 |
Схватка с багряной Смертью 7 глава
|
|
|
|
От Николаса было мало толку. Бывший подпасок коротал дни в молитвах, упрашивая Бога отвести беду от детского воинства. Оба монаха постоянно находились подле умирающих либо хоронили тех, кто скончался. Между тем среди ребят стали появляться свои маленькие командиры, которые в делах повседневных тянулись за советом к Долфу. К этому высокому юноше, который умел найти выход из любого положения, они испытывали неограниченное доверие.
Но познания Долфа были не беспредельны. Всего он, понятно, знать не мог. Он рылся в памяти, восстанавливая все, что слышал или читал об эпидемиях. К его удивлению, оказалось, что знает он не так мало. Как-никак проучился десять лет в школе в век технического прогресса. В остальном же он полагался просто на здравый смысл.
На восьмой день Долфу стало казаться, что победа в схватке с Багряной Смертью останется за ним. За двое суток никто не заболел. В лазарете пока находились семьдесят восемь пациентов, примерно шестьдесят из которых пошли на поправку. У малышей появился аппетит, жар спал, поблекли багровые пятна. Они еще не могли вставать, но грозная болезнь уже ослабила свой натиск. Долф облегченно перевел дыхание. Еще одна спокойная неделя — и можно отправляться в путь. В тот же день его пригласил к себе Николас. Долф очень устал, но зайти не отказался. Интересно, о чем собирается с ним говорить Николас? Неужто поблагодарит Долфа за то, что его усилиями удалось отвести неминуемую катастрофу?
Долф не испытывал уважения к Николасу, хотя никому, даже Леонардо, не говорил об этом. Дети, почитавшие Николаса святым, относились к нему с благоговением. Святостью веяло от нарядных снежно-белых одежд Николаса, от набожного взгляда, которому открывались неземные видения, от елейного голоса, беседовавшего с ангелами. Долф казался ребятам властным господином, строгим, но добрым и справедливым, чьи приказы выполняются без раздумий просто потому, что он знает и умеет больше всех. Ребята верили ему. Это он облегчил их странствие, благодаря его заботам суровый путь пилигримов превратился в налаженное путешествие. Это он подыскал каждому приятное и нетрудное занятие по душе, он предложил создать отряды охотников и рыболовов. В то же время Николас значил для ребят гораздо больше, чем простой командир. Он был избранником небес.
|
|
|
Николас и оба монаха ожидали Долфа в палатке.
Никого из знати поблизости не было видно. Каролюс, Фредо и Хильда, как обычно, по горло заняты своими делами. Остальные дети благородного сословия, не обременявшие себя работой, проводили время на морском берегу.
— Садись, — дружелюбно сказал Николас, и Долф опустился на землю.
Он не задавал вопросов, ждал, что последует за этим.
— Больных осталось не много, — начал Ансельм. Его слова прозвучали скорее вопросом, чем утверждением.
— К счастью, да, — с готовностью подтвердил Долф. — Многие быстро поправляются. Я думаю, через неделю можно трогаться в путь.
— Завтра, — отрубил Ансельм.
— Что?
— Мы и без того замешкались.
Долф бросил на монаха возмущенный взгляд.
— А как прикажете поступить с теми семьюдесятью больными, которые еще лежат в лазарете? Не бросать же их здесь!
— Нет, конечно. Кто-то из них наверняка отойдет в лучший мир еще сегодня ночью. Тех, кто завтра не сможет встать, придется везти.
— Исключается, — твердо заявил Долф. — До сих пор мы поручали наших больных заботам горожан, но то были обыкновенные недомогания, простуда или расстройства желудка. Этих больных никто не примет: их недуг заразен и может поразить других детей. Вы же не настолько невежественны, чтобы этого не знать.
|
|
|
Николас в ужасе воздел руки к небесам. Он видел, что Ансельм побелел от ярости.
— Но мы должны… — вставил свое слово бывший подпасок. — Сегодня ночью мне явился ангел, он порицал нас за промедление. Иерусалим ждет наших воинов.
