра и Петра Шуваловых. Юноша отличался привлекательной внешностью, хорошими манерами и сравнительно редким в то время пристрастием к чтению. Екатерина II вспоминала, что, «когда он был еще пажом, я его заметила как человека много обещавшего по своему прилежанию, его всегда видели с книгой в руке». В декабре 1748 года он «был произведен в камер‑пажи, начинал все более и более входить в милость императрицы». Пятого сентября 1749 года Елизавета Петровна произвела Шувалова в камер‑юнкеры. По словам Екатерины, «благодаря этому его случай перестал быть тайной, которую все передавали друг другу на ухо, как в известной комедии».

В начале следующего года у императрицы появилось еще одно серьезное увлечение. Кадеты Сухопутного шляхетского корпуса (офицерского училища) организовали любительский театр, который Елизавета Петровна пожелала видеть при своем дворе. Один из кадетов, Никита Афанасьевич Бекетов, привлек внимание императрицы талантливой игрой и прекрасной внешностью, и вскоре о нем заговорили как о новом' фаворите. Весной того же года он вышел из корпуса в чине премьер‑майора и был взят ко двору в качестве адъютанта Разумовского, который по своему добродушию благоволил к юному любимцу Елизаветы. Сама же она в то время оказалась в весьма непростом положении. Екатерина II вспоминала, что в праздник Пасхи прямо в церкви «императрица выбранила всех своих горничных… певчие и даже священник – все получили нагоняй. Много шептались потом о причинах этого гнева; из глухих намеков обнаруживалось, что это гневное настроение императрицы вызвано было затруднительным положением, в котором находилась Ее Величество между троими или четверыми своими фаворитами, а именно – графом Разумовским, Шуваловым, одним певчим по фамилии Каченовский и Бекетовым, которого она только что назначила адъютантом к графу Разумовскому. Нужно сознаться, что всякая другая на месте Ея Величества была бы поставлена в тупик и при менее затруднительных условиях. Не всякому дано умение щадить и примирять самолюбие четверых фаворитов одновременно».

Каченовский оказался мимолетным увлечением Елизаветы, тогда как фавор Бекетова продолжался больше года. Молодого офицера всячески поддерживал А.П. Бестужев‑Рюмин, не без оснований опасавшийся возвышения Ивана Шувалова и усиления влияния его братьев. Но канцлер был силен в тонкой политической борьбе, а в данном случае исход дела решила банальная придворная интрига Мавры Егоровны Шуваловой, которая легко добилась цели в силу своей близости к императрице. Бекетов, уже произведенный в полковники, от скуки стал приводить к себе мальчиков‑певчих из придворного хора, которые пели сочиненные им песни. Екатерина II вспоминала, что «всему этому дали гнусное толкование; знали, что ничто не было так ненавистно в глазах императрицы, как подобного рода порок. Бекетов в невинности своего сердца прогуливался с этими детьми по саду: это было вменено ему в преступление». Молодой полковник был отправлен Елизаветой в армию, а Иван Шувалов окончательно утвердился в положении фаворита императрицы и 1 августа 1751 года получил чин действительного камергера.

Примечательно, что возвышение молодого любимца не изменило отношения Елизаветы к Разумовскому. Но еще более удивительны на редкость хорошие отношения фаворитов между собой. Иностранные дипломаты отмечали, что Разумовский «жил в совершенном согласии со своим соперником, на которого смотрел скорей как на товарища. Императрица оказывала им одинаковое доверие и находила удовольствие только в их обществе».

Пятого сентября 1756 года Елизавета Петровна произвела Разумовского в генерал‑фельдмаршалы, хотя прежде он не имел ни одного военного звания. Алексей Григорьевич отнесся к этому пожалованию со свойственной ему самоиронией: «Государыня, ты можешь назвать меня фельдмаршалом, но никогда не сделаешь из меня даже порядочного полковника». Иван Шувалов превзошел Разумовского в скромности, отказавшись от графского титула, высоких чинов и больших денежных и земельных пожалований. Но его значение как государственного деятеля было достаточно велико. Ж.‑Л. Фавье отмечал, что «он вмешивается во все дела, не нося особых званий и не занимая особых должностей… Чужестранные посланники и министры постоянно видятся с Ив. Ив. Шуваловым и стараются предупредить его о предметах своих переговоров. Одним словом, он пользуется всеми преимуществами министра, не будучи им…». Шувалов являлся другом вице‑канцлера Воронцова, вместе с которым обеспечил русско‑французское сближение во второй половине 1750‑х годов. Но особую славу Иван Иванович снискал как покровитель науки, культуры и просвещения и друг М.В. Ломоносова. Фаворит императрицы отличался принципиальностью и бескорыстием, чего нельзя сказать о его двоюродных братьях, находивших в нем опору. Петр Шувалов, соединявший в себе таланты государственного деятеля, экономиста, военного организатора и даже инженера‑изобретателя, по‑видимому, искренне заботился о благе России, но не забывал и о собственной выгоде. Александр, в отличие от него, не блистал способностями и мог сравниться с братом только в корыстолюбии. Петр Иванович с начала 1750‑х годов объединился с Трубецким и вместе с ним практически полностью подчинил себе Сенат, что существенно повлияло на внутреннюю политику второй половины елизаветинского царствования.

 

 

«Наследница Петровых дел»

Первые шаги новой императрицы были продиктованы стремлением обеспечить себя дальнейшей поддержкой гвардии, убедительно доказавшей свою способность располагать престолом. На другой день после переворота Елизавета Петровна объявила себя полковником всех четырех гвардейских полков и кирасирского полка, поставив их тем самым в исключительное положение. Еще большей чести удостоилась гренадерская рота Преображенского полка, осуществившая дворцовый переворот. Императрица 25 ноября 1741 года назначила себя капитаном этой роты, а в следующем месяце преобразовала ее в Лейб‑компанию – особо привилегированную воинскую часть, задачей которой являлась охрана монарха и дворцовых помещений. Рядовые лейб‑компанцы получили дворянство и поместья.

Основным принципом своей политики Елизавета Петровна провозгласила возвращение к курсу Петра Великого, измененному в 1727–1741 годах родовой знатью и «немецкими временщиками». В именном указе от 12 декабря 1741 года объявлялось, что в предшествующие царствования «произошло многое упущение дел государственных» вследствие отмены порядков, существовавших при Петре I и Екатерине I. Елизавета предписала все указы петровского времени «наикрепчайше содержать и по них неотменно поступать во всех правительствах государства Нашего».

После ликвидации Кабинета Министров и восстановления Сената и Кабинета ее императорского величества «на основаниях Петра Великого» последовала серия указов о реставрации петровских учреждений, ликвидированных или реорганизованных при Петре II и Анне Ивановне. Были восстановлены «в прежней силе» Берг– и Мануфактур‑коллегии, Провиантская канцелярия, Главный магистрат и городовые магистраты. В армии начался пересмотр штатов в соответствии с петровскими штатами 1720 года. Верность Елизаветы светской политике Петра I выразилась в указах от 19 февраля 1743 года и 11 февраля 1748 года, предписывавших носить немецкую одежду и брить бороды и усы всем, «кроме духовных чинов и пашенных крестьян». Разумеется, регламентация быта подданных не являлась основной целью этих распоряжений: они подтверждали продолжение курса на европеизацию страны и символизировали отказ от возвращения к старомосковской самобытности.

В начале нового царствования Сенат получил от императрицы трудное задание пересмотреть указы послепетровского времени с целью отмены тех, которые противоречили законодательству Петра I. Сенат приступил к этой работе, но в течение восьми лет сумел разобрать указы лишь по 1729 год. Одиннадцатого марта 1754 года на заседании Сената в присутствии императрицы и с участием представителей от центральных учреждений сенатор П.И. Шувалов заявил о нецелесообразности пересмотра законодательства прежних царствований, потому что «хотя и много указов, да нет самих законов, которые бы всем ясны и понятны были». Он предложил направить усилия правительства на разработку нового уложения (свода законов) и создать для этой цели специальную комиссию. Елизавета одобрила идею Шувалова, заявив, что «нравы и обычаи изменяются с течением времени, почему необходима перемена и в законах».

Мысль о замене давно устаревшего Соборного уложения 1649 года новым сводом законов была не нова: начиная с 1700 года безуспешно трудились пять сменивших друг друга Уложенных комиссий. Теперь Сенат создал шестую, которая к лету 1755 года разработала две части нового свода законов – «судную» и «криминальную». Работа над третьей частью «О состоянии подданных» затянулась и не была завершена при Елизавете. Интересно, что императрица после создания комиссии не оставила свою идею пересмотра прежних законодательных актов. Четырнадцатого сентября 1760 года Сенату было объявлено «высочайшее повеление» представить на рассмотрение Елизаветы Петровны «подробные реестры всем именным указам императора Петра Великого и последующих царствований». Впрочем, тем дело и кончилось. «Елизаветинская» Уложенная комиссия некоторое время действовала при Петре III и Екатерине II и была распущена в 1766 году с передачей подготовленных ею материалов во вновь созданную «екатерининскую» Уложенную комиссию.