— Иерусалим ждет четыре тысячи лет — ничего с ним не случится за две недели, — съязвил Долф и поймал на себе ошарашенный взгляд Николаса.
Долф изо всех сил старался сдерживаться, но это удавалось ему с большим трудом.
— Мы не повезем больных в город, возьмем их с собой, — настаивал Ансельм.
Тут уж Долф взорвался.
— Знаете что! — дерзко выпалил он. — Хотел бы я, чтобы вы на себе испытали эту болезнь, чтобы у вас раскалывалась от боли голова, пока вас целый день трясет на разбитой колымаге.
— Твои речи греховны, Рудолф ван Амстелвеен, — возвысил голос монах.
— Мои речи — не большой грех в сравнении с тем, что предлагаете вы, дон Ансельм. Нам нельзя сейчас сниматься с места. Пусть минует хотя бы неделя. Ваш замысел преступен.
— Кто ты такой, чтобы учить нас?..
— Кто я таков — мое дело, — оборвал его Долф, — но я знаю одно. Вы хотите привести в Геную как можно больше детей. Правда, не знаю, зачем, ибо там им еще предстоит пережить самое горькое разочарование в своей жизни. Если, же мы выступим завтра, до Генуи не доберется и половина.
Заявление Долфа прозвучало весьма смело. Более ясно высказывать свои сомнения относительно чудотворной миссии Николаса Долф остерегался. Ансельм затрясся в приступе бешенства.
Николас привычно забубнил:
— В Генуе Господь явит нам чудо.
— Что за чудо еще? — снова взорвался Долф. — Ах, да, осушит море… Вы сами-то в это верите?
— Господь обещал мне, — ответил Николас.
Долф презрительно фыркнул.
— Дети растерзают тебя на клочки, если чуда не произойдет, — бросил он.
Николас заметно побледнел, вздрогнул.
— Рудолф ван Амстелвеен, твои слова ранят наши сердца, словно острые кинжалы! — взвизгнул дон Ансельм. — Зачем ты тратишь силы, помогая детям, если не веришь словам богоизбранного Николаса?
— Да затем, что не могу вообще отговорить детей от этого похода! — вскричал Долф, потеряв всякое терпение. — Вы… вы придумали для этих несчастных сказку, красивее которой они в жизни ничего не слыхивали. Вы обманули их! Попомните мои слова, дон Ансельм, в Генуе у вас ничего не выйдет, и уже на берегу восемь тысяч детей поймут, что их мечта разбита вдребезги. Вот тогда придет час вашей расплаты, это я вам обещаю.
|
|
|
С этими словами Долф поднялся и шагнул из палатки, тут же наткнувшись на Леонардо, который поджидал его.
— Ты теперь всегда будешь за мной следить? — еще не остыв от гнева, набросился он на студента.
Леонардо невозмутимо улыбнулся.
— Я слышал, мы завтра отправляемся.
— Только через мой труп! — воскликнул Долф и помчался к лазарету.
…Еще издалека он заметил столб дыма над погребальным костром. Упряжка стояла, готовая тронуться.
— Сколько сегодня?.. — выдохнул он, останавливаясь рядом с Петером.
— Трое.
«Осталось пятнадцать тяжелобольных», — размышлял Долф.
Смерть этих троих уже не так потрясла его. Он пережил столько смертей, что сердце его ожесточилось. Будущее рисовалось ему в самых мрачных тонах: через несколько дней случаев со смертельным исходом будет уже не три, а тридцать или триста…
Он успел хорошо узнать Ансельма, чтобы не сомневаться: монахи вместе с Николасом осуществят свой завтрашний план. Ансельм торопится. Но почему? Что за тайна окутывает этот немыслимый крестовый поход?
Он задумчиво смотрел на Петера, и гнев понемногу стихал, уступая место тревоге, горечи, страху.
— Ты хочешь увидеть Иерусалим, Петер? — внезапно спросил он.
— А кто не хочет…
В этом весь Петер — сплошные уклончивые ответы. Но Долф очень ценил его: у парня было множество достоинств. Прирожденный лидер, он отличался к тому же какой-то особой, внутренней интеллигентностью. Всего несколько недель пути превратили сына крепостного в юношу, наделенного чувством собственного достоинства и необыкновенной проницательностью. И еще — он почувствовал, что такое свобода.
— Почему ты ушел из дому, Петер?
Юноша поднял голову.
— А ты ушел бы, Рудолф ван Амстелвеен, если бы дома тебе доставалось побоев больше, чем еды? Не ушел бы, зная, что тебе открыта дорога в Иерусалим, где вечно сияет солнце и где не придется работать?
|
|
|
— Почему же сестры и братья не пошли с тобой?
Петер закусил губу.
— Я самый старший. У меня было шесть братишек и сестер, троих унесла Багровая Смерть пару лет тому назад. Я тоже заболел, но вот видишь — живой.
Теперь понятно, почему именно Петер первым распознал смертельную болезнь, почему он вечно находил себе занятия в лазарете. Вдруг Долфа осенило:
— Скажи, Петер, ты знал, что те первые четверо малышей, которых мы оставили в Ротвайле, уже смертельно больны?
— Как не знать. Я же видел их.
— И несмотря на это, ты… Петер, как же ты мог так поступить? Почему ты ничего не сказал мне?
Петер снова перевел взгляд на языки пламени, подтолкнул несколько хворостинок поближе к огню.
— Жадный народ эти ротвайльцы — снега зимой не выпросишь.
Долф почувствовал, что земля уходит у него из-под ног.
— Мы стояли в башне городской ратуши, — продолжал Петер без всякого выражения, — а ведь нас принимали там не случайно. Из окон башни нам хотели показать тучные поля, сочные луга, на которых пасутся несметные стада скота. А сколько еще плодородной земли, богатой посевами и живностью, позади этих холмов! Процветают ротвайльцы, ничего не скажешь, и город красивый, каменный. В скалах они ухитрились прорубить каменоломни, в реке они моют золотой песок, серебро добывают в горах, а железо в шахтах далеко на севере… И эти люди сказали Николасу, что зоркая стража охраняет их угодья и что они готовы на месте уложить ребенка, который протянет руку к их добру. И ведь я стоял рядом, Рудолф ван Амстелвеен, и я должен был все это выслушать.
— Понимаю, — прошептал Долф, чувствуя, как кровь отхлынула от лица.
— Так вот, — все тем же ровным, бесстрастным голосом продолжил Петер, — дон Ансельм принялся осыпать важных господ угрозами, призвал на них громы небесные и напомнил им о том, как сгорел Спирс. Но городские старшины подняли его на смех. И я понял — почему. Вырос-то я как-никак в деревне. Они уже знали, что грозы им в предстоящую ночь бояться нечего. Поэтому…
— Ты решил позаботиться о наших больных, — договорил за него Долф, страшась своей догадки. — Это ты добился, чтобы их оставили в благополучном, процветающем городе, где полным-полно маленьких детей.
Он вспомнил огненно-рыжих карапузов в доме булочника Гардульфа, и слезы выступили у него на глазах.
— На все воля Божья, — сдавленно проговорил Петер. — Господь внушил мне это.
— Ох, Петер, Петер…
Маленький рыболов не проронил больше ни слова. Он засыпал песком кучку золы — все, что осталось от смертного ложа трех больных, которые скончались сегодня.
Потрясенный, Долф не мог прийти в себя. Сколько же ненависти копилось в сердце крепостного, совсем еще ребенка, к богатым хозяевам, к знатным господам! Какие неизведанные тайны скрыты в набожной душе средневекового человека! И с какой легкостью перекладывают они на всевышнего ответственность за все свои дела! Собственные страсти, заблуждения, свою жажду мести они готовы приписать Богу, а то и дьяволу. Значит, вовсе не Петер принес в этот город смертельную заразу, а само провидение. Здорово.
|
|
|
Долф пытался понять мотивы, которыми руководствовался Петер, хотя поступок мальчика не укладывался у него в голове.
С содроганием он смотрел на своего друга. Разве Петер не рисковал жизнью по многу раз для того, чтобы накормить ребят? Разве не он спас десятки утопающих? Наконец, этот крепыш брался за любую, самую тяжелую и неприятную работу, чтобы облегчить ребятам тяготы пути.
И оставался все таким же непонятным человеком средневековья…
Долф вздохнул и пошел прочь. В лазарете он окинул отсутствующим взглядом соломенные циновки. На Хильду он старался не смотреть. Не замечал он и священника, преклонившего колени перед умирающим. Завтра они выступают, завтра все усилия этих недель пропадут из-за преступной спешки Ансельма. Можно ли подействовать на этого человека разумными доводами?
Священник, которого Долф видел коленопреклоненным, встал, нагнулся над умирающим. Он вложил ребенку в руки грубый крест, сплетенный из веток, прикрыл глаза, невидящий взгляд которых был устремлен в небо, и отвернулся.
«Четвертый на сегодня», — машинально отметил Долф, но эта мысль не проникла в его сознание. У него не выходило из головы одно: эпидемия еще не побеждена, завтрашний поход принесет очередную вспышку. Как остановить детей? Монахов в компании с Николасом ему не переспорить: чуть что — ссылаются на повеление свыше.
Внезапно что-то неладное почудилось ему. Монах! Он заметил на себе внимательный взгляд, но ведь он только что оставил обоих святош в палатке, вконец рассорившись с ними. Йоханнес, правда, не вмешивался в разговор, но он не покидал палатки. После того как мальчик выскочил оттуда и остановился вместе с Петером у входа в лазарет, никто из монахов не проходил мимо. Он всмотрелся в лицо незнакомца. Ему ответил открытый взгляд добрых голубых глаз.
— Вы? — прошептал Долф, узнавая священника.
— Да, сын мой.
— Как вы попали сюда?
— Иду вместе со всеми.
— Вы из Ротвайля?
Голубые глаза так же кротко смотрели на него.
— Нет, сын мой. Я иду в вашей колонне уже две недели.
Долф оторопел.
— Не может быть! Я не встречал вас.
— Моя персона не слишком примечательна, — спокойно отозвался монах.
Долфу пришло на память, что в какой бы час дня и ночи он ни заходил к больным, всякий раз на глаза ему попадался святой отец. Он не обращал на него ни малейшего внимания, будучи в полной уверенности, что перед ним один из двух духовников Николаса.
— Кто же вы?
— Дон Тадеуш из Гаслахского аббатства.
— А где это?
— Восточнее Страсбурга. — вы шли мимо нашего монастыря.
Теперь он припомнил монастырские постройки, прилепившиеся на горных склонах Шварцвальда. Вот с каких вершин спустился этот священник, которого поманил за собой крестовый поход. И Долф не заметил, что в их стане теперь вместо двух монахов-бенедиктинцев [7]оказалось трое. Кроме, пожалуй, единственного случая. Они, помнится, стояли у ворот Ротвайля, когда незнакомец чудесным образом появился рядом с ним и взял на себя часть забот, которые одолевали Долфа.
Измученный тревогой и постоянным напряжением, мальчик вдруг почувствовал непреодолимое желание облегчить душу, высказать наболевшее другу, который поддержал бы его в стычках с Ансельмом и Николасом.
— Дон Тадеуш, найдется ли у вас для меня немного времени?
— Разумеется, сын мой.
Они отошли в сторону и уселись на большой камень.
— Поведай мне, что за печаль у тебя на сердце, сын мой.
Долф показал на циновки, разложенные по четыре в ряд.
— Святой отец, мне известна причина губительной болезни. По наущению дьявола зловредные маленькие чудовища набрасываются на невинных детей. Они столь мизерны, что ускользают от человеческого ока. Полчища их несметны, ибо велико могущество дьявола.
Он старательно подыскивал слова, чтобы мысль его дошла до сознания человека этой далекой эпохи.
— Бесовские исчадия, дон Тадеуш, весьма опасны. Они проникают в глотку, отравляют кровь и в конце концов убивают беззащитного ребенка. Они так малы, что истребить их нет никакой возможности. В борьбе с ними есть только один путь — не подпускать их к детям. Чистая вода, огонь, дым убивают этих чудовищ. Если же они добираются до своей жертвы, может случиться всякое. Те, что покрепче и здоровее, выдержат тяжелую болезнь. У них опухает глотка, портится кровь, но если кровь была здоровой, бесовские слуги захлебнутся в ней — и ребенок поправится. Самым маленьким, да еще тем, кто ослаб от голода, лишений или недугов, недостает сил, чтобы противиться дьявольским козням, и они погибают. Вы понимаете меня, дон Тадеуш?
Монах сосредоточенно кивнул. Долф перевел дыхание и продолжал:
— Прикончив одну жертву, посланцы нечистого тут же перепрыгивают на следующую. Дабы преградить им путь к здоровым детям, я распорядился держать тех, кто уже заболел, отдельно, а постели умерших немедленно сжигать, ибо в этих циновках слуги дьявола находят свое прибежище. Теперь вы понимаете, почему я гнал здоровых ребят купаться. Для того чтобы окрепнуть и устоять против козней врага человеческого, дети должны побольше плескаться в проточной воде, как следует есть, промывать горло крепким настоем из трав. Это настоящее сражение, дон Тадеуш, ибо дьявол нелегко выпускает свои жертвы из когтей. Мы почти вырвали у него победу: уже второй день у нас нет новых больных, большая часть тех, что заболели раньше, идут на поправку.
— Господь милостив, он извел бесовские орды, — поддакнул монах.
Долф старался сохранить терпение.
— Вы правы, отец, возблагодарим же Господа за ниспосланную нам поддержку. Господь сжалился над бедными детьми, брошенными под открытым небом, он сделал так, чтобы дни были солнечными, а ночи теплыми. Его милостями у нас вдоволь и дров, и чистой воды, чтобы встретить врага во всеоружии. Он просветил наш разум, внушив держать больных подальше от здоровых. И все же слуги дьявола еще не сдались, отец. Дети по-прежнему умирают. Дьявол намеревался извести наше воинство одним махом, и теперь слуги его свирепствуют, ибо не преуспели в этом. В бессильной злобе замышляет он новые козни. Это он нашептал Николасу и еще двум монахам, что приспело время отправляться в путь. Великая беда постигнет нас, ибо в дороге больные смешаются со здоровыми, а этого только и ждут чудовища, чтобы перескочить на новые жертвы. Вы понимаете меня, отец? Мы должны помешать им.
— Господь сильнее дьявола, сын мой. Ежели ему не угодно наше завтрашнее выступление, он воспрепятствует этому.
««Что мне от этого толку», — подавленно думал Долф.
— Неужели вы не верите тому, что я поведал об этих исчадиях ада?
— Я верю тебе, ибо видел своими глазами, и свидетельствую: все, что ты делал, помогло одолеть недуг. Сердце мое возрадовалось, когда я уразумел, что всевышний просветил тебя, как победить бесовские козни. Но, сын мой, отчего же теперь ты боишься вверить себя провидению? Господь видит все, он позаботится о нас.
— Ну да, — твердо сказал Долф, — но лишь при условии, что мы достойны его заботы.
Монах, словно громом пораженный, воззрился на мальчика. Долф продолжал уже мягче:
— Конечно, Господь заботится обо всех нас, но он не жалует глупцов. Если человек ныряет, не умея плавать, он тонет, и Бог не спасает глупца. Там, где побеждает глупость, торжествует дьявол.
— Ты ведь родом из северных земель? Не там ли ты постиг эту мудрость? — недоверчиво допытывался монах.
— Там, отец, и я верую в свою правоту. Тронуться в путь завтра — величайшая глупость на свете.
Дон Тадеуш растерянно покачал головой.
— Ты необыкновенный юноша, Рудолф, — прошептал он.
— Знаю. Сейчас неважно, кто я и что я. Просто я хочу отвести от детей новую беду, не могу я видеть, как смерть сотнями уносит этих малышей. Пусть они здоровыми предстанут перед вратами Иерусалима. А потому мне предстоит схватка не только с полчищами слуг дьявола, но и с глупостью дона Ансельма. Вас, святой отец, я молю о помощи в этой схватке.
Дон Тадеуш положил руку на плечо мальчика:
— Если все, что ты поведал мне, истинная правда, Господь не даст нам завтра сойти с места. Доверься ему.
Священник поднялся — его снова звала Хильда. Долф проводил его разочарованным взглядом.
«Добрый человек, но помощи от него ни на грош», — сделал он неутешительный вывод.
Подоспело время трапезы. Последняя партия ребят возвратилась с вечернего купания. Они смеялись, без умолку тараторили. Запахи еды разносились над лагерем. Только сейчас Долф понял, как он голоден. Он тяжело поднялся и побрел к своему костру, где Марике хлопотала над их скудными припасами. Леонардо нигде не было видно. Он появился, когда они заканчивали еду, и, не тратя слов попусту, набросился на свою порцию.
— Где ты был? — спросил Долф.
— Ох и сослужил я сегодня службу знатным господам в шатре, — невозмутимо отвечал студент.
— Тебе что за дело до них? Там и без тебя есть кому помогать.
— Остальные заняты, готовятся к завтрашнему походу, — все так же спокойно пояснил Леонардо.
Тревожные мысли вновь охватили Долфа. К изумлению Леонардо и остальных ребят, на глазах у него выступили слезы. Он не видел, как студент подмигнул девочке.
Они дали ему выплакаться и теперь ждали.
Но Долф ничего не сказал им. Он с ожесточением скатал свою куртку, положил ее под голову и, примостившись спиной к огню, закрыл глаза.
«Все-таки они настояли на своем, — устало думал он. — Не хотят прислушаться к здравому смыслу, пусть пеняют на себя. Я сделал все что мог. Это конец…»
ОБВИНЕНИЕ В ЕРЕСИ
Поход, назначенный на следующий день, не состоялся. В предрассветный час в палатке Николаса разразился переполох: Ансельм и Йоханнес, скорчившиеся от резей в животе, катались по земле. Отец Тадеуш, вызванный из лазарета, ничем, кроме молитвы, не мог помочь страдальцам.
— Кликните Рудолфа ван Амстелвеена, — посоветовал он. — Юноша знает толк в недугах.
Полусонный Долф заглянул в палатку и озадаченно уставился на задыхающихся монахов. Он смотрел на землистые, искаженные судорогой лица, и ужас подкрадывался к нему. Что с ними стряслось? Температуры, по всей видимости, у них нет.
Ансельму было особенно худо. Он вопил благим матом, словно внутренности ему обжигало каленым железом.
Спазмы мучили его, лоб покрылся испариной. Очевидно, за все свои сорок лет он не попадал и такую переделку. Даже Долф, не испытывавший к Ансельму ничего, кроме ненависти, готов был пожалеть его. Николас беспомощно суетился рядом. В дальнем углу испуганной стайкой жались друг к другу вельможные отпрыски. Один Каролюс склонился над больными.
— Что с ними? — поднял он глаза на Долфа.
— Не знаю, может быть, отравились?
— Чем они могли отравиться? Мы все ели вчера на ужин рыбу, жареных куропаток, выпили по чашке травяного настоя. Почему же никто, кроме них, не заболел?
«Я сам бы хотел знать», — размышлял Долф.
Он положил ладонь на влажный лоб Ансельма и произнес успокаивающим тоном:
— Не тревожьтесь, святой отец. Мы не покинем вас и, уж конечно, не заставим идти пешком. Вас с отцом Йоханнесом повезут вместе с другими больными.
— Надо отменить выступление! — не выдержал Николас.
— Отчего же? — с непроницаемым видом поинтересовался Долф. — У нас, конечно, много больных, но ведь никто не стал задерживаться из-за них. Не вы ли сами настаивали вчера на том, чтобы выступить в путь?
Николас растерянно смотрел на него.
— Но, Рудолф… ты же видишь, им совсем плохо, они не выдержат перехода! — взмолился он.
— Многие другие больные тоже навряд ли выдержат его, — с напускным безразличием заметил Долф. Он искренне наслаждался поворотом событий.
— Нет, нет, я не хочу идти дальше! Только не сейчас! — вскричал Николас.
— Ну что ж, раз ты так решил, — сурово произнес Долф, едва сдерживая ликование, — надо перенести их в лазарет.
Йоханнес, с трудом переведя дух, подал свой голос:
— Оставь нас в палатке: желудочные колики не заразны.
Его слова вновь возродили тревогу в душе мальчика.
А вдруг это холера? Кажется, она именно так начинается…
На помощь ему пришел дон Тадеуш.
— Болезнь может оказаться заразной, — сказал он. — Нужно все-таки положить их отдельно, так будет лучше для всех.
— А кто же будет ухаживать за ними? — возмутился Каролюс.
— Я, — решительно ответил Долф.
На безопасном расстоянии от больных скарлатиной были сооружены еще две постели для занедуживших монахов. Ансельм и Йоханнес корчились от боли, Долф неотлучно находился при них. Приступы колик вызывали у них жесточайшую боль и понос. Долфу пришлось не раз отстирывать их грязную одежду в небольшом пруду.
Подавляя отвращение, он гнал прочь мысли о холере. Ах, с каким удовольствием он швырнул бы эти рясы в костер!
Только к вечеру выяснилось: предосторожности Долфа совершенно излишни. Заметив Леонардо, Долф остановил его:
— Не подходи близко — я еще не знаю, что с ними.
Студент беззаботно усмехнулся и, не обращая внимания на его слова, подступил к измученным страдальцам.
— Совсем плохо? — удовлетворенно спросил он.
Долф, побелев от ужаса, тянул его в сторону.
— Леонардо, а может быть, это холера?
Итальянец насмешливо взглянул на Долфа:
— Довольно с нас эпидемий, Рудолф ван Амстелвеен. Больше не говори таких слов, не искушай судьбу. Успокойся, это не холера и не какая-нибудь зараза. Через неделю эти двое будут в полном порядке, я тебе обещаю.
— А ты откуда знаешь?
Леонардо пожал плечами.
— Да так, случайно, — пробормотал он.
— Ах ты плут! — радостно вскричал Долф. — Теперь я понял: ты подмешал им что-то вчера в еду, Как снадобье, чтобы уложить их на несколько дней. О Леонардо, я никогда этого не забуду! А ведь по совести я должен порицать твой поступок.
— Что ты и делаешь, — заулыбался студент.
К этому времени уже более семидесяти малышей, вырванных из когтей Багряной Смерти, быстро шли на поправку. Для некоторых, напротив, надежды на выздоровление не было, они умирали один за другим. Новых случаев болезни по-прежнему не обнаруживалось, и Долф уверился в том, что победа в схватке с Багряной Смертью остается за ним. Он распорядился зарыть могильную яму и забросать ее камнями. Еще целые сутки на вершине погребального холма пылал костер, а затем насыпь увенчал деревянный крест. У могилы собрались тысячи детей, вместе с ними были Николас и все три монаха. Бывший подпасок обратился к ним:
— Дети! Господь явил нам свою милость. Он изничтожил Багряную Смерть, которая обрушилась на наше воинство. Он не допустил гибели благочестивых отцов, посланных в помощь мне возглавить наш поход. Возблагодарим же всевышнего, дети. Завтра мы отправляемся в путь и вскоре вступим на горные тропы. Альпийские перевалы выведут нас прямо к морю, и там Господь совершит чудо. Помолимся, дети.
Около двух недель провели они на морском берегу, эпидемия затухла. Теперь Долф постарался собрать вместе всех малышей, перенесших скарлатину, и обеспечить им хорошее питание, чтобы скорее восстанавливались силы.
На душе у него было неспокойно. Неужели до самого конца этого пути волнения и заботы будут преследовать его?
Едва опасность эпидемии миновала, как возникли новые сложности. Николас наотрез отказался расстаться с повозкой, которую Долф приказал сжечь или сбросить в море.
— Без нее нам нельзя, — убеждал он Долфа.
— Ее нужно уничтожить, — твердил Долф, — повозка заражена — в ней возили больных и умерших. Здоровым это грозит смертью.
— Какая глупость! — запальчиво отвечал Николас. — Мне подарил ее архиепископ Кельнский. Ты совершаешь тяжкий грех, называя этот дар смертельно опасным.
Ансельм и Йоханнес поддакивали. Долф разозлился.
— Что вы понимаете? — вызывающе бросил он. — Повозка заражена болезнью, это просто смерть на колесах. Сжечь ее, и все тут!
— Рудолф ван Амстелвеен, ты вечно изображаешь из себя важного господина, — раздраженно сказал Николас. — Кто ты такой, в конце концов? Ты поступаешь нам наперекор, во все суешь свой нос. Кто дал тебе право?..
— Никто не давал мне прав, — оборвал его Долф. — Я повторяю: если не сжечь повозку сейчас же, через неделю вы получите еще сотню новых больных. Вы этого хотите?
Дон Тадеуш положил руку на плечо Долфа, урезонивая его.
— Доверься Богу, мой мальчик. Он поможет нам.
— Ничего вы не понимаете! — В бессильном отчаянии Долф топнул ногой. — И не хотите понимать. Для наших детей эта повозка хуже смертоносного яда. Подарок архиепископа превратился в прибежище дьявола. Но если вы так хотите, чтобы все это не кончилось добром, поступайте, как знаете. Только меня потом не вините в своих несчастьях.
И в который уже раз он в бешенстве выбежал из палатки.
Ночью над повозкой взвился столб пламени. Пожар занялся как-то сам собой. На месте, где стояла повозка, остались лишь дымящиеся обломки, съежившаяся кучка золы да обугленные колеса. Охранники, дежурившие ночью, божились, что ничего подозрительного не заметила.
Огонь, по их словам, заполыхал где-то в недрах повозки без всякого постороннего вмешательства.
— Вы и впрямь никого не видели поблизости? — подозрительно допытывался Ансельм. — Подтверждаете, что Рудолф ван Амстелвеен не подходил к этому месту? А не приметили ли вы Леонардо, купеческого сына?
— Никого не было, — в один голос твердили ребята. — Только дон Тадеуш осенил повозку крестным знамением после вечерней молитвы, вот и все.
Фредо резко поднялся.
— Вы хотите сказать, что мои бойцы кривят душой? — вызывающе спросил он.
Ансельму оставалось лишь согласиться, что пожар был еще одним испытанием, посланным свыше. Суеверный страх закрадывался в душу монаха. Каждый раз, как только он поступал вопреки желаниям Рудолфа, происходило несчастье…
Прослышав о пожаре (он и в самом деле ни о чем не догадывался), Долф постарался скрыть свою радость.
С этой минуты он смотрел на отца Тадеуша совсем другими глазами.
«Этот монах еще более ловок, чем Леонардо, и такой же хитрец, — думал он. — Но как здорово, что они мои друзья!»
День за днем колонна тянулась дальше, придерживаясь северного берега моря. Все выше поднималась гористая, неровная местность. Они подошли к отрогам, впоследствии получившим наименование Баварских Альп. Справа выросли неприступные горные кряжи. Ребята двигались все дальше на восток мимо живописных речных долин, мимо тенистых лесов. Эти мрачные края почти не были заселены, слишком уж суровые и холодные стояли здесь зимы. Впрочем, и сейчас, в разгар лета, погода то и дело менялась. Погожие дни уступали черед проливным дождям, за которыми устанавливались промозглые, туманные и сырые ночи. Долф не сводил глаз с величественных хребтов, преграждавших путь на юг. Еще немного — и ребятам придется переходить через эти могучие кряжи. Как уследить за тысячами беспечных детей на многокилометровых горных тропах, которые подвергаются набегам бродяг, разбойников и хищного зверя? Чем кормить детей в этих пустынных местах, где не растет ничего, кроме сосен и мха?
|
|
|