Создание свода законов являлось лишь частью обширной государственной программы П.И. Шувалова – фактического руководителя елизаветинского правительства с начала 1750‑х годов. Она включала в себя многие важные мероприятия в экономической, социальной, военной и административной сферах. Прежде всего это отмена по инициативе Шувалова внутренних таможенных пошлин – пережитка средневековой раздробленности страны. Проект указа о ликвидации части внутренних таможенных сборов был внесен П.И. Шуваловым в Сенат в сентябре 1752 года. После доработки этого документа к августу следующего года Шувалов представил на рассмотрение правительства новый проект, в котором предлагалось «внутренние таможни уничтожить сосем» и вместо этого увеличить ввозные пошлины. Восемнадцатого августа 1753 года Сенат одобрил проект Шувалова и подал его на утверждение императрице, которая рассмотрела этот документ в декабре того же года. Она внесла в него одно изменение, исключив пункт о разрешении иностранным купцам розничной торговли некоторыми товарами.

Двадцатого декабря 1753 года указ Елизаветы Петровны «об уничтожении внутренних таможенных и мелочных сборов» был опубликован. Эта мера обеспечила успешное развитие внутренней торговли страны и ускорила процесс складывания всероссийского рынка. Важность отмены внутренних таможен в России отмечали иностранные наблюдатели, писавшие, что «сие учреждение много содействовать будет в процветании коммерции внутри сей Империи». Сенаторы под предводительством А.П. Бестужева‑Рюмина отправились во дворец императрицы «для изъявления ей признания народов и искренней радости». Елизавета Петровна в ответной речи заявила: «Ничто мне больше причинить не может радости, ни доставить удовольствия, как возможность способствовать к благу и благополучию моих драгих подданных». Елизавета приняла также делегацию от обрадованного купечества и пообещала ему «свою особливую протекцию». Увеличение пошлин на ввозные товары не только компенсировало потери казны от отмены внутренних таможенных сборов, но даже привело к росту казенной прибыли. Кроме того, протекционистские меры П.И. Шувалова в области внешней торговли служили интересам российских предпринимателей‑дворян и нарождающейся отечественной буржуазии.

В социальной политике Елизаветы Петровны заметны тенденции к некоторому облегчению податного гнета. В декабре 1741 года императрица простила недоимки за период с 1719‑го по 1730 год и ликвидировала Доимочную комиссию при Сенате, безуспешно занимавшуюся выколачиванием их из податного населения. В декабре 1752 года были прошены недоимки по 1747 год. На 1742‑й и 1743 год подушный сбор был уменьшен на десять копеек с души, а в 1750–1754, 1757‑м и 1758‑м годах проводилось систематическое снижение подушной подати по три‑пять копеек в год. Однако значение этих «милостей» не следует преувеличивать, поскольку в то же время по инициативе П.И. Шувалова происходил рост косвенных налогов, то есть повышение цен на соль и вино, продажа которых являлась монополией государства.

К числу крупных мероприятий елизаветинского царствования относится вторая ревизия (перепись податного населения). Первая подушная перепись проводилась в 1719– 1721 годах Петром I, следовательно, его дочь вновь продемонстрировала намерение идти по стопам отца. В сентябре 1742 года Елизавета Петровна утвердила доклад Сената об организации ревизии, а 16 декабря 1743 года подписала указ о начале этого мероприятия. В ходе проведенной в 1744–1747 годах переписи было зарегистрировано увеличение численности податного населения на семнадцать процентов, что явилось большим успехом правительства, поскольку поступавшие ранее сведения показывали убыль «народа, положенного в подушный оклад». Вторая ревизия не только обеспечила рост казенных доходов от подушной подати, но и послужила к пользе части налогоплательщиков, вынужденных прежде вносить деньги за тех, кто умер или сбежал со времен петровской переписи. Упорядочение налогообложения было особенно выгодно владельцам крепостных: недаром Сенат отмечал в докладе императрице, что проведение ревизии послужит «для удовольствия всех помещиков». В их интересах предпринимались и другие меры. В 1742 году Елизавета Петровна, вопреки законодательству своего отца, запретила помещичьим крестьянам по своей воле поступать на военную службу. В 1747 году дворянам было дано право продавать своих крепостных для отдачи в рекруты, что окончательно узаконило торговлю людьми. В 1760 году помещики получили возможность по собственной воле ссылать в Сибирь неугодных им крестьян, которые засчитывались казной как рекруты. Расширение прав дворянского сословия сопровождалось концентрацией в его руках центральной и местной власти. Представители других слоев общества не могли участвовать в управлении страной и даже не имели надлежащих правовых гарантий в «чисто дворянское елизаветинское царствование».

Годы правления Елизаветы Петровны стали очередным этапом консолидации господствующего сословия, из которого в предшествующие царствования выделялись представители родовой знати, остзейцы и приглашенные на русскую службу иностранцы. Теперь различия между этими группами дворянства сгладились. Единственным критерием для определения статуса дворянина в социальной иерархии стал его чин в соответствии с петровской Табелью о рангах, и титулованная знать окончательно влилась в общую систему высшей бюрократии. Второго августа 1748 года Елизавета распорядилась издать указ, «чтоб графы и князья… не заслужа себе чинов, никакого первенства и председания у тех не имели и не требовали, которые хотя не князья и не графы, однако ж по заслугам своим какие‑либо выше оных чины получили».

В отношении приглашенных на российскую службу иностранцев Елизавета Петровна также придерживалась принципов кадровой политики Петра I, который стремился назначать русских на главные должности в государственном аппарате и армии, а «чужеземцам» отводил по возможногти подчиненное положение. Когда императрице рекомендовали вакантные должности иностранцев, она неизменно спрашивала, нет ли подходящего кандидата из россиян. В то же время способные выходцы из других земель по‑прежнему ценились в России. В годы правления Елизаветы наша страна стала второй родиной для сотен высококлассных иностранных специалистов: офицеров армии, моряков, инженеров художников, музыкантов.

Двадцать четвертого декабря 1751 года императрица издала указ «О принятии в подданство и российскую службу сербов, желающих переселиться в Россию». Эта мера была отчасти продиктована заботой о православных народах, подвергавшихся национальному и религиозному гнету в Австрии и Турции. Общая численность переселившихся в Россию югославян составила двадцать пять тысяч человек. Годные к воинской службе переселенцы образовали особые гусарские и пандурские (пехотные) полки. Тем самым Елизавета Петровна осуществила идею Петра I, который еще в 1723 году намеревался «содержать несколько полков конных из сербского народу… которые придут добровольно в нашу службу». Но основной целью переселения в Россию югославян являлось скорейшее освоение земель на границе запорожских степей. Здесь были основаны поселения Новая Сербия и Славяносербия, а также крепость Святой Елизаветы на реке Ингул, ставшая центром Новослободского казачьего поселения. Города, села и станицы колонистов на границе Запорожья укрепили окраины империи и создали дополнительный заслон от набегов крымских татар.

Национальная политика Елизаветы Петровны находилась в полной зависимости от ее религиозных принципов, которые были далеки от веротерпимости. В декабре 1742 года императрица издала указ о высылке из России лиц иудейского вероисповедания. Сенат пытался объяснить Елизавете, что эта мера повлечет за собой расстройство малороссийской и остзейской торговли, находившейся преимущественно в руках евреев, а следовательно, приведет к уменьшению казенных доходов. Но императрица наложила на доклад Сената решительную резолюцию: «От врагов Христовых не желаю интересной прибыли». В начале царствования Елизаветы были приняты указы о перестройке «лютеранских кирок» в православные церкви, закрытии или сносе армянских церквей и мусульманских мечетей. Предпринимались также меры по борьбе с раскольниками и усилению миссионерской деятельности среди идолопоклонников. Переход в православие лиц других вероисповеданий доставлял Елизавете Петровне особое удовольствие. Например, 20 января 1742 года она стала крестной матерью «трех персиян и двух турок при крещении их в Царском Селе». Сообщения о переходе в православие конкретных лиц из протестантов и католиков императрица приказывала рассылать для известия по всему государству. Елизавета Петровна строго следила за порядком богослужения и правильностью церковной обстановки. Однажды обер‑прокурор Синода Я.П. Шаховской получил от императрицы выговор за то, что в одной из новых церквей «на иконостасе в место, где по приличности надлежало быть живо изображенным ангелам, поставлены разные наподобие купидонов болваны». Синоду Елизавета поручила исправление русского текста Библии и цензуру ввозимых из‑за границы книг духовного содержания.

⇐ Предыдущая39404142434445464748Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: